– Успокойтесь, у меня все в порядке со вкусом. Изменилась я сама.
Интересно, если выплеснуть вино из бокала ему в лицо – он отменит заказ?
– Да, да, да, – скорбно пробормотал немец. – Я вас понимаю! Я вам хочу сказать…
– Ничего не надо…
Или все-таки выпить вина, чтобы он успокоился? И плевать на строгие взгляды Нины Наумовны, в конце концов, ее можно уволить прямо сейчас. Чтобы не контролировала.
– Но я ехал, чтобы сказать! – Теодор обнял ее за плечи, сократив дистанцию до интимной. – Это мой долг! Дима мой друг!
– Я сейчас уйду! – Надя скинула его руку и встала.
Немец секунду удивленно молчал, потом, умоляюще прижав руки к груди, произнес длинную тираду по-немецки. Глаза его извинялись…
Все за столом замолчали, в напряженном ожидании уставились на Надежду. От нее сейчас зависела их судьба.
Их квартиры, машины, учеба детей, одним словом – кредиты. Даже у Нины Наумовны дрогнули губы – не подведи! Новую работу искать замучаешься.
– Пожалуйста, давайте отмечать подписание договора, – улыбнулась Теодору Надя. – И только.
Она взяла свой бокал, с вызовом посмотрела Нине Наумовне в глаза, выпила до дна.
– Ура! – хором закричали спасенные сотрудники и зааплодировали. И Нина Наумовна – закричала и зааплодировала.
– Да! Отмечать! Еще! – Теодор занес бутылку над ее бокалом.
– Да! – весело подтвердила Надя. – Еще!
Сверкающе-рубиновая струя, хлынувшая ей в бокал, вызвала вдруг отвращение. Сделав вид, что отпила глоток, Надя поставила бокал на стол и вышла из-за стола, прихватив сумку. С виноватой улыбкой она глазами указала Теодору на дамскую комнату. Немец понимающе закивал, а остальным до нее и дела уже не было… Квартиры, машины, учеба детей, одним словом, кредиты – были спасены на ближайшее время.
Надя выбежала на улицу и подняла руку, чтобы поймать такси…
Прошел почти час, а рыжей директорши все не было.
А ему показалось, что она сбежит через двадцать минут. Ну… максимум – через тридцать.
Такое у нее было лицо.
С таким лицом не обмывают в ресторане удачную сделку.
С таким лицом… слушают пятый концерт Бетховена. Или – глушат горькую в одиночестве.
Олег знал, что после смерти Димки она стала пить. Но – не думал, что у нее такое прекрасное, трагическое, нет – демоническое и в то же время одухотворенное лицо.
Рыжие волосы – как у ведьмы и как… у ангела. Глаза зеленые, как…
Как у его мамы.
Мама умерла в прошлом году, и последними словами ее были: «Олежек, лишь бы ты был счастлив»…
Он бы и был. Если б не та авария… Переломало его всмятку, а счастье, как оказалось, инвалидов не любит. Оно отворачивается, забирая жену, работу, оставшееся здоровье и веру в доброе-вечное.
Хорошо, что мама не дожила до того дня, когда Лена, подкрасив губы яркой помадой, сказала:
– Олежек, я устала тебя жалеть. Я уезжаю.
И уехала – с его лучшим другом в Канаду.
А он продолжал с остервенением тягать гантели и изнурять себя физическими нагрузками, чтобы заставить изломанное тело ходить. Чтобы снова стать кандидатом на счастье, только с поправкой – никого не пускать больше в свое сердце. Ни жен, ни друзей. Дистанция – вот правило, которое должно работать и в гонках, и в жизни.
Чего уж там говорить – директорша поразила его. Запить с горя куда достойнее, чем «устать жалеть».
Повезло Димке… То есть конечно же не повезло в том смысле, что его авария не оставила ему шансов на жизнь, но если бы оставила… Если бы изломала и даже посадила в инвалидное кресло, его жена никогда не сказала бы: «Я уезжаю».
Значит, дистанция – не главное правило? С ней не выиграешь гонку и упустишь что-то важное в жизни.
Олег прикурил сигарету и с наслаждением затянулся.
Сегодняшнее открытие стоит того, чтобы просидеть тут и час, и два… И доставить в целости и сохранности жену Грозовского домой, хотя бы в благодарность за то, что он для него сделал…
Или нет, не в благодарность, а просто так – за то, что существуют женщины, которые с горя пьют. И на бизнес им наплевать, и на немцев с их выгодными заказами.
Только тут он заметил, что женщина, голосующая прямо перед его капотом – это Надя. Олег, перекинувшись через пассажирское сиденье, распахнул дверь:
– Куда вас отвезти, Надежда Петровна?
Она отпрянула, но тут же взяла себя в руки и вполне директорским тоном спросила:
– Что вы тут делаете?
– Я пытаюсь узнать, куда вас отвезти.
– Почему вы не уехали? Я не просила меня ждать!
Кажется, она его отчитывала. Кажется, даже могла уволить. Олег улыбнулся. Ее гнев был приятен, как холодный ливень во время жары.
– А! Это вас Ольга оставила на дежурстве! – догадалась директорша и с возмущением тряхнула рыжей копной волос.
Сзади засигналила поливальная машина.
– Мы мешаем проезду, – поторопил ее Олег.
Она с визгом запрыгнула в салон, но все равно не успела – ее окатил фонтан брызг. Едва сдержав смех, Олег рванул с места, обгоняя поток воды.
– Я не люблю, когда мне не отвечают на вопросы. Это Ольга оставила вас караулить меня?
– Нет.
– А кто? Может быть, вы не меня ждали?!
– Вас.
– Зачем?
– Вы без машины. Кто-то же должен отвезти вас домой.
– Как трогательно! Уж как-нибудь доехала бы!
Она была мокрая и сердитая. Недовольная всем – им, машиной и обстановкой на дороге.
– Почему вы ее не обгоняете? – показала Надежда пальцем на желтую спортивку.
– Зачем?
– Да мы еле тащимся!
– Мы едем с максимально разрешенной скоростью.
– А Теодор так восхищался вашей быстрой ездой! С Шумахером вас сравнил! Представляю себе Шумахера, рассуждающего о максимальной скорости!
– Для каждой трассы свои скорости. Мы не на автодроме.
– Да не учите меня! Я сама вожу!
– Я не учу. Извините.
– Какой вы зануда! Поехали быстрее! Вы что, боитесь? Гонщик! – Она громко и презрительно фыркнула. – Вас перестраиваться учили? Или мы так и будем по одной полосе…
Она испуганно замолчала, потому что Олег вдавил педаль газа в пол и понесся со скоростью, которой избегал после той страшной аварии.
Тело и голова помнили ощущение гонки, он уходил, перестраивался, обгонял в миллиметре… Другие машины испуганно жались к обочине, возмущенно сигналя его безумству.
На лице Грозовской застыл страх. Или восторг.
– Так куда мы едем? – уточнил Олег.
– Думаете… доедем? – спросила Надежда.
От ее злости и следа не осталось.
– Что-то Надя не звонит, – обеспокоенно посмотрела на часы Ольга.
– Мне кажется, не стоило вообще отпускать ее в ресторан, – недовольно проворчал Барышев.
Они, обнявшись, сидели в темной гостиной и смотрели футбол, в котором ничего не понимали.
– Почему ее не стоило отпускать?
– Ты сама знаешь почему. Ты в ней уверена?
– Ну что ты, Сережа! Надя вполне может держать себя в руках… – не очень твердо сказала Ольга, и он, заметив это, хмыкнул.
Под окнами раздался визг тормозов.
Ольга с Сергеем недоуменно уставились друг на друга.
– Она что… пьяная за руль села?
– Сережа! О чем ты?
– Го-ол! – закричал комментатор.
– Го-ол! – завопил Барышев.
– Сережа, это нашим забили, – укоризненно покачала головой Ольга.
Надя от души хлопнула дверцей – так, что «Мерседес» содрогнулся.
Потом открыла ее и выкрикнула в улыбающееся лицо с перечеркнутой шрамом щекой:
– Вы уволены! Навсегда! Шумахер…
И опять шибанула дверцей так, что в соседнем дворе зашлась лаем собака.
Некстати зазвонил телефон, и пришлось ответить, хотя очень хотелось громко захлопнуть калитку перед носом у этого… наглеца.
Тимур со смешком сообщил, что Теодор плачет, расстроившись из-за Надиного внезапного исчезновения.
– Вот еще! Он просто напился… – Надя вдруг почувствовала, что ни плачущий Теодор, ни смеющийся в машине Олег не вызывают у нее неприязни.
Наоборот…
Господи, да что это с ней?!
– Привет ему от меня и извинения! – со смехом сказала она в трубку и нажала отбой.
И все-таки хлопнула калиткой перед носом у наглеца за рулем!
Он ответил ревом двигателя и резким стартом.
– Шумахер, – пробормотала Надя, не в силах сдержать улыбку.
Только тут она заметила на крыльце Барышева и Ольгу. У них были одинаковые лица – озабоченные и тревожные.
– Я сбежала! – помахав рукой, весело сообщила им Надя и с давно забытой легкостью – почти вприпрыжку – поднялась по ступенькам.
– Да, мы слышали, как ты лихо затормозила! – усмехнулся Сергей.
– Надюш, пойдем, чаю попьем, – дипломатично предложила Ольга.
– С пирожными?
– Пирожные уже слопали, – опять усмехнулся Сергей. – Ты б еще попозже приехала!
После третьей чашки чая Ольга наконец рискнула спросить:
– Надюш, ты почему из ресторана сбежала?
– А надоели! – махнула она рукой и вдруг… засветилась, заулыбалась и, понизив голос, словно по секрету, сообщила: – Теодор этот… Прям ухаживает за мной, Оль!
– Ну, так хорошо, что ухаживает! – Давно Ольга не видела секретничающую Надьку. Так давно, что совсем забыла вот такое хитрое ее лицо и блестящие глаза.
– Да ну его! И вообще – отвыкла я от всего этого. Сегодня просто бешеный день какой-то. И совещание, и ресторан. Многовато для одного раза!
– Что-то ты, Надь, недоговариваешь…
– Я-то все договариваю. А вот ты мне лучше скажи – ты Олегу, гонщику этому, присматривать за мной велела?
– Да как же я могу ему что-то приказывать? – искренне удивилась Ольга.
– Хм… странно тогда… Чего ж он остался? Выслуживается, наверное. Боялся, что уволю. А я его все равно уволила!
– Как? За что? Когда, Надя?
– А вот только что! – Надежда засмеялась. – По-моему, он вообще ездить не умеет!
– Да ты что?! Как это не умеет? Он профессиональный гонщик! Мне девочки из агентства говорили.
– Он меня чуть не угробил, этот ваш профессионал! – с веселой яростью выкрикнула Надька. – И все молча! Из него же слова не вытянешь… когда он гонит.
– Да он же водитель, а ты – начальник! Чего ему с тобой болтать? Он субординацию соблюдает.
– Ой, ладно, – Надя отхлебнула чаю и сделала равнодушное лицо. – Я все равно его уже уволила.
– А может, зря, Надюш? – мягко спросила Ольга. – Не думаю, что Дима случайного человека взял бы. Или того, кого больше никуда не берут… Мне кажется, ты погорячилась.
Надя с грохотом поставила чашку на блюдце. Блеснула весело глазами, но тут же изобразила серьезность:
– Ну, достаточно о каком-то водителе… Много чести! Я лично спать хочу!
Ольга, еле сдерживая улыбку, проводила ее в спальню, а через полчаса заглянула, просто чтобы удостоверится, что Надя спит.
Но подруга сидела с ногами на подоконнике и смотрела в окно. Лунный свет серебрил ее волосы и придавал лицу необычную бледность.
– Надюш… – испугалась Ольга. – Ты почему в темноте?
– Я не плакала, если ты это имеешь в виду, – ответила Надя, и луна осветила ее улыбку.
Ольга села напротив на подоконник – тоже с ногами, – чтобы луна серебрила волосы.
– Не спится?
– Неа… Я, Оль, из ресторана сбежала не потому, что устала…
– Да я уж поняла. Что-то случилось?
– Случилось. Я ведь туда не хотела ехать. Действительно не хотела! И мне скучно там было, и тяжело, будто я на чужой праздник попала. А потом… будто что-то – щелк! – и переключилось! Теодор, он вовсе не противный и не надоедливый. Он милый! Даже заплакал, когда я пропала… А как ухаживал! За мной давно… никто… Я уж и забыла, что значит – чувствовать себя женщиной.
– Так это ж здорово, Надя! Я потому и уговаривала тебя поехать!
Надя погладила рукой стекло – словно лунный свет хотела поймать.
– Не здорово, – с улыбкой сказала она и капризно добавила: – Мне и вино понравилось! Поэтому я и ушла. Они все… следили за мной – напьюсь или не напьюсь. Особенно бухгалтерша.
– И молодец, что ушла. Значит, у тебя сила воли есть. А с людьми побыть, развеяться – это тебе очень нужно. И ухаживания Теодора – тоже нужны. Для повышения самооценки!
– Не пойду больше на работу… Не хочу никакой самооценки! – Надя уткнулась лицом в коленки, рыжей копной отгородившись от Ольги.
Ее зыбкая радость от жизни оказалась такой кратковременной, что Ольга растерялась.
– Надюш, но хотя бы…
– И хотя бы «свадебным генералом» – тем более! – не поднимая головы, тихо сказала Надя. – Я так не хочу. Какая в этом польза для фирмы? – Она наконец подняла голову и, усмехнувшись, снова уставилась в окно. – Да и для моей самооценки тоже. Оль, лучшего директора, чем ты, для агентства не найти.
– Надя! – Ольга спрыгнула с подоконника и, включив люстру, разрушила магию лунного света – просто при этом разговоре нужно было смотреть друг другу в глаза. – Надя, я так боялась этого разговора. Я не могу! Ты же видишь, что с Сережей творится! Он с ума сходит, когда меня нет. И он прав. На мне дети… Я и так Мишу с Петей из дома отправила для их же пользы, но мучаюсь ужасно. Все спрашиваю себя – а может, я просто себе жизнь облегчила?
– Глупости! – выпалила Надя.
– Сама знаю, что глупости. Наденька, не мучай меня! Ты же знаешь, что значит для меня «Солнечный ветер»! В этой фирме моя жизнь началась! Вот эта! – раскинув руки, она показала на стены. – Новая, настоящая жизнь! Я Диме всегда благодарна буду! Мне больно видеть, что происходит с агентством, но что делать?
– Ладно, перестань, Оль! – Надя спрыгнула с подоконника и обняла ее. – Не мучайся. Извини!
– Давай все-таки поспим, – вздохнула Ольга. – Утро скоро.
Она не смогла заснуть ни через час, ни через два.
Осторожно, стараясь не разбудить Сергея, выбралась из постели, спустилась на кухню и сварила кофе. Крепкий. Чтоб уж совсем спать не хотелось.
Что же такое получается? Каждый живет и варится в круговерти своих страхов и комплексов.
Сергею кажется, что она хочет его наказать за измену и поэтому все время отлучается из дома, бросая детей на него.
Надя не может вдохнуть полной грудью, потому что поклялась себе любить до конца дней своих Грозовского.
Она сама забросила рисование и ушла из профессии – нет, из-за Сергея тоже, – но большей частью из-за того портрета, который чуть не сломал ей жизнь…
Надька не может полюбить, она – рисовать, Сергей не в силах перестать бояться ее потерять… Чертово колесо бесконечных страхов…
Ольга не заметила, как выпила кофе до дна прямо из турки.
Она быстрым шагом прошла в гостиную, достала из шкафа подарок Леонида Сергеевича и… начала рисовать.
Пока всего лишь рассвет, который неотвратимо и мощно набирал за окном силу.
* * *За завтраком она, конечно, зевала.
Причем так отчаянно, что заразила зевотой Надю, Машу, Костика и даже Дим Димыча.
– Вы что, не выспались? – удивился Барышев, допивая свой кофе.
– Почему? Отлично выспались! – Ольга снова зевнула, а Надя со смехом подавила зевок.
Картину с наступающим рассветом Ольга спрятала в шкаф – ну не рассказывать же Сергею, как она до утра боролась со своими страхами и комплексами.
Он посмотрел на нее серьезно – даже немного подозрительно, – как будто догадался: она от него что-то скрывает. Ольга с улыбкой налила ему еще кофе. Чтобы не подозревал.
Может, когда-нибудь она и покажет ему «Рассвет» – когда кисти, бумага и краски совсем перестанут ее пугать и напоминать о едва не разрушенной жизни.
– Э-эх! – Надя потянулась и снова зевнула. – Вообще-то сегодня свободный день. Можем позволить себе отдохнуть.
– Конечно, – Барышев отпил кофе и бросил настороженный взгляд на жену, – но только после того, как будут собраны вещи. Оля, завтра мы улетаем в Новосибирск.
Вот так – словно ультиматум поставил. Отрезал. Или нет – гвоздь забил.
«Оля, завтра мы улетаем в Новосибирск».
– Надолго? – стараясь не измениться в лице, невозмутимо спросила Ольга.
– На месяц как минимум.
– Ура! В Новосибирск! – наперебой закричали Костик и Маша.
– Ура… – обреченно вздохнула Надя.
Сергей одним глотком допил кофе, встал и снова как будто ультиматум объявил:
– Все. До вечера.
Развернулся и ушел. Без поцелуя и обещания «приехать не очень поздно».
– Димка, ты с нами в Новосибирск поедешь?! – затряс Костик Дим Димыча за плечо.
– Там здорово! В речке будем купаться! – подзадорила Димку Машка.
Он жалобно посмотрел на маму, надеясь получить подтверждение чудесной поездки в Новосибирск.
Но Надя встала и раздраженно начала убирать посуду.
– Чего это Сергей вдруг в Новосибирск опять засобирался? – спросила она, когда дети, прихватив со стола печенье, умчались в детскую.
– Да это не вдруг, Надюш, – с горечью ответила Ольга. – Не скажу, что я этого совсем не ожидала. Там у него стройка и предвыборная кампания друга.
– Значит, уже вчера все решил? Чего ж не сказал? – Надя так яростно оттирала губкой стол, будто тот был виноват в авторитарности и невнимательности Барышева.
– Видишь ли, говорить что-то заранее – это все равно что советоваться… А Сережа советоваться со мной… не то чтобы не хочет… – Ольга замолчала, подыскивая слово. – Опасается. Вдруг я буду возражать, и мы опять поссоримся?! Мы устали от ссор и споров, Надь… – Она забрала у нее губку, встала и начала мыть посуду, чтобы подруга не заметила набежавших слез. – Но они почему-то происходят и происходят…
– Да это нормально! Ни одна семья без ссор не обходится, – Надя отмахнулась так, словно речь шла о невынесенном ведре с мусором.
– Нет, не нормально, Надь. Я знаю Сережу, себя… Пока что-то надломлено и не склеивается. Понимаешь, мы стараемся понимать и уступать друг другу. А раньше – не приходилось стараться. Мы просто хотели одного и того же. И все!
Последняя чашка выскользнула из рук и разбилась.
– Да уж! – Надя подскочила и сбегала за веником и совком. – Семейная жизнь – это постоянная тяжелая работа! – подметая символичные осколки, заявила она.