Командующий Южным фронтом, не колеблясь, обнадежил Сталина в успехе. «Ваши указания, – заверил Кирпонос, – будут приняты к незамедлительному выполнению. Мы приняли все меры, чтобы отстоять Киев. Есть просьба помочь с пополнением и вооружением. По приказу главкома с утра 6 августа организуем удар из района Корсуни в направлении Умани для помощи частям окруженных армий. Хотелось бы знать ваше мнение по этому вопросу».
Сталин поддержал предложение: «Мы согласны. Ставка не только не возражает, но всячески приветствует всякие наступательные действия для помощи окруженным товарищам. Но не забывайте о рубеже обороны. Надо всегда рассчитывать не только на хорошее, но и на плохое. Это единственное средство не попасть впросак.
Что касается помощи, она будет, но было бы неразумно думать, что вам все подадут в готовом виде со стороны. Учитесь сами снабжать и пополнять себя. Создайте при армиях запасные части, приспособьте некоторые заводы к производству винтовок и пулеметов. Пошевелитесь как следует – и вы увидите, что многое можно сделать для фронта на самой Украине. Так поступает Ленинград, используя свои машиностроительные заводы, базы, и он многое успевает сделать.
Украина могла бы поступить так же. Ленинград наладил производство эрэсов к реактивным минометам. Это очень эффективное оружие, которое буквально крушит врага. Почему бы вам не заняться этим делом?» [65]
Повторим, что Сталин руководствовался не только военно-стратегической целесообразностью. Сдача Киева грозила потерей крупнейшего промышленного региона страны и создавала невероятные трудности для последующей эффективной работы оборонной промышленности. Он осмысленно рассчитывал, что защищать город, окруженный кольцом укрепрайонов, можно эффективнее, чем «заслонившись» только кажущейся непреодолимой преградой Днепра.
Между тем немцы продолжали владеть инициативой. 7 августа они заняли Коростень, а на следующий день 1-я германская танковая группа закончила операцию под Уманью. В результате операции в германский плен попало свыше 100 тысяч человек.
Перед Сталиным снова во весь рост встал вопрос: как остановить эту непрекращавшуюся цепь поражений? С 8 августа 1941 года и до конца войны он стал сам руководить вооруженными силами. Конечно, он не сразу пошел на такую меру. Он тщательно обдумывал положение и отдавал себе отчет, что все дальнейшее развитие событий будет зависеть от принятого им решения. Но иного выхода, кроме как взять руководство всем ходом войны в свои руки, у него просто не было.
Дух отступления еще витал в воздухе, и ситуация тревожила Сталина. В этот же день, 8 августа, в разговоре с командующим Юго-Западным фронтом Кирпоносом он спросил: «До нас дошли сведения, что фронт решил с легким сердцем сдать Киев врагу якобы ввиду недостатка частей, способных отстоять Киев. Верно ли это?»
Кирпонос отверг такие обвинения. Сталин настаивал: «Можно ли уверенно сказать, что вы приняли все меры для безусловного восстановления положения южной полосы УРа? Комитет обороны и Ставка очень просят вас принять все возможные и невозможные меры для защиты Киева. Недели через две будет легче, так как у нас будет возможность помочь вам свежими силами, а в течение двух недель вам нужно во что бы то ни стало отстоять Киев ».
Командующий снова заверил Сталина, что «Киев врагу не сдаст». В тот же день, 8 августа, на Западном фронте советские войска ударили в центр группы фон Бока. Однако контрудар выигрышного перелома не принес. Накануне, 10 августа, когда на Киевском направлении остатки 6-й армии перешли к обороне, начальником Генерального штаба Сталин назначил маршала Б.М. Шапошникова. Во главе штабного аппарата Сталин поставил наиболее грамотного военачальника, имевшего высшее военное образование.
Он с большим уважением относился к маршалу. Это выражалось даже в том, что Борис Михайлович был в числе немногих, кого он называл не по фамилии, с прибавлением «советского звания» товарищ, а по имени и отчеству. И хотя в 1942 году Шапошникова сменил на посту руководителя Генштаба более молодой и перспективный Василевский, он не разочаровался в маршале.
Сталин не обольщал себя надеждой, что перелом в ходе войны может произойти сам собой. Он отдавал себе осознанный отчет, что паника, возникавшая в терпящей постоянные поражения армии, может превратить ее в неуправляемую толпу дезертиров. Паническое бегство уже имело место. Он не мог допустить такого развития событий.
12 августа Верховный отдал приказ: «В целях решительной борьбы с паникерами, трусами, пораженцами из начсостава, самовольно оставляющими позиции без приказа высшего командования, – приказываю: «Разрешить Военным советам действующих армий предавать суду военного трибунала лиц среднего и старшего начсостава до командира батальона включительно, виновных в упомянутых выше преступлениях».
Обратим внимание, речь не шла о рядовых солдатах, претензии относились к «начсоставу». Вскоре в эти трудные, полные решающего смысла для существования страны дни появился знаменитый Приказ Ставки Верховного главнокомандования № 270 от 16 августа 1941 года «Об ответственности военнослужащих за сдачу в плен и оставление оружия врагу».
В этом всколыхнувшем армию историческом приказе сказано: «В нашей освободительной войне с немецко-фашистскими захватчиками части Красной Армии, громадное их большинство, их командиры и комиссары ведут себя безупречно, мужественно, а порой прямо героически… Но мы не можем скрыть и того, что за последнее время имели место несколько позорных фактов сдачи в плен» [66] . В числе проявивших «позорные факты сдачи в плен» назывались генерал-лейтенанты Качалов, Понеделин, генерал-майор Кириллов.
Это была вынужденная, но, безусловно, необходимая мера: она отражала горькую правду войны. В приказе говорилось: «Можно ли терпеть в рядах Красной Армии трусов, дезертирующих к врагу и сдающихся ему в плен, или таких малодушных начальников, которые при первой же заминке на фронте срывают с себя знаки различия и дезертируют в тыл?..
Можно ли считать командирами батальонов или полков таких командиров, которые прячутся в щелях во время боя, не видят поля боя, не наблюдают хода боя на поле…?»
Приказ сурово, но обоснованно требовал: «Командиров и политработников, во время боя срывающих с себя знаки различия и дезертирующих в тыл или сдающихся в плен врагу, считать злостными дезертирами, семьи которых подлежат аресту как семьи нарушивших присягу и предавших свою Родину дезертиров… командиров батальонов и полков, прячущихся в щелях во время боя и боящихся руководить ходом боя на поле сражения… переводить в рядовые, а при необходимости расстреливать их на месте, выдвигая на их место смелых и мужественных людей…»
То есть речь шла о тех самых «Серпилиных», которых позже вдохновенно воспел хрущевский клеврет писатель Константин Симонов. О командирах-предателях вроде Власова и Лукина, оставшихся «живыми», изменив «мертвым». Видимо, у картавого писателя было свое «подлинное лицо», позволившее ему не понять высокого смысла русского патриотизма.
Но в то, описываемое нами время немецкая кампания тоже изменила свои акценты. Вермахт не стал штурмовать Ленинград. Для этого у Гитлера уже не хватало сил, и свое основное внимание он сосредоточил на южном фланге театра боевых действий. В свете вскрывшихся уже после войны фактов очевидно, что решение Сталина не сдавать Киев было единственно верным в сложившейся ситуации. Трезвый прагматик и прирожденный стратег, Сталин учитывал ситуацию в полном объеме военных, экономических и политических аспектов. Он видел и то, что до сокрушения Киева Гитлер не решится на продолжение наступления по овладению Москвой.
Однако Сталин и Шапошников учитывали «вероятность продвижения немцев в сторону Чернигова, Конотопа, Прилук». Это давало противнику возможность обхода советской киевской группировки с восточного берега Днепра и окружение 13-й и 21-й армий. В предвидении такого нежелательного казуса и для его предупреждения был создан Брянский фронт, во главе которого Верховный поставил генерал-лейтенанта А. Еременко.
Примечательно, что приказ о формировании группы армий в Брянске был подписан Сталиным и Шапошниковым в директиве Ставки «О формировании и задачах резерва Главного командования» еще 25 июня. Вечером 14 августа Еременко прибыл в Ставку для получения указаний по новой должности лично от Верховного главнокомандующего. Василевский пишет, что «Еременко держался с большим достоинством, очень находчиво отвечал на все вопросы. Да, сказал он, враг, безусловно, очень силен и сильнее, чем мы ожидали, но бить его, конечно, можно, а порою и не так сложно. Надо лишь уметь это делать».
В состав фронта, передаваемого в подчинение командующему, вошли 13-я армия генерал-майора Петрова, имевшая восемь стрелковых и одну кавалерийскую дивизию, и 50-я армия генерал-майора Голубева. В последнюю входили 8 стрелковых, 1 танковая и две кавалерийских дивизии, а также две бригады воздушно-десантного корпуса. Кроме того, в резерв фронта передавались 3 стрелковые и 1 кавалерийская дивизии.
В состав фронта, передаваемого в подчинение командующему, вошли 13-я армия генерал-майора Петрова, имевшая восемь стрелковых и одну кавалерийскую дивизию, и 50-я армия генерал-майора Голубева. В последнюю входили 8 стрелковых, 1 танковая и две кавалерийских дивизии, а также две бригады воздушно-десантного корпуса. Кроме того, в резерв фронта передавались 3 стрелковые и 1 кавалерийская дивизии.
Характеризуя обстановку, Сталин подчеркнул, что «основная и обязательная задача войск Брянского фронта состоит в том, чтобы не только прикрыть Брянское направление, но во что бы то ни стало своевременно разбить главные силы 2-й танковой группы Гудериана».
Выслушав Сталина, Еременко очень уверенно заявил, что «в ближайшие дни, безусловно», разгромит Гудериана. Эта уверенность понравилась Верховному. «Вот тот человек, который нам нужен в этих сложных условиях», – бросил он вслед выходившему из кабинета Еременко».
Резервный фронт под командованием Жукова начал наступление 17 августа. Однако ни Тимошенко, ни Жуков не смогли обеспечить разгром германской группировки на Центральном направлении. Правда, и немцы, предпринявшие очередное наступление с 8 по 21 августа, тоже не добились результата на этом участке фронта. Зато они развили успех на другом фланге. 17 августа немецкие войска заняли Николаев, и 1-я танковая группа Клейста начала действия с целью уничтожения советских частей в излучине Днепра. 19 августа противник занял Гомель, находившийся на стыке групп армий «Юг» и «Центр».
В этот же день, когда на юге решалась судьба Киева, Сталин пригласил наркома Шахурина, главкома ВВС Жигарева, его заместителя Петрова, конструкторов Ильюшина и Яковлева. Сталин, вспоминает А. Яковлев, «встретил нас посреди комнаты и, прежде чем объяснить, зачем вызвал, обратился к Ильюшину:
– На ваших самолетах хорошо воюют. Известно ли вам об этом? Военные особенно хвалят штурмовик Ил-2. Какую вам дали премию за Ил-2 (речь шла о первых Сталинских премиях, которые присуждались с марта 1941 года)?
Ильюшин ответил, что получил премию второй степени и очень благодарен правительству за это.
– Чего же благодарны? – удивился Сталин. – За эту машину вы заслуживаете премии первой степени. – Обращаясь к наркому, он сказал: «Нужно дать Ильюшину премию первой степени».
Сталин ценил талантливых людей и всячески стремился поощрить их, но превосходная оценка им «илов» служила для Ильюшина большей наградой, чем премия.
Конечно, Сталин вызвал работников не для чествования. Речь шла о срочной эвакуации заводов из европейской части страны и скорейшем восстановлении производства боевых самолетов на востоке. Уже в конце встречи, когда собеседники «выразили недоумение, почему наши войска отступают», он пояснил:
– Не везде удается организованное сопротивление, а это приводит к разрушению всей системы обороны на данном участке фронта…» [67]
То было трезвое и предельно верное объяснение причин неудач. Неумелые действия командиров, слабость и нестойкость отдельных частей разваливали фронт по принципу домино, когда за упавшей одной «костью» рушилась вся цепь.
В эти невероятно сложные, почти трагические дни он поддержал еще одного талантливого конструктора. В августе 41-го коллектив, руководимый Болховитиновым, представил в ГКО заявку на истребитель с реактивным двигателем. По сути, это был эскизный проект, и велись работы над двигателем. Приняв Шахурина и Болховитинова, Сталин задал последнему лишь один вопрос:
– Вы верите в это дело?
– Верю, товарищ Сталин, – ответил конструктор.
– Тогда делайте, но срок на создание опытного образца один месяц. Да, – повторил он, – один месяц – сейчас война.
Как ни короток был назначенный срок, но через месяц и десять дней новый самолет появился на свет.
Между тем каждый день приносил все новые тревоги. Немцы продолжали наступление. 20 августа они прорвались в район Унечи, и 45-й стрелковый корпус 13-й армии оказался в окружении, а сама 13-я армия отошла к реке Судость. 21-го числа 11-я армия противника форсировала Южный Буг, и начались бои в районе Днепропетровска.
При обсуждении сложившейся обстановки Сталин согласился на предложение Шапошникова и Василевского об отводе войск из Киевского укрепрайона. Он исходил из реальных условий. Но обязал: «Для ликвидации разрыва между Центральным и Брянским фронтами отвести 21-ю армию Центрального и 13-ю армию Брянского фронтов. Причем стык фронтов обеспечить мощными резервами. Думайте не об отступлении, а о том, как спасти положение!»
Однако, когда 22 августа командующий Юго-Западным фронтом приказал 38-й армии «очистить Черкасский плацдарм» и отойти за Днепр, отход происходил неорганизованно. И на следующий день севернее Киева, в районе Окуниново, немцы захватили автодорожный мост через Днепр. То был роковой просчет со стороны оборонявшихся. Правда, немцы не сразу разглядели появившиеся в связи с этим возможности. Наоборот, в этот же день, 23 августа, Гудериан вылетел в ставку Гитлера, чтобы протестовать против отмены операционного направления 2-й танковой группы с восточного на южное. Но Гитлер убедил его в возможности наступления на Стародуб.
Документом, утвердившим приоритеты, стал меморандум Гитлера от 23 августа. В нем решительно указывалось на необходимость «уничтожения людских ресурсов русских вооруженных сил» и «захвата или, по крайней мере, уничтожения экономической базы, необходимой для воссоздания русских вооруженных сил…». Гитлер подчеркивал, что наряду с «важностью захвата или разрушения важнейших сырьевых баз (железо, уголь, нефть) для Германии решающее значение имеет скорейшая ликвидация русских военно-воздушных сил на побережье Черного моря, прежде всего в районе Одессы и в Крыму…».
Он опасался налетов советской авиации на нефтяные промыслы Румынии и стремился быстрее выйти в нефтяные районы СССР. Но не только для того, чтобы лишить Сталина нефти, «а прежде всего, чтобы дать Ирану надежду на получение в ближайшее время практической помощи от немцев…».
И все-таки главная составляющая замысла заключалась в ином. Гитлер пояснял, что «после уничтожения русских войск, как и прежде угрожающих правому флангу группы армий «Центр», наступление на Москву провести будет не труднее, а легче . Дело в том, что русские либо снимут часть своих сил с Центрального фронта, чтобы закрыть ими возникшую на юге брешь, либо тотчас подтянут из тыла вновь сформированные соединения».
Ключом к этим планам Гитлера был Киев. Но Сталин предвидел такой оборот событий. Он превосходно понимал стратегическую роль столицы Украины в ходе войны. Вызывает удивление, что значимости обороны Киева не поняли не только многие историки, но в первую очередь военные.
Это в ретроспективной оценке верхоглядов, при знании свершившегося хода событий, все кажется просто и понятно. Но тогда враг уже был на подходе к советской столице, ситуация была далеко не однозначной. Впрочем, ее нельзя считать однозначной и с позиции сегодняшних знаний.
Несмотря на крупный оперативный успех немцев под Уманью, Юго-Западный фронт продолжал сохранять целостность. Положение ухудшилось, когда по приказу командования ЮЗФ 5-я армия покинула Коростеньский укрепрайон. В результате бассейн Припяти перестал оказывать влияние на дальнейший ход сражения, а фланги немецких групп «Центр» и «Юг» сомкнулись.
Когда 24 августа 6-я немецкая армия группы «Юг» возобновила наступление, а 11-я танковая дивизия Гудериана, форсировав Днепр, продвинулась к Десне, все могло пойти по другим рельсам. Рассмотрев создавшуюся ситуацию, Шапошников и Василевский предложили объединить оба фронта, передав общее управление генерал-лейтенанту Еременко.
Согласовывая этот вопрос с командующим Брянским фронтом, 24 августа Сталин спросил: «Мы можем послать вам на днях – завтра, в крайнем случае послезавтра – две танковые бригады с некоторым количеством КВ. В них два-три танковых батальона – очень ли они нужны вам? Если вы обещаете разбить Гудериана, то мы можем послать еще несколько полков авиации и несколько батарей РС».
Еременко поблагодарил Сталин за помощь и заверил: «А насчет подлеца Гудериана, безусловно, постараемся разбить, задачу, поставленную Вами, выполнить, то есть разбить». Для укрепления фронта из резерва Верховного главнокомандующего были выделены танки, артиллерия, авиация, вооружение и даже части дальней бомбардировочной авиации.
Взяв на свои плечи руководство армией, Сталин учитывал все. Да, он рассчитывал на успех под Киевом, но он не обольщал себя надеждами и, как всегда, готовился предупредить события. Верховный главнокомандующий заранее просчитывал все ходы. Летом он побывал на фортификационных сооружениях, подготавливаемых для обороны Москвы.
Руководитель охраны вождя А. Рыбин свидетельствует: «В августе 1941 года Сталин с Булганиным ездили ночью в район Малоярославца для осмотра боевых позиций. Черным восьмицилиндровым «Фордом» управлял шофер Кривченков, сотрудниками для поручений были: генерал Румянцев – старый чекист, участвующий еще в подавлении левых эсеров и освобождении Дзержинского, Хрусталев и Туков (работники охраны Сталина. – К. Р. ).