– Почему?
– У меня нет денег. Отец пришлет мне их только через две недели. А где… – студент убито посмотрел на бакалейщика, – где я буду жить эти две недели? У меня в Казани ни родственников, ни знакомых.
– Да, дела-а, – протянул лавочник, выражая тем самым сочувствие студенту.
Ну а что еще он мог сделать? Пустить его к себе? Так у него самого семеро по лавкам. Да еще Клавдея… Она такое ему задаст, ежели он хоть на одну ночь приведет постороннего человека, что небо с овчинку покажется.
Взгляд студента вдруг упал на болонку.
– Дяденька, – вдруг почти взмолился он со слезой в голосе, – купите собачку. Хорошая собачка…
– Да на кой она мне? – оторопел бакалейщик.
– Она очень умная и чистоплотная. Купите, дяденька! – продолжал ныть студент. – У вас дети есть?
– Ну, есть.
– Купите собачку своим детишкам! – почти взмолился студент. – Вот обрадуются маленькие. Я за нее много и не попрошу, всего-то полтораста рублей.
– Скока? – мало не лишился дара речи бакалейщик.
– Полтораста, – ответил студент. – Но она стоит много больше. Редкая, знаете ли, порода. Ценная очень.
– Ты мне тут не заливай, – отрезал бакалейщик. – Сказал не куплю, значит, не куплю. Она мне задаром не нужна!
– А за сто двадцать пять? – попытал счастья студент.
– Ступай себе, юноша…
– А за сотню? Это половина ее цены! – плаксиво добавил студент.
– Нет, – отрезал бакалейщик. – Не надобно мне ваших собачек.
«Своих дома имею, – хотел было добавить в сердцах бакалейщик. – И не одну. А самая главная из них в юбке ходит. Настоящая овчарка! Одно лишь знает, что лаять да цапаться…»
– Тогда возьмите ее в залог, – не отставал студент. – Вы мне даете пять рублей, а я вам в залог оставляю эту собачку. И она останется у вас, пока я не верну вам деньги. Идет? А деньги я вам верну ровно через две недели. А может, и раньше. Достану где-нибудь и верну. Вы согласны? Собачка эта и правда очень дорогая, – студент вдруг стал очень серьезным и крайне печальным. – Более двухсот рублей стоит. Или около того. А деньги… Так я их вам скоро верну. А если вы сомневаетесь во мне – ну, что я верну деньги, так имеете полное право оставить собачку себе. Или продать. За полторы сотни ее у вас с руками оторвут, вот увидите!
– Расска-азывай, – недоверчиво протянул лавочник, однако на болонку посмотрел оценивающе.
– Да нет, это сущая правда! – Студент, почуяв, видно, что бакалейщик начинает понемногу сдавать позиции, усилил напор. – У кого угодно можете спросить. Это очень редкая порода собачек: болонка королевская. Ну, потому что раньше только у королей такие собачки были. И еще королев. В нашем городе еще одна такая только имеется. У графини Полторацкой.
– Правда, что ли? – спросил почти сломленный бакалейщик. Кто бы мог подумать, что этот лающий клубок шерсти может столько стоить.
– Да вы посмотрите мне в глаза! – воскликнул студент и выпучил на лавочника свои «честные», но главным образом пронзительно-голубые зенки. – Или на ошейник гляньте. Да на ней только ошейник, верно, рубля три стоит, ежели не более. Маменька у меня не бедная была…
– Вот я тебе трешницу-то и дам, – и правда глянув на ошейник болонки и удостоверившись, что он действительно не дешев, произнес лавочник. – Все равно в собачьих породах я не разбираюсь.
Бакалейщик выдвинул изнутри ящичек прилавка и достал деньги:
– На!
– А синенькую вы никак мне не можете пожаловать? – на всякий случай спросил студент, по которому было видно, что он, в общем, доволен совершившейся сделкой. – Ведь эта собачка после маменькиной кончины мне как память.
– Нет, – отрезал лавочник. – И не проси. Бери вот трешницу, а то и этого не получишь.
Студент быстро принял из рук бакалейщика трехрублевую купюру и благодарно сказал:
– Спаси вас бог, добрый человек.
– Ладно. Ступай себе.
– А можно, я Матильдочку навещать буду?
– Кого?
– Ну, Матильдочку. – Студент кивнул на болонку. – Собачку так маменька прозвала.
– Мо-ожно, – не очень охотно протянул бакалейщик.
– Вот спасибочки! – улыбнулся студент. – Так я тогда завтра утречком и приду…
Он благодарно кивнул бакалейщику и вышел из лавки. В его пронзительно-голубых глазах весело прыгали крохотные бесенята.
* * *Делать добрые дела, господа хорошие, оказывается, весьма приятственно. И для здоровья очень пользительно.
В течение всего последующего дня бакалейщик Игнат Ильич Снеткин пребывал в благостном расположении духа, несомненно, навеянного отданием трешницы нуждающемуся студенту. Да и то сказать: люди ведь есть, по большей части человеки, а стало быть, должны по-человечески помогать друг другу в трудную минуту. А иначе как же? Сгинем все ко псам собачьим. Забегая вперед, следует сказать, что и дома, Снеткина не покинуло доброе расположение духа, сказавшееся на его последующих благочестивых деяниях.
Он не стал по своему обыкновению орать на глупых дочек и придираться к холодному ужину, что выставила ему его Клавдея, а ночью неожиданно для себя самого и на радость супруге совершил с ней весьма продолжительный и качественный акт соития, коего не наблюдалось на протяжении как минимум месяцев шести. Потом Игнат Ильич счастливо заснул, а его супружница Клавдея еще долго лежала с открытыми глазами, прислушиваясь к своему нутру, пребывающему в теплой и сладкой истоме.
Что касается пса, то бишь собачки, то весь день она просидела смирно, глядя на нового хозяина блестящими из-под челки глазами. Лишь единожды тявкнула на посетителя в поддевке и кирзовых сапогах, и то лишь потому, что тот был крепко выпивши и распространял вокруг себя такое амбре, что хоть святых выноси. А так болонка никакой заботы Игнату Ильичу не доставляла, и тот вскоре смирился с тем, что у него появилась такая живность. Несколько раз он бросал недоверчивые взгляды на собачку – неужто такая, по сути, страхолюдина может стоить полторы сотни рублев? Да быть таково не может. Враки!
Оказалось, может.
Ближе к вечеру в лавку Игната Ильича вошел купчина едва ли не под сажень ростом с большой окладистой бородой на два раствора и атласной рубахе под дорогим жилетом. Судя по всему, посетитель был из гильдейного купечества, и Снеткин уже начал раздумывать о том, а не вознамерен ли купчина приобрести у него товар оптом? Такое нередко случалось.
Купец открыл было рот, чтобы что-то сказать, и тут его взгляд упал на болонку. Какое-то время он завороженно молчал, а потом произнес:
– Мать честная…
– Что вы сказали? – услужливо спросил Снеткин.
– Откуда она у вас? – не удосужился ответом купец.
– Кто? – не понял Игнат Ильич.
– Королевская болонка, спрашиваю, откуда? – рявкнул купец.
– В залог оставили…
Купец остолбенел и выпучил на лавочника глаза:
– В залог?
– Именно в залог-с, – ответил Снеткин.
– Королевскую болонку – в залог?! – почти вскричал купец.
– Ну… да, – не нашелся более ничего сказать Игнат Ильич.
– Да ты знаешь, сколько такая псина стоит? – перейдя на «ты», спросил Снеткина купец.
– Знаю, – самоуверенно ответил бакалейщик.
– И сколько же?
– Двести рублев, – ответил Игнат Ильич.
– Не-е, – протянул купец. – Это простая королевская болонка стоит двести рублей. – Он пристально посмотрел на собачку и даже почмокал губами. – А эта собачка не просто королевская болонка. Она, – купец сделал паузу, чтобы его слова прозвучали с особой значимостью, – мальтийская королевская болонка!
– И что это значит? – посмотрел на купца Снеткин.
– А это значит, что она стоит не двести, а триста рублей! – торжественно промолвил купец, не сводя взгляда с собачки.
Игнат Ильич тоже посмотрел на нее, причем весьма уважительно. Какое-то время они оба не отрывали взгляда от болонки. А потом купец произнес:
– Слушай, продай мне эту собаку!
– Она не моя, – опешил Игнат Ильич.
– А чья?
– Одного студента. Он днями был. Просил меня ее купить, а потом…
– Вот! – обрадовался купец. – Значит, она ему не нужна, раз хотел ее продать…
– Он очень нуждался в деньгах, – ответил Снеткин. – Я помог ему, и он оставил собачку мне в залог.
– Ну, продай мне ее, – начал упрашивать Игната Ильича купец. – Я такую вот собачку полгода уже ищу. Понимаешь, – купец доверительно посмотрел на Снеткина, – жена моя такую хочет. Ну, чтобы была королевской породы. И именно мальтийской. Втемяшилось, понимаешь, ей в башку, что она хочет болонку. И чтоб не хуже, чем у графини Полторацкой. Видела она, понимаешь, у графини такую собачку. Ну и тоже захотелось. Говорит, чем я хуже этой графини?
– Не могу, почтеннейший!
Купец почти вплотную приблизил свою физиономию к лицу Снеткина:
– А и правда, чем мы, торговые люди, хуже графьев? Да ничем! И денежек у нас поболее, чем у них будет. И в хоромах живем, что их дворцы. Так почему и не позволить себе такую вот собачку? В общем, всю плешь мне выела: найди, дескать, и купи. Бабы, сам знаешь, такой народ, – на лицо купца нашла легкая тень, – что ежели что в голову придет – колом потом не выбьешь. Ну не на Мальту же мне за ней ехать!
– Ну и сколько вы, к примеру, можете за такую собачку предложить? – нерешительно спросил Снеткин.
– Сколько она и стоит – триста рублей, – быстро ответил купец.
В голове у Игната Ильича быстро произошел математический расчет: ежели он купит у студента собачку за сто рублей, а продаст купцу за триста, так это цельных двести рублей сверху! И главное, абсолютно без всяческих затрат и усилий!
Когда студент обещался зайти проведать собачку? Завтра поутру? Вот тогда он ее у него и купит…
– Хорошо, – ответил купцу Игнат Ильич. – Приходите завтра, ближе к обеду. Продам я вам эту собачку.
– Правда? – обрадовался купец.
– Да, правда, – ответил Снеткин. – Приходите завтра с деньгами, и Матильда – ваша!
– Как славно! – обрадованно воскликнул купец. – Пойду, супруге своей это расскажу. Вот уж она утешится!
Купец, заверив Игната Ильича, что завтра он непременно будет ровно в час пополудни, откланялся и ушел, а Снеткин, весело глянув на болонку и даже, кажется, подмигнув ей, стал закрывать лавку. Все хорошее, что должно было случиться сегодня, уже случилось…
Ждать больше было нечего.
* * *Студент, как и обещался, пришел утречком, где-то через час после того, как Снеткин открыл лавку.
– Ну, как тут моя Матильдочка поживает? – спросил он, поздоровавшись с Игнатом Ильичом.
– Все хорошо, – принудил себя улыбнуться бакалейщик. – Собачка оказалась спокойной и без проблем. Даже не тявкает.
– А я что говорил, – Ленчик, вполне уже вжившийся в роль студента, похоже, искренне обрадовался. – Королевская собачка!
– Да, королевская, – раздумчиво согласился Игнат Ильич. – Пожалуй, я готов ее у вас купить.
– Купить? – Ленчик округлил глаза, и они из пронзительно-голубых сделались небесно-голубыми и бездонными.
– Да, купить, – подтвердил лавочник. – Ведь вы же предлагали мне не далее как вчера купить ее за сто рублей.
– Да, – замялся Ленчик-студент, – предлагал, но…
– Что «но»? – насторожился бакалейщик.
– Вы же мне дали три рубля, и их мне, надеюсь, хватит, чтобы продержаться эти две недели, покуда мне не пришлют денег. А потом, – Ленчик немного виновато посмотрел на Снеткина, – я отдам вам деньги, а вы мне вернете Матильду.
– А если вам не пришлют денег? – спросил Игнат Ильич.
– Пришлют, – заверил его Ленчик.
– Ну а если? – продолжал тянуть на себя одеяло Снеткин.
– Тогда я останусь на бобах, – резюмировал предполагаемую ситуацию Ленчик-студент.
– Во-от, – удовлетворенно протянул Игнат Ильич. – Вы прождете две недели понапрасну, а мне эти две недели придется кормить Матильду…
– Я отдам вам вместо трех рублей пять, – твердо заверил его Ленчик.
– Конечно, отдадите, куда вы денетесь, – ухмыльнулся Снеткин. – Но это в том случае, ежели вам все же пришлют денег. А если не пришлют?
– Пришлю-у-ут, – не очень уверенно протянул Ленчик. – А зачем вам собака-то? Вы ведь ее даром брать не хотели?
– Привык я к ней как-то, – нисколько не смутившись, отвечал бакалейщик.
– Ну, если так… В руки она попала хорошие. Не знаю, как у меня там дальше сложится. Сколько же вы предлагаете за Матильду?
– Сто рублей, – быстро ответил Игнат Ильич. – И это не я предлагаю, а вы мне предлагали. Вчера. Помните?
– Вчера я был в совершенно отчаянном положении, – парировал Ленчик. – А сегодня…
– А сегодня у вас менее отчаянное положение, так?
– Совершенно верно, – согласился студент.
– И это благодаря мне, – ткнул себя кулаком в грудь Игнат Ильич. – Разве не так?
– Да, – после недолгого молчания согласился Ленчик. – Вы правы… Сто пятьдесят.
– Сто десять, и вы не возвращаете мне долг, – кинул встречное предложение Снеткин.
– Но Матильда стоит как минимум двести рублей, – не собирался просто так сдаваться студент.
– Не знаю, не уверен, – не согласился с ним бакалейщик.
– Моя матушка… – Ленчик сделал кислое лицо. – Она так любила Матильдочку… Сто сорок.
– Сто пятнадцать, – заявил в ответ Игнат Ильич.
– Хорошо, – Ленчик вздохнул и, как бы превозмогая себя, произнес: – Сто тридцать.
– Ладно. – Снеткин вздохнул и протянул руку студенту: – Сто двадцать. И вы не возвращаете долг.
Ленчик протянутую руку бакалейщика пожал, что означало полное принятие его условий. Игнат Ильич отсчитал мошеннику сто двадцать рублей, после чего тот, учтиво поблагодарив Снеткина, пошел к выходу.
– А вы не хотели бы попрощаться с Матильдой? – спросил Игнат Ильич студента уже в спину.
– Нет, – полуобернувшись, ответил Ленчик. И добавил убито: – Боюсь, я могу не выдержать этого расставания.
Махнув рукой, он шмыгнул носом и быстро вышел из лавки. А Игнат Ильич, потирая от предвкушения навара руки, стал дожидаться рыжего купца. Он дождался часа пополудни, но купец не шел. В два часа Снеткин стал волноваться. В три он уже не находил себе места. А к концу дня извелся вовсе.
Рыжий купец так и не пришел в тот день за собачкой. Как и во все последующие дни. А Матильдочка… Она так и стала проживать в семье Снеткина как его приобретение или каприз, и только он один знал, что каприз случая обошелся ему в сто двадцать три рубля, когда красная цена ему была от силы пятнадцать целковых.
Глава 9 Гривенник, или В духе «Червонных валетов»
В начале июня одна тысяча восемьсот восьмидесятого года от Рождества Христова, в точности на третий день после Троициной недели, в трактир на углу Гостинодворской и Большой Проломной зашли двое босяков в грязных робах. По всему было видно, что здесь они впервые. Неуверенно потоптавшись возле стойки, они прошли в заднюю половину трактира, что была поплоше, и спросили себе щей, гречневой каши и пару чая. Отобедав, долго шептались промеж себя, а затем, рассчитавшись с половым, подошли к стойке.
– Чего еще желаете? – лениво спросил трактирщик, от лоснящейся рожи которого можно было надраить сапоги.
– Мы, это, – неуверенно начал первый, что был почище и помоложе, – из деревни на заработки, значица, сюды-то подались. Авось сладится.
– Ну да, – поддакнул второй, рыжий и постарше, в драных портах и видавшем виды картузе, белесом от цементной пыли. – Из деревни Елдыриной, что, значит, по-над речкой Малой Елдыркой спокон веку стоит. А чай, слыхали?
– Нет, не слышал, – мотнул головой трактирщик. – Чего надо-то?
– Дыкть, мы те и сказываем, что прибыли сюды на заработки из деревни Елдыриной, что, значит, по-над речкой…
– …Малой Елдыркой спокон веку стоит, – раздраженно закончил за рыжего мужика трактирщик. – Дальше-то што?
Мужики переглянулись, как бы поражаясь непонятливости трактирщика. Уж на что они де серы, а этот красномордый, вообще, видно, по пояс сверху деревянный.
– А значит это, мил-человек, что в городу мы в первый раз, – произнес менторским заговорщицким тоном тот, что почище и помоложе, – и ничегошеньки тута не знаем и не ведаем, какие здеся порядки в заводе.
– Да, господин хороший, мы ведь дальше волостного села Прелая Пустошь и не бывавши ни в жисть, – добавил дранопорточный.
– Ну, так что с того? – взорвался трактирщик, быстро багровея до свекольного цвета. – Что вы мне голову тут своими дурацкими россказнями морочите? Елдырка… Прелая Пустошь… Мне-то, вашу мать, какое дело до этих ваших Елдырок?!
– Да мы токмо, мил-человек, совету хотели у тя спросить, как у человека сведущего, – испуганно проблеял тот, что был почище и помоложе. И кивнул рыжему товарищу, будто разрешал что-то. И тот извлек из глубокого кармана драных портов, кончавшегося где-то около колен, несколько заляпанных цементом кружочков и положил их на стойку:
– Это ведь деньги?
Трактирщик недоверчиво глянул на кружочки, затем взял один в руки. Из-под толстого слоя цемента, как из-за грозовой тучи солнце, выглядывал краешек золотого полуимпериала старой чеканки.
Трактирщик невольно сглотнул.
– Да, это деньги, – пораженно пробормотал он и, спохватившись, добавил: – Только уже не в ходу. Откуда они у вас?
Мужики переглянулись.
– Дыкть, мы тебе и толку-уем, – протянул тот, что был почище и помоложе, и посмотрел на трактирщика лучисто-голубым взглядом, – что подались мы сюды на заработки, подрядились дом един ломать, посколь на его месте какой-то купчина новые хоромы наладился строить. А тут разбирали одну стену – из нее кругляки енти и посыпались.
– И что, много их? – как бы мимоходом спросил трактирщик.
– Шестьсот тридцать четыре штуки, – ответил молодой.
– Сколь? – быстро сморгнул трактирщик.
– Шестьсот тридцать четыре, – повторил голубоглазый. – А по весу – более двух пудов будет.
– И что, они вот так там и лежат? – снова сморгнул трактирщик, стараясь справиться со все более нарастающим волнением. И везет же этим стоеросовым дубинам!
Молодой и постарше переглянулись между собой, как бы говоря друг другу, до чего же тупоголовый попался им собеседник-трактирщик. Тот, что был почище и голубоглаз, усмехнулся и стал говорить трактирщику тоном, каким обычно взрослые разговаривают с малым дитем: