– Она меня провоцировала.
– Как? Как именно?
– Все эти женские штучки… Завлечь и посмеяться. А я ее любил – больше жизни.
– А она вас – нет. И не врите про женские штучки и про то, как вас динамили, завлекали, а потом со смешком убегали… Я прекрасно помню те времена, – жестко произнесла Кира. – Тетя Лида была в высшей степени примерной девицей. Не красилась, в мини не ходила, глазки никому не строила. Она вас – не провоцировала.
– Я любил ее.
– Вы не считались с ней, с ее чувствами, ее желаниями. Вы ее хотели подчинить, словно рабыню. Или животное. Вы не видели в ней человека, вы все хотели решать за нее…
– О, я понял, кто ты, – с холодным бешенством произнес Брагин. – Ты феминистка, вот кто ты.
– Если я не стала терпеть, когда меня бьют, то да, я феминистка! А вы в бога верите, Руслан Эдуардович? А как там в Библии сказано – грехи отцов падут на головы детей… Покаялись бы. Хотя бы перед самим собой. Будьте искренним, не бойтесь правды. Не надо называть Лиду провокаторшей… Себя обвиняйте, не ее. Покайтесь! – яростным шепотом, дрожа, прокричала Кира. – Иначе… иначе… Вы же не хотите, чтобы какой-нибудь идиот… с вашей дочерью… вот точно так же, как вы с Лидой…
Кажется, Брагин хотел ударить Киру. В его лице было что-то такое, уже запредельное… словно он дошел до той точки кипения, когда ничего не сдерживает, когда смерть не страшна и убить можно.
И он бы ударил, наверное, но в этот момент автобус сильно тряхнуло, пассажиры едва не попадали с кресел.
Только эта встряска и заставила Брагина опомниться.
Он потер лицо. Затем отвернулся и так всю оставшуюся дорогу и ехал, глядя в сторону.
* * *Столь красивы бывают лишь ангелы, спустившиеся с небес. Идеальные черты лица, роскошные волосы, точеная фигурка… Это сочетание – невинные лепестки губ и тяжелая, полновесная грудь – сводило Руслана с ума.
У него были уже женщины, и один раз он даже чуть не женился, но вот то, что происходило с ним, когда он впервые заметил Лидочку, не поддавалось никакому описанию.
Руслан словно с ума сошел. Он и боготворил Лидочку, и ненавидел ее. Ненавидел за то, что и другие мужчины обращали на нее внимание. Если бы он мог, то спрятал бы ее в высокой башне и один любовался бы ее красотой.
Он был болен ею. Буквально. Он весь горел, и его трясло, даже руки дрожали, когда ее видел. Когда думал о ней.
Лидочка должна была принадлежать только ему.
Но она почему-то не обращала внимания на Руслана Брагина. А когда он предпринял несколько решительных действий – и вовсе напугалась, стала обходить Руслана стороной.
И в этом заключалась главная ошибка Руслана. Надо было действовать аккуратно, не наступать словно танк. А он пер и пер вперед, круша все на своем пути. Так они и оказались на пустыре, где Лида ударила его кирпичом по голове.
– Никогда, – сказала она, глядя Руслану прямо в глаза, которые заливала кровь из раны на лбу. – Ты слышишь – никогда.
И что-то такое в ее голосе прозвучало… ну, то, что наконец заставило Руслана опомниться и перестать ее преследовать.
Перегорело. Хотя, если честно, горело долго и сильно, до самого неба тянулся столб черного пламени, но – перегорело.
…Через некоторое время Руслан женился, у него родилась дочь. Он стал известным, уважаемым в городе человеком. С Лидочкой иногда приходилось пересекаться, ее мужем Виктором… Но никогда они не оставались одни. Лидочка ускользала, это ее «никогда» – оказалось правдой. Она не говорила с Русланом, она всегда отворачивалась и уходила, стоило только ему повернуться в ее сторону.
И с этим надо было смириться. И не заглядывать лишний раз в зеркало. Ведь на лбу – точно печать стоит.
…Но вот спустя годы, недавно вдруг появилась она, маленькая змейка, дочь его друга. Нет, не змейка, а ядовитая змея. Гадюка – Кира! Она все вызнала и принялась жалить Руслана.
Можно представить, а каково Игорю… Да, Игорь не был идеальным отцом, но разве он заслужил этого демона в женском обличье, коим являлась Кира, себе в дочери?..
Уфф, хорошо, что почти приехали.
– Руслан Эдуардович, – вдруг прошипела змея, сидевшая рядом. – Вы вот тетю Лиду во всем обвиняете… А у нее ведь проблемы после того случая с вами. Нет, я уж все тайны-то рассказывать не буду, но намекну. Вы нанесли ей, как сейчас принято говорить, психологическую травму. Я не лгу и не преувеличиваю. Все очень серьезно. Она до сих пор страдает. И она – несчастлива. А виноваты в этом – вы.
Змея смотрела на Руслана своими ледяными глазищами снизу вверх, ненавидяще, с презрением. Ох уж эта Кира!
– Как я сочувствую твоему жениху, – вздохнул Руслан Брагин. – Бедный Тимофей. Вот ему не повезло…
* * *Напоминание о Тиме заставило Киру вздрогнуть. И еще эта заунывная песня, которую время от времени заводил молодой черноволосый парень, дурашливо, высоким голосом – «летят утки, летят утки и два гуся; ох, кого люблю, кого люблю – не дождуся…».
«Ничего. Я все вытерплю. Этот день я тоже вытерплю. А потом Тим выздоровеет, и мы все уедем!»
За окнами, над верхушками деревьев, зарозовело. Кира покосилась на отца.
Тот сидел далеко впереди, рядом с водителем, лицом ко всему салону. Отец улыбался краешками губ, печально и насмешливо. Он совсем не казался садистом.
А может, правда, он им и не был? Просто дурачок, не умеющий себя держать в руках, глупый пятидесятилетний мальчишка, не имеющий сил управлять своей любовью? Любил – и бил тех, кого любил. Уродливая мужская привычка, доставшаяся от предков…
«Я спасу мать с сестренкой. А он? По сути, я и его спасаю, разлучая с ними. Он перестанет быть злодеем, когда останется один. Ну да, почему я не могу спасти всех? Он так легко согласился отпустить маму с Гелей, он согласился расстаться с домом. Даже делить ничего не хочет… Либо он задумал что-то нехорошее, либо… Либо раскаивается. Хотя нет, это невозможно. Чудес не бывает. Скорее всего, он задумал какую-то пакость, и нам всем надо быть начеку!»
Автобус остановился перед высоким забором.
– Ребятки, выходим… Прибыли. Оставляем свои вещи на базе, берем с собой только нужное. Ружья, ружья не забывайте!
Кира вышла из автобуса последняя, вслед за Брагиным.
– Кира, – навстречу шагнул к ней отец. – Ты с нами?
– Я не знаю… Ты приглашаешь меня на охоту? – пожала она плечами. Подвох? Ловушка? Но отец выглядел совершенно нормально и говорил тоже нормально.
– Если хочешь, поехали. Отвлечешься. Куртку только переодень, больно она у тебя яркая и шуршащая. Поехали! Стрелять тебя никто не заставляет, так, посмотришь.
Кира заколебалась.
– Мне с тобой поговорить надо, – тихо произнес отец. – Как жить-то дальше?
– Поняла, – сказала Кира. На самом деле она ожидала чего-то подобного. Поговорить. Да, им надо поговорить, и очень хорошо, что отец это осознает.
– Иди в дом, там у входа вешалка, попроси у Семеныча, он егерь тут, что-нибудь подходящее подберет…
Собираясь охотиться на кабанов, надо было одеться соответственно. Неярко, желательно в темное. И, самое главное, одежда не должна быть шуршащей. А Кирина нейлоновая, кислотного цвета куртка отчаянно шуршала и шелестела при каждом движении, при каждом взмахе рук.
Об этих правилах Кира прекрасно знала с детства. Что ж, тоже все правильно.
…В холле, где сильно пахло деревом и дегтем, возился Виктор, искал что-то в своем рюкзаке. Кира села рядом, принялась возиться с телефоном. Есть ли тут связь? О, надо же, есть. От доктора Захарова никаких сообщений, значит, с Тимом все по-прежнему в порядке.
– Тут Семеныч какой-то должен быть… Я тоже охоту хочу посмотреть, – наконец спрятав телефон в карман, сказала Кира.
– О, отлично! А у меня чего-то в животе крутит, крутит, прямо не могу… Семеныч!
Из соседней двери выглянул немолодой усатый мужчина в защитной форме.
– Семеныч, к тебе! – крикнул Виктор.
– Мне куртка нужна. Тоже съезжу со всеми, – сообщила Кира.
– Вот придумали, – проворчал егерь. – Баба на охоте… Куда мир катится! Ладно. Среди этого найди подходящее. – Он кивнул в сторону вешалки, растянувшейся вдоль стены. – Только вернуть не забудь, у меня все подотчетно!
Кира выбрала себе подходящую куртку, переоделась. Егерь, усатый Семеныч, покинул помещение, а следом куда-то убежал и Виктор с рулоном туалетной бумаги в руках.
А Кира принялась искать мать с тетей Лидой, чтобы сообщить им – она решила отправиться на охоту. И о том, что, возможно, ей предстоит разговор с отцом…
В одной из гостевых комнат Кира наткнулась на тетю Лиду.
– Ой, Кира, я тебя потеряла… Сейчас мужики уезжают, ну, а мы пока можем побездельничать, до вечера они не вернутся, думаю.
– Я тоже с ними.
– Ты?! – удивилась тетя Лида. – Опасно же…
– Да не буду я никуда лезть, в машине посижу, похожу вокруг. Надеюсь поговорить с отцом.
– А, в этом смысле… Что ж. Я вот с Витей тоже хочу поговорить. Но не сегодня, потом. Или не говорить? – Тетя Лида села, бессильно уронила руки на колени. – Я ведь тысячу раз с ним пыталась поговорить, но он меня не слышит, никак не поддерживает. Что угодно готов обсуждать, но только не нашу с ним жизнь… Он хороший, добрый, но…
– Да не буду я никуда лезть, в машине посижу, похожу вокруг. Надеюсь поговорить с отцом.
– А, в этом смысле… Что ж. Я вот с Витей тоже хочу поговорить. Но не сегодня, потом. Или не говорить? – Тетя Лида села, бессильно уронила руки на колени. – Я ведь тысячу раз с ним пыталась поговорить, но он меня не слышит, никак не поддерживает. Что угодно готов обсуждать, но только не нашу с ним жизнь… Он хороший, добрый, но…
– О чем ты с ним хочешь поговорить? – спросила Кира.
– Я хочу уйти от него. Ты ведь меня не осудишь, нет? – страдальчески свела тетя Лида брови. – Больше я так не могу. Либо я с ума сойду, либо заболею чем-нибудь. Чем-нибудь тяжелым и неизлечимым. И умру.
– Что ты!
– Я хочу уйти. Раз Витя не собирается ничего менять, ничего не делает, его все устраивает, то я точно уйду. И говорить с ним, думаю, тоже бесполезно! – вспыхнула тетя Лида. – Это после беседы с тобой я задумалась. Послушай, Кира, я очень благодарна тебе – за то, что ты помогла мне решиться! Ты вообще столько перемен внесла в нашу жизнь, взбаламутила это болото… Надо, надо что-то менять! Иначе погибнем все тут.
– Удачи, – серьезно произнесла Кира.
– Спасибо, – тетка быстро поцеловала ее в щеку. – И ты со всем тоже справишься!
Кира кивнула.
Гудок снаружи.
– Ну все, беги… Они не любят ждать. Я Оле с Гелей передам, что ты на охоту решила посмотреть.
…Снаружи, у крыльца, уже стояли два внедорожника, набитые людьми.
– Кира, сюда, дочка! – бодро кивнул отец, протягивая ей руку. Мужчины рядом зашумели, одобрительно засмеялись:
– И старшую дочку решил к охоте приобщить…
– Нет, она пока только посмотреть.
– А что, мы тебе ружо́ дадим, Кира. Знаешь, как стрелять?
– Я вам дам «ружо́»! – сердито закричал егерь Семеныч. – Охота – это не баловство. Ну все, с богом, поехали!
Внедорожники тронулись с места.
Сначала ехали по грунтовке, затем дорога закончилась – одна грязная, ухабистая колея. Трясло, несколько раз машины чуть не увязли в грязи.
– Что, Кира Игоревна, трясет? – крикнул с водительского места тот самый парень – черноволосый, улыбчивый.
– Еще как трясет… – подпрыгивая на сиденье, ответила прерывающимся голосом Кира.
– Если устанете, то можете вернуться назад – на той, на второй машине. Лапиков там водителем, он в охоте не будет участвовать. Постоит маленько с нами да потом назад поедет, на базу.
– Понятно!
Шутки, разговоры об охоте. Через полчаса тряской езды прибыли на место – заброшенное поле на краю леса.
Разделились на две группы – стрелков и загонщиков. Загонщики должны были выгнать кабанов на то место, где скрывались стрелки. Егерь, усатый Семеныч, четко объяснил диспозицию, обязанности каждого участника.
Загонщики идут к месту лежки кабанов, стрелки – ждут сигнала на своих местах, которые ни в коем случае они не должны покидать, равно как и меняться друг с другом.
Несмотря на то что, судя по всему, в охоте принимали участие опытные люди, Семеныч непререкаемым тоном растолковал все тонкости сегодняшнего действа и под конец заставил всех расписаться в ведомости. С Кирой у Семеныча был особый разговор – находиться рядом с машиной и никуда от нее не уходить. Что бы ни случилось – в лес не соваться и на поле, куда собирались гнать кабанов, тоже не появляться. Мало ли что! Опасны равно как и кабаны, звери грозные, так и случайный выстрел можно поймать.
Кира со всем согласилась. Наверное, чуть позже, после охоты, когда будут разделывать тушу кабана и делить ее на части, они с отцом и поговорят.
В окружении стольких мужчин, рядом с обстоятельным Семенычем – Кира не чувствовала страха, ей было лишь немного не по себе. Ведь жалко же кабанчиков…
Опасности со стороны лесного зверья здесь, на опушке леса, возле машины, в которую в любой момент можно спрятаться, она тоже не ожидала. Да и гнать кабанов на стрелков должны были совсем с другой стороны, далеко от этого места.
Отца Кира тоже нисколько не страшилась – ведь он не мог при всех ударить ее, угрожать тоже не осмелился бы. Скорее наоборот, именно здесь и именно в этом окружении Кире легче вести переговоры с отцом. Ведь при своих товарищах он не сможет переступить черту, показаться в их глазах домашним тираном.
При коллегах, друзьях отец стремился оставаться милым, добродушным и даже кротким по отношению к своим «девчонкам» – как он называл мать, сестренку Гелю и ее, Киру.
…Лес на рассвете был чудесен – лучи солнца пробивались сквозь листву, пахло травами, мхом, лесными цветами… Еще чем-то горьковато-сладким, болотным. Пели птицы – они только что, с рассветом, проснулись и затеяли утреннюю возню.
Все, все вокруг было наполнено какой-то безмятежной, тихой благодатью. Да, в общем, и сама охота вдруг показалась Кире не такой ужасной. Ну что ж, это типично мужская забава. Некий кровавый ритуал, понятный лишь посвященным. Искупительная жертва. Пусть эти мужчины резвятся, раз им так приспичило!
И отец, родной отец на фоне лесной благодати вдруг тоже показался Кире каким-то новым, другим. А что, если он и правда исправится, подавит в себе то нехорошее, звериное, что раздирало его долгие годы?..
Пока собирались, обсуждали грядущую охоту, толковали о диспозиции – отец нет-нет да и поглядывал на Киру. Вполне добродушно, внимательно смотрел, с ноткой надежды во взгляде, что ли… «Он, наверное, хочет меня разжалобить, – догадалась Кира. – Хочет просить о чем-то. Ну ладно, постараюсь его выслушать. В конце концов, большой плюс, что он пошел на переговоры, а не уперся рогом, как тот же Виктор, тети-Лидин муж. И можно, наверное, в чем-то пойти отцу навстречу… Ну, хотя бы не лишать его жилья совсем. Пусть уж как-то выплатит матери половину стоимости дома… В сущности, он – не конченый злодей, что-то человеческое должно в нем оставаться. Непонятно лишь, что сломало его и заставило стать изувером… Может, его к психологу? Может, его получится вылечить? Хотя психов на службу не берут. А тот полицейский, как его… Который людей расстрелял из табельного оружия? Нет, нет, отец не псих, но он точно какой-то сломанный, как и я. Кто-то или что-то его сломало. Может быть, он переживал из-за смерти своей матери? Из-за ее самоубийства. Или самоубийство – все-таки только слухи?..»
* * *Он всю жизнь желал ей добра. Хотел сделать ее лучше, хотел, чтобы она выросла человеком. Чтобы она выбилась в люди.
В люди-то Кира выбралась, но человеком, видимо, так и не стала.
Приехала и принялась ломать-крушить семью. Вплоть до того, что его, родного отца, собиралась вышвырнуть на улицу, голым и босым. И ведь у нее, у шантажистки, это получилось бы, она, во-первых, не последним человеком уже стала, да и жених ее, Тимофей, – тоже со связями, опытом; он не только в бухгалтерских этих, экономических делах шарил, но и в юриспруденции неплохо разбирался. Помог бы с превеликим удовольствием добить тестя… А во-вторых, у Киры, судя по всему, были какие-то видеозаписи. Она ведь на телефон сняла кое-что… Конечно, снятое – не самый страшный криминал, но сейчас время такое, что все должно быть безупречно, иначе позор на весь мир. Выложит Кира эти записи в Интернет – и все, начальство, при всей любви и уважении к нему, к Игорю Гартунгу, пинком его под зад. Пусть хоть сто раз «нарушение неприкосновенности частной жизни», но давление общественного мнения еще никто не отменял.
И обижаться на начальство за пинки никак нельзя, оно не виновато, что защищать не станет. Просто время такое. Должна быть полная и абсолютная безупречность.
Невыносимо другое. Родная дочь – а обращается с ним, с отцом, как с преступником. Знала бы, каково ему, сироте, на этом свете жилось!
…Мама никогда не наказывала маленького Игоря, но она его и не ласкала.
Молодая женщина жила лишь своими чувствами. Сначала она переживала, что отец ее ребенка бросил ее, так и не женившись, затем – что никому не нужна… А потом, несколько лет спустя, нашла себе нового мужчину, этого Ковалева – и влюбилась в него до такой степени, что вообще обо всем на свете забыла.
И это выглядело странно. Мама обязана любить только его, его одного – Игоря, единственного сына, но вместо этого она рвалась куда-то на сторону, подальше от дома.
Не злая, но равнодушная. Нежная, но холодная. Мама выглядела по-своему красивой, правда, чуть располнела в последние годы. Переживала из-за этого, боялась, что никто ее больше не полюбит. И это при всем при том, что рядом с ней жил самый настоящий преданный рыцарь, ее Игоряша!
Так вот. Мама, которая всегда страдала из-за того, что никак ей не найти мужчину, готового быть с ней рядом, совсем голову потеряла из-за этого самого Ковалева. Полностью растворилась в новом чувстве. Бегала к Ковалеву в строительное общежитие (где жил ухажер), пропадала там днями и ночами, о сыне почти не вспоминала.
Игорь, подросток к тому времени, вроде и самостоятельным уже стал, сам по хозяйству все мог сделать. И постирушку затеять, и картошку себе на обед сварить… Но еще – не настолько взрослый, чтобы смириться с маминой нелюбовью.