18 июля Геббельс резюмировал для истории: «Общая картина действий на Востоке сводится к тому, что враг как будто бросил в бой свои последние резервы». Но так только казалось. В этот период оба фланга группы «Центр» оказались под угрозой контрударов 22-й, 29-й и 30-й армий с севера, а с юга – 13-й и 21-й армий. Создалась благоприятная обстановка для уничтожения смоленской группировки противника.
Сталин тяжело воспринял падение Смоленска. Он был неудовлетворен действиями военных. К концу второго месяца войны, 19 июля, он заменил С.К. Тимошенко на посту наркома обороны. К такому шагу его вынудили обстоятельства. Он прекрасно осознавал, что этим решением берет на себя всю полноту ответственности за ведение и исход войны. И, как показало дальнейшее развитие событий, это оказался единственно верный и правильный шаг.
Сталин трезво оценивал ход боевой операции под Смоленском. Разговаривая с Тимошенко по прямому проводу 20 июля, он указал: «Вы до сих пор обычно подкидывали на помощь фронту по две, три дивизии, и из этого пока что ничего существенного не получилось.
Не пора ли отказаться от подобной практики и начать создавать кулаки в семь-восемь дивизий с кавалерией на флангах? Избрать направление и заставить противника перестроить свои ряды по воле нашего командования… Я думаю, что пришло время перейти от крохоборства к действиям большими группами».
Шла пятая неделя войны. И задача, которую Сталин ставил перед Тимошенко, состояла в том, чтобы за счет фронта резервных армий создать ударные группы, овладеть Смоленском и отбросить немцев за Оршу. В этот момент план блицкрига уже начал трещать по швам. Не добившись полного разгрома Красной Армии, германское командование было вынуждено начать корректировку своих дальнейших действий.
Историография лукаво умолчала, что истинным победителем жаркого лета 1941 года стал маршал К.Е. Ворошилов. Он первым заставил немцев бежать. Командующим Северо-Западным направлением Сталин назначил Ворошилова одновременно с Тимошенко. И уже через пять дней после вступления в должность, 15 июля, под городом Сольцы, Новгородской области, Климент Ефремович устроил противнику первый советский «котел».
Его войска взяли 56-й танковый корпус Манштейна из группы армий «Север» в такое плотное кольцо, что Гитлер был вынужден организовать «воздушный мост» для снабжения окруженных. Правда, привлеченная для деблокады пехотная дивизия СС «Мертвая голова» все же прорвала окружение. Но, оторвавшись от советских войск только после их 17-й атаки, 56-й танковый корпус Манштейна в панике «летел» обратно на запад, проскочив уже за первые сутки 50 километров.
В ходе наступления Ворошилова в штабе, брошенном Манштейном, была обнаружена совершенно секретная инструкция к «химическим минометам». Сразу переданная в эфир московским радио, информация об этой находке позволила позже Сталину провести операцию по предотвращению попыток применения немцами на Восточном фронте химического оружия. Он предупредил Берлин, что в случае его боевого использования «засыплет» Германию химическими бомбами.
И это еще не все. Удачные действия Ворошилова привели к тому, что 19 июля наступавший на Ленинград фельдмаршал Лееб вынужден был остановиться. Эта остановка означала, что «идти на Москву через Ленинград» стало невозможно.
Стратегическое мышление Сталина, как полководца и опытного государственного деятеля, позволяло ему строить свои расчеты на том, что в зимние месяцы фронт будет проходить под Москвой, Киевом и Ленинградом. Он обдуманно полагал: «Немцам будет трудно предпринять наступательные действия после 1 сентября, когда начнутся сильные дожди, а после 1 октября дороги будут настолько плохи, что им придется перейти к обороне».
Но было и еще одно обстоятельство, которое вынуждало его требовать жесткой обороны. Бездарные действия Генштаба и командующих практически разоружили войска. Армия утратила весь запас военной техники, который удалось создать Сталину накануне войны, для того чтобы обеспечить вооруженное превосходство над немцами.
Если к 19 июля 1941 года люфтваффе потеряли сбитыми 1300 самолетов из 4846, имевшихся на начало войны на Восточном фронте, то Красная Армия только за первые два дня из 10 734 боевых машин утратила 1499 самолетов на земле и 322 – в воздушных боях. За время первых боев Западный фронт потерял 3332 танка. Около 4 тыс. танков были подбиты или брошены взорванными на Юго-Западном фронте.
То, что он собирал годами, было утрачено в несколько недель. Необходимо было найти выход из трудного положения. Д.Ф. Устинов, являвшийся во время войны наркомом вооружения, вспоминал, что в начале июля после одного заседаний ГКО его задержал Сталин. Он был сильно раздражен:
«Наши бойцы геройски дерутся с фашистскими танками, применяя бутылки с горючей смесью и гранаты. Они вынуждены прибегать к таким средствам. Другого оружия ближнего боя у них нет. А могло быть!»
Могло, если бы наши военные в свое время здраво подошли к оценке противотанкового ружья. Тогда они недооценили его возможности и переоценили броневую защиту немецких танков. Но сейчас мы знаем, что броня у большинства из них не превышает сорока миллиметров. Как раз для противотанкового ружья.
Задача создать хорошее противотанковое ружье была поручена конструкторам В.А. Дегтяреву и С.Г. Симонову. Через 22 дня образцы ружей прошли полигонные испытания. 29 августа на заседании ГКО конструкторы представили свои конструкции, и вскоре было налажено их массовое производство.
В середине июля Сталин снова вызвал Устинова. На Ленинградском и Киевском направлениях немцы бомбили военные предприятия. Это срывало производство некоторых видов вооружения. Он поставил перед наркомом задачу строительства завода-дублера по производству 20-мм авиапушек. Место для строительства предприятия выбрали в Поволжье, но расчеты показали, что новому заводу потребуется около полутора тысяч станков.
«Об этом, – пишет Д. Устинов, – я доложил И.В. Сталину в очередной раз. Он выразил удовлетворение темпами стройки и спросил:
– А какой выход со станками предлагаете вы?»
Нарком предложил не давать станкостроительным заводам посторонних заказов, загрузив их по прямому назначению. «Сталин тут же позвонил Микояну. Положив трубку, он заверил:
– Станки вы получите. А сколько вы рассчитываете давать пушек в месяц?
– Две тысячи, товарищ Сталин.
– Сегодня, – сказал Сталин, – я думаю, можно согласиться. Но производство нужно наращивать. Наши потребности по выпуску самолетов растут».
Нарком выполнил задание, и уже в третьем квартале 1941 года новый завод начал выпускать продукцию [59] .
И все-таки положение было угрожающим. Линия фронта уже приближалась и к советской столице. В особняке, где находился кабинет Верховного главнокомандующего, расположенном рядом со зданием штаба 1-го корпуса ПВО, на 21 июля была назначена игра. Офицеры противовоздушной обороны развернули карты на столе в кабинете Сталина. Места не хватило, и часть из них расстелили прямо на полу. Игра длилась полтора часа.
Авторы разработки создали сложную ситуацию. Согласно вводной схеме воздушный противник прорывался к Москве тремя группами, эшелонированными по высоте и времени. Пока специалисты ПВО «воевали», Сталин медленно прохаживался по комнате, наблюдая за обстановкой, складывающейся на схемах. При подведении итогов Сталин ограничился лишь короткими замечаниями, но когда карты свернули, он сказал: «Завтра вы нам покажете отражение ночного налета».
Да, отражать атаку командирам пришлось уже не на картах. По-видимому, Сталин имел информацию о намерениях противника, и его предупреждение подтвердилось уже через несколько часов. В ночь на 22 июля немцы совершили первый авианалет на Москву. В 22 часа 25 минут по городскому радио прозвучало объявление воздушной тревоги. В момент налета генерал-полковник артиллерии Д.А. Журавлев, командовавший в то время корпусом ПВО, находился на командном пункте. Он пишет: «Мимо нашей двери прошли И.В. Сталин и члены правительства. Их сопровождал М.С. Громадин. А.С. Щербаков зашел в наш зал и находился там, пока не прекратился налет».
Первый налет продолжался пять часов. В нем участвовало более двухсот вражеских бомбардировщиков, и некоторые из них прорвались к Москве. Отбой воздушной тревоги объявили только в половине четвертого ночи. В особняке, находившемся рядом с командным пунктом, Громадин и Журавлев доложили о результатах. По предварительным данным, противник потерял 20 бомбардировщиков.
«Ну что же, хорошо, – заключил Сталин после доклада. – Двадцать самолетов – это десять процентов от числа участвовавших в налете. Для ночного времени – нормально… Мне сейчас звонил Тимошенко. Сказал, что наблюдал за самолетами, идущими от Москвы. Некоторые из них горят и падают за линией фронта».
Ворошилов крепко потрепал Манштейна. Возрастающее сопротивление советского фронта ощутили и другие германские военачальники. Встревоженный неудачами Лееба, 21 июля, в день, предшествовавший налету на советскую столицу, Гитлер вылетел на северный участок фронта. Он объяснил фельдмаршалу, что о помощи ему думать не приходится: «Группа армий «Центр» застряла еще на многие дни, а ее 2-я и 3-я танковые группы нужны, чтобы закрыть внешний фронт перед частями противника». Командующий 3-й танковой группой Готт тоже заявил, что без пополнения техникой он «может вести операции только с ограниченной целью». Оба попросили передышки до 15—20 августа. Все эти профессиональные дебаты в германских штабах стали прелюдией к кратковременной паузе.Серьезные проблемы были и у советского Верховного главнокомандующего. Когда армия терпит поражение – генералов смещают. Сталин не боялся «менять коней на переправе». Командующего Северо-Западным фронтом Ф.И. Кузнецова он снял уже в начале июля, заменив генерал-майором П.П. Собенниковым, но в августе отстранил с поста и его.
Некоторые меры были суровыми. Сдача в первые дни войны Минска и развал других фронтов бумерангом ударили по положению всей Красной Армии, тяжелой горечью отозвались в стране. Командующий Западным фронтом Павлов был арестован уже на следующий день после выступления Сталина по радио.
Антисталинисты ядовито утверждают, что Сталин якобы искал «козлов отпущения», но это был не тот случай. Точнее, все было совершенно не так. Он не собирался «оправдываться» перед будущими историками – «не царское это дело». Но естественно, что в сложившейся обстановке его не могли не волновать причины трагического оборота начала войны. Он приказал наркому Тимошенко: «Разобраться…»
Но даже сегодня мало кто знает, что инициатива по обвинению в общих неудачах командования Западного фронта исходила непосредственно от начальника Генштаба. Перепрыгнув через голову наркома, Жуков лично подписал санкцию на арест и предание суду Павлова. Более того, он потребовал ареста командующего 4-й армией фронта генерал-майора А. Коробкова. На спецсообщении особого отдела Наркомата обороны с предложением об аресте Павлова Жуков написал резкую резолюцию: «Тов. Маленкову – Коробкова нужно арестовать и судить как труса и предателя» [60] .
Что же заставило начальника Генерального штаба поспешить с такими выводами? Конечно, Жуков суетился не случайно. Он стремился отвести ответственность за поражение армии в первые дни войны от себя. Собственную вину за неудачи генерал «топил в крови» своих подчиненных, по существу подставляя их под расстрельный приговор. Всех арестованных ждал трибунал.
Однако этот предусмотрительный маневр Жукова не снимает персональной ответственности с самих арестованных. Приговор был объявлен 28 июля. В нем говорилось, что бывший командующий Западным фронтом Д.Г. Павлов, начальник штаба В.Е. Климовских, командующий 4-й армией Коробков были арестованы и преданы суду Военного трибунала «за проявление трусости, бездействие власти, нераспорядительность». В приговоре отмечалось, что они «допустили развал управления войсками, сдачу оружия и складов противнику, самовольное оставление боевых позиций частями Западного фронта и дали этим возможность прорвать фронт».
В нем указывалось, что начальник связи А.Т. Григорьев, «имея возможность к установлению бесперебойной связи штаба фронта с действующими частями и соединениями, проявил паникерство и преступное бездействие, не использовал радиосвязь, в результате чего с первых дней военных действий было нарушено управление войсками».
Возможно, у Павлова не было продуманного плана развала обороны. Но как бы ни оценивать его действия, по меньшей мере они выглядят странно. Они оказались не адекватны обстановке, и он сам подготовил свой приговор.
Получив 18 июня 1941 года повторение приказа Генштаба «привести в боевую готовность первые эшелоны войск прикрытия границы», командующий округом его не выполнил. На заседании военного трибунала Павлов признался Ульриху: « Я своевременно знал, что немецкие войска подтягивались к нашей границе, и, согласно донесений нашей разведки, предполагал о возможности наступления немецких войск… »
Исследуя обвинение, Ульрих задал вопрос начальнику связи Григорьеву: «На лд 79, том 4, вы дали такие показания: «Даже днем 18 июня довольствующие отделы штаба не были ориентированы, что война близка… И после телеграммы начальника Генштаба от 18 июня войска не были приведены в боевую готовность .
Григорьев : Все это верно.
Ульрих обратился к командующему 4-й армией Коробкову: «Подсудимый Павлов на предварительном следствии дал о вас такие показания: «Предательской деятельностью считаю действия начальника штаба Сандалова и командующего 4-й армией Коробкова. На их участке совершила прорыв и дошла до Рогачева основная мехгруппа противника и в таких быстрых темпах только потому, что командование не выполнило моих приказов о заблаговременном выводе частей из Бреста» (лд 62, том 1).
Коробков: Приказ о выводе частей из Бреста никем не отдавался. Я лично такого приказа не видел.
Павлов : В июне месяце по моему приказу был направлен командир 28-го стрелкового корпуса Попов с заданием к 15 июня все войска эвакуировать из Бреста в лагеря.
Коробков : Я об этом не знал» [61] .
Эти признания поражают примитивностью оправданий. Однако как бы ни оценивать убожество их почти «детской» логики, совершенно очевидно, что командиры высокого ранга не выполнили своих должностных обязанностей. Накануне войны командование округа проявило преступную бездеятельность, обернувшуюся трагедией не только для подчиненных им войск, но и для всей страны.
Обладая властными полномочиями и достаточными силами для того, чтобы остановить агрессора, они пропустили танки Гудериана, позволив окружить и разгромить советские войска под Минском, открыв немцам прямой путь на Москву. Поэтому никакие «адвокаты» не могут оспорить справедливости последовавшего наказания. Все осужденные были расстреляны на основании сурового, но справедливого решения.
Историческая несправедливость в другом. На скамье подсудимых рядом с генералом Павловым должен был сидеть и генерал Жуков. И последний это прекрасно знал. Именно поэтому в своих «сочинениях» он коварно ушел от справедливых вопросов. Объяснив свое смещение с должности начальника Генерального штаба тем, что он якобы предложил Сталину 29 июня отвести войска Юго-Западного фронта и оставить Киев.
Жуков не только бросил тень на Верховного главнокомандующего, субъективно и бездоказательно поставив под сомнение «ошибочность» киевской обороны. Прежде всего он отвлек внимание от себя. Он знал, что делает. Этим хитрым ходом маршал-сочинитель ловко, как гончих, пустил всю свору официальных историков по ложному следу. Похоже, что многие так и не вернулись с этой охоты…
В действительности все обстояло иначе. Приговор Павлову и его подельникам был вынесен 28 июля. На следующий день ГКО рассмотрел решение о его утверждении. При обсуждении приговора всплыл вопрос и об ответственности за трагические события первого периода войны начальника Генерального штаба Жукова. Этот вопрос не мог не возникнуть. Однако Сталин понимал, что такое осуждение уже ничего не даст для пользы дела.
Поэтому он «наказал» Жукова своеобразно. На заседании ГКО 29 июля 1941 года он сместил провинившегося генерала с поста начальника Генштаба. Он предложил ему «искупить вину» на фронте, в боевой обстановке, и назначил его командующим Резервным фронтом, поставив задачу разгромить немцев на Центральном направлении.
Именно в силу этих обстоятельств Сталин позже долго тянул с присвоением Жукову звания Маршала, и своеобразным объявлением реабилитации за ошибку для военачальника стало то, что Верховный главнокомандующий поручил ему брать Берлин. Однако Жуков оказался неблагодарным человеком. Скрыв свои грехи, он позже переложил свою вину на главу государства. На человека, по существу помиловавшего его. Но давно известно, что больше всего не любит своего господина камердинер, особенно проштрафившийся.
В связи со сказанным примечательно, что, несмотря на болезнь Шапошникова, Жуков был смещен с поста немедленно. Но только через две недели появился приказ о назначении нового начальника Генштаба. Приказ № 0270 от 10 августа 1941 года гласил:
«Постановлением Государственного Комитета Обороны от 29 июля 1941 года за № ГКО-325с:
Заместитель Народного комиссара обороны генерал армии тов. Жуков Г.К., в связи с назначением его командующим резервными армиями, освобождается от должности начальника Генерального штаба Красной Армии.
Заместитель Народного комиссара обороны Маршал Советского Союза тов. Шапошников Б.М. назначается начальником Генерального штаба Красной Армии. Народный комиссар обороны СССР И. Сталин» [62] .
Сталин обоснованно освободил Жукова от непосильной для него должности. Конечно, генерал был самобытной, предприимчивой фигурой, обладавшей целеустремленностью и способностью подчинять других. Он являлся своеобразным типом человека, описанного в литературе в образах купцов и предпринимателей. Людей с активной деловитостью, но бесцеремонных и жестоких в отношении подчиненных и конкурентов.
Беда Жукова заключалась в том, что ему не хватало элементарного образования, а в силу этого – творческого кругозора. И уж тем более он просто не в силах был постичь высшую математику стратегии войны. Недостаток образования и знаний он компенсировал внутренней агрессивностью, подминая под себя окружавших его подчиненных.