Руководитель охраны вождя А. Рыбин свидетельствует: «В августе 1941 года Сталин с Булганиным ездили ночью в район Малоярославца для осмотра боевых позиций. Черным восьмицилиндровым «Фордом» управлял шофер Кривченков, сотрудниками для поручений были: генерал Румянцев – старый чекист, участвующий еще в подавлении левых эсеров и освобождении Дзержинского, Хрусталев и Туков (работники охраны Сталина. – К. Р. ).
Через несколько дней он отправился на осмотр Можайской оборонительной линии. Под Звенигородом остановились на окраине деревни. Вездесущие мальчишки тут же узнали гостей и забегали с криком: «Ура! К нам товарищ Сталин и Ворошилов приехали!»
Поездка Сталина не была проявлением любопытства. Он хотел воочию оценить ту инженерную подготовку, с которой солдатам придется встречать противника на подступах к столице. Но обратим внимание на, казалось бы, малозначимую деталь. Участие в этой рекогносцировке принял Булганин. И именно он станет представителем Ставки в Военном совете Западного фронта в дни обороны Москвы.
Война входила в новую полосу, и тревожная обстановка в это время сложилась не только под Киевом, но и у Ленинграда. Планируя основной удар на южном фланге, германский Генеральный штаб не забывал про Север. Гальдер требовал от Лееба активных действий, и, сосредоточившись в районе Чудова, немецкие части 4-й танковой группы возобновили наступление на Ленинград. Это было осмысленным действием, направленным на то, чтобы отвлечь внимание советского командования от южного направления; 25 августа немцы захватили Любань.
О том, что Сталина тревожила судьба города на Неве, говорит уже состав комиссии Государственного Комитета Обороны, которую 26 августа 1941 года он направил в Ленинград. В нее вошли В. Молотов, Г. Маленков, заместитель Председателя Совнаркома А. Косыгин, нарком ВМС Н. Кузнецов, командующий ВВС П. Жигарев и начальник артиллерии Н. Воронов.
Генерал-майор Попов, назначенный командующим Ленинградским фронтом 23 августа, был напуган наступлением противника и сразу же запросил санкции Ставки на отвод войск. В ответ 28-го числа Сталин и Шапошников послали Попову шифрограмму:
«Ваши сегодняшние представления напоминают шантаж. Вас запугивают командующие армиями, а Вы, в свою очередь, решили, видимо, запугать Ставку всяческими ужасами насчет прорывов, обострения положения и прочее. Конечно, если Вы ничего не будете делать для того, чтобы требовать от своих подчиненных, а будете только статистом, передающим жалобы армий, Вам придется тогда через несколько дней сдать Ленинград…
Ставка разрешает Вам отвести части с линии Выборга, но Ставка вместе с тем приказывает Вам, чтобы части ни в коем случае не покидали подготовленного рубежа по линии Маннергейма. Ставка запрещает Вам оголять Лужскую губу и отдавать ее противнику. Если даже придется 8-й армии чуточку отступить, то она все же во что бы то ни стало должна прикрыть Лужскую губу вместе с полуостровом.
Ставка требует от Вас, чтобы Вы, наконец, перестали быть статистом и специалистом по отступлению и вошли в подобающую Вам роль командующего, поднимающего дух войск».
В этой телеграмме проступает вся осмысленная боль за защищавшийся город, за неуверенность командования и стремление воодушевить генерала. Между тем противник продолжал нажим и 28 августа захватил Тосно. На следующий день Сталин возмущенно телеграфировал в Ленинград секретарю горкома партии Кузнецову для Молотова и Маленкова:
«Только что сообщили, что Тосно взято противником. Если так будет продолжаться, боюсь, что Ленинград будет сдан идиотски глупо, а все ленинградские дивизии рискуют попасть в плен. Что делают Попов и Ворошилов? (Ворошилов до 27 августа был Главнокомандующим Северо-Западным направлением. – К. Р. )
Они даже не сообщают о мерах, какие они думают предпринимать против такой опасности. Они заняты исканием новых рубежей отступления, в этом они видят свою задачу. Откуда у них такая бездна пассивности и чисто деревенской покорности судьбе? Что за люди – ничего не пойму.
В Ленинграде имеется много танков КВ, много авиации, эрэсы. Почему эти важные технические средства не действуют на участке Любань – Тосно?
Что может сделать против немецких танков какой-то пехотный полк, выставленный командованием против немцев без технических средств? Почему богатая ленинградская техника не используется на этом решающем участке?
Не кажется ли тебе (обращается Сталин к Молотову. – К. Р. ), что кто-то нарочно открывает немцам дорогу на этом решающем участке? Что за человек Попов? Чем, собственно, занят Ворошилов и в чем выражается его помощь Ленинграду? Я пишу об этом, так как очень встревожен непонятным для меня бездействием ленинградского командования. Я думаю, что 29-го ты должен вылететь в Москву. Прошу не задерживаться. Сталин» [68] .
В тот же день, 29 августа, Молотов, Маленков, Косыгин и Жданов телеграфировали Сталину: «Сообщаем, что нами принято решение о немедленном переселении из пригородов Ленинграда немецкого и финского населения в количестве 96 000 человек. Предлагаем выселение произвести в Казахстан – 15 000 человек, в Красноярский край – 24 000 человек, в Новосибирскую область – 24 000, Алтайский край – 12 000 человек и Омскую область – 21 000 человек. Организацию переселения возложить на НКВД».
Вопрос о выселении лиц, способных оказывать помощь оккупантам, встал в эти дни и в других регионах. За день до этого Президиум Верховного Совета СССР принял решение о ликвидации Автономной республики немцев Поволжья и депортации немецкого населения в Казахстан и Алтайский край.
Одновременно 29 августа Комиссия ГКО сообщила Сталину о решении ввести в Ленинграде строгое нормирование продовольственных продуктов и об эвакуации из города к 8 сентября 250 тысяч женщин и детей. Однако довести до конца это решение не удалось: вскоре немецкие части перерезали железные дороги, и 8 сентября Вермахт завершил окружение города. Начались дни блокады.
Конечно, ситуация на всех фронтах продолжала оставаться сложной, и разрядить ее должна была крупная операция. Еще накануне этих событий Сталин направил директиву Жукову. Во втором ее пункте требовалось:
«Войскам Резервного фронта, продолжая укреплять главными силами оборонительную полосу на рубеже Осташков – Селижарово – Оленино – река Днепр (западнее Вязьмы) – Спас-Демьянск – Киров, 30 августа левофланговыми 24-й и 43-й армиями перейти в наступление с задачами: разгромить ельнинскую группировку противника, овладеть Ельней и, нанося в дальнейшем удары в направлении Починок и Рославль, к 8 сентября 1941 года выйти на фронт Долгие Нивы – Хиславичи – Петровичи».
Однако замысел Сталина провести операцию под Ельней был лишь фрагментом общего наступления советских войск на центральном участке фронта. Одновременно с началом боевых действий Резервного фронта на его левом крыле в наступление должен был перейти Брянский фронт. В ту же ночь на 30 августа в адрес командующего Еременко Ставкой была отправлена директива, которая обязывала войска Брянского фронта перейти в наступление и, уничтожив группу Гудериана, выйти к 15 сентября на линию Петровичи – Климовичи – Новозыбков.
Но и это было не все. С севера в направлении на Смоленск 1 сентября переходили в наступление части 30-й, 19-й, 16-й, 20-й армий Западного фронта Тимошенко. Успех этой большой операции позволил бы существенно изменить стратегическую обстановку на всем театре войны.
Но хотя в начале операции командующие фронтами докладывали о ее успешном развитии, Сталин был неудовлетворен ходом боевых действий. Так, получивший перед началом операции пополнение Брянский фронт генерал-лейтенанта Еременко начал наступление при поддержке авиации, которой руководил заместитель командующего ВВС РККА генерал-майор Петров. Однако наступление Брянского фронта было вялым.
Сталина не устраивал такой оборот событий. И поздно вечером 2 сентября он позвонил в Оперативное управление Генштаба и продиктовал Василевскому указание Еременко: «Ставка все же недовольна вашей деятельностью. Несмотря на работу авиации и наземных частей, Почеп и Стародуб остаются в руках противника.
Это значит, что вы противника чуть пощипали, но с места сдвинуть не сумели. Ставка требует, чтобы наземные войска действовали во взаимодействии с авиацией, вышибли противника из района Стародуб—Почеп и разгромили по-настоящему… Гудериан и вся его группа должны быть разбиты вдребезги. Пока это не сделано, все ваши заверения об успехах не имеют никакой цены. Ждем ваших сообщений о разгроме Гудериана».
Но самоуверенные заверения командующего: «разбить подлеца Гудериана» оказались несостоятельными. Войска Брянского фронта не только не смогли разгромить противника, но даже не остановили его. Сталин не дождался сообщения о поражении вездесущего Гудериана – ему доложили о ранении Еременко в ногу и эвакуации в госпиталь. Поэтому генералу придется довольно долго ждать своего часа, чтобы получить право рассказать о своих полководческих заслугах.
Не принесли желаемого результата и действия других фронтов. Весь август Жуков безуспешно пытался срезать не нужную даже Гудериану «дугу на карте» перед Москвой, бросая войска Резервного фронта в кровопролитное, с большими потерями, но малоэффективное наступление на Ельню. За полтора месяца боев на Ельнинском выступе Жуков провел 127 безуспешных атак.
Но и с началом нового наступления его части не вышли на установленные Ставкой рубежи. Успеха добилась только 24-я армия Резервного фронта под командованием бывшего начальника войск Прибалтийского пограничного округа генерал-майора К.И. Ракутина. К 4 сентября дивизии Ракутина охватили фланги 20-го армейского корпуса немцев, и под угрозой окружения противник начал отход, оставив Ельню.
Правда, такой отход в германском генштабе не рассматривался как неудача. 5 сентября 1941 года начальник генерального штаба сухопутных войск Франц Гальдер отметил в дневнике: «Наши части сдали противнику дугу фронта у Ельни. Противник еще долгое время, после того как наши части уже были выведены, вел огонь по этим оставленным нами позициям и только тогда осторожно занял их пехотой. Скрытый отвод войск с этой дуги является неплохим достижением командования».
Ельнинский выступ был срезан к исходу 8-го числа. Однако, докладывая Сталину об итогах Ельнинской операции, Жуков преувеличил свои успехи. Он не сообщил, что немцы оставили Ельню тремя днями раньше. Зато он заверял, что «за время боев в районе Ельня… разгромлено в общем около восьми отборных дивизий… некоторые из этих дивизий полностью истреблены и нашли себе могилу на поле сражения». Это не соответствовало действительности: Жуков завысил потери противника в 10 раз.
И все-таки он был вынужден сообщить Сталину: «Замкнуть полностью окружение противника и взять в плен всю Ельнинскую группировку нам не удалось…» Кстати, начав через месяц генеральное наступление на Москву, немцы обошлись без Ельнинского плацдарма. Однако после этой «удачной» операции Резервного фронта у Сталина сложилось впечатление, что в сравнении с другими командующими Жуков способен к решительности в неприятной ситуации.
В действительности успех не был заслугой Жукова. Его принесла 24-я армия. Это была армия НКВД, и 18 сентября 1941 года 100-я, 127-я, 153-я и 161-я дивизии армии генерала Ракутина будут переименованы в 1-ю, 2-ю, 3-ю и 4-ю гвардейские дивизии. Они стали первенцами Советской Гвардии. Позже, уже в тяжелых боях за Москву, генерал-майор Ракутин погиб.
И все-таки осуществленная Сталиным Смоленская операция разрушила расчеты Вермахта в развитии войны. Выигрыш состоял уже в том, что Смоленское сражение, включающее 650 километров по линии фронта и 250 по глубине, заставило и немцев пересмотреть дальнейшие планы. Впрочем, практическую оценку действиям советского Верховного главнокомандующего дал германский генеральный штаб.
Ему пришлось констатировать: «Таким образом, противник получает один месяц времени, чтобы западнее Москвы организованно укрепиться для обороны, при одновременном отражении наступления, проведенного в августе недостаточными силами. Этим самым он, в конце концов, достиг того, что для него очень важно. Постоянной угрозой нашим флангам он расколол единство (наших) сил . Одновременно ему удалось исключить непосредственную угрозу Москве и этим самым добиться большого политического успеха ».
Все это так. Даже не добившись неоспоримой, переломной военной победы, Сталин остановил беспорядочное отступление Красной Армии, преследуемой по пятам войсками противника. Это стоило многого. Он поломал план захвата Москвы, и германский блицкриг превратился в иллюзию, правда, еще не осознанную его разработчиками до конца.
Простодушие, с которым даже задним числом, после войны, Жуков и Василевский доказывали, что и в августе, и в сентябре они убеждали Сталина «в необходимости немедленно отвести все войска Юго-Западного фронта за Днепр и далее на восток (?!) и оставить Киев», – поражает. Генералы не понимали, что эти предложения прямо отражали цели и стратегические планы Гитлера. Такое узколобое, недальновидное решение грозило не только «катастрофой для войск Юго-Западного фронта». Оно могло повлечь за собой поражение в войне в целом.
Что означало решение сдать врагу Киев? Оно неминуемо оборачивалось тем, что у Гитлера были бы развязаны руки. Он мог начать наступление на Москву уже в августе. Состояние немецкой армии было прочным, и у Гудериана хватило бы тех танков, с которыми он рвался взять советскую столицу. Сталин не пошел на поводу у своих генералов, и это было единственно правильным решением.
В этой войне нельзя было победить выигрышем отдельных, даже самых ярких сражений. Сталин, как никто другой, понимал, что победит тот, кто измотает противника. Но, обессиливая его, при этом сумеет подготовить и сохранить резервы до того момента, когда превосходство станет подавляющим. Как показал дальнейший ход войны, только с середины 1943 года Красная Армия наконец обрела способность перейти от стратегии упорной активной контробороны к искусству громящего врага наступления.
А в рассматриваемое время в плане полководческого замысла Сталина Юго-Западный фронт спасал Москву от прямого удара группы армий «Центр», оборона Киева ломала график «Барбароссы» – всю стратегию «молниеносной войны». Поэтому признание Василевского, что «Сталин упрекал нас в том, что мы, как и Буденный, пошли по линии наименьшего сопротивления: вместо того чтобы бить врага, стремимся уйти от него», свидетельствует лишь о снисходительности Вождя к недальновидным военным. Впрочем, все они были моложе его и не имели ни опыта, ни того уровня мышления, которым обладал Сталин.
Конечно, лето сорок первого года принесло ему много разочарований. Вступив сразу после немецкого вторжения на путь отступления, армия долго не могла перестроиться психологически. Концепция отступления стала для военных в этот период приоритетной формой тактики, но отступлениями войны не выигрываются.
Впрочем, даже отступать без потерь армия не умела. Она явно не справлялась с той ролью, для которой была предназначена. Ее командиры еще не умели побеждать, а в этот период Сталину была нужна победа. Убедительная и емкая победа необходима была и армии, и нетерпеливо ожидавшему ее народу. Страна ждала чуда, и Сталин ясно понимал, что необходимо переломить ситуацию. Народный дух нуждался в подпитке оптимизмом; стране и армии был необходим пример, возвращавший уверенность в своих силах. Иначе мучительно затянувшееся отступление могло превратиться в бегство.
Напомним, что после отвода 22 августа командующим Юго-Западным фронтом Кирпоносом 38-й армии с Черкасского плацдарма за Днепр на следующий день немцы захватили автодорожный мост севернее Киева, и, форсировав Днепр, 11-я танковая дивизия продвинулась к Десне. Мосты через Десну 2-я танковая группа захватила 26 августа.
К этому времени состояние германских войск было далеко не блестящим. По данным Ф. Гальдера, 1-я немецкая танковая армия группы «Юг» к 28 августа потеряла 50% своих танков; наибольшие потери были в 16-й танковой дивизии. Однако 1-я танковая группа продолжила бои за Днепропетровский плацдарм.
30 августа, когда советские армии начали наступление на центральном участке фронта, 11-я армия немцев перешла Днепр, а на следующий день немецкие войска форсировали Днепр в районе Кременчуга. Это была крупная удача германского командования. Плацдарм у Кременчуга сразу приобрел стратегическое значение.
О прорыве немцев на Конотопском, Черниговском, Остерском и Кременчугском направлениях Военный совет Юго-Западного фронта сообщил 7 сентября. Под угрозу окружения попадал весь фронт. Допустив множество промахов, несогласованных действий и откровенных просчетов, командующие ЮЗФ М. Кирпонос и Юго-Западным направлением С. Буденный попросили у Сталина разрешения отвести части 5-й армии ЮЗФ за Десну.
Накануне, 6 сентября, ОКВ издало Директиву № 35 о дальнейшем развертывании операций на Восточном фронте. Конечно, советское командование не могло знать, что, подписав эту директиву, Гитлер объявил Ленинград «второстепенным театром военных действий». Теперь командующий группой «Север» фельдмаршал Лееб должен был ограничиться лишь блокадой города, а обе танковые армии и часть авиации передать группе «Центр» для генерального наступления на Москву.
Но даже при отсутствии информации о планах Гитлера Сталин был вправе рассчитывать на активные действия войск, оборонявших Ленинград. 9 сентября он послал телеграмму К. Е. Ворошилову и А. А. Жданову, которую также подписали Молотов, Маленков и Берия. Она состояла почти из одних недоумевающих вопросов:
«Нас возмущает ваше поведение, выражающееся в том, что вы сообщаете нам только лишь о потере нами той или иной местности, но обычно ни слова не сообщаете о том, какие вами приняты были меры для того, чтобы перестать наконец терять города и станции. Так же безобразно вы сообщили о потере Шлиссельбурга. Будет ли конец потерям? Может быть, вы уже предрешили сдать Ленинград?