А все-таки кто предупредил Сталина о точной дате начала войны? Не будем плести интригу и скажем сразу – никто! Точной даты нападения ему так и не сообщили!
Правда, на следующий день, 19 июня, резидент НКГБ в Риме информировал Москву: «На встрече 19 июня «Гау» передал сведения, полученные им от «Дарьи» и «Марты». Вчера в МИД Италии пришла телеграмма итальянского посла в Берлине, который сообщает, что высшее немецкое командование информировало его о начале военных действий Германии против СССР между 20 и 25 июня сего года».
Еще одна радиограмма радиста Элефтера Арнаутова, с информацией от резидента военной разведки в Софии болгарина Павла Шатаева, имевшего кличку «Коста», легла на стол Жукову 20 июня:
«Начальнику Разведуправления Генштаба Красной Армии. София, 20 июня 1941 года.
Болгарин, германский эмиссар здесь, сказал сегодня, что военное столкновение ожидается 21 или 22 июня… Руководитель». Но все эти многочисленные слухи были противоречивы. Утром 21 июня Сталин вновь получил «предупреждение»… На этот раз – из Китая ! В дневнике генерального секретаря Исполкома Коминтерна Георгия Димитрова сохранилась запись от 21 июня: « В телеграмме Чжоу Эньлая из Чунцина в Явань (Мао Цзэдуну) между прочим указывается на то, что Чан Кайши упорно заявляет , что Германия нападет на СССР, и намечает даже дату – 21.06.41.
Слухи о предстоящем нападении множатся со всех сторон.
Надо быть начеку… Звонил утром Молотову. Просил, чтобы переговорить с Иос. Виссарионовичем о положениях и необходимых указаниях для компартий.
Мол[отов]: «Положение неясно. Ведется Большая игра . Не все зависит от нас. Я переговорю с И.В. Если будет что-то особое, позвоню!»
Пожалуй, даже нет смысла говорить о том, что считать «заявление» антикоммуниста Чан Кайши, полученное косвенным образом, надежной информацией тоже невозможно. К тому же очевидно, что дата действительно не была точной.
Казалось бы, совершенно ясно: все агентурные источники указывали на вполне определенные сроки нападения Германии на Советский Союз. И все-таки это лишь поверхностное впечатление.
Как уже говорилось, при подготовке наступательных военных кампаний, – умышленно или руководствуясь каким-то озарением свыше, – Гитлер каждый раз переносил сроки всех (!) операций германской армии.
Так, при захвате Судетской области Чехословакии он 27 сентября дал «Кейтелю распоряжение, чтобы ударные войска подтянули свои резервы и 30 сентября начали наступление». Однако нападения не произошло. И когда на рассвете 30 сентября состоялось подписание мюнхенского соглашения, в нем вообще отпала необходимость. Гитлеру принесли Судеты «на блюдечке».
Сталин уже давно заметил эту неврастеническую непредсказуемость главы Рейха. Впрочем, не будем голословны. «Белая операция» по захвату Польши «должна была начаться в 4.30 утра 26 августа». Срок передачи шифрованного приказа войскам, изготовившимся к нападению, истекал 25-го в 14.00.
Но сначала Гитлер перенес этот срок на час (до 15.00), а затем он совсем «отложил» начало Второй мировой войны. 26 августа на исходе дня вернулся из резиденции британского премьера посланец Геринга Далерус. Вместе с Герингом и Далерусом Гитлер составил «перечень из шести предложений» для переговоров и поручил передать их Лондону.
К полученному в воскресенье 27 августа сообщению от Далеруса Чемберлен и Галифакс отнеслись скептически, но они отреагировали на него. Уже вечером 28 августа Гендерсон доставил немцам официальный ответ англичан, а 30-го в Берлин для переговоров прибыли поляки.
И хотя сделанная Гальдером запись телефонного разговора с Гитлером свидетельствовала: «Наступление начнется 1 сентября», – начальник Генштаба не исключал вероятности изменения сроков. Он отметил: « В случае необходимости последующей задержки фюрер известит нас …»
Однако фюрер не спешил, и «Директиву номер один о ведении войны» Гитлер издал лишь 31 августа в 12.40.
Эта беспричинная импровизация стала одной из отличительных особенностей германского руководителя. Директива Гитлера о выводе войск на позиции для вторжения в Голландию и Бельгию от 5 ноября была отменена через два дня. 12 декабря Гитлер сообщил о начале наступления на Западном фронте сразу после 1 января 1940 года, а затем, 27 декабря, сдвинул дату выступления еще на две недели. 10 января Гитлер приказал начать наступление 17 января, в 8 часов 45 минут. Но через три дня приказ был отменен.
1 мая 1940 года Гитлер утверждает новый срок начала наступления – на 5 мая, а 3 мая переносит срок на один день, затем – еще на один. И только приказ о начале вторжения 10 мая, который Гитлер подписал 9 мая, остался в силе. С ноября 1939 по май 1940 года Гитлером было отдано 27 приказов о начале наступления – 26 из них (!) отменены .
О том, что оккупированная Польша станет плацдармом для нападения на СССР, Гитлер объявил военачальникам еще 18 октября 1939 года. Через месяц после капитуляции Франции он подписал директиву о проведении операции «Морской лев» – десант на Британские острова. Но в 20-х числах июля 1940 года он сказал Кейтелю, что нападение на СССР намечено на осень этого же года .
И снова импровизация: 29 июля 1940 года он дал указание Йоделю: отложить вторжение в СССР до весны 1941 года , а сначала провести операцию «Морской лев». Позже дата высадки в Британию была перенесена на 21 сентября 1940 года, а затем – на 27 сентября. Но еще накануне, 17 сентября, Гитлер передвинул начало операции на май 1941 года.
За Гитлером не могло уследить даже ближайшее окружение. В ноябре 1940 года Гальдер записал: «Гитлер снова проявляет интерес к операции «Морской лев», то есть к планам десанта в Англии».
Таков был стиль руководителя Германии. Можно ли было полагаться целиком и полностью на сообщения агентуры, когда Гитлер сам не был уверен, что предпримет завтра?
Поэтому, зная о шизофренических тенденциях Гитлера, Сталин не мог ориентироваться даже на самые надежные сообщения информаторов и разведчиков о «точной» дате нападения.
Впоследствии Молотов подчеркнул: «Нас упрекают, что не обращали внимания на разведку. Предупреждали. Да. Но если бы мы пошли за разведкой, дали малейший повод, он бы (Гитлер) раньше напал… Разведчики могут толкнуть на такую опасную позицию, что потом не разберешься… Когда я был Предсовнаркома, у меня полдня уходило ежедневно на чтение донесений разведки. Чего там не было, какие только сроки не назывались !
И если бы мы поддались – война могла начаться гораздо раньше… Слишком открыто, так, чтобы немецкая разведка увидела, что мы планируем большие, серьезные меры, производить подготовку было невозможно… Мы делали все, чтобы оттянуть войну, и нам это удалось – на год и девять месяцев …»
Все это так, и лишь простодушным историкам присуща легкость, отбросив множество фактов, ухватиться за очевидное и затем носиться с ним как с писаной торбой. Действительно, предупреждения были. Но время шло, и, несмотря на сообщения различных источников, ни в марте, ни между 15 мая и 15 июня война не началась.
Скажем больше: даже если бы Гитлер лично (!) предупредил Сталина о начале войны с СССР 22 июня – верить этому было нельзя! В этой, до предела накаленной, политически и психологически напряженной ситуации было два выхода. Либо нанести удар первым, либо скрыто, не давая немцам повода для обвинения в подготовке «агрессии» СССР против Германии, провести мобилизацию. Сталин выбрал второе.
И все-таки: кто должен был дать Сталину предельно точную информацию о дате начала войны? Для ответа на этот вопрос нет необходимости гадать на кофейной гуще. Безусловно, что всю объективную и аналитически выверенную информацию, позволявшую Председателю Совнаркома принять политически и стратегически верное решение, должен был предоставить Генеральный штаб.
Накануне войны туда, точнее, в Главное разведывательное управление Генштаба, стекались все сведения, поступавшие как от агентов в Европе, так и от информаторов, находившихся в немецкой зоне по другую сторону советской границы. Здесь собирались сведения об арестованных германских агентах, о фактах нарушения самолетами противника государственной границы, о передвижении немецких частей и штабов и многое, многое другое.
И когда читающая публика развлекалась бестселлером «Кто вы, доктор Зорге?», она играла радужной оберткой конфеты, в которой находилась лишь дешевая жвачка.
Военная разведка приграничных округов регулярно докладывала полученные сведения Жукову. Эта информация заносилась на штабные карты, и начальник Генерального штаба должен был сделать аналитически взвешенные выводы, позволявшие Сталину принимать как политические, так и военные меры.
Именно Генеральный штаб, этот «мозг армии», должен был дать Председателю Совнаркома исчерпывающую информацию и следовавшие из нее выводы. Однако Генеральный штаб «проморгал начало войны».
Но дело не в оценке верности даты нападения. Существо ошибок военных руководителей в самой концепции превентивных мер. И все стратегические просчеты, случившиеся в начале войны, целиком и полностью лежат непосредственно на Жукове.
После публикации «сочинений» маршала долгие годы считалось, что Сталин якобы все же узнал о «точной» дате нападения. Жуков утверждал: «21 июня мне позвонил начальник штаба Киевского военного округа генерал-лейтенант М.А. Пуркаев и доложил, что к пограничникам явился перебежчик – немецкий фельдфебель , утверждающий, что немецкие войска выходят в районы для наступления, которое начнется утром 22 июня.
Я тотчас же доложил И.В. Сталину то, что передал М.А. Пуркаев.
– Приезжайте с наркомом в Кремль, – сказал И.В. Сталин».
Лукавый автор мемуаров лжет. 21 июня Пуркаев не звонил Жукову о перебежчике и начальник Генштаба не сообщал о нем Сталину. К моменту публикации мемуаров Максима Алексеевича Пуркаева уже не было в живых. Он умер в 1953 году и уже не мог опровергнуть инсинуации маршала.
Поэтому повторим, что упоминаемый выше перебежчик – немецкий фельдфебель перешел границу еще 18 июня. Сразу же был доставлен в Ковель, в штаб командира 15-го стрелкового корпуса полковника Ивана Федюнинского.
На допросе немец сказал полковнику: «Я был пьян, ударил офицера, мне грозит военно-полевой суд и, скорее всего, расстрел. Вынужден был бежать. Через три дня – 22 июня, в 4 часа утра, – наша армия начнет кампанию против России».
Федюнинский доложил об этой информации командующему 5-й армией генерал-майору Михаилу Потапову, тот в свою очередь позвонил командующему округом Кирпоносу. В этот же день, 18 июня, начальник штаба Пуркаев сообщил о ЧП в Наркомат обороны.
Именно эту историю, происшедшую накануне, Жуков и представил в виде побасенки в своих «сочинениях», не сообщив о том, что эта информация была им получена за четыре дня до начала войны.
Но не нужно быть аналитиком, чтобы сообразить, что принять на веру полностью показания «пьяницы» фельдфебеля, которому грозил военно-полевой суд, было нельзя. Так не бывает, чтобы в секретнейшую государственную тайну были посвящены какие-то фельдфебели.
Не то что фельдфебель – кроме Гитлера и высшего военного командования Германии, никто в это время еще не знал точной даты нападения. И все-таки эту информацию приняли во внимание. Именно 18 июня по указанию Сталина Генеральный штаб начал выдвижение войск к границе, а 19-го числа объявил в приграничных округах боевую готовность № 2.
И все же 21-го числа перебежчик был! Однако это был совсем другой перебежчик, и Жуков не мог называть Сталину датой нападения 22 июня. Потому что еще в половине восьмого утра 21 июня начальник Генштаба действительно получил новую информацию. Она поступила не из киевского, а из прибалтийского округа. В ней, в частности, сообщалось:
«ПрибОВО 21.6.41. 7.25.
Начальнику генштаба КА (Жукову. – К. Р. ).
Копия: Начальнику разведуправления К.А,
Начальнику штаба ЗапОВО, начальникам штабов 8, 11, 27-й армий.
РАЗВЕДСВОДКА № 01, Паневежис к 21 час. 20.6.41 …
Немецкие войска продолжают выдвигаться непосредственно к госгранице; одновременно подтягиваются новые части в пограничную зону из глубины.
…б) Перебежчик, солдат 58 пп 6 пд сообщил, что дивизия прибыла из Парижа, расположилась на границе. Среди военнослужащих ведутся разговоры, что через 7—8 дней начнется наступление (источник дезертировал из части 2—3 дня назад ). В Сувалках много пехоты и мотопехоты. <…> КЛЕНОВ, КАШНИКОВ» [43] .
Таким образом, из сведений перебежчика на 20-е число явствовало, что, по слухам трехдневной давности, распространявшимся среди немецких солдат в прибалтийском округе, нападение ожидалось 25—26 июня.
И сегодня очевидно, что такие слухи немецким командованием распространялись умышленно. Подготовку к нападению нельзя было скрыть, и это была форма дезинформации. Но в рассматриваемое время такие сведения казались актуальными, и Жуков не имел права утаить их от Сталина.
Жуков пишет: «Захватив с собой проект директивы войскам, вместе с наркомом и генерал-лейтенантом Н.Ф. Ватутиным мы поехали в Кремль. По дороге договорились во что бы то ни стало добиться решения о приведении войск в боевую готовность.
И.В. Сталин встретил нас один . Он был явно озабочен.
– А не подбросили ли нам немецкие генералы этого перебежчика, чтобы спровоцировать конфликт? – спросил он.
– Нет, – ответил С.К. Тимошенко. – Считаем, что перебежчик говорит правду.
Тем временем в кабинет Сталина вошли члены Политбюро . Сталин коротко информировал их».
Историческая подлость «четырехзвездного» маршала состоит в том, что, приводя в своем «сочинении» этот эпизод, он шулерски передернул факты. Представив себя проницательным, по существу он обвинил Сталина в неосмотрительности. В действительности все было наоборот.
Что же заставило автора мемуаров пойти на исторический подлог? Не только тщеславие, как может показаться на первый взгляд. Дело в том, что Жуков доложил Сталину о дате возможного нападения не с указанием на 22 июня. Как очевидно из документа, приведенного выше, он назвал возможной датой агрессии 25—26 июня .
Разговор состоялся утром 21 июня. И хотя Сталин усомнился в правдивости информации перебежчика, военные руководители настаивали на достоверности этого сообщения. То есть начальник Генштаба и нарком обороны невольно ввели Сталина в заблуждение. И эта дезинформация могла помешать руководителям страны принять верное решение.
Чтобы скрыть этот факт от современников и потомков, в своих мемуарах Жуков создал впечатление, что приведенный разговор якобы произошел вечером 21 июня. Однако вечером такой диалог не мог состояться в том виде, как он представлен у маршала-сочинителя.
По сведениям тетради посетителей, о чем речь пойдет дальше, когда Жуков вторично прибыл вечером в Кремль, по вызову уже находившегося там Тимошенко, вместе с ним приехал не Ватутин, а Буденный. И когда они втроем вошли в 20.50 в кабинет Вождя, то Сталин не был « один ». В кабинете уже находились Молотов, Ворошилов, Берия и Маленков.
Итак, сведения о перебежчике и о дате возможного нападения 25—26 июня Жуков сообщил Сталину еще утром. Но продолжим цитату из «сочинений» Жукова:
«—Что будем делать? – спросил И.В. Сталин.
Ответа не последовало.
– Надо немедленно дать директиву войскам о приведении всех войск приграничных округов в полную готовность, – сказал нарком.
– Читайте! – сказал Сталин.
Я прочитал текст директивы. И. В. Сталин заметил:
– Такую директиву сейчас давать преждевременно, может быть, вопрос еще уладится мирным путем. Надо дать короткую директиву, в которой указать, что нападение может начаться с провокационных действий немецких частей. Войска приграничных округов не должны поддаваться ни на какие провокации, чтобы не вызвать осложнений.
Не теряя времени, мы с Н.В. Ватутиным вышли в другую комнату и быстро составили проект директивы наркома. Вернувшись в кабинет, попросили разрешения доложить.
И.В. Сталин, прослушав проект директивы и сам еще раз его прочитав, внес некоторые поправки и передал наркому для подписи.
…С этой директивой Н.Ф. Ватутин немедленно выехал в Генеральный штаб, чтобы тотчас же передать ее в округа. Передача в округа была закончена в 00 часов 30 минут 22 июня 1941 года».
Обратим внимание и на то, что, как и со ссылкой на Пуркаева, Жуков снова привлекает в свидетели человека, который не мог ни подтвердить, ни опровергнуть инсинуации маршала. Николай Федорович Ватутин умер от ран, полученных в бою с соединениями украинских националистов.
Но если Ватутин с директивой еще утром «немедленно выехал в Генеральный штаб, чтобы тотчас же передать ее в округа», то возникает закономерный вопрос. Почему передача директивы «в округа была закончена в 00 часов 30 минут 22 июня»?
Вывод может быть лишь один: Жуков не зачитывал и не писал с Ватутиным никакой директивы. Совершенно ясно и другое. В такой директиве не было никакой необходимости. Действия военных округов должны были регламентироваться не сочиненным на ходу документом, а в первую очередь «планом стратегического развертывания».
Красная Армия была готова к этой войне. И ее командиры знали, что они должны делать в случае вторжения германских войск. Указания по разработке планов прикрытия нарком обороны дал еще 14 мая 1941 г. В соответствии с ними военные советы округов детализировали задачи для армий. Так, командующий Западным особым округом Павлов направил командующему 3-й армией генерал-лейтенанту Кузнецову директиву:
«№ 002140/сс/ов Совершенно секретно
14 мая 1941 Особой важности
На основании директивы народного комиссара обороны СССР за № 503859/сс/ов и прошедшей передислокации частей к 20 мая 1941 г. разработайте новый план прикрытия государственной границы участка: оз. Кавишки, Кадыш, Красное, Августов, Райгород, Грайево, иск. Щучин. Указанному плану присваивается название: «район прикрытия государственной границы № 1».
Командующим войсками района прикрытия назначаю Вас…