Возвращать его хозяину он отнюдь не собирался, пусть и испытывал по этому поводу некоторый нравственный дискомфорт. Одно оправдание — мы серьезным делом занимаемся, воюем, а лозунга «Все для фронта, все для победы!» никто не отменял. В Испании спасительный браслет ему бы очень пригодился, но при чисто ментальным переходе в тело Шестакова его с собой не прихватишь. Значит, пусть пока остается на руке этого тела, охраняя организм для последующего возвращения. А то мало ли как там себя Антон поведет, не свое ведь.
Не спеша вернулся, подышав по пути свежим воздухом, а то уж больно накурили они в маленькой квартирке, даже в горле першит. Была мысль выйти на Арбат, посмотреть, жив ли, здоров «топтун», невольно поучаствовавший в смене парадигмы мировой истории. Вовремя воздержался, сообразив, что одет для этого времени неподобающим образом.
Поднялся на этаж, продемонстрировал Антону добычу, убедительно разъяснил, что дается он ему на время и должен быть возвращен по первому требованию. Хоть дипломатической почтой или нарочным, если потребуется.
— Скажи мне заодно, почему вы такой штуки не изобрели? Цивилизация аггров, как мне воображалось, от вашей прилично отстает…
— Кто ж его знает? Китайцы тоже за пять тысяч лет пулемета системы «Максим» не изобрели, хотя порох якобы выдумали. Реальной потребности не было. Каждый из нас спокон веку иными способами свою жизнедеятельность поддерживать был приучен. Лично для меня Замок был абсолютным гомеостатом. Так что, начнем?
— Начнем. Значит, сначала, по методике нашего профессора, необходимо растормозить подсознание. Оно, может, и без этого получится, но один остроумец писал: «Когда машинист начинает искать новые пути, поезд сходит с рельсов». Рисковать не будем. Ты хозяин здесь пока, что можешь предложить?
— Наш друг воспитан в прежние времена, гвардейские капитаны вроде него на балах хлестали шампанское, в окопах — водку. Коньяк — посередине. Отчего запасся он им, как хомяк перед суровой зимой. На целую ленинградскую блокаду хватит или очередной сухой закон.
— Молодец, умеет извлекать уроки. Что же касается самого обмена… Была в моей молодости интересная книжка Мирера «Дом скитальцев». Году в семьдесят пятом, кажется, издана. Там он очень технологично описал разные способы пересадки личностей из тела в тело. Когда я сам с подобным первый раз столкнулся, сразу подумал — вот же мужик угадал! Великие фантасты с десяти шагов в ростовую мишень мазали. Хуже того: «Он выстрелил в воздух. И не попал». А этот — как сам на аггров работал.
— Может, и работал, — меланхолично заметил Антон. — И не он один. Я тоже пару десятков творцов из рук подкармливал. Чтоб создавали нужные настрои… Так что у Мирера?
— Схема обмена личностями. Вот нас здесь трое. Как будем пересаживаться? Я, допустим, прямо отсюда в Барселону, к Шестакову. Освобождаю тебе тело. А ты умеешь сам в него перескочить?
— Нет, — честно признался Антон. — Самому — не приходилось.
— Значит, что? Нужен посредник. У Мирера для этой цели специальное пустое гнездо в машинке имелось. У нас машинки нет. Мы действуем в сфере чистого разума. Ваши предложения?
Форзейль растерялся. На что Шульгин и рассчитывал. Ему в ближайшее время постоянно придется ставить Антона на то место, которого он здесь и теперь заслуживает. Без всякого зла, без чувства мести. Как опытный офицер, заметив в подчиненном гонор, не соответствующий званию и должности, просто обязан в интересах службы объяснить ему, кто он и что от него требуется. Имеешь способности — выдвинем и в Академию направим, но пока ты ротный — нечего воображать, что умнее батальонного. Может, и умнее, но не в этом вопросе.
— Ты о посреднике сказал. Нам четвертый человек нужен? Пересадочная станция?
— Это было бы лучше всего. Но на улицу бежать, очередного чекиста ловить? Попробуем чуть иначе. Я слегка опасаюсь за ваше душевное здоровье, но опыт подсказывает, что аггры — народ крепкий. Выдержите, если еще и я к вам сяду, да не один — дублированный…
— Ростокин бы сейчас пригодился.
— Кто спорит? Но его нет. Итак, несколько минут мозгу Юрия придется выдержать присутствие в нем четырех личностей. Потом я перекидываю тебя в себя, глазами писателя наблюдаю, мягко ли прошел процесс, уточняю последние детали, после чего отбываю в Барселону. Нет, не так, — спохватился Шульгин. — Я еще должен, не теряя темпа, переправить тебя в Лондон, к порогу особняка леди Спенсер. Куда ты меня послал, — не скрыл он яда в голосе, — и только потом убываю сам. Принимается?
— Ничего другого предложить все равно не могу.
— И это правильно. Насчет Замка в другой раз поговорим. Раз возражений нет — поехали!
Личность Юрия подсадку перенесла легко. Точнее, как раз она-то ничего и не заметила. Заметил сам Шульгин. Потому что ощутил неприятное давление сразу с двух сторон. Трудно передать это словами неприспособленного языка, как перевести на эскимосский впечатления бедуина от самума в Сахаре. Немножко похоже на ощущения человека, с детства ездившего на «Бентли» и вынужденного сесть в московский послереволюционный трамвай. Или его самого, попавшего в башню «тридцатьчетверки» после просторной «Леопарда». Тесно, плечами не двинуть, в бока со всех сторон железки упираются, куда ни сунься, везде поджимает, и запахи! В танке — солярки и сгоревшего пороха, здесь — чужих мыслей. Некомфортно. Кто без привычки — может и затошнить. Но он справился.
Всего-то секунд десять перетерпеть, сконструировать формулу. Работать изнутри ему еще не приходилось, и он не учел связанных с этим трудностей. Маг он до сих пор был никакой, стрельба в цель из огнестрельного оружия удавалась ему гораздо лучше, чем манипулирование нематериальными сущностями.
Однако получилось. Опять же, как в трамвае, протолкался локтями к передней площадке, спрыгнул на тротуар. На Гоголевском бульваре. Сразу — много воздуха, простор и чувство облегчения.
Напротив сидел он сам, очень похожий, совершал беспорядочные мелкие движения плечами и конечностями. Антон приспосабливался к новой оболочке.
— Ну и как? — хрипловато спросил Шульгин. — Голосовые связки Юрия тоже не слишком слушались. Раньше так не случалось при «пересадках». Видимо, исходную личность он, по неопытности, загнал слишком уж глубоко, она уже и безусловными рефлексами не управляла.
— Пойдет. Немножко освоюсь, и можно отправляться дальше.
— Ну и давай. Мне тоже. Эта шкура в плечах жмет и под мышками режет. В Лондоне устроишься, сразу мне в Барселону звони. На телефон Главного советника. — Шульгин продиктовал основной номер и несколько других, по которым можно разыскать его через порученцев.
— Я к тебе своего человека переправлю, дипломата профессионального и личного друга Шестакова. Для связи с советским полпредством. Эти контакты тебе очень пригодятся. А с деньгами как думаешь определиться?
— Единственное, что нас с тобой заботить не должно. Потерпи недельку, и сможешь распоряжаться активами чуть не всей английской банковской системы. Уж этому я за последние сто лет научился. А ты еще о леди Спенсер забыл. У нее с финансами тоже все в порядке.
— О ней я и хотел перемолвиться. Ты с ней в эти, тридцатые годы пересекался?
— Да нет, обходились как-то. До того, как Ирина обратилась к Новикову, а я, в свою очередь, к Воронцову, мы с агграми считали хорошим тоном друг с другом не контактировать. Вообще делать вид, что не подозреваем о взаимном существовании. Да и словечко «аггры» пришлось ввести в обращение только по настоятельной просьбе Воронцова. У него поразительная страсть к конкретике.
— Специальность такая, — вставил Сашка.
— Кто спорит. На удивление — прижилось.
— А теперь встретишься с ней с таким запасом сюрпризов в кармане, что сделаешь ее одной левой. Не считая прочего, она — из тридцать восьмого, ты — из восемьдесят четвертого этого мира. Уже капитальный выигрыш по очкам, а остальное! Да просто перескажешь ей содержание письма от Сильвии-24 к этой — и готово.
— Саш, в таких делах я и сам разберусь, ты допускаешь?
— Что ты, что ты! Да разве я когда сомневался? Мы пацаны сопливые были, а ты полубог, нисходящий с небес. Кстати, напомни, Прометей кем числился, полубогом или титаном? Что-то я мифологию подзабыл…
— Титаном. Прочую иронию оставляю за кадром. Спишем на твою перевозбужденность от резкого изменения обстановки.
Сашке вдруг стало стыдно. На самом деле, не стоило бы пинать упавшего бойца. А что он слегка «раздул ноздри», так вот это как раз простительно и объяснимо.
— Не бери в голову. Это тоже не совсем я, это Юрий Еx profundum[13] высунулся. Ему тоже интересно поучаствовать.
Дальше говорили о делах исключительно практических, в ходе обоюдного инструктажа придумали несколько весьма забавных и неожиданных ходов.
Дальше говорили о делах исключительно практических, в ходе обоюдного инструктажа придумали несколько весьма забавных и неожиданных ходов.
Тут надо заметить, оба пребывали в состоянии не переживаемой никогда ранее эйфории и в то же время — глубокого стресса, вызванного той же самой и некоторыми посторонними причинами.
— Закончили? Тогда сосредоточься, друг мой, и полетели. Куда прикажете? На Пикадилли-сиркус, в Сохо или сразу на порог особняка леди Спенсер? Куда ты меня отправил.
— Давай-ка в Грин-парк. Я там по аллейкам прогуляюсь, в себя приду, в паб хороший загляну. Оттуда и до Бельгравии совсем недалеко. Костюмчик, правда, не совсем… Впрочем, по Лондону столько всякого отребья бродит, что никто внимания не обратит. А к моменту встречи с нашей клиенткой найду, во что переодеться. Отправляемся?
Сашка чуть было не совершил завершающего пасса руками, должного преобразовать ментальную формулу в межпространственный переход, и вдруг остановился.
— Подожди! Совсем забыл. Помнишь, отправляя меня к Сильвии, ты меня английским снабдил. Хорошим. До сих пор все удивляются. А испанским — можешь? В том же объеме. Чтоб изящней королевского наставника и грубее портового бродяги?
— В наших силах, Саша, уж это — в наших. Держи…
Все великолепие классического кастильского языка, весь объем написанных на нем литературных текстов, а также разнообразие жаргонов многочисленных социальных групп и страт взорвалось в сознании Шульгина подобно вакуумной бомбе. И мгновенно рассосалось по подобающим зонам мозговых полушарий. Что в долговременную память, что в оперативную. Необходимые сигналы достигли центров, управляющих артикуляцией языка, губ, щек, голосовых связок. Усилий при произнесении непривычных фонем не будет, акцента, несоответствующей смыслу мимики. Ни один тамошний профессор Хиггинс[14] не найдет в его речи ни малейшего повода для зацепки.
— Спасибо. Мне это очень пригодится. Ну, до встречи.
Антон вместе с телом Шульгина исчез, а следом отправился и Сашка, в противоположную сторону Европы. На месте остался один Юрий. Очнется минут через пять, с полным осознанием того, что с ним случилось, и кое-какими инструкциями, страхующими от опрометчивых поступков.
Глава шестая
Несмотря на исчезновение из Вселенной Игроков, все заведенные при них обычаи и свойства хроноконтинуума сохранились. Шульгину не составило большого труда возвратиться в свой кабинет еще до исхода той же ночи, которой он его покинул. Некоторое количество прошедшего времени распределилось по параллельным линиям или просто сгорело, как бензин в работающем моторе, произведя определенную работу.
Таким образом, совместив свое эфирное тело с материальной массой Шестакова, он принял управление на себя. Пока Сашка отсутствовал, никаких колебаний «тонкого мира» в пределах номера, отеля и города не отмечалось. Игроки ушли деликатно, без шума, погасив за собой свет.
Подчиненные тоже не потревожили драгоценный покой начальника. Значит, ничего экстраординарного не случилось и в реальности.
Взяв из коробки очередную сигару, от вкуса и запаха которых он успел отвыкнуть в своих странствиях, Шульгин, перед тем как отойти ко сну, снова вышел на балкон. Совсем недавно с другого он озирал окрестности Сретенского бульвара в середине ХХI века, сейчас видел ночную Барселону первой половины ХХ века. Там было лучше эстетически, здесь — психологически.
По крайней мере, спать он ляжет, не опасаясь возможности пробудиться в горячих торфяных болотах на планете неведомой звездной системы, отстреливаясь от дрессированных ракоскорпионов. Надоело. В самом худшем случае может приключиться очередной мятеж, каталонских сепаратистов, к примеру.
Антон на прощание дал ему несколько практических советов, как следует строить отношения с руководителями сателлитного государства. У него в этом смысле богатый опыт, не только земного происхождения.
Проснувшись около семи, Шульгин первым делом пригласил к себе начфина миссии. Теми суммами, что были выделены его наркомату на испанские дела, он по-прежнему мог распоряжаться самостоятельно. Преемник на его московский пост до сих пор не был назначен, да и в разговорах со Сталиным как бы по умолчанию подразумевалось, что тот круг обязанностей остается за ним. Но были деньги, предназначенные непосредственно для оперативных расходов. Вот их количество, а равно и практику использования он и собрался уточнить. Раньше руки не доходили.
Сумма его вполне удовлетворила, а если вдруг не хватит или появятся неожиданные претензии «сверху» насчет «нецелевого использования», Шульгин рассчитывал пополнить недостачу с помощью Антона.
Договорившись по телефону о срочной, не терпящей отлагательств встрече, он выехал на автомобиле в сопровождении Овчарова и отделения охраны в резиденцию военного министра Республики.
По дороге сообщил Виктору, что в ближайшие дни тому придется вылететь в Лондон в качестве «частного лица» для отлаживания новых, совершенно неожиданно наметившихся связей. Детали — позже. Сейчас ему просто нужно будет присутствовать при разговоре с Прието, оставаясь безмолвным и невозмутимым, как статуя Будды.
Вначале все шло по накатанной, всем надоевшей колее. Министр был уклончив, многократно ссылался на внутриполитические сложности, не позволяющие вести войну подобающим образом. Припомнил соглашение с Советским правительством тридцать шестого года, в котором четко было оговорено, что наши советники принимаются и признаются единственно в означенном качестве и вмешиваться в непосредственное управление войсками не имеют права.
Смешно с нынешней точки зрения, но это правило соблюдалось почти неукоснительно, исключая отдельные случаи. Вдобавок советские советники и инструкторы старательно изображали из себя испанцев или добровольцев-интернационалистов, брали себе подходящие псевдонимы.
В то же время помогавшие франкистам немцы из легиона «Кондор» конспирацией не затруднялись. Носили свою форму, национальности не скрывали, держали себя гордо и обособленно. В Бургосе, временной столице мятежников, реквизировали лучший отель «Мария Исабель», перед которым под флагом со свастикой стояли немецкие часовые.
А уж испанских офицеров и генералов «союзники» цукали, как кайзеровские унтера новобранцев. Зато и подготовили за годы войны более 50 тысяч вполне грамотных офицеров и специалистов.
Минут через двадцать толчения воды в ступе Шульгин решил с дипломатией завязывать.
— Я, дорогой друг, вынужден вам заявить, — пошел он ва-банк, исчерпав более мягкие доводы, — что наш с вами оппонент, каудильо Франсиско Франко, кажется мне не в пример более разумным человеком, чем вы.
— Отчего это вдруг? — оторопел министр.
— Да оттого, что он, понимая свое положение и реальные возможности, прислушивается к своим «друзьям и патронам». В противном случае проиграл бы еще в прошлом году, однако держится и непрерывно расширяет подконтрольную территорию. Вы же постоянно сдаете позиции, располагая не в пример большими силами и поддержкой большинства народа. Не удивительно ли?
Выслушав достаточно громкую и возмущенную тираду, вполне в духе социалистического демагога, к какой бы нации или течению он ни принадлежал, Шульгин ответил именно на этот случай прибереженной «домашней заготовкой».
— Я не вижу с вашей стороны готовности к конструктивному сотрудничеству. В подобном случае мое правительство не видит необходимости жертвовать жизнями добровольцев, которые прибыли сюда для помощи испанскому народу в борьбе с мировым фашизмом, а не для того, чтобы изображать разменные карты в забавах политиканов. Я имею все полномочия, чтобы немедленно отозвать с фронтов наших советников и специалистов вместе с обслуживаемой ими боевой техникой. Для чего им сражаться и погибать напрасно? Точно так я могу развернуть обратно конвой с танковой бригадой и очередной партией «добровольцев», о котором мы с вами говорили на днях.
Похоже, довод достиг цели.
— Но как же наши соглашения и договоренности? Испанская республика потому и является безусловно демократической, что в ней, как нигде больше, осуществляется единство всех поддерживаемых народом политических течений. Мы признаем право коммунистов руководить большей частью вооруженных сил и напрямую решать свои вопросы с Коминтерном. Но и за анархистами идут сотни тысяч вооруженных борцов. Партию социалистов, нас — поддерживает вся культурная Европа. Вместе мы обязательно победим и продемонстрируем миру несгибаемую силу Народного фронта…
— Вы воображаете меня идиотом, дон Индалесио? Или вещаете в расчете на журналистов? Так их здесь нет. Вы представляетесь мне одним из самых умных политиков демократической Испании. Но историю вы читали? Хотя бы в самом общем изложении? Я ведь именно об этом и говорю. Убедившись в полной невосприимчивости вашей «коалиции» к советам, которые дают присланные из СССР специалисты, в нежелании вашего правительства следовать даже тем из них, которые имеют судьбоносный смысл, я данной мне властью принимаю решение — с завтрашнего дня отдать приказ об эвакуации. Это будет в полном соответствии с принципом «невмешательства». Разумеется, те, кто захочет, могут остаться, на правах обычных добровольцев Интербригад. У нас тоже свобода!