– Да, – бормочу я.
– Ну так Вильбушевич Л.В. съехала на другую квартиру, к Ярошенкам. Ежели угодно, я вас с ними соединю.
– Благодарю, – растерянно отвечаю я, пораженная осведомленностью сирены.
Вот, значит, как! Получается, эти барышни волей-неволей слушают наши разговоры?! Скольких же секретов обладательницами стали они! Ведь нынче люди настолько освоились с телефоном, что свободно переговариваются о самых разных делах! Государственные чиновники – о службе, дамы поверяют приятельницам и родственницам самые интимные тайны. Да взять хотя бы нас, работников юстиции! Мало ли какой тайны касаемся мы в наших переговорах! А ну как иная из барышень захочет воспользоваться полученными сведениями да начнет шантажировать неосторожных болтунов и болтуний? Ох, надобно впредь быть осторожнее в переговорах! Боюсь, что отныне я не смогу отделаться от мысли, что меня постоянно слушает чье-то досужее ухо!
Все эти соображения промелькнули в голове моей в одну секунду, пока длилось соединение, и вот я слышу женский голос:
– Квартира Ярошенко.
– Не будете ли так любезны пригласить к телефону госпожу Вильбушевич? – говорю я после некоторой заминки, вызванной замешательством.
– Извольте, я слушаю, – отвечает женщина. – Вы, наверное, звоните по поводу помады Анны Чилляг?
– Как вы догадливы, – ахаю с притворным простодушием. – А скажите, это и в самом деле такое чудодейственное средство, как сказано в рекламе?
– Вы будете приятно поражены, – сладким голосом уверяет Л.В. Вильбушевич. – Самый запах этой помады наполнит вас желанием как можно скорее ею воспользоваться, а благоприятный результат не замедлит сказаться.
– Отлично! – Я продолжаю играть. – А как же приобрести баночку этой волшебной помады?
– Приходите ко мне на квартиру, – приглашает Вильбушевич. – Малая Печерская, совсем рядом с Сенной площадью, дом Ярошенко. Когда прикажете вас ожидать? Хорошо бы ближе к пяти вечера, а то мне нужно по делам удалиться.
Мы сговариваемся о встрече, и я отключаюсь – как раз вовремя, ибо газетный служащий в эту же самую секунду врывается в комнату с таким разъяренным видом, что у меня начинают дрожать поджилки. Сейчас станет ругать за то, что долго говорила по казенному телефону!..
С усилием вспоминаю, что я не напроказившая девчонка, а госпожа следователь, и действовала в интересах закона. Принимаю холодный, важный и даже в какой-то мере наглый вид, однако служащий на меня даже не глядит, так что мои маневры пропадают втуне. Этот человек начинает перебирать бумаги на своем столе. Вернее, не перебирать, а расшвыривать, словно пес, который копается в куче отбросов. Листки так и летят в стороны! Наконец служитель хватает один из них и смотрит на него, то приближая к глазам, то отдаляя, словно не вполне доверяет зрению. И с лицом его в эти мгновения происходит метаморфоза разительнейшая! С него сползает негодующее выражение, и взамен воцаряется самое обескураженное. Он словно бы даже делается ниже ростом и на цыпочках выбегает вон. Из двери, оставшейся открытой, доносится его сбивчивый лепет:
– Виноват, виноват, господин редактор! Христа ради, простите, сам не знаю, как сие вышло! Завалялось у меня на столе проклятое объявление! Ну конечно, вот, вот, черным по белому: «По поводу помады Анны Чилляг покорнейше прошу звонить по телефону гг. Ярошенко, пригласить г-жу Вильбушевич». Простите, господин редактор, простите великодушно! Забыл, закрутился, завертелся! Повинную голову меч не сечет!
А, так вот разгадка, почему Вильбушевич ничуть не удивилась, что я перезвонила ей к Ярошенкам. Она принесла в редакцию объявление о перемене адреса, да служащий «забыл, закрутился, завертелся». Ну что ж, будем надеяться, его повинную голову и впрямь не посечет меч начальника, ведь своим разгильдяйством он помог мне узнать: ушки телефонных барышень всегда на макушке!
Нижний Новгород. Наши дни
Надо было забыться, и как можно скорей… Едва вернувшись домой, Алена пошвыряла как попало на пол и на кресла одежду, налила полстакана мартини и столько же мангового сока, выпила одним духом сладкую, благоухающую смесь, постояла минутку с зажмуренными глазами, ожидая, пока в голове содеется приятное головокружение, а потом, все так же жмурясь, повалилась на кровать, вдавила в уши французские восковые «затыкалочки» – и свернулась клубком, с головой накрывшись одеялом.
Можно сколько угодно считать себя ироничной, все на свете повидавшей пофигисткой, однако жизнь иной раз наносит такие режущие, рубящие и колющие удары, что ты сжимаешься, словно маленькая, испуганная, ранимая, незащищенная девочка, и тогда спасение лишь в одном: умереть… ну, хотя бы уснуть ненадолго, в слепой, радужной надежде, что за это время в мире что-то изменится к лучшему.
Не меняется. Но все равно, после сна-спасения душа – совершенно как лужица первым осенним ледком! – подергивается некоей защитной пленочкой, которая, может, и проминается под очередными тычками-пинками-ударами судьбы, но уже не допускает ужас до живого, дышащего, трепещущего сердца. Алена иногда думала, что, если бы каждый человек, принявший – и осуществивший! – бесповоротное решение ухода из жизни, имел возможность сначала поспать под теплым, толстым, ватным или пуховым одеялом, кто знает, не исключено, что решился бы, выспавшись, еще немного пожить.
Беда, что такой возможности у многих не оказалось. И для них все закончилось…
Она проснулась через час и какое-то время еще лежала в темноте и теплоте, с неохотой возвращаясь в необходимость вспомнить о том, что случилось днем, о своей любимой, проклинаемой работе, которая заставляет ее смотреть на кровь, на смерть, на горе, чтобы потом изобразить это в книге как можно живее, как можно более душераздирающе, натуралистично и впечатляюще. Ну что ж, народу всегда нужны только хлеб и зрелища: к хлебу Алена не имеет никакого отношения, а вот обеспечить качественное зрелище – это в ее собственных интересах. Она, как профессиональный донор, зарабатывает собственными кровопусканиями, правда, не физическими, а моральными. Но это вам тоже не кот начихал.
Наконец она поднялась. Умылась, выпила кофе… и началась обычная вечерняя тягомотина. Компьютер включен, но пальцы спотыкаются на клавишах, словно чужие, и буквы возникают на мониторе медленно и неохотно, будто некая с усилием разгадываемая тайнопись. Это еще не роман, не сюжет, это только подступы к ним, попытка внедрения в незнакомый, пока не существующий, лишь с превеликим усилием представляемый мир. Хорошо, когда с самого начала знаешь, чем кончится будущий романец. В этом случае все выстраивается само собой. Плохо, когда финал слабо брезжит в каком-то тумане. Тогда в голове – лишь отрывки из обрывков, а порою нету и их – как, например, сейчас. По опыту Алена знает, что главное теперь – не отходить от компьютера, гладить, ласкать, бить, мучить клавиши, словно бы свершая некое священнодействие, после коего рано или поздно сжалится гиперпространство, приотворит нехотя малую щелочку там, наверху, через которую вдруг да польются ровным, неторопливым, а то и мощным потоком слова и образы, сцены и картины, живые, вполне одушевленные и овеществленные слезы и радости выдуманных людей, которые чем-то да затронут людей реальных… затронут до такой степени, что эти реальные люди в выдуманные боли поверят, пожалеют болящих, всплакнут над ними, выдуманным радостям порадуются, а значит, в будущем захотят купить побольше романов Алены Дмитриевой…
Затем и живем, и творим, и гробим себя, и умираем заживо перед компьютером!
Она уже почти привела себя в рабочее состояние, однако дернуло ее включить телевизор – начинались местные новости, надо быть в курсе жизни родного города. Алена мгновенно узнала тихий двор перед красной кирпичной высоткой, небольшую группу людей, нечто, зловеще накрытое белой простыней. Неподалеку стояла машина «Скорой». Итак, репортеры прибыли, когда еще не появилась милиция, а бригада Светы Львовой еще не уехала. Вон, между прочим, и сама Света, вон занудный Костя, и даже испуганному Паку повезло попасть в объектив!
– Нынешний день выдался каким-то особенно урожайным на попытки суицида, – появилось на экране розовощекое, безмятежное личико ведущей. – Согласно информации, полученной с центральной станции «Скорой помощи», ныне зафиксировано не меньше пяти подобных случаев. Все они закончились трагически. С чем может быть связано то, что столько людей именно сегодня решили покончить счеты с жизнью, остается загадкой. Большинство случаев зарегистрировано в Автозаводском районе. Кстати, согласно данным той же «Скорой помощи», подобные «всплески» суицида были отмечены в нашем городе уже трижды. Ровно два месяца назад в течение четырех дней ушли из жизни шесть человек. Еще двумя месяцами раньше – семь. Символично то, что наибольшее количество попыток самоубийства отмечается именно в течение четырех дней, потом число их возвращается к обычным для столь крупного города, как наш, статистическим данным: один случай суицида в неделю. Если следовать логике этой статистики, завтра работникам «Скорой» предстоят новые хлопоты…
Алена выключила телевизор. Эта девка раздражала ее своим розовым безмятежным личиком. Хотя, впрочем, она оказалась вовсе не так уж глупа, как показалось на первый взгляд, и догадалась раскопать какую-то статистику, которая придала еще больший эффект снятому материалу. Еще слава богу, что телевизионщикам не удалось снять пациента доктора Денисова…
Телефонный звонок раздался неожиданно, как ему и положено раздаваться.
– Алло?
– Але, але, але, Алена, кричу я в трубку телефона! – раздался знакомый голос, и Алена моментально поняла, что позвонившей ей Свете Львовой вовсе не так весело, как она пытается изобразить.
– Алена дома есть, – отозвалась она с тем же старательным весельем, удерживая готовое сорваться с языка сообщение, что только что видела Свету в «Новостях». Но после этого разговор непременно перескочил бы на кошмарный случай с бригадой доктора Денисова, поэтому она сменила тему: – Ну ты как? Закодировалась? Уже виден результат? А что голосочек такой «не такой»? Неужели уже жалко первых пяти потерянных кэгэ?
– Ой, не говори, – протяжно вздохнула Света. – Да, я закодировалась. Знаешь, этот Юрий Николаевич Богачев – такой чудный! С виду ничего особенного, похож на обыкновенного любителя пивка, а глаза прямо в душу лезут. Очень мне понравился. Как вдруг заорал на меня: «Вы ненавидите сладкое! Отныне вы чувствуете отвращение к сладкому!» – меня аж дрожь пробрала.
– Ох ты, страхи какие! – хохотнула Алена. – И он что, действует именно методом научного крика? То есть оглушает жиры – и они моментально начинают расщепляться?
– Нет, сначала он говорил очень тихо. В кресло меня усаживал, твердил: «Руки-ноги теплые, загадайте самое ваше заветное, потайное, страстное желание, которое будет определять вашу жизнь и исполнится в определенный день и час. Определите этот день и час…» Спрашивал, не испугаюсь ли я, когда желание исполнится… Короче, много чего говорил, я как во сне была, ну а когда он кричать стал, проснулась, – сбивчиво рассказывала Света.
– Это в каком смысле – не испугаетесь? – озадачилась Алена. – То есть ты вскоре увидишь себя в зеркале похудевшей до состояния кипариса – и упадешь в обморок от страха?
– Ладно издеваться! – как бы даже обиделась Света. – В нем есть что-то такое, что ему веришь, веришь! Сила какая-то. И такое настроение классное делается! Я шла домой и, ты знаешь, даже пела. Прямо ног не чуяла, будто с первого свидания возвращалась. Зашла в парикмахерскую, подстриглась и мелирование сделала. Давно собиралась, но никак не решалась, а тут… Думаю, новая жизнь – так новая жизнь! А дома… – Голос ее упал.
– Ну что случилось? – встревожилась Алена.
– Да насчет квартиры… Помнишь, я тебе говорила, что нашлись хорошие покупатели, которые давали те деньги, которые я хотела?
– Помню, конечно. И ты вроде бы тоже себе нашла новое жилье?
– Ну да, нашла. А что толку? Те покупатели отказались от моей квартиры.
– Почему?!
– Ну, нашли что-то подешевле.
– Жалко… – сочувственно протянула Алена.
– Не то слово! Главное, это так неожиданно! – Света там, около своего телефона, казалось, тихонько всхлипнула. – Они из Заречной части, так что и от места были в полном восторге, и от самой квартиры. Как моя агентша говорит, заметно было повышенное слюноотделение.
Алена, не переставая молчаливо, но сочувственно кивать, подтянула к себе блокнот, карандаш и быстренько записала последнюю фразу.
– Главное дело, – насморочным голосом продолжала Света, – они рассердились, что я так долго квартиру ищу. А прошло всего десять дней с тех пор, как они мою посмотрели. И я уже нашла вариант! И моя агентша им позвонила, а они… Знаешь, у меня такое впечатление, что тут что-то нечисто.
– Почему?
– Не знаю! Такое ощущение. Эта агентша вообще какая-то скользкая бабенка, что-то в ней такое… неискреннее.
– Это та самая, которая была бомба, а стала Твигги? – вспомнила Алена дневной разговор.
– Ну да, она и есть, – уныло подтвердила Света. – У нее такие светлые глаза, ну чистые-пречистые, как будто с «Фейри» вымытые, там просто-таки ничего человеческого не осталось, одна мыльная вода. Не верю я ей, вот сама не знаю почему! Мне кажется, она просто почуяла, что с той, другой, квартиры больше гонорару слупит. Вот и кинула меня, а им наплела небось, что это я их кинула… Тебе, наверное, кажется, что я просто дурью маюсь?
– Да нет, я верю в женскую интуицию, – ответила Алена. – Но знаешь что? Почему бы тебе самой не позвонить этим своим бывшим покупателям и не спросить их прямо? А вдруг и правда можно исправить ситуацию?
– Дело в том, что я не знаю ни телефона их, ни адреса, ни фамилии, – мрачно усмехнулась Света. – Агенты такую информацию очень тщательно скрывают, чтобы клиенты не общались между собой напрямую. Единственное, что мне известно, это что они на улице Мануфактурной живут, где-то на краю географии.
– На Мануфактурной? Я даже не знаю, где это, – пробормотала Алена, записывая также и насчет «края географии».
– В районе Староярмарочного собора, – ответила Света. – Далеко, конечно. Но знаешь что?
– Что?
– Сегодня в «Из рук в руки» появилось объявление о продаже их квартиры. То есть там ситуация такая: у них деньги есть, но все равно они две квартиры не могут себе позволить, надо старую продавать, чем скорей, тем лучше. Телефон в объявлении, конечно, дан этой агентши. А квартира, они жаловались, у них выходит как раз на крышу подвала. Ну представляешь, в хрущевках же подвалы внизу под домом устраивали, и вот над выходом из него такая крыша. Их окна точно на нее смотрят. Если бы удалось хотя бы номер дома узнать, я бы вычислила их квартиру по этой крыше и зашла бы к ним. Поговорить, выяснить наверняка: да так да, нет так нет. Ненавижу неопределенность!
– Понимаю! – пылко воскликнула Алена, которая всякую неопределенность тоже ненавидела. Именно благодаря этому свойству своей натуры она наворотила в жизни немалое количество бед, а также начала писать именно детективы. Чтобы расставить все точки над i!
– Слушай, Алена, ты мне не поможешь, а? – робко спросила Света.
– Ты хочешь, чтобы я позвонила агентше, сделала вид, будто меня интересует эта квартира, и попыталась узнать номер дома? – усмехнулась Алена. – Конечно, позвоню, без проблем. Какой у нее номер?
Света назвала.
– Ну, я тебе перезвоню через несколько минут, если какой-то прок будет, – пообещала Алена. – А если не будет, тоже перезвоню.
– Слушай, ты меня извини, я тебя небось от работы отрываю, – запоздало спохватилась Света. – Ты, наверное, пишешь…
– У меня как раз перерыв, – бодро соврала Алена, нажала на сброс и начала набирать номер агентши.
Перерыв у нее! Бунин, что ли, говорил, будто каждый писатель испытывает жуткий страх перед чистым листом бумаги? Ну, на бумаге теперь, пожалуй что, и не пишет никто, а вот страх остался… Можно назвать его страхом перед чистым экраном компьютера? Новым документом? Новым файлом?
Да хоть горшком назови!..
– Алло? – ударил в ухо резкий, напористый голос, и Алена слегка отстранилась от трубки.
– Добрый день, – весело сказала писательница. – Вернее, вечер.
– Добрый, – ответили на том конце провода с некоторой заминкой, как будто не вполне были в этом уверены. Строго говоря, Алена – тоже.
– Я звоню по объявлению о продаже квартиры на Мануфактурной. Вы хозяйка или посредник?
– Да, я агент по продаже, – резко повеселевшим голосом ответила трубка. – Ну что я могу вам сказать об этой квартире… Она на первом этаже, но очень хорошая, окна забраны решетками. Установлена охранная сигнализация. Так что в этом смысле беспокоиться не о чем.
– Да меня нисколько не смущает первый этаж, я и сама всю жизнь на первом живу, – вдохновенно соврала Алена. – К тому же, как я понимаю, это существенно влияет на цену, а то у меня с деньгами не бог весть как.
– Ну, квартира стоит двадцать восемь тысяч долларов, – с чуть наметившимся холодком в голосе проинформировала агентша.
Для бедной писательницы всякая сумма более одной тысячи была запредельной, однако она держала удар хорошо:
– Я примерно на это и рассчитывала. Нормальная цена, лишь бы квартира была ее достойна.
– Квартира отличная, уверяю вас, – голос агентши вновь сделался теплым и дружеским. – Вот посмотрите – и сразу в этом убедитесь. Когда вам удобно?
– Завтра суббота – я на выходные уезжаю. Созвонимся еще раз в понедельник, только вы мне вот что скажите. Я примерно знаю Мануфактурную – этот дом где именно находится, какой у него номер? Хочу сориентироваться.
– Номер двадцать. Как раз напротив школы.
– Очень удачно! – обрадовалась Алена. – У меня сын школьник. Просто замечательно. Тогда давайте я вам звякну в понедельник, и мы конкретно о времени условимся. Договорились?
– Ой, знаете, меня довольно трудно вызвонить, вы мне на всякий случай ваш телефончик оставьте, – зачастила было агентша, однако это отнюдь не входило в намерения детективщицы, поэтому она нагло соврала, что домашнего телефона у нее нет и звонит она от соседки, а затем положила трубку, чтобы тут же поднять ее вновь и набрать номер доктора Львовой.