Накануне, вспоминал Рыбин, в ответ на предостережение командующего Московским военным округом П.А. Артемьева Сталин сказал: «Во-первых, ни один вражеский самолет не должен прорваться в Москву. А во-вторых, если все же сбросят бомбу, то уберите пострадавших и продолжайте парад».
Корреспондент газеты Западного фронта «Красноармейская правда» Евгений Воробьев рассказывал писателю В. Карпову, что представители прессы «на этот раз собрались у левого крыла Мавзолея. На довоенных парадах здесь обычно стояли дипломаты, военные атташе. Мы стояли так близко, что я слышал, как Сталин, выйдя на балкон Мавзолея, где, видимо, ветер был сильнее, чем у нас внизу, сказал: «А здорово поддувает…» И потом немного позже, когда снег пошел еще гуще, Сталин, усмехаясь, сказал стоящим рядом: «Везет большевикам – сам Бог им помогает…»
Как и до войны, парад принимал маршал Буденный. Он объезжал на коне выстроившиеся части. На его обращенные к воинским подразделениям поздравления раздавалось «горячее и дружное «ура!». Сталин стоял на трибуне в привычной шинели и военной фуражке. Власик вспоминал: «Я увидел, как прояснилось лицо Сталина, каким оно стало радостным и довольным».
Передача с Красной площади транслировалась в эфир. Его негромкий голос разносился над площадью, и весь день его речь периодически повторялась по радио, отдаваясь эхом в миллионах комнатных репродукторов.
«Товарищи красноармейцы и краснофлотцы, – обращался Сталин, – командиры и политработники, рабочие и работницы, колхозники и колхозницы, работники интеллигентного труда, братья и сестры в тылу нашего врага, временно попавшие под иго немецких разбойников, наши славные партизаны и партизанки, разрушающие тылы немецких захватчиков! От имени Советского правительства приветствую вас и поздравляю с 24-й годовщиной Великой Октябрьской социалистической революции».
По довоенной традиции на праздничных парадах с речью выступал принимавший парад, но в этот день Вождь отступил от традиции. Он обращался к стране сам: «Мы потеряли временно ряд областей, враг очутился у ворот Ленинграда и Москвы. Враг рассчитывал на то, что после первого же удара наша армия будет рассеяна, наша страна будет поставлена на колени. Но враг жестоко просчитался…
Бывали дни, когда наша страна находилась в еще более тяжелом положении. Вспомните 1918 год… 14 государств наседали тогда на нашу страну. Теперь положение нашей страны куда лучше, чем 23 года назад. Наша страна во много богаче теперь и промышленностью, и продовольствием, и сырьем, чем 23 года назад… У нас нет серьезной нехватки ни в продовольствии, ни в вооружении, ни в обмундировании… Наши людские резервы неисчерпаемы. Дух великого Ленина и его победоносное знамя вдохновляют нас теперь на Отечественную войну так же, как 23 года назад».
Эта непродолжительная, но многозначащая речь была поистине исторической. Она давала уверенность в победе: «Враг не так силен, как изображают его некоторые перепуганные интеллигентики. Не так страшен черт, как его малюют… Нет сомнения, что гитлеровская Германия не выдержит долго такого напряжения».
Он закончил словами, обращенными к бойцам и командирам: «Великая освободительная миссия выпала на вашу долю. Будьте достойны этой миссии!.. Пусть вдохновляет вас в этой войне мужественный образ наших великих предков – Александра Невского, Дмитрия Донского, Кузьмы Минина, Дмитрия Пожарского, Александра Суворова, Михаила Кутузова! Пусть осенит вас победоносное знамя великого Ленина! За полный разгром немецких захватчиков!..»
Густые хлопья снега покрыли плечи и спины бойцов и командиров, снег лежал на броне танков, на лафетах орудий и машинах. Мимо трибуны Мавзолея войска шли походным шагом под звуки военного оркестра. Мимо Сталина проходили части 2-й стрелковой дивизии, матросы флотского экипажа, полки дивизии особого назначения НКВД имени Дзержинского. Оркестром этой же дивизии дирижировал военинтендант 1-го ранга В. Агапкин – автор знаменитого марша «Прощание славянки».
Затем на занесенной снегом площади появились пушки и около двухсот танков. Накануне праздника две танковые бригады «по пути» выгрузились на задворках вокзалов станций Окружной дороги. В буквальном смысле это был военный парад – прямо с площади войска уходили на фронт.
Гитлер слушал трансляцию с Красной площади в «Волчьем логове»; поднятые по его приказу эскадрильи бомбардировщиков не долетели до цели; двадцать шесть самолетов было сбито на подходе к Москве, остальные повернули назад. На стороне большевиков прежде всего был иной «Бог» – И.В. Сталин, не намеревавшийся сдавать Москву. И страна верила ему.
Народ был убежден, что, пока жив Сталин, он непобедим. Русский философ А. Зиновьев уже в конце 90-х годов писал: «…Великую Отечественную войну мы могли выиграть только благодаря коммунистической системе. Я ведь войну с первого дня видел, всю ее прошел, я знаю, что и как было. Если бы не Сталин, не сталинское руководство, разгромили бы нас уже в 1941 году».
В середине ноября 1941 года в сопровождении личной охраны – Хрусталева, Кирилина, Тукова, Круташова Сталин совершил поездку в Подмосковье. Ехали по Волоколамскому шоссе. К полудню прибыли в село Ленино-Лупиха, где располагался прифронтовой госпиталь. Машина остановилась около пятистенной избы, над крыльцом которой висел белый флажок с красным крестом. Его появление было потрясением для раненых, только вышедших из боев.
«Сперва он беседовал стоя, – пишет Рыбин, – потом сел на табуретку и придвинулся к бойцу, лежавшему на койке. Сталин интересовался, чем сильны немецкие солдаты и офицеры, какие у них слабые стороны. Ему охотно отвечали, что противник еще силен, хотя уже не тот – боевой дух прихватило первыми морозами. «Сейчас самое время ударить!» Понимая настроения раненых красноармейцев, он обнадеживающе сказал, что нужно «еще немного потерпеть, пока измотают немцев, и намекнул, что силенок хватит для наступления».
Уже сгущались сумерки, когда он покинул госпиталь. За околицей Сталин приказал водителю Митрюхину остановить машину. Сыпал снег и подул ветер. Выйдя из автомобиля, он внимательно рассматривал окрестности с отстоявшей в отдалении стеной подмосковного леса. Царила пронзительная тишина. О чем он думал в этот момент, не узнает никто.
К середине ноября огромное полукольцо обороны вокруг Москвы составлял Калининский фронт генерала И.С. Конева в составе 31-й, 22-й, 29-й и 30-й армий. В линии Западного фронта генерала Жукова, на Волоколамском направлении, стояла 16-я армия генерал-лейтенанта Рокоссовского. На Можайском расположилась 5-я армия генерал-майора Говорова; на Наро-Фоминском – 33-я армия генерал-лейтенанта Ефремова; на Малоярославском – 43-я армия генерал-майора Голубева; на Серпуховском – 49-я армия генерал-лейтенанта Захаркина; на Тульском – 50-я армия генерал-лейтенанта Болдина.
По этим армиям и собирался нанести удар фельдмаршал Бок войсками: генерал-полковника Штрауса – с севера; прямо против Москвы находилась 4-я армия генерал-фельдмаршала Клюге, южнее – 2-я танковая армия Гудериана и 2-я армия генерал-полковника Вейхса. Танковые группы Гепнера и Рейнгардта концентрировались севернее Можайска.
Сталин отчетливо понимал, что для решающего стратегического перелома в ходе битвы необходимо перехватить у противника инициативу. Уже перед началом немецкого наступления он дал указание 16-й армии провести контрудары у Волоколамска и 49-й у Серпухова. И хотя они не принесли тех ощутимых результатов, которых ожидал Верховный, они поломали стройный план немецкого наступления.
В телефонном разговоре с Жуковым Сталин сказал: «Мы с Шапошниковым считаем, что нужно сорвать готовящиеся контрудары противника упреждающими контрударами. Один контрудар надо нанести в районе Волоколамска, другой – из района Серпухова во фланг 4-й армии немцев. Видимо, там собираются крупные силы, чтобы ударить на Москву.
– Какими же силами, товарищ Верховный главнокомандующий, мы будем наносить эти контрудары? Западный фронт свободных сил не имеет. У нас силы только для обороны.
– В районе Волоколамска используйте правофланговые соединения армии Рокоссовского, танковую дивизию и кавалерийский корпус Доватора. В районе Серпухова используйте кавалерийский корпус Белова, танковую дивизию Гетмана и часть сил 49-й армии.
– Считаю, что этого делать сейчас нельзя. Мы не можем бросать на контрудары, успех которых сомнителен, последние резервы фронта. Нам нечем будет тогда подкрепить оборону войск армии, когда противник перейдет в наступление своими ударными группировками.
– Ваш фронт имеет шесть армий. Разве этого мало?… Вопрос о контрударах считайте решенным. План сообщите сегодня вечером, – недовольно отрезал И. В. Сталин».
Охотно цитирующие этот диалог, приведенный в «сочинениях» Жукова, исследователи представляют его как «капризность» Сталина, не прислушавшегося к доводам командующего фронтом. И сам маршал до конца жизни не усомнился в правоте своей точки зрения.
Кто же был прав в действительности? Заглянем в дневниковые записи немецких полководцев, призывает Лев Безыменский, и станет очевидно: Сталин знал, что делает. В свидетельствах Гальдера и Бока с раздражением констатируется, что ударами 49-й армии была практически выведена из общего строя операции армия «умницы Ганса» – 4-я армия генерал-фельдмаршала Ганса фон Клюге.
«Умницей Гансом» (Klug означает «умный») в Вермахте был прозван Ганс Гюнтер Адольф Фердинанд фон Клюге. Маршальский жезл ему принесла победа во Франции. Тогда, нанеся удар в обход «линии Мажино», он рассек бельгийские, французские и английские войска, решив исход всей кампании.
Начальник Генштаба генерал Гальдер 15 ноября осторожно записал в своем дневнике: «Противник сильно атакует 4-ю армию». Но 17 ноября он вынужден отметить: «На правом фланге 4-й армии… напряженная обстановка». В тот же день в его записях появилась тревога: «4-я армия докладывает, что вследствие значительных успехов противника против правого фланга она должна ввести резервы, подготовленные для собственного наступления, и поэтому более не в силах наступать между Москвой и Окой ».
В тот же день, 17 ноября, командующий группой армий «Центр» генерал-фельдмаршал Федор фон Бок уже неистовствовал. Он позвонил Клюге и, указав, что у него больше дивизий, чем в других армиях, потребовал, чтобы 4-я армия перешла в наступление.
Клюге начал наступление двумя корпусами только вечером 17 ноября, но уже на следующий день Гальдер засвидетельствовал, что «правый фланг 4-й армии совсем застрял и не может атаковать». Чтобы выправить положение, 18 ноября Клюге вынужден был ввести в дело свои резервы, в том числе и последнюю пехотную дивизию.
Правда, Боку удалось расчленить оборону 30-й армии Калининского фронта. Одновременно сильный удар в районе Волоколамска заставил «медленно, в полном порядке», используя глубоко эшелонированную оборону, отступить 16-ю армию.
Сталин передал ее Рокоссовскому еще накануне, когда 16 ноября обнаружился прорыв в месте дислокации 30-й армии. Приняв такое решение, он потребовал сосредоточить все силы на том, чтобы окружить прорвавшегося Гепнера. Командарм не смог выполнить эту задачу до конца, но упорно оборонявшаяся армия Рокоссовского 16—18 ноября все же не дала Гальдеру прорвать свой участок фронта. Это позволило Сталину сосредоточить резервы, перебросив в тыл свежие 1-ю ударную армию Кузнецова и 10-ю армию Голикова.
Конечно, отдавая приказы Жукову, Сталин не раскрывал до конца всех своих планов. Требуя решительных действий, он стремился измотать германские войска теми силами, которые были в распоряжении командующего фронтом. Сталин не спешил отдавать свои резервы. Наученный горьким опытом, он понимал, что они могут быть растрачены, не принеся переломного успеха.
И Сталин был прав. Предпринятые действия принесли результаты. Явившись на очередной доклад Гитлеру 19 ноября, Гальдер был вынужден доложить, что группа армий «Центр» приостановила наступление . Таким образом, сам начальник генерального штаба Вермахта, по существу, подтвердил правильность приказа Сталина, заставившего Жукова предпринять контрнаступление, сорвавшее планы немецких военачальников.
Однако позиция Гальдера не совпадала с мнением Гитлера. «Противник, – считал он, – не способен к крупному наступлению, хотя частично проявляет активность». Примечательно, что мнение руководителя Рейха практически совпало с позицией Жукова. Но обратим внимание на то, что и Сталин, и Гитлер действовали вразрез с предложениями своих полевых командиров. В этот же день посетивший линию фронта Бок нашел у себя на столе шифровку: Гитлер требовал, чтобы фельдмаршал не продолжал фронтальную атаку, а стремился окружить Москву.
С этого момента Московское сражение практически превратилось в непосредственное противоборство руководителей двух держав. Выполняя приказ Гитлера, Бок начал лично управлять сражением с передового командного пункта. Он дал указание форсировать наступление 3-й и 4-й танковых групп.
Струна сражения натянулась. И в этой ситуации командующий 16-армией К.К. Рокоссовский, на которого обрушилась 4-я танковая группа Гепнера, предложил отвести армию за Истринское водохранилище. Оценивая местность и обстановку, генерал-лейтенант понимал, что, вероятнее всего, противник нанесет удар южнее водной преграды.
«Само водохранилище, – пишет Рокоссовский, – река Истра и прилегающая местность представляли прекрасный рубеж, заняв который заблаговременно можно было… организовать прочную оборону, притом небольшими силами… Всесторонне продумав и тщательно обсудив со своими помощниками, я доложил командующему фронтом (Жукову. – К. Р. ) и попросил его разрешить отвести войска на истринский рубеж, не ожидая, пока противник силою отбросит туда обороняющихся и на их плечах форсирует реку и водохранилище».
Жуков, характерной чертой которого был авторитарный стиль командования, не только не дал согласия на предложенный маневр, но и устроил грубый «разнос» командующему армией. Вслед за ним, пишет Рокоссовский, позвонил Сталин. «Идя к аппарату я представлял под впечатлением разговора с Жуковым, какие же громы ожидают меня сейчас. Во всяком случае, я приготовился к худшему. Взял разговорную трубку и доложил о себе. В ответ я услышал спокойный, ровный голос Верховного главнокомандующего.
Он спросил, какая сейчас обстановка на истринском рубеже. Докладывая об этом, я сразу же пытался сказать о намеченных мерах противодействия. Но Сталин мягко остановил, сказав, что о моих мероприятиях говорить не надо. Тем подчеркивалось доверие командиру. В заключение разговора Сталин спросил, тяжело ли нам. Получив утвердительный ответ, он сказал, что понимает это: «Прошу продержаться некоторое время, мы вам поможем…»
Нужно ли добавлять, что такое внимание Верховного главнокомандующего означало очень многое для тех, кому оно уделялось. А теплый отеческий тон подбадривал, укреплял уверенность. Не говорю уже, что к утру прибыла в армию и обещанная помощь – полк «катюш», два противотанковых полка, четыре роты с противотанковыми ружьями и три батальона танков. Да еще Сталин прислал свыше 2 тыс. москвичей на пополнение».
Между тем, не согласившись с приказом Жукова и отстаивая свое предложение, Рокоссовский послал телеграмму Шапошникову. Это обращение через голову вышестоящего «начальника» не было жалобой на командующего фронтом и уж тем более попыткой подорвать его авторитет. Предложение генерал-лейтенанта было целесообразным, и, оценив обстановку, Генеральный штаб дал согласие на предлагаемый маневр. Однако, узнав об этом «обошедшем» его решении, Жуков был уязвлен. Он сразу направил письменный приказ, отменяющий распоряжения командующего армией, уже отданные подразделениям.
Рокоссовского глубоко задел этот эпизод. И дело состояло не в самом запрете 16-й армии отходить за Истринское водохранилище. Уже после войны, в беседе со слушателями Академии имени Фрунзе, маршал подчеркивал: «Жуков был не прав, а допущенная им в этот день при разговоре по телефону ВЧ грубость переходила всякие границы. Я заявил, что если он не изменит тона, то прерву разговор».
Впрочем, Жуков был не прав и по существу решения. Пытаясь перехватить инициативу, он действовал импульсивно. Он приказал нанести удар группой генерала Доватора, усиленной остатками 44-й кавалерийской дивизии, в тыл солнечногорской группировки немцев. Но неподготовленный удар успеха не принес. Вскоре подтвердились и своевременно высказанные Рокоссовским опасения: 16-й армии пришлось отступить с неудачной позиции. В результате «на плечах отступавших, немцы форсировали Истринское водохранилище. Амбициозность самолюбивого Жукова обернулась обострением обстановки.
Теперь 16-й армии пришлось отступить даже дальше, чем предусмотрительно предлагал Рокоссовский. 23 ноября советские части оставили Клин, а 25-го пал Солнечногорск. Немецким полководцам уже казалось, что достаточно решительного нажима – и советская столица падет к их ногам. Вечером 28 ноября 7-я немецкая танковая дивизия, захватив мост у Яхромы, прорвалась через канал Москва – Волга.
Сталин внимательно следил за развитием событий. Ухудшение обстановки на участке фронта Жукова заставило его ввести в действие в районе Яхромы 1-ю ударную, а южнее, за рубежом Белый Раст—Крюково, 20-ю армии из стратегического резерва. Разговаривая непосредственно с командующим 1-й ударной армией В.И. Кузнецовым, Сталин потребовал: «Прорыв обороны в районе Яхромы и захват противником плацдарма на восточном берегу канала представляют серьезную опасность для Москвы. Примите все меры к нанесению контрудара по прорвавшейся группировке противника. Остановите продвижение и отбросьте противника за канал. На вас возлагаю личное руководство контрударом».