– Ты что? Ты что?.. – нахмурился он. – Погоди… Выключу.
Он ушел, грохот затих, потом Сергей вернулся.
– Мы друг друга не поняли в прошлый раз, – сказала Кира.
– Ты передумала? Ты – передумала?
– Я и не задумывала ничего, – покачала головой Кира. – Но врать не стану – да, нашло что-то… Но это невозможно. Нам не быть вместе.
– Здрасте… – пробормотал Сергей мрачно и бросил рукавицы куда-то в угол.
– А что ты хотел?
– Известно же. Чтобы мы были вместе. Жили долго и счастливо и умерли бы в один день.
– Где жили? – настойчиво спросила Кира.
– В каком смысле? А… Здесь.
– Я не могу здесь. Я должна быть там, в Москве. У меня такая профессия.
– Ну понятно, все должны быть в Москве… А тут бы тебе не сочинялось… – буркнул Сергей. Он выглядел несчастным, злым, но Кире не хотелось его жалеть.
– В моей профессии очень много нюансов. Долго объяснять. Это не прихоть, не каприз… Сочинять музыку – да, я могу где угодно, но кто будет ее исполнять? Как мне не общаться с музыкантами, дирижером – то есть с исполнителями моей музыки? А ведь эти исполнители – в основном там, в Москве. А вопросы звукозаписи?.. Я должна пробивать то, что мной сделано, спорить и доказывать… Все связи – в Москве. Все конкурсы – там же! Словом, если я останусь здесь, я во многом потеряю.
Сергей молчал.
– А если ты уедешь в Москву, то ты во многом потеряешь, Сережа.
– Нет. Заказчики меня и тут находят, со всей России приезжают. Хотя…
– Послушай, это только цветочки – про работу. А ягодки – это мой характер. Ты меня не знаешь. Ты меня совсем не знаешь!
– Можно подумать, мой характер лучше! – взорвался Сергей. – Но если есть любовь, то все препятствия – преодолимы!
– Вот! Любовь. А я тебя – не люблю… И ты меня. Мы друг друга придумали. Если бы тогда, тринадцать лет назад, нас не разлучили бы, то неизвестно, как сложилась бы наша совместная жизнь. Может, мы разбежались бы через пару месяцев. Через пару лет.
– А может, и нет. Кира, но ты меня убиваешь… Ты не любишь меня?
– Нет! И ты меня не любишь! Ты придумал все! А знаешь, почему так?
– Почему?
– Потому что тогда, тринадцать лет назад, наши отношения не были завершены, – торжественно произнесла Кира. – Все оборвалось, внезапно и быстро. И осталось ощущение недоговоренного, несделанного. Ты слышал про незавершенный гештальт?
– Господи, Кира, и ты про него… – поморщился Сергей. – Не надоело?
– От того, что разговоры об этом гештальте тебе надоели, он не исчезнет. Он есть. И глупо не замечать подобных вещей, в тридцать-то лет! Да, да. Я люблю читать всякие статьи по психологии, люблю рассуждать на эту тему…
– Надо жить, а не рассуждать. Надо любить, а не говорить о любви.
– Сереженька, ты невероятный романтик, хотя работаешь с металлом, а я холодная и скучная, хотя занимаюсь музыкой. Мы с тобой – разные! Несовместимые! И я люблю другого человека, я не хочу разрушать свою жизнь, не хочу приносить ее в жертву эмоциям… Да, это так красиво – биться в страстях, только не надо забывать при этом, что делаешь всех вокруг несчастными! Жен, мужей, детей, родителей… Моя мать… Кстати. Ты не знаешь, наверное. Моя мать тридцать лет прожила с этим уродом, этим садистом… моим отцом, потому что – у нее любовь, видите ли. Она своих детей в жертву этой любви принесла, свою жизнь и здоровье… Но только это не любовь, – мрачно заключила Кира.
– А что это? – удивленно спросил Сергей.
– Это эмоции. Это желание испытывать страх и боль постоянно. Боже! Я только что поняла… – потрясенно произнесла Кира, схватившись за голову. – Одни хотят испытывать счастье и радость, другие – страх и боль.
– Да кто ж нормальный согласится страдать…
– А какая разница, какие эмоции испытывать – со знаком плюс или со знаком минус? – перебила его Кира. – Едят же люди сыр с плесенью. Отвратительных гадов морских – устриц и прочих… Тухлые яйца по китайскому рецепту. Вот и моей матери нравится испытывать страх, корчиться в муках… Болеть потом физически. Да! Точно так же болеют алкоголики, маясь от похмелья… Но пить не бросают, нет.
– Слушай, я не понял. Почему ты так о своем отце… Что случилось-то?
– Погоди. Я не договорила. Я не хочу уподобляться своей матери…
– Отец твой мать бьет? Н-да… О чем-то подобном я догадывался, она вся зашуганная такая. Но я не понимаю. Допустим, что твоя мать испытывает кайф от того, что ее бьет твой отец. Но ты тут при чем? Ты тоже любишь, когда тебя бьют?
– Нет! Наоборот. Я и из дома сбежала тогда потому, что мне не нравилось быть грушей для битья… Помнишь, я на выпускной не пошла, потому что рука была у меня в гипсе? Так это папаша мой ее сломал.
– Господи… – пробормотал Сергей. – А я думал, ты от меня бежала. Кира… Кира, если бы я знал! А я, как дурак, обиделся…
– Погоди, а то собьюсь! Так вот, я не испытываю, как ты говоришь, кайф, от того, что меня бьют. У меня свой кайф, оказывается. Я тоже люблю пострадать. Когда думаю о тебе, вспоминаю… Мне, оказывается, нравится все это. Но это глупо. Я себя переборола. Я теперь владею собой и своей жизнью. Да, это приятно, страсти все эти, кружить головы мужчинам, сталкивать их лбами, самой мучиться и страдать… Мне было приятно вспоминать тебя, – повторила она точно заклинание. – Приятно. А не буду больше. Я собой – владею и голову не хочу терять. Я не дура. Я могу распоряжаться своей жизнью.
– Кира, я тебя не понимаю! – с раздражением, даже брезгливостью произнес Сергей. – Ты что, спятила?
– Вот. Ты меня не понимаешь! А это потому, что ты меня не знаешь. Ты меня выдумал. Как и я тебя. А есть, между прочим, реальный человек, который тебя любит, который все эти годы обожал тебя, переживал…
– Ты о ком?
– О Ксении, о твоей жене! Она же до сих пор по тебе с ума сходит… ты слепой, ты не замечал своего счастья, целых тринадцать лет потратил на глупые мечты! Ты как я в чем-то. Тебе тоже нравится страдать, признайся! Ты все эти годы вспоминал обо мне, и Ксения это видела…
– Ты говорила с ней? Так я и думал. Это она тебе лапшу на уши навешала…
– Сереженька… Послушай меня, – Кира взяла его за руки, посмотрела снизу вверх, пристально, в его глаза. – Кончай тратить свою жизнь на ерунду. Не думай обо мне. Я не люблю тебя, правда. И ты меня тоже. Оглянись. Рядом с тобой была женщина, которая…
– Кира! – перебил ее Сергей. – Ты бредишь… Ерунда какая-то. Тогда, получается, у человека не должно быть мечты, да?
– Мечтай о чем-нибудь другом, но не обо мне.
– Но ты же творческий человек, ты… ты хочешь убедить меня, что будешь жить без страстей, без переживаний? Как робот?
– А зачем искать вдохновение в бессмысленных страданиях, разрушая жизнь своих близких? Я лучше в чем-нибудь хорошем свое вдохновение найду, не плюя в душу Тимофею… Я в любви к нему – свое вдохновение найду! Вернее, уже нашла, – тихо закончила Кира.
Сергей молча, со странным выражением смотрел на свою возлюбленную. С недоумением, ошарашенно, с негодованием. Словно только что перед ним произошло превращение чудесной принцессы – в безобразную лягушку. Потому что его Кира – была другой.
– Ну что, спали с тебя розовые очки? – прошептала Кира. – А вот Тим меня любит – именно такой.
* * *Виктор, муж тети Лиды, до конца так и не понял, отчего к ним в дом переселилась вся женская часть семейства Гартунгов.
Тетя Лида с матерью Киры договорились, что не будут посвящать Виктора в эти дрязги. Чуть позже и Кира была вынуждена присоединиться к этому договору.
– Будем молчать, – нервно произнесла мать на небольшом женсовете перед приходом Виктора. – Я не хочу позора напоследок. – Ах, Кира, зря ты все рассказала Зине и Тоне и другим… И еще видеозапись какую-то показывала!
– Мама, ну невозможно всю жизнь скрывать тиранию отца!
– Оля права… В том смысле, что надо молчать. Ведь Игорь может разозлиться и не отпустить тебя с Гелей в Москву. А так он согласился, и слава богу.
Именно этот аргумент – что отец согласился на отъезд матери и сестренки и поэтому не стоит делать ничего такого, что может заставить его передумать, – тоже сидел в голове и у Киры. И эта жалость… тем не менее она сказала:
– Тетя Тоня и тетя Зина уже в курсе. Равно как и прочие родственники. Скрывать тут нечего.
– Они не поверили, мне кажется, – уныло заметила тетя Лида. – И вообще… Люди уже перестали обращать внимание на подобные вещи. Мне кажется, никого не удивило, что Игорь оказался домашним тираном. И потом, все уже на Гену переключились.
– Да, да, я слышала, какой кошмар… – у мамы задрожали руки. – Приставал к бедной девочке, к Анжеле!
В этот момент как раз и появился Виктор. Он, оказывается, уже знал об истории с Геной. И принес продолжение этой истории – Гена бесследно исчез из города. Сбежал, скорее всего. О ссоре Киры с отцом он тоже, кажется, слышал. Поэтому не особо удивился появлению в доме Киры, Гели и их матери. Впрочем, на Киру Виктор смотрел кисло, со скрытым предубеждением… Значит, именно ее и считал виноватой в ссоре с отцом.
Но выяснять отношения Виктор не стал, посидел немного на кухне, для вежливости, выслушал корявую, наспех слепленную версию – о том, что в доме Гартунгов намечается ремонт и женщинам удобнее ночевать здесь, потом ушел спать. Поскольку утром, вернее, еще до рассвета, должен подъехать автобус – и на этом автобусе все отправятся за город, в охотхозяйство («на базу», как говорили).
Теперь, после рассказа тети Лиды о своем муже, Кира воспринимала Виктора иначе. Да, какой-то слишком правильный, неконфликтный, вежливый… постный, что ли. Человек без страстей. Неудивительно, что он стремился к «белому» браку. Без страстей, без секса.
«Бедная тетя Лида. Она страдает. Она несчастна в этих странных отношениях. Ну правда, не всякая женщина может жить без любви, без мужской ласки, без детей. Можно буквально – зачахнуть, заболеть… засохнуть!» – подумала Кира, глядя вслед Виктору.
…Девушка засыпала со спокойной совестью. Ведь она все делает правильно, спасая мать с сестренкой. Да, все пошло немного не так, как она задумывала, отец попросил о компромиссе… Ну что ж. Можно пойти ему навстречу. В любом случае – результат ожидался тот самый, нужный им всем.
Они скоро уедут – она, мать, сестренка, Тим.
И с Сергеем она тоже разобралась.
И с самой собой. Наконец Кира поняла, чего хочет.
Так что не зря она приехала в родной город. Теперь можно все исправить. И перестать изводить себя воспоминаниями, сожалея о том, что не смогла сделать, что потеряла…
Глубокая ночь.
– Кира, вставай, автобус сейчас придет…
– Какой еще автобус? – Кира с трудом разлепила глаза. По комнате лихорадочно мечутся Геля с матерью, горит под потолком малиновый абажур, за окном – темнота.
Не сразу вспомнила, где она, что сегодня юбилей у отца и надо ехать за город.
– А, на охоту… на кого охотиться будут? – пробормотала Кира.
– На кабанов, – мрачно ответила тетя Лида. – Вот мужики, им лишь бы пострелять… Говорят, этих кабанов мало осталось. По-хорошему, охоту следовало бы запретить. Я вот привыкнуть не могу, как это – в живое существо стрелять. Виктор без охоты жить не может, а я…
– Но мы же с тобой на охоту не пойдем?
– Нет, конечно, мы все на базе мужиков ждать будем, в доме, стол накрывать к их приезду. Или ты хочешь сходить, посмотреть? – недоверчиво спросила тетя Лида.
– Нет, что ты! – возразила Кира. Заставила себя встать, умылась. Джинсы, кроссовки, футболка, легкая куртка на плечи – наверное, прохладно еще по ночам, хотя июль в самом разгаре… Заколола волосы на затылке.
На охоте Кира была, один раз. Ей лет двенадцать исполнилось… Выстрелить она так и не смогла. И еще ее стошнило – позже, когда разделывали убитого отцом кабана. Его голова висит теперь в «зале». И напоминает о том, как на следующий день, уже дома, за закрытыми дверями, отец избил Киру – за то, что была «нюней» и позорила его перед друзьями.
…На кухне завтракал Виктор, муж тети Лиды. В камуфляжной форме, высоких охотничьих сапогах, с перекинутым через плечо патронташем; в углу, прислоненное к стене, стояло охотничье ружье.
– Хочешь бутерброд, Кира? Хорошая, ливерная…
Резкий запах чеснока от колбасы. Запах требухи – как тогда, из распоротого кабаньего брюха.
– Нет, спасибо, – сглотнув, с трудом произнесла Кира.
– А я не могу не завтракать. Конечно, это не еда – бутерброды. Я с утра сам кашу варю, себе и Лиде. С утра хорошо сложные углеводы употреблять … Очень люблю овсяную кашу. Пшенную, рисовую тоже. А манная не полезна, ты знаешь?
Кира, невыспавшаяся, заторможенная, почти ничего не понимала из его монолога.
Автомобильный гудок.
– Ну все, пора. Ты ничего не забыла?
В прихожей уже топтались мать, Геля, тетя Лида, одетые тоже по-походному.
У ворот стоял автобус. Кира прошла внутрь, не глядя, вяло здороваясь со всеми, и сразу – подальше, на заднее сиденье. «Кажется, говорили, часа полтора ехать… Может, высплюсь».
– Здравствуй, Кира, – строгий голос рядом. Кира открыла глаза – оказывается, на соседнем кресле разместился Брагин, в полной охотничьей амуниции. Пересесть куда-то в другое место – невозможно. Все сиденья уже заняты.
Весь сон с Киры мгновенно слетел. Вот с кем меньше всего она хотела пересекаться… С Брагиным (не считая отца).
– Здравствуйте, Руслан Эдуардович.
– Все собрались? Ну-ка, на первый-второй рассчитайсь… – зычный чей-то голос в голове автобуса.
Много мужчин, большинство незнакомых, в основном друзья и коллеги отца, наверное. Тети Зины и тети Тони не было, равно как и их мужей с детьми. Только тетя Лида из родственников. Сидит с мужем где-то в серединке автобуса. Оно и понятно – подальше от Брагина.
Впереди, рядом с водителем, отец, тоже в камуфляже.
– Летят утки, летят утки и два гу-уся… – запел кто-то высоким, дурашливым голосом. – Ох, кого люблю, не дожду-уся…
Автобус тряхнуло, и он тронулся с места. Поначалу ехали медленно, но, потом, как только выбрались из города, автобус рванул вперед.
За окнами – тьма. Лишь огни придорожные мелькают… И деревья с обеих сторон черными стенами.
– Ну, как дела, Кира Игоревна? – негромко спросил Брагин.
– Нормально.
– Значит, все-таки помирились с папой? Что ж, одобряю. А то война между родными ни к чему хорошему не приведет.
– Война не закончилась, – не выдержала, сквозь зубы произнесла Кира.
– Значит, все еще впереди. Будете всем подряд на папу клеветать? – не отставал Брагин.
Кира поправила куртку. Телефон лежал в нагрудном кармане – проверила, не забыла ли.
– Как пойдет, – усмехнулась Кира. – Не ваше дело, Руслан Эдуардович. А у вас у самого, кстати, тоже рыльце в пушку.
Надо было видеть Брагина в этот момент – глаза вспыхнули, засияли недобрым огнем, заиграли желваки на скулах…
– Потрудитесь объясниться, Кира Игоревна, – стальным, не предвещающим ничего хорошего голосом негромко произнес Брагин. – Еще никто и никогда…
– Я первая буду, – нахально перебила его Кира. – Догадываетесь, о чем речь? Вернее, о ком? – Она мотнула головой, указала вперед – на тетю Лиду, сидевшую рядом со своим мужем, Виктором.
Секунда – и стальной блеск в глазах Брагина утих. Лицо стало непроницаемым, окаменело.
– Я свою тетю Лиду имею в виду. О ней хочу говорить. Помните? Помните, что было… э-э… лет восемнадцать-двадцать назад?
Брагин молчал. Потом разжал губы:
– А ничего и не было.
– Врете. А шрам у вас откуда на лбу, помните? – насмешливо спросила Кира. Брагин машинально поднял руку, прикоснулся к своему шраму – красноватому, на границе с волосами, в виде подковки.
Тетя Лида не брала с Киры слово, что та должна молчать. Конечно, само собой подразумевалось – другим не рассказывать. Но Кира находилась сейчас в таком состоянии, что ей было уже все равно. Да и каким «другим», Брагин же – непосредственный участник той давней истории!
Будь что будет.
– Я не понимаю, – сказал Брагин.
– Не понимаете или не помните? – усмехнулась Кира. – Это вас тетя Лида кирпичом по голове ударила. Вы ее на каком-то пустыре поймали, хотели изнасиловать, а она вас ударила и убежала.
– Это неправда все! – быстро, едва слышно произнес Брагин, глядя на затылок тети Лиды, сидевшей впереди. Тетка, словно почувствовав что-то, обернулась. Скользнула взглядом по Кире, Брагину, отвернулась опять. Тонкая длинная шея, тяжелые вьющиеся волосы убраны в пучок на затылке… Интересно, Брагин до сих пор думает о тете Лиде?
– Значит, она солгала?
– Она тебе рассказала? – быстро спросил Брагин, вновь перейдя на «ты». – Она тебе рассказала?!
– Да.
– Это неправда. Женщины все преувеличивают, искажают, лгут. Твоя тетя Лида – классическая динамщица, я извиняюсь. Поманила, потом оттолкнула.
– Но кирпичом она вам заехала?
– Это неправда. Я такими вещами не занимаюсь. Про насилие – это вообще дикость какая-то… Я приличный человек, у меня семья, дочери шестнадцать скоро. Я, может, жене ни разу не изменял! – яростным шепотом произнес Брагин.
– Верю. Но история с тетей Лидой случилась до вашего брака. И вы ее подстерегали. Вы напали на нее. И только чудо спасло ее…
– Блин, я ее любил. Я хотел на ней жениться. Я бы любого убил, кто к ней посмел прикоснуться бы… – Брагин говорил тихо, но из его ноздрей словно пар шел. Он был в бешенстве и только каким-то чудом держался. Потом с усилием добавил: – Ты, Кира, провокаторша. Ты такая же провокаторша, как она, Лидка.
– Вы силой хотели заставить ее выйти за вас, – упрямо покачала головой Кира. – Другие времена. Другие нравы, обычаи. Маленький городишко. Все боятся сплетен, для молоденькой девушки оказаться в центре сплетен – смерти подобно. Отец у Лиды – крутой, жесткий человек, из бывших военных. Он заставил бы дочь Лиду выйти за вас. Тем более если бы она забеременела, например… Вы ведь на это и рассчитывали, Руслан Эдуардович, не так ли?
– Она меня провоцировала.