А сейчас надо как можно скорей выбираться отсюда. Только следует проверить, что она там делала, около кровати. Похоже, она спрятала под подушками какую-то вещь.
Я начала выползать из-под стола, диву даваясь, что влетела под него так проворно. А теперь к моей юбке прицепились эти злополучные корзины и влачились за мной, словно консервные жестянки, привязанные жестокими мальчишками к хвосту какой-нибудь несчастной кошки. Я раздраженно отпихнула их, и в то же мгновение из одной из них вывалился какой-то узелок. Изысканный аромат пармских фиалок коснулся моих ноздрей. В удивлении я протянула руку и ощупала узелок. Мягкий бархат? Странно…
Я наконец вылезла из-под стола и, сидя на полу, развернула узел. Жакет, блузка, юбка. Тонкий шелк, тонкий бархат, дивный аромат духов… А это что? Сорочка, панталоны, корсет, чулки. Кружево, батист, шелковые ленты… Никогда я и в руках не держала столь роскошного белья, видела только на картинках в модных журналах. А туфли, легонькие какие! Это ведь наверняка парижская модель!
Спазм подкатил к моему горлу. Стало невыносимо жутко сидеть здесь и ощупывать вещи, снятые с мертвого тела!..
Я прижала руки в горлу, почти уверенная, что меня сейчас вырвет прямо на эти одежки, которые еще недавно принадлежали – я ни на миг не усомнилась в правильности своей догадки! – принадлежали Наталье Самойловой.
С трудом усмирив брезгливость, я заставила себя обшарить карманы жакета. Что-то хрустнуло, какая-то бумага… Записка!
Я вскочила, подбежала к божнице и при неярком свете лампадки развернула листок.
«Милостивый государь, вы, видимо, не желаете понять, что намерения мои очень серьезны. Сумма, мною названная, для вас ничтожна. Что значит по сравнению с несколькими тысячами рублей ваше доброе имя и ваша честь, а также любовь вашей ветреной супруги? Не стоит упорствовать в гордыне, за нее можно поплатиться. Даю вам последний срок. Послезавтра деньги должны быть у меня, или печальная история Стефании Любезновой, а главное, истинная причина смерти вашего отца станут достоянием гласности. Вы сколько угодно уповайте на то, что бог видит правду. Ну, в его прозорливости вы могли убедиться во время расследования, которое для вас окончилось благополучно, хотя должно было завершиться каторгой! У меня есть все доказательства вашей, именно вашей вины. Или вы решитесь предать позору память вашего отца?
Уверяю вас, что я не шучу, а главное, больше не намерен давать вам отсрочки. Деньги должны быть у меня завтра, или…
Или вы будете жалеть об этом всю оставшуюся жизнь.
От души желаю вам принять разумное решение. В конце концов, это во имя вашей же пользы!
Всегда готовый к услугам. Ч. О. Милвертон».
Мгновение я тупо смотрю на подпись. Милвертон? Какое странное совпадение… Но ведь это фамилия одного из персонажей конандойловских новелл, отвратительного шантажиста, погубившего репутацию не одной высокопоставленной дамы. Его русский однофамилец (письмо написано по-русски, отличным, но, к сожалению, совершенно безликим каллиграфическим почерком) тоже пытался шантажировать какого-то мужчину…
Кто он? Кого шантажировали и чем? Какое отношение письмо имело к Наталье Самойловой и к ее смерти? Почему оказалось в ее вещах?
А… а не она ли та самая «ветреная супруга», о которой идет здесь речь? Но тогда, получается, письмо было адресовано ее мужу? Если не ошибаюсь, он умер несколько лет назад. Умер – от чего? Я не знаю. Но я знаю другое – письмо написано довольно давно, оно потерлось на сгибах, чернила – это видно даже при тусклом сиянии лампадки – немного выгорели.
У меня нет времени размышлять над этим письмом и разглядывать его. Я торопливо складываю его и прячу в самый надежный женский сейф – в лиф. Опять меня пронзает брезгливая дрожь, но овладеваю собой отчаянным усилием воли. Не до этого! Не до слабости! Надо срочно возвращаться к Лалле: меня могут хватиться и пойти искать. Еще не хватало…
Со всей возможной аккуратностью сворачиваю вещи и прячу в одну из корзин. Навожу под столом подобие прежнего порядка и уже поворачиваюсь к выходу, как вдруг возвращаюсь к кровати.
Зачем там шарилась Дарьюшка?
Руки мои ныряют под одну подушку, под другую…
Что такое? Какой-то металлический предмет! Медальон!
У меня в руках серебряный медальон. Тот самый, который я видела на груди Дарьюшки. Почему она сняла его? Какая опасность была в том, что его увидели бы на ее пышных персях? Загадочно…
Я снова подхожу к божнице и при свете лампадки разглядываю красивую, изящную вещицу. Горничные, тем паче кухарки таких обычно не носят. У них не хватает ни денег, ни вкуса. Их пристрастия распространяются на дешевенькие, но блескучие поделки из «самоварного» золота. А здесь настоящее произведение искусства. Может быть, это подарок? Чей? Например, благодарных хозяев?
Благодарных – за что?..
Нажимаю на пружинку, и медальон послушно раскрывается. В нем фотографический портрет. Портрет мужчины. Вернее, юноши. Ему лет пятнадцать-шестнадцать. Изумительно тонкое, изысканное лицо. Красив, как ангел, но это грешный ангел. Нет, на лице не видно следов порока, но глубина сомнения, которую можно увидеть в этих глазах, внушает страх. Это Люцифер накануне падения, истинно так!
Кто же он? Почему мне кажется знакомым это лицо? Нет, я никогда не лицезрела этого юноши – увидев его раз, уже не забудешь, но ощущение дежа-вю не оставляет.
Без малейшего угрызения совести прячу медальон в карман. Это не внезапный приступ клептомании: прямо или косвенно, но Дарьюшка замешана в убийстве, тут всякая мелочь должна быть подвергнута тщательному рассмотрению.
Однако задерживаться здесь больше не стоит. Рискованно. Все равно я узнала довольно для того, чтобы продолжить изыскивать улики против Вильбушевича и его кухарки. Надо срочно повидаться с горничной Лаллы, как ее там, Машей, что ли, узнать про клеенку – и, если мои подозрения подтвердятся, здесь завтра будут сыскные агенты, от острого взгляда которых ничто не ускользнет. Нюх этих ищеек никакой карболкой не перебьешь!
Выскальзываю из Дарьюшкиной каморки, крадусь через кухню, минуточку мешкаю перед входной дверью – не вернуться ли улицей? Можно сделать вид, что мною вдруг овладела жажда свежего воздуха… Но дверь у Лаллы, судя по всему, мне откроет Дарьюшка, а потом, когда она обнаружит пропажу медальона, не свяжет ли ушлая кухарка концы с концами?
И тут я спотыкаюсь на ровном месте. Подспудно меня тревожила фамилия, вернее, «псевдоним» шантажиста. Милвертон… Чтобы выбрать эту фамилию, надобно хорошо быть знакомым с творчеством Конан Дойла. Много ли таких людей я знаю? Одного, во всяком случае. Это Смольников.
Однако, хоть я его и на дух не выношу и презираю всем существом своим, глупо подозревать товарища прокурора в шантаже господина Самойлова. Прежде всего потому, что книжек Конан Дойла Смольников начитался лишь в последние два-три месяца, а этому письму несколько лет. Впрочем, есть еще один почитатель английского сыщика… вернее, был! Это убитый письмоводитель Сергиенко.
Боже мой… да ведь Сергиенко жил в Минске! Самойлова приехала в Нижний после смерти мужа из Минска! А что, если Милвертон – это именно Сергиенко?
Тогда на картину его жуткой гибели следует смотреть совсем под другим углом, чем глядели мы прежде.
Или я ошибаюсь, и Милвертон – не Сергиенко? Легче всего это будет установить, сличив образцы почерка. Но возможно сие только в прокуратуре.
Надо набраться терпения. Письмо у меня и уже никуда не денется. Медальон – тоже у меня. На все, на все вопросы постепенно сыщутся ответы. Например, на такой: как одежда Самойловой попала к Дарьюшке, бывшей кухарке ее брата?!
Все, сейчас думать надобно не об этом, а как вернуться на половину Лаллы. Я начисто забыла обратную дорогу!
Дважды сворачиваю не туда, наконец соображаю, что обе части дома похожи друг на друга, как две капли воды. Квартира Лаллы – зеркальное отражение квартиры Вильбушевичей. Там, где у хозяйки так называемый холл, у Вильбушевича кабинет. То есть если я свернула под лестницу Лаллы направо, здесь надо идти налево. Именно это я и делаю, открываю дверь в чуланчик – и…
О господи! Нос к носу сталкиваюсь с Дарьюшкой!
Нижний Новгород. Наши дни
Она прохандрила весь вечер, перелистывая дневник, иногда чихая и кашляя от тонкого запаха пыли (вчера эта пыль доводила ее до удушья, а сегодня уже выветрилась, легче стало), читая и перечитывая страницы, исписанные стремительным почерком, который теперь разбирала так же легко, как собственный, – снова и снова изумляясь прихоти судьбы, которая воистину подкинула ей отгадку точно в ту минуту, когда был задан вопрос. Правильно писал Конан Дойль (Конан Дойл! ): «Все злодеяния имеют фамильное сходство». Не зря, не зря Алена последнее время так часто вспоминала прадеда Георгия Владимировича – он отозвался, послал ей помощь… пусть и таким странным, диковинным, опосредованным способом. При этом не пощадил ни себя, ни жены своей, дал на обоих такой компромат правнучке…
«Юная бабушка! Кто целовал ваши надменные губы?» – вспомнила Алена ту же Марину Цветаеву и насмешливо покачала головой: губы у бабушки отнюдь не были надменными, вот какая история! А впрочем, Алена никого не осуждала. В чужом глазу соринку видишь, в своем бревна не замечаешь, – нет, она не принадлежит к числу таких людей. Самокритика, доходящая до самоедства, всегда была ее отличительным качеством. Строго говоря, Алена обрадовалась, узнав, что неудержимая фривольность ее натуры была задана еще сто лет назад.
Алена читала дневник, думая, что, если бы могла показать его Денисову, он бы поверил ее «домыслам». Вдруг желание доказать ему свою правоту стало таким острым, что она схватила мобильный телефон и вызвала его номер, записанный у нее в телефонном справочнике. Но электронный голос сообщил, что телефон абонента выключен или временно недоступен, и Алена с облегчением отключилась сама. Нормальная женщина после такой отповеди, какую она выслушала от мерзкого шоферюги, вообще ничем бы о себе мужчине не напомнила, но ведь Алену Дмитриеву назвать нормальной можно только с перепугу!
Обойдется Денисов без доказательств ее правоты. Тем паче что он тоже прав: доказательств как таковых еще нет, все пока на уровне предположений, то есть домыслов.
Телефон зазвонил. Алена как дурочка схватилась сначала за мобильник – а вдруг это Денисов?! – потом, коротко взвыв от собственной глупости, сообразила, что звонит городской телефон.
– Привет, ну как ты там?
– Светочка, здравствуй, я нормально, а ты? Ты где?
– На работе. Я же заменялась только на полсуток, теперь буду аж до послезатрашнего утра пилить. Ночь у меня с чужой сменой, а утром свои заступят. Ты придешь, покатаешься со мной?
Алена замялась. Вообще-то хочется повидаться со Светой, есть еще вопросы по работе «Скорой», некоторых деталей не хватает. Может быть, помотаться последний день? Завтра не будет никакого риска столкнуться с Денисовым, он сменится в восемь и уйдет домой, можно подъехать позднее. Да, завтра еще поездить со Светой – и на этом хватит набираться впечатлений, пора уже и писать! Совершенно непонятно, что и о чем, но… как всегда, господь непременно поможет, если его хорошенько попросить.
– Приду, договорились.
– Слушай, а ты кассету не смотрела?
– Какую кассету?
– Ну привет! – негодующе воскликнула Света. – Которую мы у Нонны нашли.
– А, эту… Слушай, я про нее начисто забыла. Зачиталась этим дневником, там такое…
– Как ты думаешь, Алена, что там может быть записано, на той кассете? – нетерпеливо перебила ее Света.
– Да тут и голову ломать нечего, – пожала плечами писательница, многоопытная инженерша человеческих душ. – Адюльтер какой-нибудь. Нонна говорила, что это сломало ее жизнь, что из-за этой кассеты она разошлась с мужем? Ну так я по себе знаю, что именно адюльтер ломает все отношения. Причем готова спорить, что виновата именно Нонна, что это она там снята с каким-нибудь мужичком. Вот муж ее и выгнал. Мне только непонятно, почему она хотела, чтобы ты за нее отомстила. Кому? Ее муж умер. Что, жене этого ее любовника фильм послать? Глупо и жестоко, столько лет прошло! Это вообще не твое дело!
– Ну вот, ты опять какой-то сюжет измыслила, – вздохнула Света. – А может быть, на кассете вовсе не адюльтер, а политический компромат!
– Давай поспорим, а? На тысчонку баксов!
– Я бы с удовольствием, да вдруг проспорю – чем проигрыш платить? Алена, у меня просьба, – голос Светы звучал смущенно. – Ты не посмотришь эту кассету, а?
– Без тебя?
– Ну а что? Потом расскажешь. У меня все равно видак сломан. А потом… я как-то боюсь сама смотреть. И так столько из-за Нонны нанервничалась… Я не хочу больше ничего плохого про нее узнавать. Посмотришь? – Света заспешила, и Алена поняла почему: в трубке эхом отдавалось громогласное: «14-я бригада, на выезд!».
– Конечно, хорошо, если ты наста… – начала было Алена, однако Света уже положила трубку.
Ну что же, если просит подруга, которой ты обязана находкой семейной реликвии… Кстати, интересно, откуда эта самая реликвия взялась у Нонны? Неужели она родственница Ковалевской? Нет, скорее дело именно в доме. Нонна могла случайно наткнуться на тайник в подоконнике, а там уже лежал этот старый-престарый дневник. Она не потрудилась развернуть его, может быть, даже и не заметила. Скорее всего, так оно и было. Сунула туда по пьянке кассету – именно по пьянке, а потом и сама забыла, куда ее спрятала.
Размышляя таким образом, Алена включила телевизор и видеомагнитофон и развернула пакет с кассетой. Недоумевающе вскинула брови: коробка от фильма «Опасные связи» с Глен Клоуз, Джоном Малковичем, Киану Ривзом et cetera et cetera… Один из любимейших фильмов Алены! Ну, коробку можно взять какую угодно, наверное, внутри какая-то другая кассета.
Однако внутри оказалась именно фирменная кассета «Варус-видео» с аннотацией к фильму «Опасные связи». Алена заглянула в свой шкафчик, где держала любимые видеозаписи. Совершенно такая кассета есть и у нее. Что бы все это значило?
«Опасные связи» – интересный намек!
Нажала на «Play».
Так… Реклама «Варус-видео», потом титры на английском. «Warner Brathers Present», очень приятно, «Dangereus Liaisons», что и означает – «Опасные связи», имена актеров, занятых в фильме… Да это что? Ошибка? Нонна что-то напутала?..
Но тут сменился кадр, и вместо изысканной, безопасной эротики старого доброго Шодерло де Лакло перед глазами ошарашенной писательницы предстало крутое порно.
Нет, бедная пьянчужка не напутала – это видео и впрямь могло сломать жизнь кому угодно! Что там «дети до шестнадцати» – повидавшая виды и многое испытавшая «дамочка с фантазией» Алена Дмитриева невольно схватилась за щеки, такое вытворяла запечатленная на кассете пара. Самое сильное впечатление производило именно то, что это был не просто наемный, снятый ради зрелищности трахен-бахен – эти двое и впрямь получали величайшее наслаждения от секса, и опять же – это был не просто секс ради наслаждения, мужчину и женщину влекла друг к другу любовь… особенно женщину!
Вот, значит, она была какая, эта Нонна… Алена не могла поверить, что именно ее видела мертвой на просевшем диване – скукоженной, старой, заброшенной. Эта красавица, зрелая, роскошная, свободная и раскованная, предавалась любви с таким пылом, словно ее любовник был неким изысканным лакомством, которое она пробовала снова и снова, наслаждаясь сама и доводя до исступления его. Он был гораздо моложе Нонны – невысокий, не слишком видный, не слишком изобретательный в любви. Первую скрипку в этом дуэте играла женщина… ох, какая это была мелодия, какая песня!.. Неведомо, удалось ли потом этому невзрачному хиляку еще хоть раз в жизни сорвать столь пышный цветок женской красоты. Может быть, она была одна такая… но что она, великолепная, она, королева, она, несравненная, нашла в нем?! Алена вгляделась в искаженное гримасой страсти мужское лицо – и от потрясения нажала на кнопку «Stop».
Экран погас. Алена снова включила магнитофон.
Она не верила своим глазам, не хотела верить! Конечно, качество записи не бог весть какое, это определенно копия, но ошибиться невозможно! Любовник Нонны – Чупа-чупс, умненький мальчик по фамилии Сухаренко, с его сутулой спиной, коротковатыми ногами и… и черной большой родинкой на правой лодыжке! Родинкой, похожей на жирную осеннюю муху.
Алена нажала на «Stop» и остановила кадр.
Господи… так ведь это он сидел там, в яме! Этот человек. Если это Чупа-чупс, то бросили в яму и засыпали осиновыми листьями именно его. Если же там сидел кто-то другой, значит, и на кассете с Нонной снят другой. Но это – один и тот же человек, бесспорно.
Нет, не другой… Это Чупа-чупс! О, теперь понятно, почему Нонна так настойчиво просила Свету отыскать эту губительную кассету и отомстить, отомстить… Да уж! Даже в наше отвязное время для политиков не проходят даром подобные порнофильмы, показанные на массовом экране. А для Чупа-чупса, который прославился своей преданностью семье и вечно хвастает своим моральным обликом, обнародование кассеты имело бы воистину катастрофические последствия. Вдвойне, втройне катастрофические! И даже ссылка на ошибки молодости вряд ли помогла бы.
Но теперь месть утратила смысл. Теперь он мертв. Может быть, Нонна разочлась с ним по-своему? Может, отчаялась найти спрятанную невесть куда кассету, а идея мести снедала ее мучительно, как всякая навязчивая идея… вот она и осуществила это другим способом.
Нет, это не может быть Сухаренко…
Как быть тогда с информацией о его отбытии на горный курорт в Швейцарию? Нашел время, да? Выборы в Думу на носу, его «Верная сила» из кожи вон лезет, норовя преодолеть пятипроцентный барьер, деньги швыряют направо и налево, лезут без мыла в … избирателя, вон Рыжий волк даже в жюри КВН посидел и поулыбался обкраденному им народу… ох и денег же это стоило, страшно вообразить сумму взятки, которую огреб Первый канал! А впрочем, взятка дана всей стране: якобы тарифы на электроэнергию снижены. Три ха-ха! Рыжий, значит, улыбается, Чужанин мотается по стране, как нанятый, врет направо и налево, Черная кошка тоже мелькает на экране беспрестанно, а Чупа-чупс, родимый, взял да и поехал в Швейцарию отдыхать!