Первым делом я вспомнил сны.
Я плыл в бурном бескрайнем море, холодном и соленом. Тучи пролетали над самой водой, иногда встречаясь с волнами. Вдруг голос, говоривший на неизвестном мне, но понятном языке, сказал: выбирай, или ты гибнешь сейчас сразу и навсегда, или идешь по тропе познания, и тогда имя твое будет Ловец. Я иду, отозвался я, и огромная волна подняла меня, понесла на гребне и выкинула на каменистый берег. Тропа, посыпанная желтой щебенкой, вела круто в гору, вершина которой скрывалась за последним небом. Я пошел по тропе и вскоре вышел к зеленому шатру, где меня ждала нагая Рагнара. Ты был моим мужем, сказала она, и вот тебе наша дочь с друзьями, – и она дала мне соломенную куколку с плоским лицом и глазами-щелочками, хорька и маленькую сову; они отведут тебя в царство Саранны…
(Вот и опять откуда-то взялось такое звучание этого имени, ведь во всех источниках – Саракка или Саракча, владыка мира мертвых; однако же откуда-то взялось…)
Царство Саранны, Ябме-аймо, лежало за перевалом и представляло собой поразительно длинный барак, внутри похожий на плацкартный вагон. Я шел в чудовищном смраде мимо несметного множества искалеченных или изуродованных болезнями людей, меня сопровождали, помимо куклы, хорька и совы, еще двое совершенно одинаковых в своей бесформенности толстяков, то ли мужчин, то ли женщин, в когда-то белых халатах и клеенчатых фартуках – Ябме-акка и Ябме-отыр. Люди протягивали мне свои оторванные или раздавленные руки и ноги, показывали вывалившиеся кишки. Ябме-акка и Ябме-отыр шикали на них…
Потом они вырвали у меня сердце и бросили в котел, в котором варили лекарства.
Без сердца я вернулся в Похьйоллу. Я был в ужасе от людских страданий. Рагнара посмотрела на меня и сказала: тебе нужно новое горло и новый голос, потому что иначе ты не сможешь говорить повелительно с духами, и тебя истребят по частям. Она отвела меня к старухе, которая сделала мне новое горло из горла волка.
Из Похьйоллы я пошел на север и скоро оказался в огромной пещере, на подземном острове, где рос мировой ясень, а его окружала поросль тонких вековых карельских берез. На ветвях ясеня сидели птицелюди, которые высмеивали меня; но прилетел огромный ворон, и все затихли. Ворон сказал мне: найди березу, из которой ты будешь делать свой габдас, и поймай зверя или щуку, чтобы женщины из их кожи могли сшить тебе почень. И тут вдруг с огромной высоты, производя страшный шум, упал сук с тремя ответвлениями, и ворон захлопал крыльями и закричал: Мадеракка посылает тебе ветвь мирового древа, это великий дар, распорядись им! И я забрал огромный сук, чтобы сделать себе три габдаса, и голыми руками поймал великую щуку, чтобы из ее кожи сделать обтяжку для габдасов и пояс-почень, расшитый бисером, красным камнем и костью. И один габдас я должен был использовать для войны, второй для лечения, а третий – для поиска людей под снегом или развалинами домов. Но за это я должен буду жениться на трех женщинах, и все они будут несчастны после. Потом мои проводники вывели меня в пустыню, показали дорогу, а сами остались у костра. Я пошел, куда они показали, и через несколько дней подошел к кузнице. Огромный голый одноглазый кузнец в кожаном переднике и с молотом в руке раздувал мехом огонь под огромным котлом. Увидев меня, он протянул ко мне руку, на которой вместо пальцев были железные клещи. И этими клещами он оторвал мне голову и положил рядом с огнем. Я смотрел, как он рвет по кусочкам мое тело и бросает в котел. Потом туда же полетела и голова…
А потом он раскалил в горне кусок железа, и начал его ковать, и выковал мою голову. Раскаленную, он бросил ее в чан с ледяной водой. Ударил пар. Голова потемнела, стала почти черной. Кузнец выловил из котла мои кости и тоже стал править их на наковальне. Наконец он собрал мой скелет и покрыл его плотью, которую взял у сидевшего в клетке волка. Пришла Лиля и собака Хукку, сели по обе стороны от меня и начали петь. Я постепенно оживал – жизнь медленно втекала в тело, буквально по клеточке, но Лиля была терпелива. Наконец я сел. Осталось мало, сказал кузнец, вырвал мне глаза и заменил на хрустальные. Теперь я видел не только то, что происходит вокруг, но и то, что написано на внутренней стороне моего черепа особыми буквами. Потом он проткнул мне уши шилом, и я стал понимать язык птиц. Ну вот, ты можешь летать, сказал кузнец, лети. Я помахал рукой Лиле и полетел. Обратный путь занял мало времени. Кукла, хорек и сова сидели кружком вокруг маленького костра. Я вернулся, сказал я…
Я действительно вернулся.
Для верности ощупал себя. Я был я, более или менее привычный себе, и ничего неожиданного не случилось. Очень хотелось посмотреть в зеркало, и, хотя никаких зеркал в ближайших окрестностях не предвиделось, я нащупал в нагрудном кармане жилетки фотоаппарат. Сдвинул тумблер питания – экранчик осветился, потом появились всяческие символы, среди которых – и индикатор батарей. Судя по нему, в аккумуляторе оставалась примерно половина заряда. Я сфотографировал себя (со вспышкой, понятное дело), дождался, пока глаза привыкнут снова к полутьме, и посмотрел. Да, на снимке был я, очень испуганный и замученный, но я.
Почему у меня вдруг возникли сомнения? Не знаю. Это сидело где-то в глубине, темное, неопределимое – и непреодолимое тоже. Глубокое понимание у меня было такое – что, пока я не убедился бы в собственной аутентичности, ничего дальше сделать просто не мог. Будто в голову вбили клин, мешающий думать о чем-то другом.
Ну вот… убедился. Посмотрел на себя со стороны… Не знаю зачем, но я стал отматывать снимки назад. Несколько озерных видов – в общем-то самых обычных. Рагнара… взгляд через плечо. Очень красиво. А это мы идем с Маринкой и Шарпом через горную седловину. Не помню, как снимал, но снимок-то – вот он. Просто Маринка… не помню где. Кажется, когда вышли от Ирины Тойвовны и потопали вслед за тряпичной куклой…
И тут я вздрогнул. На меня смотрела Уме, великая нойда. Половину кадра занимало Маринкино плечо не в фокусе, зато мумия Уме получилась отменно: шлем, выразительный взгляд закрытых глаз, доспех, округлый злополучный щит… В верхней части снимка имелся значок голосовой метки. Ну-ка…
Ни черта не слышно. Да, точно, я тогда так и не настроил звукозапись. Но был же включен диктофон! Вот он, вот он… поищем.
Нашел.
Шорох. Бух-бух-бух, – наверное, шаги. Бух – встали. «Назад!» – мой вскрик. Опять шорох. – «У-оййй…» – это Маринка, стонет. Треск, что-то отрывается, звук падения – вернее, каскад звуков падения. Грохот. А потом чужой голос, медленно выговаривающий слова:
– Хярту-руока-тавара-ними-херрани-сотури…
И волк, последние полчаса молча метавшийся в соседней клетке из угла в угол, вдруг замер, припав на передние лапы и поджав хвост.
30
– Как это могло получиться? – в который раз спрашивала Марина, и никто не мог ей ответить. – Как?!
– Мы никогда не встречались ни с чем подобным, – сказала задумчиво Рагнара. – Я даже представить не могу, какого рода умения использовал сын Ылто Валло. Духи в смятении… Мужчина Кос-та до последней минуты был именно тем, кем он был, а не отпрыском Ылто Валло. Как это объяснить, я не знаю.
– Интересно и другое, – сказала Ирина Тойвовна. – Зачем он раскрыл себя перед нами? Ведь он мог тихо, спокойно и незаметно вернуться, и мы ничего не узнали бы. Сын волка не делает ничего понапрасну. С его точки зрения, это имело смысл.
– Какой?
– Предположим, смутить. Запугать. Заставить отступить от планов, начать торопливо импровизировать, а значит – ошибаться… Но это означает одно – он опасается нашего вмешательства, следовательно, он знает о своей уязвимости. Вот эту точку уязвимости нам бы и надо найти…
– Постойте, – сказала Марина. – Нам что, нужно победить Волкова – или только отнять у него щит?
Рагнара и Ирина Тойвовна переглянулись. Потом обе посмотрели на Иткураиту.
– Боюсь, что сын Ылто Валло для нас слишком могуч, – сказала Иткураита. – Мы можем лишиться слишком многих, если столкнемся с ним в бою. Увы, нам предстоит действовать исподтишка, и не воевать, а красть. Забудем о нечистом отпрыске Ылто Валло и будем помнить только о щите. Мое слово.
– Вот так, да? – сказала Марина. – Ирина Тойвовна, а ту девушку без души, о которой я говорила, – уже доставили? И наш Шарапов…
– Он сидит с Айникки, – сказала Рагнара. – Я разрешила.
– Икка уже здесь, – сказала Ирина Тойвовна.
– Я хочу поговорить с ними обоими, – сказала Марина. – Одновременно.
– Хярту-руока-тавара-ними-херрани-сотури-хи-палвотат – каикки-элаимет! – сказал я, пытаясь соблюсти все интонации, и на этот раз получилось: волки перестали рычать и распластались в своих клетках, опустив глаза. Я чувствовал их покорность. Не знаю, как это описать… какая-то телепатия, честное слово: не передача слов, конечно, но эмоций и реакций была налицо.
И тут я услышал совершенно неуместный скрежет засова.
На пол между клетками упал желтый свет, а потом там же появилась вытянутая черная тень. Сама дверь мне из моей клетки видна не была.
Шаги. Я спрятал фотоаппарат в карман. Еще пригодится…
Подошел выворотень. Один из. Они все были на одно лицо. Я откуда-то знал, чем они отличаются от людей и как выделить их в толпе, но между собой – не различал совсем. Он холодно скалился. На плече автомат, в руках – колечко с ключами.
– Выходи, – сказал он и отомкнул замок.
Я выпрямился и откашлялся…
Запись Маринкиного голоса на диктофоне. Когда и при каких обстоятельствах сделана, не знаю. Она в отдельной папке, дата сбита.
«…огонь. Что? Я говорю, развела огонь. Дрова были сухие гнилушки, они не столько горели, сколько тлели. Дым пах сухими грибами. Я добавила в жар сухих трав и капнула несколько капель молока из кожаного туеса. Запах изменился. Икка и Шарп сидели неподвижно, смотрели в костер. Я закрыла полог шатра, чтобы весь дым оставался внутри. Свою душу я выпустила в биджаг, но оставила висеть рядом с собой, с левой стороны, на уровне сердца. Так лучше понимаешь другого. Первой появилась душа Шарпа – несчастная, искалеченная, кривая и косая… не знаю уж, что он там продал. Наверное, Волков его обманул. Потом вышла душа Икки. Вернее, то, что было у нее вместо души – такая кукла из соломы, с торчащими лапками… очень страшно. Я была гораздо больше их и сильнее, поэтому взяла их в руки и стала петь. Не помню, что пела. Что-то из Земфиры, по-моему. На самом деле все равно, что поешь, какие слова, – важно, чтобы был правильный ритм. Ну вот… а потом я стала с ними говорить. Пугала, уговаривала. Шарп, кстати, не поддался, а Икка, наоборот, и не думала сопротивляться – другое дело, что она была тупая, и надо было правильно и предельно просто ставить вопросы. Я не сразу в это въехала. Но потом дело пошло. Она ничего не скрывала. Труднее оказалось вернуть ей эту соломенную душу обратно…»
Волков сидел и ждал. Все приманки были разбросаны, все капканы взведены. Теперь главное – не торопиться. Если получится то, что задумано, на все оставшееся будущее он обеспечит свою безопасность. Можно будет не оглядываться назад, кто это там за спиной, и не прислушиваться ночами к шорохам…
По интеркому позвонил лаборант.
– Александр Петрович, вы просили докладывать, если активность начнет повышаться. Докладываю.
– Хорошо, Коля. Как сильно?
– Пока процентов на двадцать, но продолжает расти. Ага, вот уже двадцать три…
– Сейчас спущусь. Мониторинг ведется?
– Обижаете.
Волков встал, скривился. От метаморфоз всегда ломило поясницу и суставы, ничего необычного в этом не было, но почему-то сегодня – особенно сильно. Жрать таблетки не хотелось, но нужно, необходимо быть в хорошей форме. В ультраотменной форме. Нойда, сказал он себе насмешливо, а как насчет исцелися сам?.. Было бы время, и чувствовал бы он себя в безопасности – так от неуместной хвори избавился бы за полчаса. Но для этого нужно выйти в биджаг, а без прикрытия сейчас это делать опасно. Могут перехватить. Прикрывать же его здесь было некому.
Пока – некому…
Поэтому он вытащил из ящика стола уже разложенные заботливо врачом по пластиковым стаканчикам таблетки и капсулы, проглотил, запил апельсиновым соком. Скоро подействуют.
На лестнице ему встретился Ульфур.
– Готово? – спросил Волков.
– Да, хозяин. Все, как велели.
– От Шарпа вестей нет?
– Нет. На связь не выходил. И маячок вертолета погас.
– Давно?
– Только что. Шел докладывать.
– Видимо, ведьмы захватили Икку…
– Не исключаю. Хотя могут быть и другие варианты.
– Например?
– Как в прошлом году. Отсырели контакты. Настоящее китайское качество.
– Тайваньское.
– По мне, так все равно. Кроме того, в районе прохода электроника всегда дурит.
– Ну, может быть. Все же я надеюсь, что это пошалили наши ведьмы.
– Надеетесь, хозяин?
– Конечно! Зря, что ли, я ее туда отправил? Вот если бы не захватили – было бы зря. Как там наши студиозусы?
– Поели. Сидят тихо.
– Хорошо. Через полчаса я к ним загляну…
Над дверью в лабораторию горел транспарант «Осторожно, радиация!». Видимо, продолжалось сканирование камня с помощью слабенького нейтронного дефектоскопа; конечно, можно было только свистнуть, и здесь оказался бы любой прибор, вплоть до тех, которыми просвечивают корабельную броню, – но Волков опасался сильными воздействиями как-то повлиять на тонкую структуру камня, изменить ее, сделать непригодной для дальнейшего использования.
Он вошел. Пахло озоном и нагретым металлом. Лаборант, стоящий у испытательной камеры, оглянулся, сделал приглашающий жест.
В прозрачной камере (барометр показывал давление в сорок миллиметров ртутного столба, примерно двадцатая часть нормального) на щит воздействовало сильное электростатическое поле, и стекающие со щита к металлизированному стеклу заряды образовывали красивые светящиеся извивающиеся жгуты. Видно было, что жгуты берут начало в нескольких выступающих точках обода (что естественно), а также от блуждающего по лабиринту участка размером примерно… примерно в ладонь, подумал Волков. А ведь еще вчера это был пятачок. Схождение, близость камня… Это хорошо. Может быть, заклятие и не понадобится.
– Он увеличился, – полувопросительно сказал Волков.
– Да, Александр Петрович, – торопливо подтвердил лаборант. – Увеличение и по площади тоже… но мы главным образом оцениваем интенсивность, как вы и требовали.
– Все правильно, Коля. Я сейчас буду некоторое время на территории, поэтому, если что – вызывай Ульфура, он меня найдет.
– Понял, Александр Петрович. А почему вы сами ни рацию, ни сотовый не носите?
– Не верю я в них, – сказал Волков. – Колдовство это, дело нечистое…
– Шутите?
– Отчасти.
31
Дверь приоткрылась немного и застряла.
– Джор! – позвал я в щель. – Артур! Помогите мне!
По ту сторону возникло движение.
– Костян? Ты, что ли? Живой?
Это был Джор.
– Живой, живой… Тяни дверь, мне тут не упереться.
– Сейчас, сейчас… Артур, ну!
– Давай. Взяли!
– А охрана?
– Нет охраны, – сказал я. – Тяните! И – раз! И – …
Дверь скрежетнула и распахнулась. Я влетел в коридор.
– Ф-фу… Ну, ребята! Как вы тут? Все целы?
– Целы пока, – сказал Артур. – А где Маринка?
– Придет позже. Мужики, пошли со мной. И Патрик тоже.
– Куда?
– Тут рядом… – Я сдержал смешок.
И подал один из фонарей Патрику.
– Ты по какой канализации ползал? – спросила она, принюхиваясь.
– По зоопарку. Потом покажу.
Я повел их в круглый зал, где, огороженный железной решеткой, косо стоял черный овальный вытянутый камень, формой похожий на огурец. Поверхность его, насколько можно было видеть, покрывало множество крошечных каверн. Потом я подвел их к столу.
– Это тебе, – сказал я и подал первый автомат Джору. – Это тебе, это тебе, а это мне. Все умеем обращаться?
– Ба… – сказал Джор и закашлялся. – Это откуда?
– Подарок. Так что насчет пострелять?
– Я умею, – сказала Патрик.
– Покажи, – сказал я. – Вон туда.
Немного неуклюже Патрик подсоединила магазин, передернула затвор, сдвинула предохранитель и прицелилась.
– Нормально, – сказал я. – Парни?
– Учили, – сказал Джор.
– А пистолетов нет? – спросил Артур.
– Есть. Дед Мороз был добр…
Я пустил ему по столу ремень с кобурой, в которой лежала «беретта». Ее носил начальник охраны.
– По пистолету у меня разряд, – пояснил Артур. – А автомат я так и не разъяснил себе.
Так автомат оказался у Аськи.
– А теперь пойдем разместим пленных, – сказал я.
Мы собрали связанных и впавших в оцепенение охранников, по одному снесли вниз и заперли в пустых клетках.
– Как ты это сделал? – спросил Артур.
– Словом, – сказал я. – «Солнце останавливали словом, словом разрушали города…» А тут – какие-то волки позорные.
– Скажешь, что за слово?
– Обязательно. А еще бы лучше запулить его в радиотрансляцию, она тут есть, я видел. И надо бы тут вообще все повнимательнее обыскать…
В караулке нашлась початая цинка патронов, десять пустых магазинов и два десятка свето-шумовых гранат – СШГ. С трудом, но отыскались и запалы для них.
Сеть трансляции наличествовала, но как в нее включиться без пульта и микрофона, мы так и не придумали. Зато в одном углу лежал мегафон – правда, без батареек.
Самое интересное, однако, нашлось в коридоре, расположенном симметрично «волчатнику». Это были: два газовых резака с запасными баллонами, железная коробка с различными детонаторами – и три ящика синих аммонитовых картонных патронов от двухсот граммов до двух килограммов…
Волкова у самого входа в подвал перехватил Сахно, отвечавший за электронную систему охраны периметров, большого и малого.