Генрих для проформы выслушал последние донесения, в которых не было ничего нового для него, и потом без лишних предисловий сообщил, что утром небольшое войско выступает в поход. С собой он приказал брать только личное оружие и запасы продовольствия на несколько дней. Все остальное без особой спешки должен был доставить Бергер. Отдельно Генрих разрешил Визару рассылать вербовщиков, отметив, что весть о превращении Дорфена в сборный пункт его армии достигнет самого Дорфена позже, чем там окажется Вильшток, и судьба города будет уже предрешена. На этом совещание собственно и закончилось. Оставшееся до утра время каждый был волен провести по своему усмотрению, так как привычного совместного застолья исходя из обстановки не предполагалось. Сам Генрих, перебросившись парой слов с несколькими своими друзьями, уединился в своих покоях. Приготовив походную одежду и тщательно проверив оружие, он передал через слугу приглашение Скулде разделить с ним ужин и, чтобы убить оставшееся до ее прихода время, стал перечитывать единственную книгу, которую можно было найти в его комнате. Это был «Ветхий завет» с комментариями какого–то неизвестного, но явно сумасшедшего монаха. Как обычно, открыв потрепанную книгу на первой попавшейся странице, Генрих невнимательно пробегал глазами страницу за страницей, часто перескакивая через несколько строк и останавливаясь ненадолго на заинтересовавших его эпизодах. В основном это были экзальтированные комментарии, в которых обосновывалась правомерность различных зверств избранного народа во имя исполнения божьей воли. Своим отъявленным цинизмом они как нельзя лучше настраивали на соответствующий лад перед началом очередной военной кампании. Вера Генриха не становилась от прочтенного сильнее, а вот его собственный цинизм уютно располагался в самом сердце графа на все время боевых действий.
Вошедшая в комнату Скулда с интересом посмотрела на отложенную в сторону при ее появлении книгу. С трудом разобрав затертое название, она улыбнулась и удивленно посмотрела на Вильштока. В сложившемся у нее представлении о Генрихе, его образ плохо увязывался с подобными книгами, да и с любыми другими тоже. Взгляд женщины смутил графа, и он, не дожидаясь вопросов, демонстративно упрятал книгу в сундук с личными вещами. Потом они молча ужинали. Только управившись с едой, Генрих завязал разговор.
— Завтра я покидаю замок. Пришло время немного повоевать, — как бы между прочим сообщил он Скулде, но, все же, не смог скрыть не лучшее расположение духа.
Скулда не спешила высказываться по поводу услышанного. Даже самые банальные вопросы, которые принято задавать в таких случаях, не слетели с ее уст, и это немного задело Генриха.
— Даже не знаю, когда вернусь, — сказал он заранее заготовленную фразу.
— Наверное, не скоро, — толи просто предположила, толи уклончиво предрекла женщина.
Ее слова вернули Генриха в состояние задумчивости. Какое–то время он не мог решиться и задать изводивший его вопрос. Сдерживало его то обстоятельство, что никогда раньше его подобные вещи не беспокоили. Сейчас же, граф, ввязываясь в войну из–за женщины, хотел знать, увидит ли ее снова.
— Если ты и вправду ведьма, не скажешь мне, чем все закончится? — стараясь придать своему голосу шутливый тон, все же спросил Генрих.
— Не скажу, — отведя в сторону взгляд, ответила Скулда.
— Почему? — уже серьезным тоном поинтересовался Вильшток. — Какая же из тебя провидица, если ты не можешь предсказать мое будущее?
— Я не хочу знать твое будущее, — отрезала женщина.
— Но ведь я согласился на эту войну только из–за тебя, — не выдержав, возмущенно заявил Генрих, и тут же успел разозлиться на самого себя за излишнюю болтливость.
— Я знаю, — Скулда наконец посмотрела ему в глаза. — Поэтому и не хочу заглядывать в будущее.
Генриха такой ответ не удовлетворил, и он, словно какой–то юнец, попробовал зайти с другой стороны.
— А что будет с тобой, ты можешь сказать?
— Я не могу предвидеть собственную судьбу, — честно призналась ему Скулда, невольно подтолкнув к неприятным умозаключениям, которые граф тут же и высказал вслух.
— Значит, в мое будущее не хочешь заглядывать, а в свое не можешь…
Скулда не стала развивать его мысль, предоставив ему возможность сделать это самостоятельно. Немного понаблюдав, как постепенно мрачнеет лицо мужчины, она прервала затянувшуюся паузу.
— Будет лучше, если я сейчас уйду.
Не дождавшись ответа, Скулда направилась к выходу. Когда дверь за ней закрылась, Генрих будто спохватившись, что еще не исчерпал все свои безответные вопросы, произнес вслух еще один: «Кто ты?». То, что женщина не могла ему ответить, его совершенно не беспокоило, — если она не сделала этого прежде, то не сделала бы и сейчас. Но в этот момент граф твердо решил для себя, что раскроет тайну Скулды, чего бы ему это не стоило. Пока же на пути к разгадке стояли король Альфред и его войско.
Ранним утром около тысячи всадников покинули лагерь и неспешно направились на север, стараясь особо не растягивать колону на едва заметных лесных дорогах. Их целью было небольшое княжество Хоссен и его главный город Дорфен. Это латеранское государство имело несчастье соседствовать с каноническим королевством Фердинанда, из–за чего чаще остальных подвергалось нападениям. Нападение на Хоссен обычно открывало очередной этап затянувшейся войны. Вот и сейчас редкие жители княжества, случайно оказавшиеся на пути войска, отнеслись к появлению врага как к обыденному событию и даже не думали подымать тревогу. Они провожали всадников усталым взглядом и возвращались к прерванным занятиям, в очередной раз полагаясь лишь на провидение, по воле которого они до сих пор еще оставались живы. Больше им надеяться было не на кого. Бутафорское войско их князя с трудом справлялось с ролью его личной охраны, давно не претендуя на что–то большее. Когда солдаты Генриха через несколько дней объявились у стен Дорфена, мужества его защитников хватило только на то, чтобы для проформы закрыть хлипкие городские ворота. Защищать же их никто не собирался, только самые любопытные наблюдали с крепостных стен как вражеские солдаты с показной небрежностью и весельем разносят их на щепки. Князь с приближенными особами в это время уже мчался в Поморье под защиту свевского короля Альфреда. Никто из беглецов при этом не рассматривал очередное нападение как нечто трагическое, резонно полагая, что при определенном стечении обстоятельств и удаче Альфреда оно может, в конце концов, обернуться даже определенной выгодой.
Не стало сие событие на первых порах трагическим и для горожан, которым бежать было некуда. Вильшток и его воины, пополнив запасы продовольствия, а в остальном только для видимости похозяйничав в городе, вскоре покинули Дорфен и расположились лагерем в ближайшем лесу. Спустя пару дней местные жители обратили внимание на прибывающих по одному и группами мужчин, внешность которых и повадки недвусмысленно указывали на род их занятий. Попадая в лагерь Вильштока, большинство из них уже назад не возвращалось, остальные же по каким–то причинам не рисковали разбойничать в Дорфене и его окрестностях. А вот дальним селениям в этом смысле повезло значительно меньше, — их жителям приходилось отбиваться от непрошенных гостей в меру своих возможностей.
Как только Вильшток убедился, что поток наемников идет по нарастающей, он передал управление лагерем Визару и, оставив в его распоряжении сотню воинов, покинул Хоссен так же бесшумно, как и появился в нем. Только в этот раз его войско двигалось значительно быстрее. Приступив к осуществлению следующего этапа своего плана, Генрих уже знал, что Альфред двинул свою армию на Дорфен, и теперь уповал на сопутствовавшую ему в военных делах удачу. Когда войско свевского короля находилось всего лишь в двух днях пути от цели, Альфред получил известие о неожиданном нападении Вильштока на графство Ферт, располагавшееся в самом центре латеранских владений. Фертские серебряные рудники и неимоверная жестокость воинов Генриха заставили Альфреда без лишних раздумий развернуть армию в западном направлении и забыть о несчастных жителях Хоссена.
Отто Визар, с тревогой следивший за развитием событий и своими ненадежными вояками, смог вздохнуть спокойно и в очередной раз восхитится полководческим талантом своего друга. Когда тот снова появился в лагере под Дорфеном, Отто не удержался от сдержанных комплиментов и дополнил их демонстрацией результатов проделанной им самим работы. Около десяти тысяч наемников с нетерпением ожидали того часа, когда они смогут получить то, ради чего собственно и явились. Вильшток не видел смысла испытывать их терпение, утомляя бездействием. Уже на следующий день после его возвращения, было объявлено общее построение.
Отто Визар, с тревогой следивший за развитием событий и своими ненадежными вояками, смог вздохнуть спокойно и в очередной раз восхитится полководческим талантом своего друга. Когда тот снова появился в лагере под Дорфеном, Отто не удержался от сдержанных комплиментов и дополнил их демонстрацией результатов проделанной им самим работы. Около десяти тысяч наемников с нетерпением ожидали того часа, когда они смогут получить то, ради чего собственно и явились. Вильшток не видел смысла испытывать их терпение, утомляя бездействием. Уже на следующий день после его возвращения, было объявлено общее построение.
Генрих проехался вдоль строя и, смирившись с увиденным, обратился к своим солдатам с короткой речью, в которой сразу же расставил все точки над «і».
— Я никогда не видел столько отъявленных негодяев, собранных в одном месте. В другое время я развесил бы вас по всему лесу, но сейчас вы нужны мне, чтобы победить свевского короля Альфреда. А я нужен вам, потому что с завтрашнего дня, когда мы двинемся в Поморье, все, что попадется на вашем пути, будет принадлежать вам. Вседозволенность, — вот, что я вам могу предложить. Но перед лицом врага она должна беспрекословно уступать место дисциплине. Иначе вы станете мне не нужны.
С кривой ухмылкой выслушав громогласное ответное приветствие своего войска, Вильшток вернулся к своим офицерам и заодно проинструктировал и их.
— Посчитайте все наши расходы и верните при первой же возможности все до последней монеты. Ни единой монеты сверху. Сколько осядет в карманах этих бродяг, меня не интересует. Что касается трофейных подарков королю, то в этот раз их тоже не будет, — сказал он, обращаясь непосредственно к Бергеру. Потом обратился к остальным. — Вас сказанное мной не касается, — действуйте по своему усмотрению. Главное — следите за дисциплиной в бою. Малейшее проявление трусости и невыполнение приказа должно тут же караться смертью. И никаких сомнений и нерешительности, — эти вояки признают только силу и ничего более.
Отдельного разговора удостоился Визар, для которого Генрих предусмотрел особое задание. Отто оно пришлось не по душе, но он прекрасно понимал, что никому другому Вильшток довериться просто не мог.
— Ты вернешься в замок и будешь присматривать за Скулдой, — сообщил ему Генрих. — Что–то с ней не так. Что именно, я пока не знаю, но хочу после своего возвращения иметь возможность все выяснить. Ее могут попытаться забрать. Не допусти этого.
— Я сделаю все, что в моих силах, — пообещал ему Отто и задал вопрос, который был уместен только при подобных обстоятельствах. В любой другой ситуации Визар не позволил бы себе настолько глубоко залезать в душу своему старому другу. — Генрих, что в ней особенного? Почему ты ради нее готов перебить всех латераников?
— Я не знаю, как это все объяснить, — ответил ему граф. — Рядом с ней я чувствую себя слабым и беспомощным, и это бесит меня, но одновременно и привлекает снова и снова. Я хочу знать о Скулде все, чтобы обладать ею. Возможно, после этого я потеряю к ней всякий интерес. Но, может быть, именно этого я и добиваюсь. Может быть…
Визар внимательно выслушал Генриха, стараясь отделить правду от вымысла. Это оказалось не так уже и трудно, и Отто мог бы даже сказать своему другу, о чем тот умолчал. Если бы это могло хоть что–то изменить.
«ТОТ, КТО ПРИВЕДЕТ ТЕБЯ К ЦЕЛИ»
Захарий начал злиться на своего необычного проводника за долгое и бесцельное шатание по чужим городам и селам. Вслух он свое недовольство не высказывал, не желая портить отношения с и без того капризным существом, но подозревал, что гном и так обо всем догадывается. Перехватывая порой до «влюбленности» сытый взгляд Гонзы, бывший монах начинал сомневаться в том, что именно он использует ворчливого арлема в своих целях, а не наоборот. Вместе с тем человек начал испытывать необъяснимую привязанность к своему странному спутнику. Мысль о том, что Гонза находился рядом с ним всю его жизнь, уже не казалась Захарию неприятной и неприемлемой. Появилось ощущение, что гном в чем–то очень естественно дополнял его и совершенно безболезненно вторгался в те тайные уголки души молодого человека, куда для других доступ был запрещен, всегда, при любых обстоятельствах. И главное, несмотря на свои грубые манеры, Гонза ни разу не позволил себе съязвить на тему чего–то действительно сокровенного для Захария, тогда как менее значимые вещи обычно не оставлял без внимания. Не всякий человек способен избежать соблазна подергать за самые тонкие ниточки чужой души, хотя бы просто так, без всякого злого умысла, любопытства ради. Захарий был достаточно умен, чтобы понимать, насколько трудно человеку найти приемлемое объяснение поведению существа, которое ведет совершенно иной способ жизни. Но он не мог не попытаться найти это объяснение. Поначалу пришлось рассчитывать только на собственные умозаключения, потому что Гонза не был расположен к каким–либо откровениям, но потом по непонятным причинам изменилось не только поведение гнома, но и его настроение. В окружающей обстановке все было как и раньше, но что–то незаметное для человеческого глаза, угнетало арлема. Захарий счел подобные перемены подходящим поводом для очередного откровенного разговора с проводником. Если все предыдущие попытки заканчивались неудачей, то теперь появилась смутная надежда на успех. Начал человек с само собой напрашивавшегося вопроса.
— Сколько мы еще будем бродить туда–сюда?
— Долго, но уже не сами, — ответил Гонза.
— Может, ты скажешь уже, кого мы ищем.
— Того, кто приведет тебя к цели.
— Я думал, что ты сам приведешь меня к ней, — удивленно посмотрев на гнома, сказал Захарий.
В ответ на его замечание Гонза резко остановился. Потом он заложил руки за спину и стал ходить взад–вперед, что–то ворча себе под нос. Слов разобрать было невозможно, но не было никаких сомнений, что он собирается сделать нечто, противное его естеству. И действительно, смирившись, наконец, с неизбежным, гном выдал целую лекцию, настолько познавательную, что человек слушал его с открытым ртом. Вместе с тем, тот тон, которым она была изложена, недвусмысленно указывал на то, что вторично столь откровенно рассказчик изъясняться не намерен, и если единственный слушатель оставит без внимания что–либо важное, то это — его личные проблемы.
— Послушай меня, не в меру любопытный представитель своего глупого мира, и хорошенько запомни все, что я тебе скажу. У арлемов и людей нет ничего общего. Каждый идет своей дорогой. Вы же, например, не считаете себя единым целым с теми несчастными животными, которых так любите употреблять в пищу. Вы видите в них всего лишь кусок мяса, которым можно набить свое прожорливое брюхо. Вот и мы смотрим на вас приблизительно также. И если какие–то глупые эльфы или феи разглагольствуют о своей привязанности к людям, то на то есть свои причины. Как ты думаешь, от кого скорее дождется сочувствия какой–нибудь кролик: от глупой коровы или вечно голодного волка? А что думает та же корова, вместе с кроликом оказавшаяся перед лицом жестокого волка? Вот и все эти «человеколюбцы» как только попадают на Флар, тут же раскрывают свою истинную сущность, состоящую в том, что по настоящему их интересует только собственное благополучие. Так что, усвой, что меня интересует не то, найдешь ты или нет эти побрякушки. Ты мне нужен живой, потому что от этого зависит мое благополучие. Ты вынудил меня показать тебе дорогу, но поведет тебя по ней такой же сумасшедший, как ты сам. А я всего лишь буду по возможности следить, чтобы ты не сломал себе шею. Хотя это будет неимоверно трудная задача. Ни одно нормальное существо не стало бы ввязываться в эту историю, только глупые люди. Может быть, поэтому вас и пользуют как тупых баранов.
— А ты умнее, чем я думал, — воспользовавшись паузой, вставил Захарий и едва не вывел Гонзу из равновесия.
— Даже самый последний торк гораздо умнее тебя, — с презрением заявил гном. — Я, просто пытаюсь говорить на понятном тебе языке, чтобы до тебя получше дошел смысл моих слов. Ты не знаешь и толики того, что известно мне.
— Так просвети меня.
— А я чем, по–твоему, занимаюсь, глупый осел? — возмутился Гонза, но природное тщеславие тут же заставило его смягчить тон. — Ты — слишком ничтожное существо, чтобы преодолеть все преграды на пути к заветной цели. Тебе нужен человек, который расчистит дорогу. Сильный человек, которого может остановить только смерть. Вот к нему мы и направляемся.
— И как я заставлю такого человека расстараться для меня, столь ничтожного существа? — усомнился Захарий.
— А это — уже твоя проблема, — ехидно ответил гном. — Может, придется кое–что рассказать ему в подходящий момент. Главное — точно рассчитать, когда и что именно. А теперь пошли дальше. А то ты мне уже порядком поднадоел.