В начале следующих тенет его внимание привлек чей-то сверкающий глаз и шипение, доносящееся из бесформенного комка. Он остановился, пригляделся, затем слез с лошади и подошёл поближе. В тенетах оказался молодой орёл, который шипел, разевая острый клюв, когтистые лапы его были спутаны.
«Что там?» – спросил Штефан из темноты. Кто-то положил руку на плечо капеллана, отодвигая его в сторону. Он обернулся и увидел в свете факела, под волчьей шапкой, лицо ловчего, горбатый нос которого точь-в-точь был как клюв орла; впечатление усиливалось ещё тем, что ноздри у него были вырваны, а кончик носа загибался книзу. Когда ловчий повернулся, чёрные волосы, рассыпавшись, открыли отрезанное ухо. Ловчий протянул руку в рукавице к орлу, тот впился в неё клювом. Ловчий маленьким острым кривым ножом разрезал тенета, освобождая птицу, затем, взяв её за когтистые лапы, перевернул вниз головой. Одно крыло орла беспомощно свисало вниз.
«Ну, что там, Орлуша?» – спросил Штефан из темноты.
«Орёл, пан Штефан» – ответил тот сокрушенно высоким хриплым голосом: – «Крыло сломано, однако, ни на что не годится». Он ткнул кончиком острого ножа в шею орла, тот сразу обмяк; алая кровь струёй забрызгала белейший снег. Подержав немного, пока стечёт кровь, ловчий сунул его в сумку, висящую на поясе.
«Зачем он тебе?» – оправляясь от страха, спросил капеллан.
«Чучело сделаю из скоры» – спокойно ответил ловчий: – «А круп…» – он блаженно закрыл глаза и сглотнул слюну; острый кадык на длинной шее дёрнулся вверх и опустился, затем он открыл глаза, изобразив умиленное лицо.
«Разве-ж орлов едят?» – поразился капеллан: – «Нечистое животное».
«Нет ничего нечистого, разве человек» – невинно ответил Орлуша: – «А вкусней дичи нет».
«Ясновельможный пан» – позвал голос Штефана: – «Идёмте на дорогу и домой». Рядом появился Яков, они, быстро нагнав Штефана, вместе вышли на лесную дорогу, освещенную факелами. На ней уже собралось большинство охотников с трофеями в тороках, доезжачие и псари ловили на сворки гончих, глаза которых ярко сверкали в темноте.
«Пойдемте, нас догонят» – сказал Штефан, шагом тронув коня вдоль дороги. Капеллан, поравнявшись с ним, поехал рядом; Яков чуть позади.
«А почему у него ноздри рваные и уши резаные?» – спросил капеллан: – «Он что, разбойник?»
«Кто, Орлуша-то?» – спокойно ответил Штефан: – «Вы что, ясновельможный пан, какой разбойник, побойтесь Бога. Тут совсем другая история».
«Расскажите» – с горящими глазами попросил его капеллан: – «Очень интересно».
«Тяжелая история, ясновельможный пан» – грустно отозвался Штефан: – «Но извольте, вам расскажу, не к ночи будь помянуто».
«Что, очень страшная?» – спросил капеллан: – «Страшней войны?»
«Что война…» – задумчиво произнёс Штефан: – «Ну, так вот, служил Орлуша ловчим у одного графа. Да каким ловчим: мышь не пробежит, не то зверь. Ну, и чучельник он, руки золотые, художник в своём деле – Пракситель. Не поверите, зверь у него живой получается: смотришь – вот-вот на тебя кинется, мороз по коже. Граф души в нём не чаял. А уж смирный какой, не глядите, что вид зверский, мухи не обидит. Попадёт к нему, бывало, муха в узвар, он её осторожно вытащит, на ладонь кладёт и дует на крылышки, пока не улетит, так вот. А потом он чучело русалки сделал…» – он тяжело замолчал.
«Ну, а дальше-то» – нетерпеливо затормошил его капеллан: – «Что дальше случилось? Откуда русалка-то?»
После тяжелой паузы, собравшись с духом, Штефан продолжил: – «Ну, так вот, была у графа дочка красавица, отрада сердца старого. Мать её родами померла, граф её один растил, на руках носил. А в один черный день утопилась в реке от Любви несчастной. Граф чуть с ума не сошёл, согнал всех в реку её искать. Искали до темноты; все разошлись до следующего дня, Орлуша один остался ещё нырять. Нашёл он её, да уже поздно было, охладела вся, ну он её к себе унёс. На другой день пришли за ним, больным сказался, три недели из хаты не выходил, никого не пускал, только еду принимал под дверью. А графинюшку искали всё время, да не нашли; там зима началась, бросили до весны. Орлуша-то из затворничества своего вышел, ловчим, как всегда, на охоте служил, любил граф это дело; как на охоту ехать, про дочку немного забывал, оправлялся. А однажды приходит к графу, зовёт его за собой; тот идёт, приходит в его хату, Орлуша в углу завеску открывает, смотрит граф: дочка стоит, печально на него смотрит. Он пал к ней в ноги, коснулся, а они холодные. Ох, разгневался граф, велел Орлушу в железа заковать, ноздри вырвать, уши отрезать, в клетку на цепь посадить. Ну, в ту пору наехал я к нему случаем, вижу, Орлуша в клетке сидит, мясом сырым кормят, как волка. Я графу в ноги: – „Продай Орлушу“. Всё готов был отдать за него, село богатое обещал, он ни в какую. Долго так уговаривал, потом повёл меня граф в дальнюю комнату, ключиком дверцу открыл; вхожу я: стоит графинюшка, как живая, на меня смотрит. У графа руки трясутся, пал он мне на грудь, зарыдал, потом говорит сквозь слёзы: – „Забери этого злодея с глаз моих долой, чтоб мне его не видеть никогда“. Ну, я графа из комнаты вывел, дверцу замкнул, слугам отдал, Орлушу, вместе с клеткой погрузил и к себе; здесь уже расковывал. Вот, служит у меня пятый год; ловчих лучше никто никогда не видал…» – он замолчал, глубоко задумавшись.
Подъехали к дому; на зов рога высыпали слуги, приняли коней, поднесли по чарке; Штефан, взяв капеллана и Якова под руки, ввёл в дом; пошли по длинной анфиладе комнат. Чучела были везде: на полу, на стенах, под потолком. Барс впился клыками в шею горного барана; медведь разрывал горло быку – тот встав на дыбы, топтал копытами медведя; волки, с двух сторон, в отчаянном прыжке бросались на лань; та, бешено задрав голову с ветвистыми рогами, пыталась убежать; орлан, с огромной щукой в когтях, пытался взлететь…
«Всё Орлуша…» – с гордостью и грустью в голосе, сказал Штефан: – «Прошу в залу».
«А что граф-то» – неуверенно спросил капеллан, терзаемый любопытством.
«Что граф?» – тихо, как бы нехотя промолвил Штефан: – «Тем же летом помер. Велел похоронить себя вместе с русалкой. Да куда там – народ упёрся, к комнате и подходить боятся, не то, что войти. Поехал я с Орлушей. Орлуша всё приготовил, обрядил честь честью, никто и близко не подходил, я один смотрел. Русалке он глаза закрыл, и лицо сделал спокойно – умиротворенным. А граф – не поверите, в гробу улыбался неземной счастливой улыбкой, как будто Бога видел…»; он отвернулся, вытащив платок, высморкался в него. Чёрную смоль его длинных волос пересекала широкая седая прядь
В огромной зале жарко пылали камины. Посреди стоял просторный дубовый стол, уставленный всевозможными яствами и питиями. На стенах висело множество рогов, клыкастых голов, когтистых и клювастых птиц. Тяжёлые резные стулья обступали стол по кругу. Сверху балконом нависали хоры, на которых расселись музыканты с инструментами. Маленький капельмейстер, с большой головой, казавшейся огромной из-за всклокоченных, стоявших дыбом, волос, в засаленном фраке, со скрипкой в руках, поклонился вошедшим.
«Антонио!» – громко крикнул Штефан: – «Встречай ясновельможного пана Мигеля, соотечественника!» – и проследовал во главу стола. Маленький капельмейстер, подойдя к капеллану, оказавшись ему чуть по пояс, сразу затараторил с ним что-то на своём птичьем языке; капеллан с видимым удовольствием подхватил разговор.
Зала наполнялась гостями – Штефан по очереди подводил их к капеллану знакомиться; видно было, что Яков всех знает. Капельмейстер взмахнул смычком скрипки, с хоров зазвучала прекрасная музыка, капельмейстер заиграл на скрипке, закатив глаза. Гости рассаживались за столом, Яков сел рядом, по левую руку. Штефан подойдя к капеллану и Якову, водрузил на их блюда большие куски оленьей лопатки. Чаши были полны вина; хозяин произнёс короткую речь, пиршество, сопровождаемое оркестром, началось.
Внезапно, справа от капеллана, показалась рука с небольшим блюдом, на котором лежала тушка запеченной птицы. Он обернулся: Орлуша, ясными голубыми глазами глядя на него, показывал знаками, приглашая отведать птицу.
«Что это?» – спросил капеллан, оглядываясь на Штефана и Якова. Штефан, улыбаясь, делал знак попробовать угощение; Яков спокойно смотрел на происходящее.
«Что это, Орлуша?» – спросил капеллан ловчего.
«Орёл, ясновельможный пан» – ответил тот, улыбаясь наивно и чисто: – «Прошу отведать. Всё в жизни надо отведать, ясновельможный пан».
Внезапно, справа от капеллана, показалась рука с небольшим блюдом, на котором лежала тушка запеченной птицы. Он обернулся: Орлуша, ясными голубыми глазами глядя на него, показывал знаками, приглашая отведать птицу.
«Что это?» – спросил капеллан, оглядываясь на Штефана и Якова. Штефан, улыбаясь, делал знак попробовать угощение; Яков спокойно смотрел на происходящее.
«Что это, Орлуша?» – спросил капеллан ловчего.
«Орёл, ясновельможный пан» – ответил тот, улыбаясь наивно и чисто: – «Прошу отведать. Всё в жизни надо отведать, ясновельможный пан».
«Сначала ты» – чуть слышно произнёс капеллан; у него побежали по коже мурашки, вспомнив рассказ Штефана. Орлуша ловким движением ножа отсёк грудку, насадив на вилку, отправил в рот; лицо его изобразило неземное блаженство. Затем отрезал вторую грудку, насадив на вилку, протянул капеллану. Капеллан, зажмурив глаза, раскрыл рот, ощутив кусок, осторожно сомкнул челюсти. Вкус был необычным, ароматным, словно пропитанным духом лесов и полей, мало сказать восхитительным – он был божественным, тающим во рту: никогда ещё он не ощущал такого вкуса. Он раскрыл веки: Орлуша невинно смотрел на него своими бездонно-синими глазами, улыбаясь.
«Достаточно» – поблагодарил капеллан сквозь силу: – «очень вкусно». Орлуша, поклонившись, исчез за спинами слуг. Капеллан, быстро опрокинув чарку превосходного вина, принялся жадно поглощать оленью лопатку, которая теперь казалась пресной и жесткой.
Открылась небольшая боковая дверь, в залу вошёл ангел. Худенькая, высокая девочка в белом платье с кружевным воротничком, с золотистыми волосами, заплетёнными в толстую косу, нимбом уложенную на голове, глядя серьёзно, без улыбки, вошла в залу и подошла к столу.
«Аньелочка, ангелочек мой!» – вскричал Штефан: – «Подойди скорее к папке, дочка, папка тебя поцелует! Ангел подошёл к нему, впрочем, ловко увернувшись от отцовских ласк, тот только и смог погладить её по голове.
«Аньелочка!» – продолжил Штефан: – «Посмотри, какого жениха я тебе привёл» – он указал на капеллана, который от неожиданности встал во весь свой огромный рост. «Ясновельможный пан Мигель, прошу любить и жаловать. Ну, как, пойдёшь за него, ангелочек?»
«Пойду» – высоким музыкальным голоском, казалось пропел ангел, так же серьёзно глядя на капеллана, не улыбаясь.
«Ах, как хорошо» – восторженно сказал Штефан: – «И сватов можно засылать?»
«Можно» – тем же певучим голосом сказал ангел. Она подошла к капеллану, оказавшись ему по грудь, взяла его за руку, по-прежнему, не улыбаясь. Цвет её лица, молочно-белый, был сравним с цветом платья; на тонкой белой шее билась голубая жилка. Черты лица были ангельски – невинными, глаза бездонно – голубыми.
«Ах, ясновельможный пан» – просветлев лицом и всплеснув руками, воскликнул Штефан: – «Вы первый, кому Аньелочка сказала: – „Да!“. Теперь Вы обязаны на ней жениться, как честный человек».
«Стива!» – послышался за спиной капеллана укоризненный женский певучий голос: – «Стива, ну как не стыдно, ты позоришь нас перед гостями, так нельзя!»
Капеллан оглянулся: позади стоял ангел, в таком-же точно белом платье, с золотистой косой, уложенной нимбом на голове, укоризненно глядя на хозяина дома. Он подошла к первому ангелу, взяв её за руку, отвел от капеллана.
«Анхен!» – вскричал Штефан, просияв лицом ещё больше: – «Анхен, любимая!» Он выбежал из-за стола, подбежал к ангелу, опустившись на колено, поцеловал по очереди её руки, не вставая с колен, представил гостям: – «Мой Ангел – хранитель, несравненная моя Анхен, прошу любить и жаловать».
«Стива!» – укоризненно выговаривал ангел мужу: – «Ну что-ж ты делаешь со мною?»
«Анхен!» – восторженно вскричал Штефан: – «Посмотри, какие гости у нас. Ну, вельможного пана Якова ты знаешь, а вот ясновельможный пан Мигель, из Италии, ты же помнишь, как там чудесно!»
Ангел присел в книксене, второй повторил его движение.
«Анхен!» – не унимался Штефан: – «Спой для дорогих гостей» – он знаком поманил капельмейстера, тот быстро подбежал.
«Стива» – ласково упрекал ангел: – «Встань с колен, неудобно перед гостями».
«Не встану» – упорствовал тот: – «Не встану, пока не споёшь».
«Ну, ладно, ладно» – уступчиво проговорил ангел: – «Только живо к гостям».
Штефан покорно вскочив на ноги, побежал на своё место во главе стола. Ангел пошептался с капельмейстером, тот, кивнув головой, взмахнул смычком. Полилась чарующая музыка, капельмейстер, полузакрыв глаза, подняв скрипку к плечу, растворился в ней.
Вверх, к самым сводам зала, взлетел божественный голос, поющий печальную, скорбную песнь. Колоратура была неземной, со второго такта вступил второй голос. Два ангела, прижав руки к груди, глядя друг на друга, творили взлетающую ввысь мелодию, которая, достигнув потолка огромной залы, казалось, растворила его, утонув в бездонной вышине распахнутого голубого неба, озаренного улыбкою Бога.
А. XIII. 1 Бассейн реки Днепр, впадающей в Чёрное Море мелководным Днепровским Лиманом.
Река Днепр – третья по длине и площади бассейна, после Волги и Дуная, река Европы. Длина реки составляет 2021 км. Стрелками показан путь Данте с Вергилием после переправы по Чёрному морю, конечный пункт – знаменитый город Тула
В XVIII веке по нижнему течению Днепра до Никополя располагались: – на правом берегу – Османская империя, на левом – дружественное ей Крымское Ханство или Малая Тартария Перекопская. Выше по течению до Кременчуга на левом берегу располагалась Область Войска Запорожского, выше Кременчуга – гетманская или Северская Украина, на правом берегу начиналось Царство Польское и Литовское.
Выше Запорожья начинались Днепровские пороги, вверх по течению: – Вольный, Лишний, Будиловский, Волнягский, Ненасытецкий, упомянутые в Комедии. Выше Ненасытецкого порога была устроена паромная переправа, действующая и в зимнее время, Днепр не замерзал из за быстрого течения на порогах.
А. XIII. 2 Папа Пий II (Энеа Сильвио Пикколомини 1405—1464 годы, понтифик с 1458 года).
«Высочайший поэт» императора Фридриха III. Основатель Вифлеемского ордена.
Имя своё нашёл у Вергилия. На голове – тиара, на руках – перчатки с изображением стигматов Христа. Папа смертельно боялся распространившихся в то время (после Колумба) венерических заболеваний. За стеной крепости – море, на котором папа тщетно пытался увидеть корабли для Крестового похода.
А. XIII. 3 Созвездия Треугольник Большой (TRIANGULUM MAJUS), Треугольник Малый (MINUS) и Муха (MUSCA) из Атласа «Uranographia» Яна Гевелия 1690 года.
Слева Зодиакальное созвездие Рыбы, представленное Рыбой Северной (Piscis Boreus), привязанной за хвост Линём Северным (Linum Boreum), над ним созвездие Андромеда (Andromeda), в юбке с поясом, прикованная цепями, справа от неё созвездие Персей (Perseus) в крылатых сандалиях – подарке Гермеса, тунике, с отрубленной Головой Медузы Горгоны в руке. Снизу Зодиакальное созвездие Овен (Aries) и Зодиакальное созвездие Телец (Taurus), между которыми изображено бесформенное облако.
А. XIII. 4 Созвездие Малый Пёс (CANIS MINOR) из Атласа «Uranographia» Яна Гевелия 1690 года.
Вверху Зодиакальное созвездие Близнецы (Gemini), Зодиакальное созвездие Рак (Cancer). Слева созвездие Орион (Orion) в богатом шлеме с перьями, огромным Мечом на Поясе, с огромной дубиной в руке замахивается на Зодиакальное созвездие Телец (на рисунок не попал). Справа созвездие Гидра (Hydra). Под Малым Псом созвездие Единорог (Monoceros), введённое Яном Гевелием. Внизу созвездие Заяц (Lepus) и созвездие Большой Пёс (Canis Major). Оба пса сопровождают великого охотника Ориона, разыскивая дичь по обе стороны дороги – Млечного Пути (Via Lactea).
INFERNO – Canto XIV. АД – Песня XIV Круг седьмой – Третий пояс – Насильники над божеством
Данте, опечаленный мыслями о милых местах, подобрал опавшие листы, и возвратил их обессиленному кусту – вечерняя заря погасла, звёзды опять засияли на Звёздном Небе.
Путники подошли к третьему поясу, где казнятся насильники над Божеством. Выйдя из зимнего леса, они попадают в степь, где нет ростка живого – зимнюю пустынную равнину. Злосчастный лес её обвил каймой – переходя из круга в круг – Данте, тем не менее, остаётся внутри купола Звёздного Неба. Вся даль до самого горизонта покрыта сыпучим снегом; жгучая равнина – открытая степь, где мороз жжёт сильнее всякого Солнца. Поэт говорит, что даже его описание снега – этого воистину чуда света – уже устрашит читающего. От жара и огня можно укрыться, от мороза в степи укрыться невозможно.