— Это я возьму с собой, — сказал я и взял рисунок.
— Э! — сказал гончар. — Куда потащил?
— Я принесу что-нибудь взамен, — сказал мой компаньон.
И мы что?
Правильно — побежали.
XII
Пацана мы нашли через час на реке, он ловил рыбу удочкой. На вид ему было лет двенадцать. Место было красивое: тихая река, плавно катящая свои воды к оранжевому океану, и орёл высоко в небе. Следит он за нами, что ли?
Хоть кто-то тут не никуда не бежит, подумалось мне.
— Это твоё? — спросил компаньон, сунув под нос рыбачку рисунок.
Что-то в этом есть — не тратить время на всякую шелуху вроде этикета.
— Моё, — ответил сын гончара.
— А почему ты это нарисовал? — спросил я, присев рядом на корточки и положив руку ему на плечо — на всякий случай. Непохоже, что он собирается убегать, но кто знает…
Парнишка посмотрел на мою руку на своем плече и ответил, глядя на меня исподлобья:
— Захотел и нарисовал.
— Ты где-то это увидел? — спросил я негромко.
Сами понимаете, злиться в моём положении — роскошь непозволительная.
— Да, — ответил сын гончара.
— Где? — спросил компаньон.
— На озере. Они купались.
— Никита плакал?
— Чего? — удивился сын гончара.
— Мальчик плакал? — покосился с лёгким недовольством в мою сторону компаньон.
— Нет, — сказал сын гончара. — Чего ему плакать. Наоборот. Если бы у меня был такой змей, я бы тоже радовался.
И это «тоже» больно кольнуло меня в самое сердце.
Мальчик мой. Что он такое с тобой делает, почему тебе хорошо без нас, так быть не должно, не должно быть так.
— О каком озере ты говоришь? — слава богу, хоть компаньон мой был деловит и напорист.
— Возле рощи ореховой.
— А кто там живёт?
— Болтун-спаситель.
— Кто? — спросил я невольно.
Можете обвинять меня в черствости. Но скажите, положа руку на сердце, — вы бы не удивились?
Ответа, однако, я не услышал. Точнее мне не дали его услышать.
— Пойдем, — потянул меня за собой компаньон. — Я знаю, где это.
XIII
Орехи оказались похожими на грецкие, а болтун-спаситель — чем-то вроде проповедника. Был он кряжистый, с окладистой бородой, и по крайней мере внешне на высокое звание болтуна-спасителя тянул вполне. Мы нашли его на берегу озера возле кучки орехов, которые он разламывал при помощи ножа.
— Да, поистине так, — сказал он, выслушав нас. — Зрел я очами своими мальчика и зрел змея. И говорил он со мной. И рёк мне змей…
— Что рёк? — спросил я. Торопливо спросил. Очень знать хотелось.
— Да ерунду всякую рёк. Похоже, он сомневался в чём-то. Очень, знаете ли, многоречивый змей попался.
— А ты просвети нас, — неторопливо сказал мой компаньон, умащиваясь на оранжевом бережку оранжевого озера. — Что за ерунда, куда пошёл, что делал.
— Да говорил, дорога начатая должна быть закончена, — убавил пафоса болтун-спаситель. С хрустом лопнул очередной орех. — Иначе это будет без толку — кому нужна дорога, которая никуда не привела? И если судьба даёт возможность сделать себя таким, каким ты хочешь быть, то надо не раздумывая за соломину эту хвататься, и тогда, может, спасешься и исполнишь то, для чего рождён был.
Всё это лирика, а нам нужны факты, подумал я.
— Когда это было?
— Вчера утром беседу эту вели мы. (Крак! еще один орех.) Ежели тебе сильно их увидеть надо, то может ещё и успеешь.
— Так разве они не ушли? — спросил я.
— Не должны, — сказал болтун-спаситель. — Он сказал, что им тут надо побыть, чтобы впитать в себя этот мир. Так, что ли… — и уже уверенно: — Да, что-то в этом роде. Такой вот бред.
Крак!
Бред ли, ой ли, подумал я.
— Пошли, — сказал я, глянув на компаньона.
— Многие в этом мире не доходили до цели, поелику недослушав до конца людей разумных и дороги не разузнав, к цели своей летели, думая, что летят точно, а сами, аки стрела, пущенная с небрежением, понапрасну силу тратили, — сказал проповедник внушительно.
Крак!
— А и в самом деле, — сказал компаньон, — куда нам пойти-то?
— В роще они, — сказал проповедник.
Мой компаньон тут же упруго вскочил, подошёл ко мне и протянул сложенные пригоршней ладони:
— Возьми.
Камушки.
Полупрозрачные. Оранжевые. Окатанные волной.
На вид совершенно обычные, похожие на округлые стекляшки. Таких под ногами у нас — целый берег.
— Возьми, — сказал болтун-спаситель.
— Зачем мне это? — спросил я.
— Не отказывайся от того, что судьба посылает. Грех!
— Давай, давай, — сказал мой компаньон, ссыпая камушки в карман моего халата. — У нас это пыль под ногами, а там, куда ты уйдешь, кто знает… А выбросить всегда успеешь.
Да хрен с вами! подумал я, привязались с этими камешками… Есть дела поважнее.
— Где эта роща?
XIV
— Они были здесь.
Компаньон мой расторопно исследовал полянку. Остатки костра — компаньон сел на корточки и сильно дунул на подернувшиеся пеплом угли. Пепел закружился, срываясь с угольев, и те засветились последним блеском умирающего огня.
— Ещё теплый.
Я смотрел на него — надежда была только на него, следопыт-то из меня тот еще. До сих пор как-то удачно всё складывалось: и было кому подсказать, и ясно было, что делать. А что теперь? — я совершенно не представлял.
Компаньон осмотрел траву вокруг кострища.
— Картошку пекли, — это он поднял и зачем-то понюхал пригорелые кожурки. Прошелся по поляне, постепенно удаляясь от кострища по спирали.
— Здесь они спали, — ткнул пальцем в кучу привядшей травы. Присел на корточки. — Не пойму, как они столько сена наготовили… Не руками же рвали.
Взял травинку и, разглядывая рваный кончик, добавил задумчиво:
— Хотя, может, как раз руками.
Когда он добрался до края поляны, туда, где росла высокая трава, я уже и не смотрел на него, но тут он сказал:
— А вот и змей.
Из высокой оранжевой травы, большими оранжевыми немигающими глазами, сквозь очки на нас смотрела большая оранжевая змеиная голова.
Я вскочил на ноги и решительно зашагал к бабайке. В том, что это был мой знакомый медвежонок, странным образом обернувшийся змеем, я нисколько не сомневался. Злоба душила меня так, что сердце моё бухало, отдаваясь в виски, в кончики сжатых в кулаки пальцев, в колени, дрожащие от нервного возбуждения.
— Г-где мой сын, сука!
От злости я иногда начинаю заикаться. Это у меня от мамы.
Путаясь в высокой траве, я подошел к змеиной голове и врезал от души с правой. Мой разящий кулак скользом прошёл по шершавой змеиной щеке, обдирая кожу на костяшках. И я потерял равновесие.
Но не упал.
Когда я сильно зол, я слишком вкладываюсь в удар и промахиваюсь. Это у меня от отца.
И кстати, можно так говорить — змеиная щека?
— Эй, погоди! — змей прянул назад, качая головой влево-вправо.
— По-моему, он хочет что-то сказать, — сказал мой компаньон. В этот момент он был сильно похож на Грегори Пека в «Золоте Маккены». Те же спокойные интонации, тот же уверенный взгляд.
— Т-ты слышал вопрос? — и я попытался ударить слева.
На этот раз я промазал не по своей вине. Змей вроде бы и небыстрым, но точным движением уклонился, и мой кулак снова прошёл мимо.
И я упал. Лицом в траву. Перевернулся на спину и увидел прямо перед своим лицом змеиную морду.
— Послушай меня. — Внушительные зубы, подумал я. — Я не желаю с тобой биться. Я вообще надеюсь, что нам не придётся с тобой биться. Пойми, есть судьбы отличные от тех, что ты можешь предложить.
Так шипел он, качаясь пред моим лицом и капая слюной с острых зубов.
— Где мой сын?
— Он жив, здоров и весел. Пройдет немного времени, и он будет счастлив. Ты хочешь, чтобы твой сын был счастлив?
И тут я пнул его. Может быть Брюс Ли или Ван Дамм смогли бы сделать это из положения лёжа на спине получше, у меня же не получилось. То есть, пнуть-то я его пнул, но было это змею словно слону дробина. Змей даже не вздрогнул, а я выбил себе большой палец на правой ноге.
Мгновение змей немигающим взглядом смотрел мне в глаза, а потом пополз прочь. Я попытался вскочить, и тотчас словно дубина обрушилась мне на голову.
И стало темно.
XV
— Эй, очнись, — кто-то бил меня по щекам.
— Где он?
— Уполз, — мой компаньон снова шлепнул меня по щекам. Похоже, ему это нравилось, иначе с чего бы ему замахиваться снова?
— Хватит, — сказал я и обхватил свою бедную голову, потому что болела она сильно. Неприятною такою болью, тягучей и нудной. — Что это было?
— Хвост, — любезно пояснил мой товарищ. — Он напоследок махнул хвостом и попал тебе по голове. И знаешь, — тут он перешёл на заговорщицкий шёпот, — мне показалось, что он сделал это специально.
Я внимательно посмотрел на него. Прямо глаза в глаза. Непохоже, чтобы он издевался — такое значительное было у него лицо.
— Не стоит так переживать, — всё так же серьёзно сказал мой компаньон. — Подумаешь, упал, зато у тебя есть то, чем не каждый боец может похвастаться.
— В самом деле? — отчего-то я почувствовал себя польщённым. — И что это?
— В самом деле? — отчего-то я почувствовал себя польщённым. — И что это?
— Стиль, — незамедлительно откликнулся мой компаньон. — Совершенно оригинальный и неповторимый стиль. Такого я не видел ни у кого.
— Хорош глумиться, — мрачно сказал я. — Куда он уполз?
— Не волнуйся. Ты был без сознания минуты две, не больше. И он оставляет след.
— След?!
— По крайней мере, в траве.
Я вскочил на ноги, и тут же был вынужден присесть на корточки — в голову прострелило просто немилосердно.
— Ты можешь идти? — тихо спросил, склонившись ко мне, мой товарищ.
— Да, — ответил я. Будто у меня есть выбор.
Товарищ мой не соврал, примятая трава чётко указывала, куда идти. И мы побежали по следу. Кое-где, там, где трава была коротка, след терялся, становился еле различимым, но, приглядевшись, всё равно можно было найти колею, оставленную большим оранжевым змеем.
Мы шли, то есть что я говорю — бежали, конечно — бежали по следу примерно с полчаса. И выбежали к дому совершенно примечательному. Я уже говорил, насколько бардачно выглядят здесь дома? Так вот, по сравнению с этим домом, то были шедевры архитектурной мысли. Этот же дом строил не только ленивый, но и безумный строитель. Впрочем, меня в тот момент это обстоятельство волновало мало.
Змеиный след обрывается у дверей этого дома — вот что было главным.
— Чей это дом?
— Поэта.
— Поэта?
— Того, кто слагает стихи, — пояснил мой компаньон. — Ну что, заходим?
— Да, — сказал я. — Конечно.
XVI
— Стоять! — человек, сказавший это, выглядел не слишком внушительно. В отличие от арбалета, который он целил на нас. — Кто такие? Что вам надо?
И человек с арбалетом уперся задом в столешницу стола, устраиваясь поудобнее. Внутри дома всё было на удивление прилично, если, конечно, не принимать во внимание этого типа с арбалетом.
— Мне, в общем-то, ничего, — аккуратно сказал мой компаньон. — А вот у товарища моего дело есть к твоему гостю.
— Потише, — сказал змей. — Ребёнок спит.
Это я и сам видел прекрасно. Никита спал в углу в большой корзине, свернувшись калачиком, и мне было видно, как тихонько ходит туда-сюда грудь моего мальчика.
Малыши, они даже во сне дышат часто.
Я смотрел на змея гигантским кольцом обернувшегося вокруг корзины, в которой спал мой мальчик. Мне подумалось, что рисунок-то не врал — пропорции были именно такие.
Время к полудню, а мой мальчик спит. Тут что-то не то. Ёлки-палки, почему он спит?
— Почему он спит? — шагнул я было к сыну, но поэт, шевельнув арбалетом, меня остановил.
Назовите меня трусом, но умирать мне никак нельзя.
— Ты зря пошёл, — сказал змей.
— Не тебе судить, — ответил я.
— Но раз пошёл… тогда не торопи события. Всё решится не здесь и не сейчас. Похоже, тебе везёт. Значит, мы еще встретимся.
— Обязательно, — сказал я сквозь зубы.
— Ты помнишь уговор? — сказал змей.
— Какой еще уговор? — спросил я, нетерпеливо переступая на месте.
— Ты не волнуйся так, — тихо сказал мой компаньон. — Это вредно для здоровья.
— Конечно, помню, — сказал поэт. — Пять минут.
— И пять лет безбедной жизни, — сказал змей. С этими словами он аккуратно взял корзину в зубы и скользнул к шкафу.
Шкаф. До этого я просто его не замечал. Даже удивительно.
Большой платяной шкаф с распахнутыми створками. Дверцы на рояльных петлях. На одной из них зеркало.
У нас такие шкафы делали еще при Сталине.
Змей мягко скользнул в шкаф, унося моего мальчика. Только хвост мелькнул. И створки плавно закрылись за ним.
— Я прошу тебя, — сказал поэт. — Ты мне чужой, мне до тебя дела нет. Поэтому если ты дернёшься, я выстрелю, не сомневайся. Но я не люблю убивать. Не моё это дело.
И он перевернул большие песочные часы, стоявшие на столе. Песок тонкой струйкой потек из верхней половины в нижнюю.
— Ты не понимаешь, — сказал я.
— Да всё я понимаю, — сказал лениво поэт. — У него твой сын — он мне сказал.
— Так пропусти меня.
— Нет.
— Отчего же?
— Ты же слышал. Пять лет безбедной жизни.
Я посмотрел на своего компаньона. Тот с любопытством следил за нами.
Не укладывалось в голове моей всё происходящее никак. Всего можно было ожидать, но чтобы на пути моём встал, так сказать, коллега Пушкина и Блока…
А тот стоял, уверенно сжимая в руках арбалет, по-прежнему направленный в мою грудь, солнце освещало его из окна лучами своими, и пылинки искорками плясали вокруг его горделивой головы.
— Погоди, — сказал я медленно. — Ты же поэт. Ты же добрым быть должен.
— Что? — сказал поэт скандальным голосом, и арбалет дрогнул в его руке. — Добрым? Да какое мне дело до добра и зла. Я должен чувства в людях будить, чтобы мир этот не спал. А то в своей беготне ежедневной они забывают о том, что такое закат, как прекрасен рассвет, как плавно река воды свои несет к океану, как капли падают с мокрых ветвей на землю, как шумит трава, приглаживаемая ветром. Они не помнят как роскошен хруст стрелы, прекрасно входящей в плоть, звон клинка встретившего на пути своем сталь, плавное парение орла в небесной выси. Пусть люди будут хотя бы злы, потому что лучше быть злым, нежели равнодушным. Спроси у любого, кто встретится тебе на улице — что прекраснее? Море или болото? И каждый ответит — море! Потому что море прекрасно даже в шторм, а болото всегда болото. И посему пусть будет в сердцах их жажда чего-нибудь. А мой долг — это что-то найти. Чтобы чуть чаще забилось сердце.
Так говорил он, и песок продолжал струиться в песочных часах, а он всё говорил, говорил, говорил. Про то, что дух поэта должен быть свободен, что думать о еде поэту не пристало, что за год можно многое успеть, а за пять лет так вообще, и слова его гонгом отдавались у меня в висках.
Наконец последняя песчинка упала на вершину песчаного холмика.
— Всё, — сказал он. — Можете идти.
И разрядил арбалет в стену.
Я подошел к нему и ударил с правой. По лицу. На этот раз я не промахнулся, потому что вся злость, бушевавшая в моём сердце, перекипела за эти пять минут. Поэт устоял на ногах. Рукавом стёр он кровь, выступившую на губах, и сказал:
— Имеешь право.
4. По следу жёлтого дракона
I
На этот раз я вывалился в комнату. Большую пустую комнату. Широкое светлое окно в полстены и дверной проём. Пол, покрытый… паркетом? Всё жёлтое. Что ж, этого можно было ожидать.
Каждый охотник желает знать…
Некоторое время я смотрел на исчезающее отверстие перехода. Еще можно было видеть, как медленно, очень-очень медленно смыкаются створки шкафа, а потом отверстие беззвучно схлопнулось, полыхнув напоследок оранжевым.
Я подошел к окну и увидел, что за окном — город.
Мегаполис.
Башни желтых небоскрёбов, потоки желтых машин. Изредка желтое небо прорезали мошки вертолётов.
Всё это с высоты примерно сорокового этажа
— Привет.
Я обернулся. В дверном проеме, небрежно опершись о косяк и скрестив на груди руки, стоял молодой азиат. Ну то есть у него были азиатские черты лица. Симпатичный такой желтый узкоглазый парень, похожий на плейбоя.
— Добрый день, — сказал я и шагнул к нему.
Рука плейбоя быстро скользнула за отворот пиджака, под левую мышку.
— Не надо, — сказал он. — Лучше стой, где стоишь.
Я остановился. Не жест его меня остановил, но интонация. Было похоже, что парень быстр, и если надо, действует не задумываясь.
Он помолчал, разглядывая меня. Не знаю, удовлетворил ли его осмотр, но он кивнул вроде как сам себе и неторопливо сказал:
— Я купил эту квартиру неделю назад. Здесь ещё ничего нет. Но вот я открываю дверь своим ключом, — он помахал зажатой в левой руке маленькой карточкой, на вид из пластика, — и в своей будущей спальне вижу тебя. На тебе артефактный халат. Мне кажется, я имею право спросить. И я спрашиваю. Ты кто такой?
— С кем это ты разговариваешь? — за плечом парня возникла девушка. Тоже азиатка. На вид гибкая и стройная. Если бы она была не столь монохромна, то я бы назвал её симпатичной.
— Он был здесь, когда я вошёл, — не отводя от меня взгляда, сказал парень.
— Ага… пришелец… а говорят, газетам нельзя верить, — сказала девушка. — А ну, сними халат!
— Ты хочешь на него посмотреть? — парень посмотрел на девушку и усмехнулся. Тут же перевёл взгляд обратно на меня и снова посерьезнел. — Эй, она не шутит.
Ой, как я влип. Ладно, будем аккуратны. Я подчеркнуто небыстро снял халат, переложил его в правую руку, и медленно отвел её в сторону.
Любуйтесь.
— Кинь его туда, — он показал рукой в правый от себя угол.
Я так и сделал. Они внимательно осмотрели меня.
— Повернись спиной, — сказал парень. Я повернулся, не отводя взгляда от этой пары. — К слову, если ты откроешь окно и выпрыгнешь, мы не будем возражать.
Девушка усмехнулась и подошла к халату. Села на корточки, быстро и внимательно осмотрела его.
Снаружи.
Изнутри.
Прощупала воротник.
Запустила руку в карман. Вытащила из кармана сжатый кулак, и раскрыла ладонь. Камушки сверкнули чистым оранжевым светом.