Он уже принял меры не только для отражения удара, а и для активного контрнаступления своих армий. В приграничных округах боевая готовность № 2 была объявлена еще 19 июня. Все ждали нападения. Все знали, что «вот-вот начнется война». Все, что было возможно осуществить руководству страны по подготовке к отражению агрессии, уже было сделано.
Однако ключевые слова о том, что нападение начнется «ровно в 4 утра» 22-го числа, так никем произнесены не были. Генеральный штаб исходил из убеждения о возможности агрессии 25—26 июня. Казалось, что это совпадает со сведениями англичан, но эта информация не давала возможности упредить немцев. Она позволяла лишь встретить нападение и нанести ответный удар. Руководить операцией по остановке и разгрому предпринявшего нападение противника поручалось начальнику Генерального штаба Жукову.
Но прежде чем в дело вступят военные, следовало официально известить весь мир о том, что агрессивные намерения исходят от Германии. И перед тем как передать в эфир сообщение об угрозе со стороны Гитлера и потребовать в ультимативной форме отвода войск от границ СССР, Сталин хотел убедиться в безусловной оправданности такого шага.
В 21 час 30 минут министр иностранных дел В.М. Молотов принял приглашенного на встречу германского посла Шуленбурга. Он вручил ему копию заявления по поводу нарушения германскими самолетами границ Советского Союза, которое еще с утра полпред Деканозов безуспешно пытался вручить в Берлине Риббентропу или Вайцзеккеру.
Молотов указал послу на происшедшие в последние дни поспешные отъезды из Москвы нескольких сотрудников германского посольства и их жен и на усиленно распространявшиеся в острой форме слухи о близкой войне между СССР и Германией. Подчеркнув, что в Германии не было опубликовано даже миролюбивое сообщение ТАСС, нарком спросил, не может ли посол дать объяснения этим явлениям.
Передавая в 1 час 17 минут телеграммой в Берлин содержание разговора с советским наркомом иностранных дел, Шуленбург отмечал, что Молотов сказал: «Советское правительство не в состоянии понять причин недовольства Германии… Он был бы признателен, если бы я мог объяснить ему, что привело к настоящему положению дел в германо-советских отношениях.
Я сказал, что не могу дать ответа на его вопрос, так как не располагаю нужной информацией, но что я передам сообщение в Берлин».
Конечно, Сталин не ожидал от встречи с германским послом ничего необычного. Об этом свидетельствует важный факт. Буквально в ту минуту, когда Шуленбург переступил порог кабинета Молотова, в 21. 30, в пограничных и внутренних войсках НКВД было объявлено о приведении частей в состояние полной боевой готовности. За шесть часов до начала немецкого нападения 100 тысяч пограничников поднимались по тревоге и занимали свои боевые посты.
Когда Молотов тоже доложил о результате встречи с германским послом, его информация ситуации не прояснила. В 21.55 к Сталину прибыл начальник политуправления РКК Мехлис, а через пять минут в Наркомат обороны отправился Буденный. Вызов к Сталину начальника Главного управления политической пропаганды был связан с заявлением Советского правительства.
Все говорило о том, что Гитлер вот-вот намерен осуществить нападение. Поэтому Советское правительство решило огласить заявление, в котором должны были прозвучать претензии к Германии, разъяснение позиции СССР и требование отвода войск от границ страны. Это было равнозначно предъявлению Германии ультиматума, но гласное выдвижение официальных претензий уже нельзя было откладывать. И Сталин прекрасно понимал, что на эти требования Гитлер может ответить заявлением об объявлении войны.
Сын Л. Берии пишет: «Отец позвонил в ту ночь из Кремля: «Начинается… Слушайте радио!» Непосвященному эта фраза ни о чем не говорила, мы же с мамой прекрасно знали, что хотел сказать отец. Начиналась война…» [46]
Однако в песочных часах истории уже оставались лишь последние крупицы мира. В 22.20 Тимошенко, Жуков, Мехлис, Молотов и Берия вышли из кабинета Председателя Совета Народных Комиссаров. У Сталина остались Молотов и Ворошилов, а через 20 минут, в 22.40, с агентурными материалами разведки в кабинет вернулся Берия.
По словам Жукова, он и нарком обороны «по возвращении из Кремля неоднократно говорили по ВЧ с командующими округами Ф.И. Кузнецовым, Д.Г. Павловым, М.П. Кирпоносом и их начальниками штабов, которые находились на своих командных пунктах».
Но причиной появления пресловутой Директивы № 1 послужили не сведения Генштаба, а материалы, принесенные Сталину Берией. Они говорили о том, что немецкое нападение возможно уже утром. Сталин позвонил в Наркомат обороны и спросил, передана ли директива о приведении войск в повышенную готовность в округа. Жуков ответил утвердительно, но директива еще не была передана.
Как вспоминал бывший нарком Военно-морского флота Кузнецов, около 11 часов вечера ему позвонил Тимошенко. Он сказал: «Есть очень важные сведения. Зайдите ко мне».
Через несколько минут адмирал, вместе с заместителем начальника Главного морского штаба контр-адмиралом А. Алафузовым, вошел в кабинет наркома обороны. Тимошенко прохаживался по ковру и что-то диктовал Жукову, сидящему за письменным столом наркома. Перед генералом лежали несколько исписанных листов, вырванных из блокнота.
Остановившись посредине комнаты, Тимошенко сказал вошедшим: «Считается возможным нападение Германии на нашу страну». Жуков встал и подал адмиралу три листа рукописного текста:
«Военным советам ЛВО, ПрибОВО, ЗапОВО, КОВО, ОдВО. Копия: Народному комиссару Военно-Морского Флота.
1. В течение 22—23.6.41 г. возможно внезапное нападение немцев на фронтах ЛВО, ПрибОВО, ЗапОВО, КОВО, ОдВО. Нападение может начаться с провокационных действий.
2. Задача наших войск – не поддаваться ни на какие провокационные действия, могущие вызвать крупные осложнения. Одновременно войскам Ленинградского, Прибалтийского, Западного, Киевского и Одесского военных округов быть в полной боевой готовности, встретить возможный удар немцев или их союзников.
3. Приказываю:
а) в течение ночи на 22.6.41 г. скрытно занять огневые точки укрепленных районов на государственной границе;
б) перед рассветом 22.6.41 г. рассредоточить по полевым аэродромам всю авиацию, в том числе войсковую, тщательно ее замаскировать;
в) все части привести в боевую готовность. Войска держать рассредоточенно и замаскированно;
г) противовоздушную оборону привести в боевую готовность без дополнительного подъема приписного состава. Подготовить все мероприятия по затемнению городов и объектов;
д) никаких других мероприятий без особого распоряжения не проводить.
21.6.41 г. Тимошенко. Жуков».
Уже сам текст этой директивы свидетельствует, что ни начальник Генерального штаба, ни нарком обороны не ожидали нападения немцев утром 22 июня. Повторим то, что написал Жуков в своих «сочинениях»: «21 июня мне позвонил начальник штаба Киевского военного округа генерал-лейтенант М. А. Пуркаев и доложил, что к пограничникам явился перебежчик – немецкий фельдфебель, утверждающий, что немецкие войска выходят в исходные районы для наступления, которое начнется утром 22 июня ».
О том, что, ссылаясь на звонок Пуркаева, маршал лгал, говорилось выше. В этом подлоге выразилась тщеславная попытка Жукова предстать в глазах современников более умным человеком, чем он являлся на самом деле. Трагикомедия в том, что, опубликовав такое утверждение, Жуков не понял, что он подставился.
И еще как подставился! Если допустить, что Пуркаев действительно звонил в Генштаб в этот день и сообщил, что уже « утром 22. 6. 41 г. возможно нападение», то почему Жуков игнорировал эту информацию?
Иначе как могло произойти, что вместо сообщения конкретного времени о начале наступления немцев утром 22-го числа начальник Генерального штаба указал, что нападение возможно « в течение 22 – 23.6.41 г. »?
Если Жуков не врал, что он знал о точной дате начала агрессии, то даже с мертвого маршала необходимо снять лампасы, погоны и лишить всех наград. Разве генералу не было ясно, что, изменив конкретность времени возможного нападения, с указания «утром» на двусмысленное «в течение 22—23», начальник Генштаба дезинформировал всех командующих округами.
Ведь это совершенно разные вещи. Поскольку предупреждение ожидать нападения уже утром означало, что нужно максимально спешить. Быстро занимать огневые точки, «готовить патроны», на раскачку нет времени. И совершенно другое дело, если вероятность начала войны откладывается до вечера понедельника.
Непонятно и то, почему на момент отправки директивы была не рассредоточена авиация? Но скажем иначе: нарком и начальник Генштаба знали, что авиация сосредоточена на аэродромах. И, опубликовав в своих мемуарах эту директиву, маршал фактически признался, что это он с наркомом виноват в том, что немцы утром 22 июня уничтожили свыше тысячи советских самолетов. За это Жукова и Тимошенко следовало отдать под трибунал.
Впрочем, зачем вообще была нужна такая длинная шифровка, передача которой была закончена только в 00 часов 30 минут 22 июня. Напрашивается естественный вывод: либо Жуков не верил, что наступление противника начнется 22-го утром, либо он умышленно затягивал объявление боевой тревоги. Хотя достаточно было снять трубку телефона, чтобы предупредить командующих войсками.
Нет, конечно, Жуков не был предателем и не стремился подставить под удар немцев советские войска. Но маршал не только не был талантливым полководцем, а не являлся даже умным человеком. На деле он оказался лишь недалеким хвастуном, выдающим действительные события за придуманные им инсинуации.
Все было значительно проще. В рассматриваемое время начальник Генерального штаба не верил, что агрессия начнется утром. Уже то, что в директиве указана «растянутая» дата 22—23-е, свидетельствует, что в подсознании он все-таки держал 25—26 июня. Сроки, о которых утром сообщил перебежчик, перешедший границу в Прибалтийском округе.
Однако вина начальника Генерального штаба не только в том, что он не сумел вычислить точную дату начала немецкого наступления. Бездарность Жукова как «полководца» состояла прежде всего в том, что из многочисленных донесений разведки он не сумел правильно установить направления тактических ударов противника и их силу.
Как показали дальнейшие события, Генштаб неправильно рассредоточил войска прикрытия. В результате они не смогли ликвидировать те бреши, через которые немцы прорвали оборону и стали захватывать оперативные плацдармы. В условиях начавшейся войны планы, разработанные Жуковым и Тимошенко, оказались нереальными.
Безусловно, что неудачное начало войны зависело не от этой наивной и двусмысленной директивы. И хотя историки и военные на протяжении десятилетий представляли ее как причину неудачного начала отражения немецкого наступления, в действительности она абсолютно ничего не значила. Эту директиву вообще можно было не посылать. Дежурные фразы: «скрытно занять огневые точки… войска держать рассредоточенно… противовоздушную оборону привести в боевую готовность » – лишь дань «жаргону» военной терминологии.
Все эти действия были давно осуществлены. Уже «с апреля-мая в некоторых дотах, замаскированных под скирды, сараи, избы, жили гарнизоны. Жили скрытно, ничем не обнаруживая себя». В этой повышенной готовности и состояла задача армий прикрытия границы. Командиры всех уровней прекрасно знали, что они обязаны делать с началом нападения. Более того, Генштаб уже ни-коим образом не мог вмешаться в действия командующих на местах. Уже было поздно бить в колокола.
Передавая директиву, Тимошенко и Жуков просто подсуетились, чтобы не выглядеть бездействующими лицами и быть наверняка уверенными, что армия «не спит» и встретит врага во всеоружии. Да и не «царское это дело» кричать: «Рота, в ружье!» Это обязанность дневального.
Подчеркнем, что при оценке хода Великой Отечественной войны значимость знания точной даты начала нападения в историографии вообще грубо преувеличена. Оборонительные войны начинаются не по приказам из столиц! С таких приказов начинаются захватнические войны. Оборонительные войны начинаются с приграничных застав.
Это от них в столицы поступают сообщения о начале вторжения врага. Задача руководства армии, ее Генерального штаба как раз в том и состояла, чтобы предусмотреть все возможные варианты агрессии и организации достойного отпора вторгшемуся противнику.
Красная Армия была готова к войне. К июню 1941 года она насчитывала в своих рядах уже 5,3 миллиона человек. Этого было вполне достаточно для первых недель войны. Против германских группировок в 3,3 миллиона военнослужащих, сосредоточившихся у советской границы, стояло 4,1 миллиона советских бойцов и командиров. У советских войск было больше чем достаточно сил и средств для того, чтобы остановить врага. Однако, как показал ход войны, Тимошенко и Жуков с этой задачей не справились.
В эту короткую ночь, в эти растворявшиеся в вечности часы последнего мирного времени Сталин не спал. В 23.00 вместе с Молотовым, Ворошиловым и Берией он перешел из кабинета в свою кремлевскую квартиру. Он ждал сообщений из Генерального штаба, но еще более ему нужна была информация из Берлина.
Он хотел иметь сведения о подлинных намерениях германского руководства. Около трех часов ночи по московскому времени в советское посольство в Берлине поступила очередная телеграмма из Москвы. Встретиться с Риббентропом до начала немецкого нападения и вручить ему «обвинительную ноту» Владимир Деканозов так и не смог.
Но теперь такая встреча уже не имела смысла. Уже в половине первого ночи штабы приграничных округов получили директиву наркома обороны. Повторяя ее в приказе, направленном в войска, командующий Прибалтийским военным округом приказывал:
«В течение ночи на 22. 06.41 скрытно занять оборону основной полосы .
В предполье выдвинуть полевые караулы для охраны ДЗОТов, а подразделения, предназначенные для занятия предполья, иметь позади. Боевые патроны и снаряды выдать.
В случае провокационных действий немцев огня не открывать.
При полетах немецких самолетов над нашей территорией не показываться и до тех пор, пока самолеты противника не начнут боевых действий, огня не открывать.
В случае перехода в наступление крупных сил противника разгромить его. Противотанковые мины и малозаметные препятствия ставить немедленно ».
Конечно, в Красной Армии не было законченных идиотов. Это только историки, никогда не служившие в армии и видевшие войну лишь в кино, могут легкомысленно утверждать, что приказ «не поддаваться на провокации» мог деморализовать армию. Абсурдно также утверждать, что немцев якобы «встретила только горстка пограничников».
Внезапности нападения не было. Армия делала то, что ей и положено перед началом наступления противника. И приказ не занимать предполья объяснялся не бестолковостью командиров. Занимать до времени окопы предполья, по которым агрессор должен был нанести мощный артиллерийский удар, являлось бы глупостью. Причиной ненужных жертв.
Впрочем, историков даже можно понять: не до всех доходит элементарная логика. Но когда подобные абсурдные вещи пишут военные сочинители, то это уже откровенная ложь, рассчитанная на простаков. Как и утверждения, что 22 июня командующие со своими штабами, ничего не подозревая, мирно спали или беззаботно веселились.
«Это беспардонная ложь, – пишет Серго Берия. – Все было совершенно иначе. Например, о том, что приказ наркома обороны будет зачитан, известно было за сутки до нападения немцев. Утверждение о том, что поздно, мол, спохватились и директива Генерального штаба до войск не дошла, выдумка чистой воды. Как и положено, последовала команда о вскрытии пакетов, что военные и сделали. Иное дело – удалось ли справиться с поставленной задачей?»
Да, внешне казалось, что перед нападением на границе не подозревали о намерениях немцев. Но эта демонстрация спокойствия являлась умышленной. Поэтому Гудериан впадал заблуждение, когда отмечал в мемуарах: «Перспективы сохранения момента внезапности были настолько велики, что возник вопрос, стоит ли при таких обстоятельствах проводить артиллерийскую подготовку в течение часа, как это предусматривалось приказом.
Только из осторожности, чтобы избежать излишних потерь в результате неожиданных действий русских в момент форсирования реки, я приказал провести артиллерийскую подготовку в течение установленного времени».
Гудериан лукавит, им руководила не осторожность, а немецкая пунктуальность. В эту роковую ночь 22 июня он приехал на командный пункт группы, расположенный в 15 километрах северо-западнее Бреста. В 3 часа 10 минут, когда было еще темно, он поднялся на наблюдательную вышку южнее Богукалы.
В 3 часа 15 минут началась артиллерийская подготовка. Она продолжалась до 4 часов 15 минут, после чего началась переправа через Буг передовых германских частей. Они выползли на противоположный берег только через полтора часа после начала артподготовки.
Нет, война не застала Красную Армию врасплох. Граница дралась. Отчаянно отбивая атаки немцев, теряя бойцов, она даже переходила в контратаки. Баграмян свидетельствовал: «Изумительную стойкость проявили бойцы 98-го пограничного отряда под командованием подполковника Сурженко. 9-я застава этого отряда во главе с лейтенантом Гусевым не раз переходила в контратаки и не отступила от границы…» И так было повсеместно. На некоторых участках войска НКВД держали границу два дня, а порой и больше.
Однако противника невозможно было остановить на первых рубежах у границы. Его невозможно было остановить и на трех линиях укрепрайонов, представлявших собой три эшелона обороны. У этой долго собиравшейся войны была другая логика, чем в Первую мировую войну, и иные возможности. Правда о причинах неудачного начала войны обусловливалась не неожиданностью нападения. Ее как раз не было. Удивительная неспособность Красной Армии обеспечить эффективную оборону являлась следствием иных факторов.