— Я думаю, вы и сами прекрасно знаете, что делать дальше. Что тут еще выдумывать? Нужно вызывать Вильштока в столицу и устроить ему аудиенцию. В послании непременно надо намекнуть на причину вызова, но сделать это как можно дипломатичнее. Генрих очень упрям и не потерпит открытых угроз. Дайте ему понять, что вопрос можно решить полюбовно к всеобщему удовлетворению. Но не раскрывайте в письме суть своего предложения, — пускай это станет для него неожиданностью. Граф умеет молниеносно отправлять на тот свет, но не мыслить. Не дайте ему времени на размышления, и он наверняка согласится. А данного им слова Вильшток еще ни разу не нарушал. В общем, нужно, чтобы он прибыл во дворец в более–менее спокойном состоянии.
— А дальше? — спросил король, внимательно выслушав наставления.
— А дальше вам придется вспомнить все, чему я вас учил все эти годы, — ответил Борг и всем своим видом показал, что пора переходить к дальнейшим действиям. — Садитесь и пишите послание. Чем раньше оно попадет к Вильштоку, тем лучше. Сам он спешить не будет, а времени у нас не так уж и много. Альфред с каждым днем становится только сильнее, в отличие от вас.
Борг оказался, как всегда, прав, — Вильшток действительно не спешил предстать перед своим королем, сославшись на легкое недомогание. Легкость «недомогания», тем не менее, указывала на то, что он все–таки явится. Но прежде, чем это произошло, Фердинанд не утерпел и побывал в своем лесном замке, надеясь услышать от Флодина еще какой–нибудь дельный совет.
Сообщение о Генрихе чужеземец воспринял как нечто обыденное.
— Теперь вам нужно умело рассчитать дозу, — всего лишь невозмутимым тоном заявил он.
Потом Флодин долго отвечал на вопросы короля о своих родных краях, да так, что Фердинанд мало что понял из его ответов. То, что страна Флодина находится где–то на краю света, король и так понимал, будучи хорошо осведомленным о соседних землях. То, что чужеземцы являются носителями неведомых знаний, было видно невооруженным взглядом и не только по общению с Флодином. А вот в остальном, все выглядело так, будто таинственный странник рассказывает понемногу о самых разных странах, но только не о своей собственной. Самым же неправдоподобным выглядело заявление Флодина о том, что у себя на родине он не занимает никакой государственной должности, так как там и самого государства в общепринятом понимании не существует. Покидал замок Фердинанд, пребывая в полной уверенности, что его обвели вокруг пальца. Слабым утешением ему служило то, что чужеземец обратился именно к нему, а не к какому–то другому монарху. Этот факт тешил самолюбие молодого короля и при большом желании мог рассматриваться как доказательство его избранности. Долго же забивать себе голову мыслями о таинственной стране у Фердинанда просто не было времени, — слишком серьезные проблемы ему нужно было решить в своей собственной.
Король узнал о прибытии Вильштока еще до того, как тот проехал городские ворота. Непонятное волнение охватило молодого монарха, и он попытался унять его с помощью пустого разговора со своим наставником. От проницательного Борга не ускользнуло состояние его воспитанника, и старик сделал все возможное, чтобы ему помочь, подыгрывая в «непринужденной» беседе и ни словом не обмолвившись о предстоящей аудиенции. Всего лишь несколько слов в этой беседе действительно имели смысл, но именно они помогли Фердинанду взять себя в руки.
— Фердинанд, знаете, как отличить реальный мир от иллюзии? — спросил Борг короля, когда тот начал заводить себя размышлениями о ценностях и принципах, и, не дожидаясь ответа, объяснил. — Когда человек начинает руководствоваться в своих поступках единственным принципом, вот тогда и начинается реальность.
— И что же это за принцип? — поинтересовался король.
— Жить, жить вопреки всему, — ответил старик, подчеркивая важность каждого слова.
Фердинанд, ожидавший, по–видимому, какого–то откровения, бросил в его сторону разочарованный взгляд.
— Так просто?
— Просто — существовать, — ответил ему Борг.
В этот момент королю доложили о прибытии графа Вильштока. Борг вынужден был прерваться и покинуть своего воспитанника. Оставшись в одиночестве, Фердинанд успел поразмыслить над словами наставника и почти согласиться с ними, прежде чем дверь распахнулась, и в кабинет тяжелым и резким шагом вошел Генрих. Король не видел графа много лет и не пренебрег возможностью несколько минут уделить изучению его внешности. «Тяжелый» — самое точное слово, которое можно было применить к любой части тела Вильштока, взгляду, походке. Что уж говорить о характере? Фердинанду как–то не верилось, что этот воин до мозга костей способен испытывать сильные чувства, но, именно исходя из такого предположения, король и собирался строить беседу. В противном случае, у него не было ни малейших шансов добиться желаемого результата.
Учитывая личность собеседника, Фердинанд решил сразу перейти к делу.
— Есть одна небольшая проблема, требующая, тем не менее, скорейшего решения. Поэтому я вас и позвал.
— Я прекрасно понимаю, о чем пойдет речь, — в том же духе ответил ему Генрих. — Только не спрашивайте меня, почему я это сделал. Я и сам не знаю ответ на этот вопрос. Но я и не раскаиваюсь в содеянном и не собираюсь ничего менять.
— Зная вас, трудно было ожидать иного ответа. Но вместе с тем вы должны понимать, что я не могу не учитывать и позицию церкви, особенно в столь тяжелые времена, требующие от нас единства взглядов и действий, а не раздоров на радость врагам. Поэтому, мы просто обязаны найти компромиссное решение.
— Готов выслушать любое ваше предложение.
Молодой король сделал вид, что погрузился в размышления, хотя на самом деле заранее продумал каждое слово. Выдержав паузу, он задал неожиданный вопрос.
— Что особенного в этой женщине?
Теперь с ответом тянул уже Вильшток, и Фердинанд с удовлетворением отметил в выражении его лица едва заметные признаки растерянности.
— Если не хотите, можете не отвечать, — благодушно позволил король.
— А я и не знаю, что ответить, — едва слышно пробормотал Генрих.
— Так вот, какой выход я вижу из сложившейся ситуации: вам нужна эта ведьма, а мне нужен опытный полководец. Думаю, что даже церковь не станет противиться такому размену. Все–таки Альфред со своим войском куда опаснее какой–то гадалки.
Генрих медлил с ответом, глядя в окно. Но как только он перевел взгляд себе под ноги, Фердинанд понял, что граф согласен.
— Сколько солдат вы предоставляете в мое подчинение? — вместо утвердительного ответа, поинтересовался Вильшток.
— У меня нет армии.
— Тогда на какую сумму я могу рассчитывать?
— У меня нет денег.
Генрих явно заподозрил наличие у Фердинанда душевной болезни, но, прежде чем открыто об этом заявить, решил еще раз в этом удостовериться.
— И как же я, по–вашему, должен сражаться?
— Мне нужно, чтобы вы избавили меня от Альфреда, а как вы это сделаете — это не моя забота. Вас же не интересует, как я заставлю церковь забыть о вашей выходке и о самом существовании вашей ведьмы? — резким тоном ответил ему король.
Вильшток снова надолго умолк. В конце концов, аргумент короля был признан им вполне резонным.
— Я согласен, — сказал граф, заодно твердо решив не тратить на эту затею ни одной монеты из собственного кармана. Это был бы слишком щедрый подарок для хитроумного короля, — победить его врага и самому при этом разориться. Быть может, именно на этих «двух зайцев» Фердинанд и рассчитывал…
ПЛАН ВИЛЬШТОКА
Бешенство Генриха нарастало по мере приближения к замку, где его с нетерпением и тревогой дожидались боевые друзья и по совместительству безотказные собутыльники. Отправляясь на свидание к королю, граф предпочел оставить всех их в замке, не желая подставлять в случае возможных неприятностей. Теперь же ему оставалось только радоваться, что их нет рядом, и они не могут видеть проявление его слабости, коим Вильшток небезосновательно считал бешенство. Именно в подобном состоянии духа, по мнению Генриха, и совершаются самые глупые и роковые поступки, которые потом редко удается исправить. К счастью, все происходило в пути и на глазах всего лишь у нескольких слуг, умеющих хранить тайны своего хозяина и по своему статусу не имевшие права подыгрывать его необдуманным порывам.
Отсутствие поддержки со стороны позволило графу если не успокоиться, то, по крайней мере, привести свои мысли в относительный порядок. Бросив сухое приветствие дожидавшимся его соратникам, Генрих отправился в свои покои, где принял ванну и немного отдохнул с дороги. Когда Генрих, наконец, вышел к ожидавшим его за столом товарищам, он уже точно знал каждое свое последующее действие. Те, в свою очередь, хорошо изучив за многие годы своего вожака, по одному его настрою догадались, что мирное времяпровождение подошло к концу и пора снова браться за оружие. Вот только мысль о том, что на этот раз противником может быть собственный король, большинству из них пришлась не совсем по душе. Вильшток, понимая состояние своих соратников, не стал ходить вокруг да около и сразу же выложил все подробности, утаив только причину, побудившую его помогать королю. Известие о том, что Вильшток выступает против короля Альфреда, а не Фердинанда, вызвала бурную радость за столом. Когда же воины узнали условия предстоящей кампании, они тут же умолкли и всем своим видом выразили полнейшее непонимание. И дело было не в том, что король не дал Генриху ни людей, ни денег, — присутствующие с трудом верили в то, что граф после стольких лет опалы согласился взять на себя все военные расходы.
— Я не собираюсь ни набирать наемников, ни посылать на убой своих подданных, — сразу же подтвердил их сомнения Вильшток. — Мы создадим совершенно новую армию, армию отъявленных головорезов и мародеров. Вся эта банда, которую нам удастся собрать, словно саранча, будет пожирать все, что встретится на ее пути.
Боевые друзья внимательно выслушали своего вожака и тут же засыпали его всевозможными вопросами, на которые он давал молниеносные ответы.
— А что мы будем делать со всей этой оравой, когда она опустошит захваченные земли? — поинтересовался Ганс Бергер, обычно занимавшийся вопросами снабжения.
— Проще простого, — мы будем захватывать новые земли. Эта армия может существовать, только пребывая в постоянном движении. С одной стороны — в этом ее недостаток, с другой — постоянные перемещения могут стать ее главным достоинством. Наших вояк не нужно гнать вперед, — они сами будут рваться в бой. Все, что нам останется делать — это направлять их в нужное русло.
— Не так уж и мало, — задумчиво заметил Визар. — Да и невозможно все время наступать. Рано или поздно, нас остановят, и тогда врагу останется только дождаться, когда наше войско пожрет само себя.
— Думаю, до этого не дойдет, — успокоил его Генрих. — Я не рассчитываю на продолжительную кампанию. Королю нужна голова Альфреда, и как только он ее получит, я буду считать свою миссию выполненной. Все остальное — уже не моя забота.
— Сколько у нас времени? — поинтересовался еще кто–то из благоразумных, в то время как самые нетерпеливые уже стали громко обсуждать будущие боевые подвиги.
— Немного. Как только Альфред узнает о наших намерениях, он постарается убить наше начинание в зародыше. Нам нужен хотя бы месяц, чтобы набрать необходимое количество воинов. Поэтому придется всеми силами тянуть время, путая севского короля. Для этого нам понадобится около тысячи наших самых проверенных конных воинов. Они будут нашей надежной опорой и отвлекут врага от места сбора остального войска. Как, — это уже моя забота.
— И все–таки, если уж нам предстоит довериться разному сброду, то я предпочел бы иметь дело с головорезами, а не с мародерами, — не удержался от очередного замечания Визар, и был тут же поддержан остальными.
— Вот ты этим и займешься. Самых законченных уродов можешь отсеивать, но не переусердствуй, — нам нужно десять — пятнадцать тысяч опытных бойцов и как можно скорее.
— Завтра же разошлю глашатаев. Только мне нужно знать место сбора.
— Дорфен, — назвал место Генрих и тут же ответил на немой вопрос удивленного Отто. Так что, повремени с гонцами, пока этот городишко не оказался в наших руках. Вот возьмем его, тогда и начинай. Не в Хеб же зазывать всю эту братию, — там на нас и без того косо смотрят. Хотя, по–моему, резиденция епископа Бруно — самое что ни на есть подходящее место.
— По–моему, нам предстоит не совсем благородное мероприятие, — вмешался в разговор верзила Пауль Шимец, доселе пребывавший в глубокой задумчивости. Так и не осиливший к тридцати годам грамоту, он, тем не менее, до сих пор увлекался рыцарскими балладами и прочими романтическими легендами, из–за чего страдали обученные грамоте слуги. После славного застолья Пауль обычно заставлял их читать себе перед сном разные истории. Если рассказ попадался интересный, верзила успевал протрезветь, прежде чем засыпал.
— Пауль, те, кто много лет назад затеял эту войну, тоже на всех углах распинались о благородных намерениях. Теперь же, когда не осталось и половины из тех, кто слушал их с раскрытыми ртами, они думают только о том, как спасти свои благородные задницы. А как это удастся, их не волнует. Вот и мы не будем забивать себе головы разной ерундой, — иронично ухмыляясь, ответил ему Вильшток и, ударив ладонью по столу, скомандовал. — Все, больше ни слова о делах. Давайте–ка гульнем как следует. Следующая такая возможность выпадет уже не скоро.
Застолье закончилось только под самое утро. Генрих поначалу воздерживался от обильных возлияний, то и дело порываясь покинуть общество своих товарищей, но их искреннее возмущение так и не дало возможности ему это сделать. В конце концов, граф сдался и налил себе полную чашу вина. Потом наливал еще, и еще.
Проснулся Вильшток около полудня, когда все его соратники уже разъехались по своим владениям, чтобы вскоре вернуться уже со своими отрядами проверенных во многих сражениях ветеранов. Каждый из них почитал за честь первым выполнить поручение своего вожака. В этом желании не было ни малейшего стремления выслужиться, — это была своего рода дань уважения к той многолетней дружбе, которая связывала это боевое братство. Эта мужская компания уже не мыслила своего существования друг без друга, долго переживая каждую потерю. Да и каждый ее член не испытывал ни малейшего желания выпасть из столь «изысканного общества». Строжайшая же дисциплина и точное выполнение всех распоряжений авторитетного командира помогали избегать глупых и неоправданных потерь.
Генрих без аппетита отобедал в полном одиночестве и стал бесцельно бродить по замку, испытывая некое подобие угрызений совести. Дело было не в том, что кого–то из своих друзей он из–за собственной прихоти поведет на смерть, а в том, что он не решился раскрыть своим боевым товарищам истинные причины своего согласия на военную кампанию. Самым неприятным было то, что они и сами догадывались об этих причинах, но все же предпочли бы выслушать откровения своего вожака. Он же промолчал и теперь испытывал чувство дополнительной ответственности перед ними.
Чтобы отвлечься от неприятных мыслей, Вильшток занялся приготовлениями к предстоящему походу, лично проверяя наличие всего необходимого. Только под вечер, окончательно убедившись, что механизм подготовки прекрасно отлажен и его люди отлично справляются и без его участия, Генрих угомонился и вспомнил о Скулде, которую так и не видел с момента своего возвращения. Она же в свою очередь тоже не спешила показываться ему на глаза, хотя имела право свободно перемещаться по замку. Вильшток был даже немного задет этим фактом, но, вспомнив ночную попойку, быстро успокоился и направился в комнату женщины, на ходу придумывая подходящий повод для визита. Если бы кто–то из его друзей имел возможность заглянуть в этот момент в его душу, то ни за что бы не поверил увиденному. Генрих, всю свою сознательную жизнь ценивший женщин не больше, чем самые необходимые в повседневной жизни вещи, сейчас больше всего напоминал большого пса, который, набегавшись за день, устало брел к своей хозяйке, чтобы умиротворенно забыться у ее ног. Но именно так все и было. Рядом со Скулдой Генрих словно снимал свои невидимые доспехи, за которыми он прятал все те качества, в которых почти никогда не было надобности при его способе жизни. Рядом с ней он мог отдохнуть от самого себя.
НЕОБЫЧНАЯ ВОЙНА
Не прошло и двух дней, как возле замка появился небольшой палаточный лагерь, в который то и дело прибывали новые постояльцы. Но еще раньше в замке объявился посланец Фердинанда, с важным видом уведомивший Вильштока о своей миссии. Состояла же она в самых обычных доносах о всех действиях графа, которые посланец должен был ежедневно направлять королю. Писал и отправлял он их исправно, но уж больно скудными по содержанию были эти депеши. Куда бы не направился королевский соглядатай, он то и дело натыкался на ехидные рожи специально приставленных к нему слуг, получивших строгое указание всячески «содействовать» выполнению важного государственного задания гостя. Разве что в отведенной ему спальне и за обеденным столом посланник управлялся без посторонней помощи. К тому же никто не вступал с ним в разговоры, предпочитая сослаться на занятость и поскорее уйти. Обрывки же подслушанных разговоров не наводили ни на какие ценные выводы и только раздражали неудачливого следопыта. И все же одно событие хоть сколько–то оправдывало пребывание посланника в замке Вильштока, — однажды ему удалось довольно хорошо разглядеть женщину, которая, по распространявшимся в столице слухам, и стала причиной договоренностей Фердинанда и Генриха. Если самому королю ее описание могло быть совершенно безразлично, то уж в столичном обществе посланец мог рассчитывать на определенный успех, особенно если не постесняется дополнить отсутствующие фрагменты картины по своему разумению. Именно сочинением подробного повествования на эту тему и был занят королевский представитель, когда перед ним неожиданно появился Вильшток и в безапелляционной манере, не допускающей возражений, стал прощаться. До сознания углубившегося в творческий процесс посланника не сразу дошло, что покидает замок именно он и пока больше никто. Когда королевский шпион уселся в свою карету, внешне демонстрируя высокомерное недовольство, а в душе несказанно радуясь возвращению в столицу, где у него были дела поважнее здешних, Генрих позвал своих офицеров на военный совет.