И вдруг сон пропал, и она уже ясно слышала, о чем говорят отец с сыном.
– Нет, теперь уже, наверное, не вернусь, – сказал Сергей Павлович. – Зачем теперь, Митя? Я рад, что ты не один, что дом наш не мертвый… Ты такой камень снял с моей души, если бы ты знал!
– Папа, ты же знаешь, я никогда тебя не обвинял.
Голос у Мити был взволнованный, и Лера понимала почему: потому что отец оставил Елену Васильевну ради другой женщины…
– Знаю. Ты меня понимал всегда, да и Лена понимала… Я сам себя обвинял, этого достаточно. Но ничего не мог с собой поделать. А когда она умерла… Не дай тебе бог узнать, что такое неизбывная вина!..
Они замолчали, и Лера молчала, хотя сон ее уже улетучился вместе с усталостью.
Сергея Павловича Лера провожала одна: у Мити была репетиция, и они с отцом простились в театре.
Насколько легко она чувствовала себя с Митей, настолько скованно – с его отцом. Леру даже немного пугали его плотно сжатые губы, спокойные серые глаза, взгляд капитана, стоящего на мостике корабля.
Она давно уже заметила, что при полном внешнем несходстве Митя похож на отца именно этим ощущением силы, исходящей от них обоих, – и все-таки не могла преодолеть своей робости по отношению к свекру.
И потихоньку вздыхала с облегчением оттого, что он уезжает.
Но проехать всю дорогу до Шереметьева в молчании было невозможно, и, преодолевая робость, Лера спросила:
– Когда опять приедете, Сергей Павлович?
– Не знаю, Лерочка, – ответил он. – Думаю, теперь не скоро. Я рад, что ты с Митей.
Он уже говорил об этом вчера ночью, но сейчас повторил именно для Леры, и она обрадовалась этому.
– Правда? А я думала, что не очень вам нравлюсь! – выпалила она неожиданно для себя.
– Напрасно. – Сергей Павлович улыбнулся, и тут же его сходство с Митей стало заметнее. – Как ты можешь мне не нравиться, когда он тебя любит?
– Знаете, иногда я сама не могу в это поверить… – медленно произнесла Лера. – Мне кажется, что я его совсем не понимаю… Мне так страшно тогда становится, если бы вы знали! Он же такой… Как в нем все умещается – вообразить невозможно!
– Почему же невозможно? – спокойно возразил Гладышев. – Это как раз не может быть иначе. В нем вот именно все должно умещаться.
Робость по отношению к Сергею Павловичу не прошла, но странным образом вместе с этой робостью Лера почувствовала доверие к нему. Пожалуй, он был единственным человеком, который мог ей ответить…
– Этого в двух словах не объяснишь, – продолжал он. – Но я понимаю, о чем ты спрашиваешь. Почему он не сгибается перед жизнью, ведь правда?
– Да, – кивнула Лера. – И как это его на все хватает: на меня, на Аленку, вообще – на такие вещи, которых он, кажется, и замечать-то не должен…
Гладышев улыбнулся.
– Я не могу объяснить, – повторил он. – Но Митя не может быть другим, иначе оркестр играть не будет. Он должен выйти к музыкантам и так с ними поздороваться – просто поздороваться! – чтобы они не могли не играть… И это должно происходить каждый день. И обмануть, сделать вид, притвориться сильным – невозможно.
Они остановились на светофоре на выезде с Ленинградского шоссе. Лера молчала, положив руки на руль, и Сергей Павлович тоже молчал.
«А я? – хотелось ей спросить. – Ведь я ничего не понимаю в том, что он делает, и чем дольше я с ним живу, тем яснее это становится… Как та девочка Вика с ее бизнесменом Колей! Любовь необъяснима… Но на сколько хватает необъяснимой любви?»
Может быть, Лера была к себе не совсем справедлива: она обладала и чуткостью, и интуицией, достаточными, чтобы Митина жизнь не была для нее тайной за семью печатями. Но музыка… Музыки она не слышала, это Лера знала – только Митю. А Тамара слышала и музыку, и Митю. Лера забыть не могла ее лицо в те минуты, когда она стояла рядом с мраморной беглянкой…
Проводив Сергея Павловича, Лера ехала в Ливнево медленно, даже радуясь дневным пробкам на Волоколамке. Можно было спокойно думать, медленно двигаясь в общем потоке, – но мысли в голову лезли глупые.
Лера вспомнила свой давний разговор с однокурсницей Иришкой Руденко. Встретились они случайно и так обрадовались друг другу, как будто были закадычными подругами, хотя на самом деле просто приятельствовали во время учебы на истфаке.
Узнав, «кем работает» Лерин второй муж, Иришка ахнула:
– Ой, Лер, ну ты даешь! Тебе что, одного ребенка в семье мало, второго себе нашла? Музыкант! Да они же все где-то там витают, земли не видят! Как ты с ним будешь жить?
– Посмотрим, – улыбнулась Лера: что можно было объяснить Иришке, да еще вот так, на полчасика присев в летнем кафе на Сретенке! – Что-то я пока не замечаю, чтобы он земли не видел.
– Ну, не знаю, – недоверчиво произнесла Иришка. – Разве что пока… А о чем он с тобой вообще-то разговаривает? – вдруг спросила она с интересом. – О своих диезах-бемолях? Нет, я понимаю, ты женщина яркая, с тобой и без разговоров есть чем заняться. А все-таки, в промежутках?
Лера так удивилась этому вопросу, что не нашлась с ответом. Но Иришка уже болтала дальше:
– Нет, Лерик, я, знаешь, из своих трех браков не только воспаление придатков вынесла, но и разумные убеждения. Наш брат-интеллектуал зарабатывает десять рублей, а возни с ним на сто долларов. За бизнесмена выходить – тоже себе дороже: он на работе с утра до ночи, а домой придет – и ноги об тебя вытирает из-за стресса. Это мы уже проходили. Замуж надо выходить за автослесаря, вот что я тебе скажу! Конечно, мой Петюня звезд с неба не хватает, зато ценит, что у него жена образованная, интеллигентная, сам тянется. И заработает всегда сколько захочет, и домой придет – голова свободна, силы есть женой полюбоваться. А уж за музыканта какого-нибудь или там художника – нет, ни за какие благополучия! Тем более, они же влюбчивые все, у них что ни месяц, то новый роман, им же это для творческого импульса необходимо, – авторитетно заявила она.
– Ты-то откуда знаешь? – улыбнулась Лера; впрочем, улыбка у нее получилась натянутая.
– Да всяких видели… – неопределенно махнула рукой Иришка. – Да ну, черт с ними со всеми, с мужиками! – тут же воскликнула она. – Есть о чем говорить, Лер, мы же с тобой сто лет не виделись! Ты по-прежнему у Натки шьешь?
Разговор перешел на знакомые и довольно приятные темы, настроение у Леры не испортилось, но легкий осадок остался.
И вот теперь он всплыл в ее душе, и она почувствовала, как захлестывают ее мутные волны.
«Ну нельзя же так! – убеждала себя Лера. – Мало ли что скажет Ирка, да она всегда была недалекая, и разве я когда-нибудь обращала внимание на то, что говорят подружки? Ведь это Митя, при чем же здесь все эти глупости…»
Но успокоиться она так и не смогла, и до Ливнева доехала в состоянии смятения и уже ставшей привычной тревоги.
Глава 2
После открытия сезона жизнь Ливневской Оперы стала еще более напряженной, чем прежде. Все здесь было жестко подчинено той размеренности, о которой говорил как-то Митя.
И все происходило за той чертой, за которую Лере не было доступа… То есть не то чтобы кто-то не пускал ее туда, но она сама терялась в этой музыкальной стихии и понимала, что ей в этом делать нечего.
Впрочем, дел у нее было достаточно и без того, чтобы сидеть в зале и пытаться понять, чего добивается хормейстер или почему Митя вдруг останавливает оркестр прямо посреди красивейшей музыкальной фразы.
Одни переговоры о гаражах чего стоили! Лера ходила в «Мосинвестстрой», как на работу, при виде круглого лица гендиректора ей уже хотелось хлопнуть дверью и выскочить из его кабинета. Но надо было договориться – и она договорилась.
И теперь строительство гаражей должно было закончиться к зиме. Гендиректор был уверен, что остался в большом выигрыше, без лишнего скандала получив драгоценную землю, – так же как Лера была уверена в своем выигрыше, потому что такие необходимые гаражи не стоили театру ни копейки.
Только закончилась эпопея с гаражами, как уже оказалось, что театр должен заплатить какую-то немыслимую таможенную пошлину за купленные в Европе инструменты для оркестра. Этого Лера уж и вовсе не могла взять в толк: неужели хотя бы от подобных поборов нельзя их избавить?
Но задавать риторические вопросы можно было долго и безответно, а инструменты нужны были немедленно – и вместо «Мосинвестстроя» Лера стала ездить в таможенный комитет, оставив на время все остальные дела.
– Старенькая я становлюсь, Митя, – сказала она как-то вечером.
Митя только что вернулся из театра – приехал гораздо позже Леры, потому что была еще вечерняя репетиция. Он давно уже ездил сам на отремонтированном «Саабе», по-прежнему уверяя, что только за рулем по-настоящему отдыхает.
– Старенькая? – улыбнулся он. – Как же ты это заметила, а, старушка?
– Уставать стала от людей, – объяснила Лера, вытягиваясь на диване. – Целый день мелькают какие-то лица, от которых мне нужно одно: как можно скорее перестать их видеть. На таможне, еще где-нибудь…
– Старенькая? – улыбнулся он. – Как же ты это заметила, а, старушка?
– Уставать стала от людей, – объяснила Лера, вытягиваясь на диване. – Целый день мелькают какие-то лица, от которых мне нужно одно: как можно скорее перестать их видеть. На таможне, еще где-нибудь…
– И в театре? – спросил он.
– Нет, – покачала головой Лера. – В театре – совсем по-другому. Но знаешь, Мить, иногда мне кажется, что я как будто в дверь какую-то стучусь – и не могу войти…
Она сказала не слишком понятно, но Митя не переспросил, что она имеет в виду – то ли понял сразу, то ли просто не обратил внимания. Последнее время он казался настолько погруженным в свои дела – словно стенкой был отделен от внешнего мира.
Лера и прежде знала, как он бывает сосредоточен во время работы. Но то, что происходило с ним сейчас, было для нее все-таки внове. Она видела, что Митя не замечает никого и ничего, и ее, Леру, так же мало, как прохожих на улице.
Это чувствовала даже Аленка, к которой он всегда был внимателен, и старалась не приставать к нему, чуть не на цыпочках ходила в те редкие часы, когда он появлялся дома.
Наверное, это было нормально, так оно и должно было быть у Мити, и так оно скорее всего было и раньше. Но раньше они встречались раз в месяц во дворе, выныривая на несколько мгновений каждый из своей жизни, – и мало ли что там происходило с каждым, когда они расставались!
Но теперь… Видеть каждый день Митину отрешенность, погруженность в совершенно неизвестную ей жизнь было для Леры мучением. И сделать ничего было нельзя с тоскливой своей тревогой.
Единственным человеком, с которым она чувствовала себя теперь легко, был Саня Первачев, синеглазый Александр Первый.
Он появился после долгого перерыва, примерно через месяц после открытия сезона – как и в прошлый раз, без звонка и без предупреждения.
– Саня! – воскликнула Лера, увидев его на пороге своего кабинета. – Куда же вы пропали? А я вам, когда мы театр открывали, приглашение на автоответчик наговорила: мобильный выключен был.
– Да я знаю, – сказал он. – Но я тогда все равно в отъезде был, не смог бы прийти. Здравствуйте, Лера!
– Здравствуйте, – запоздало ответила и она. – Я рада вас видеть, Саня!
Лера произнесла эту фразу просто как дежурную – ну, как при знакомстве говорят «очень приятно», даже если приятного мало. Но едва она ее произнесла, как тут же поняла, что действительно рада его появлению. Налет дежурности и случайности незаметно исчез со знакомых слов.
– Правда? – улыбнулся Саня, на мгновение сверкнув чудесной синевой своих глаз. – А я думал, вы и не заметили, был я или не был.
– Надолго уезжали? – спросила Лера.
– Да нет, мелкие были дела, – покачал он головой, внимательно глядя на нее. – Хотите спросить, какие?
– Нет, – улыбнулась она.
– Ну и хорошо!
Губы его уже сомкнулись с детской серьезностью, но улыбка была теперь скрыта в глазах.
– А я вам подарок привез, – вдруг сказал Саня.
– Мне? – удивилась Лера. – Зачем?
– Да низачем! Разве подарки зачем-то дарят?
Лере стало неловко, и она хотела сразу отказаться от этого неведомого подарка. Глядя на Саню с его Версаче и Картье, нетрудно было вообразить, что он может подарить.
Но он неожиданно добавил:
– Знаете, у меня никогда такого не было, чтобы я в Москву возвращался и думал, что привезти. Ну, матери только, но это же совсем другое.
Лере стало стыдно за себя, и она сказала:
– Спасибо, Саня. Какой же подарок?
Он достал из внутреннего кармана пиджака плоскую коробочку с приколотым к ней шелковым золотым бантом и положил на стол перед Лерой. Открыв коробочку, она обнаружила в ней тяжелый золотой браслет.
– Спасибо большое, – еще раз повторила Лера, рассматривая украшение.
Она не знала, что сказать. Ей не хотелось обидеть Саню, и надо было сделать вид, что подарок понравился.
Браслет был сделан в виде массивной золотой цепи, в которую было вкраплено три крупных изумруда. Лера просто вообразить не могла такой кусок золота у себя на руке.
– Не нравится вам? – спросил Саня.
– Ну что вы! – Лера наконец взглянула на него, уже уверенная в том, что выражение лица у нее такое, как она хочет. – Я таких камней в жизни не видела – чистейшие…
– А это с Урала, – сказал Саня; лицо его тут же осветилось радостью. – Я ведь на Урале был, как раз где эти изумруды добывают, вот и привез сувенир.
– Но только это слишком дорогой подарок, – осторожно заметила Лера. – Извините, Саня, мне не хотелось бы…
– Но почему? – Лицо у него стало обиженное. – Что в этом такого? Каждый дарит что может, разве нет? Одни – цветочки, другие – камешки. По способностям!
Он снова говорил глупости, и снова – совершенно обезоруживающим тоном.
– А вы думаете, чем тяжелее подарок, тем он дороже? – все-таки не удержалась она от иронии.
Саня замолчал.
– Извините, – произнес он наконец. – Я действительно глупость ляпнул, извините.
– Саня, я не хотела вас обидеть… – начала было Лера.
– Да вы меня не обидели нисколько. Наоборот, мне нравится, когда вы со мной так говорите… Я же чувствую, вам что-то во мне смешным кажется!
– Да нет, – попыталась было возразить Лера. – Вы очень искренний, Саня…
– Так дураков утешают, – тут же сказал он. – Когда о человеке сказать больше нечего, говорят, что он искренний.
Лера все больше убеждалась в его проницательности: притворяться перед ним было бессмысленно. И как только она это поняла, ей стало легко и она перестала бояться его обидеть.
– Так что же вам кажется смешным? – повторил Саня.
– Например, то, как вы одеты! – выпалила Лера.
– То есть? – Его светлая бровь недоуменно приподнялась. – Нормально одет, не хуже других. Это же настоящий Версаче, не с рынка!
– Понятно, что настоящий, – мягко сказала Лера. – И понятно, что денег у вас достаточно. Но вот это и плохо.
– Что денег достаточно?
– Нет, что вы это так старательно демонстрируете. Его же видно за версту, вашего Версаче с его «медузками». Все равно как вы шли бы по улице и кричали: смотрите, какие у меня штаны!
– Я об этом как-то не задумывался, – удивленно протянул он. – Но что же мне носить тогда? Фабрику «Большевичка»? Я же с людьми работаю, которые по одежке встречают.
– Ну, одежки хорошей полно сейчас в Москве, – пожала плечами Лера.
– А что вы мужу покупаете? – вдруг спросил Саня.
– Мужу? – удивилась Лера. – При чем здесь мой муж?
– Ну конечно, – сказал он с неожиданной язвительностью, – мужу вы то не посоветуете, что мне!
– Нет, вы меня не так поняли, – слегка смутилась Лера. – Просто… Что вас интересует? Концертный фрак у него от Корнелиани…
– Мне концертный фрак не нужен.
– А остальное… Слушайте, Саня, – вдруг рассмеялась Лера, – а ведь я и сама не знаю, что он предпочитает! Он как-то сам всегда… Нет, честное слово, мы с ним в Москве за все время ни разу вместе в магазин не зашли! Только в Цюрихе однажды. Конечно, мелочи какие-то я покупаю, но чтобы особенно этим заниматься… Он сам покупает, в основном за границей; он так привык. Мы же с ним всего два года вместе…
Лера говорила чистую правду. Выбор одежды – это было то, что с самого детства поражало ее в Мите, в чем он был похож на Елену Васильевну с ее утонченным вкусом. Его одежда всегда оставляла ощущение изящества и благородства и была так же незаметна на нем, как платье на Анне Карениной.
– А вы тогда мне помогите выбрать, – вдруг попросил Саня. – Вы меня просто заинтриговали, честное слово! Я вообще-то понял, что вы имеете в виду, но конкретно не соображу… Поедемте вместе, а?
– Но как это? – слегка растерялась Лера. – Вы хотите, чтобы я вас водила по магазинам?
– А что тут такого? Они же, наверно, все в центре, много времени не займет. Я бы вас обратно тут же привез, не волнуйтесь!
И вдруг Лера почувствовала, что ей становится весело. В самом деле, почему бы не проехаться с ним по магазинам? Ей было с ним легко, она видела, что просит он искренне – отчего же ему отказывать?
– Вы прямо сейчас хотите поехать? – спросила она.
– Как скажете! – ответил Саня. – Если вы сейчас не можете, я подожду.
– Можем и сейчас, – сказала Лера, вставая из-за стола. – Вы на машине?
– Ну, не на метро же, – улыбнулся Саня. – Спасибо, Лера…
Лера примерно представляла, что должно входить в хороший мужской гардероб, и думала по дороге, где это лучше всего купить.
– Да, а деньги! – вспомнила она, когда они уже выехали на Ленинградский проспект. – Денег достаточно у вас с собой?
– Да у меня кредитка, – сказал Саня. – Что ж вы думаете, я совсем дикарь?
– Не все, у кого нет кредитки, дикари, – заметила Лера и тут же слегка устыдилась своей назидательности.
Она совсем не собиралась играть при нем роль старшей наставницы, которая везет наивного мальчика в магазин, а потом мудро учит всему доброму. Да и Саня мало подходил на роль наивного мальчика, хотя и обратился к ней с такой оригинальной просьбой.