Жила у них в доме одна старушка, Анна Ипатьевна. Из дому она не выходила по причине преклонного возраста и вместо замков имела на двери огромный железный крюк, оставшийся в квартире даже не с прошлого, а с позапрошлого века. Она утверждала, что крюк лучше любого замка – его снаружи никак не откинешь.
Дело кончилось печально. Анна Ипатьевна умерла во сне. Старухе повезло, но не ее наследникам, потому что попасть в квартиру они долго не могли. Четыре специалиста по замкам потерпели фиаско, и вот когда всерьез подумывали, не взорвать ли дверь динамитом, сообразили обратиться к альпинистам.
Вспомнив эту историю, Оксана тихонько отодвинула засов. Что ж, она облегчила бандитам задачу, как могла, теперь все зависит от них. Глядя в маленькое зеркальце, что стояло на заплеванной полочке над раковиной, она подкрасила губы и хотела было распустить волосы, но поостереглась – не принял бы этот псих такой ее поступок как руководство к действию. По привычке она поправила цепочку, медальон снова перевернулся гладкой стороной. Оксана застегнула пуговку на блузке и вышла в коридор.
Он все-таки заволновался и выглянул из комнаты. Оксана сложила губы в улыбку. Получилось ненатурально, но для этого мерзавца и так сойдет.
– Остывает, – кивнул он на чашки.
Оксана вовсе не собиралась пить это пойло, кто его знает, может, он растворил в чае какую-нибудь таблетку. Однако сделала вид, что обрадовалась, потерла руки и схватила чашку. Он тоже взял свою – ту, без ручки, и Оксана подавила сильнейшее желание стукнуть по дну чашки, чтобы ошпарить этого типа кипятком. Он как будто что-то почувствовал, потому что отставил чашку, придвинулся к Оксане и положил руку ей на колено. Она напряглась, прикидывая расстояние до чайника. Получалось далековато, просто руку не протянешь.
И в этот самый момент из прихожей донеслись те звуки, которых Оксана все это время напряженно ждала и в то же время боялась: щелчок замка, негромкий скрип входной двери и приглушенные шаги. Она поняла, что люди из криминальной структуры выследили ее по сигналу микрочипа и наконец явились сюда, чтобы захватить ее предполагаемого соучастника.
Долгонько собирались! Но, как говорится, лучше поздно, чем никогда!
Оксана закашлялась, чтобы Игорь Иванович не услышал эти звуки раньше времени, но он все же насторожился и шагнул к двери, сунув руку за пазуху, где у него была кобура с пистолетом.
Но он опоздал: дверь комнаты с грохотом распахнулась, в нее ворвался знакомый Оксане небритый брюнет, тот самый Константин, который допрашивал ее в подвале. Одним прыжком преодолев полкомнаты, он сбил Игоря Ивановича с ног и завернул его руку за спину.
Следом за Константином в комнату вбежали еще двое парней с оружием в руках. Один из них схватил Оксану за локти, другой встал возле двери.
С неизъяснимым злорадством Оксана наблюдала, как этот тип, который вызывал у нее теперь только отвращение, пыхтел на полу, безуспешно пытаясь вырваться. Когда он понял, что из этого ничего не выйдет, он прохрипел:
– Вы кто такие? Откуда вы взялись на мою голову?
– Лично я – Дед Мороз, – насмешливо ответил ему Константин. – Новый год, правда, еще не скоро, но я тебе заранее принес подарки. Думаю, они тебе понравятся.
Он щелкнул пальцами, и один из его подручных принес из прихожей знакомый Оксане металлический чемоданчик. Константин встал, открыл чемоданчик и показал хозяину квартиры сверкающие хромом хирургические инструменты:
– Знаешь, что это такое?
– Да ты совсем сдурел, что ли? – хрипел Игорь Иванович. – Да ты знаешь, кто я такой?
– Знаю, что ты чужие деньги оприходовал! – перебил его Константин. – И это было твоей большой ошибкой...
– Какие деньги? – заверещал Игорь резаным поросенком, снова пытаясь высвободиться. – Понятия не имею, о чем ты говоришь!
– Лучше признайся, Игорек! – воскликнула Оксана, подпустив в голос вполне натуральный ужас. – Они все равно все знают! Это очень страшные люди...
– Что ты несешь? – растерянно отозвался ее прежний мучитель. – Не слушайте ее, она врет! Она сама не знает, что говорит!
– Вот как? – Константин долгим взглядом окинул Оксану, потом повернулся к Игорю: – А я склонен ей верить больше, чем тебе! Знаешь, что мы сейчас сделаем? Мы разделим вас, голубочки, и посмотрим, кто из вас быстрее расколется. Устроим между вами соревнование. Кто раньше и лучше запоет, у того будет больше шансов остаться в живых!
Ох, каким взглядом ответил ему Игорь Иванович! Угроза постепенно уступала в нем место страху. Ага, это тебе не за могущественную Контору прятаться! До него наконец дошло, что здесь ему никто не поможет. Эти отморозки понятия не имеют, в какую квартиру они попали. А может быть, как раз имеют? И его кто-то сдал? И все это делается с ведома начальства?
Он растерялся.
Константин повернулся к одному из своих подручных, снова щелкнул пальцами и показал на Оксану:
– Отведи ее в другую комнату. Сейчас я разберусь с этим красавчиком и зайду поговорить с ней...
Бандит схватил Оксану за плечо, вывел в коридор и втолкнул в дальнюю комнату.
Эта комната была обставлена так же просто, как первая, – диван в потертой бежевой обивке, низкий комод с поцарапанной столешницей и небольшой застекленный книжный шкаф, только вместо книг стояли там старые канцелярские папки с завязочками. Стекло на одной из полок было выбито, на другой – треснуто и заклеено синей изолентой, и на папках видны были лиловые выцветшие штампы – не то «Спецсанупр», не то «Начспецком», а то и вовсе что-то нечитаемое.
Оксана опустилась на диван и затихла. Ее охранник остановился у двери, сложив руки на груди.
Из соседней комнаты донесся приглушенный крик – видимо, Константин приступил к допросу.
Оксана вздрогнула и покосилась на своего стража. Тот и бровью не повел. Не смотрел злобно, не усмехался мерзко, не грозил увечьем и смертью – просто спокойно смотрел перед собой. Дисциплинированный, значит, приказа ждет.
Оксана вжалась в спинку дивана и задумалась о своем положении.
Пока с каждым часом оно становилось все хуже и хуже.
Правда, как она и рассчитывала, бандиты спасли ее от маньяка из Конторы, но сами они были, пожалуй, еще опаснее. Во всяком случае, от первой встречи с Константином у нее остались самые неприятные воспоминания. Сейчас он занят Игорем Ивановичем, но скоро перейдет к ней. И тогда ее вряд ли кто-нибудь спасет...
Внезапно Оксана почувствовала странное жжение, как будто на груди под блузкой у нее лежал горячий уголь. Покосившись на охранника, она прикоснулась к груди и нащупала свой медальон.
Он действительно был горячим.
Что бы это значило?
Из соседней комнаты донесся голос Константина, который позвал ее охранника. Тот покосился на Оксану, вышел в коридор и запер за собой дверь на задвижку.
Оксана проводила его взглядом и вытащила медальон из-за пазухи. Он становился все горячее и горячее. Она взяла его в руки и повернула. Теперь необычного вида узор в виде креста оказался снаружи.
Из-за стены снова донесся хриплый приглушенный крик – Константин продолжал свое излюбленное занятие.
Оксана вздрогнула и при этом случайно дернула медальон. Тонкая золотая цепочка неожиданно оборвалась, медальон упал на пол и закатился под книжный шкаф.
Положение у нее было безвыходным, в будущем ее не ждало ничего хорошего, но неожиданно потеря медальона расстроила больше, чем предстоящий допрос с пристрастием. Этот медальон достался ей от матери и был ей очень дорог, но не только это взволновало ее сейчас, в нем было что-то большее...
Оксана подошла к шкафу, опустилась на колени и попыталась нашарить медальон.
Однако, как она ни старалась, рука не пролезала под шкаф.
Тогда она встала и попробовала отодвинуть шкаф в сторону.
Шкаф неожиданно легко сдвинулся со своего места...
И вдруг в стене за ним обнаружилась потайная дверка.
* * *В комнату инквизитора постучали.
Брат Бернар, который истово молился, стоя на коленях перед изображением Девы Марии, еще раз перекрестился и повернулся к двери:
– Войдите!
В комнату заглянул его помощник и проговорил, смиренно потупив взор:
– Ее привели, достопочтенный брат. Она находится в комнате для допросов.
Инквизитор вскочил, сжал кулаки – но тотчас взял себя в руки, опустил глаза, подобно своему помощнику, и произнес с подобающим случаю смирением:
– Благодарю тебя, брат Мартин. Да будет все исполнено к вящей славе Господней!
* * *Фрау Ситтов сидела в комнате для допросов, сложив руки на коленях, как послушная девочка. В ее медовых глазах еще не было страха или отчаяния, одно только удивление.
Подняв глаза на инквизитора, она удивленно, но без робости спросила его:
– В чем я провинилась, господин?
Подняв глаза на инквизитора, она удивленно, но без робости спросила его:
– В чем я провинилась, господин?
– Молчи, когда тебя не спрашивают! – прикрикнул на нее помощник инквизитора. – Отвечай только на вопросы! И называй господина инквизитора святым отцом!
– Спокойно, брат Мартин! – с мягкой, отеческой улыбкой остановил инквизитор своего ретивого помощника. – Эта несчастная женщина не отвечает за свои слова...
Отеческий тон и мягкая улыбка стоили брату Бернару невероятного напряжения всех сил, ибо при виде фрау Ситтов сердце его сперва замерло, а затем забилось как безумное, в глазах потемнело, а во рту стало сухо, как в пустыне. Тем не менее он с подобающим достоинством проследовал к своему месту и опустился в кресло. После этого взял в руки распятие и проговорил, глядя на подсудимую, но стараясь не встречаться с ней глазами:
– Ты ли фрау Маргарита Ситтов, жена торговца?
Женщина замешкалась, и брат Мартин раздраженно воскликнул:
– Отвечай, когда тебя спрашивает господин инквизитор, да не забывай прибавлять «святой отец»!
– Конечно, это я, – с прежним удивлением в голосе ответила Маргарита. – Зачем ты спрашиваешь о том, что и так знаешь, господин... святой отец?
– Господин инквизитор волен спрашивать тебя о чем угодно! – не удержался брат Мартин. – Твое же дело – отвечать и не говорить ничего лишнего!
– Успокойся, брат Мартин! – перебил его инквизитор. – Пусть она говорит, что знает, а ты, как подобает, аккуратно записывай ее слова. Итак, обвиняемая признала, что она – жена торговца фрау Маргарита Ситтов...
Он потер ладони, словно почувствовал холод, и задал следующий вопрос тем же мягким, отеческим тоном:
– Скажи, дочь моя, когда именно ты впервые вступила в сношения с Дьяволом?
– Что ты такое говоришь, господин... святой отец? – Фрау Ситтов истово перекрестилась. – Разве можно даже поминать его имя? Меня страх берет...
– Отвечай! – выкрикнул помощник инквизитора, привстав. – Отвечай на вопросы и не говори лишнего!
– Я добрая христианка! – проговорила женщина с возмущением. – Мне противна сама мысль о... о том, кого ты помянул!
– Вот как? – Инквизитор зашуршал листами протокола, положил один из них перед собой и продолжил с прежней мягкостью: – А вот тут у нас есть показания свидетеля, который утверждает, что ты, дочь моя, занималась богопротивным колдовством!
– Не знаю, что там написано, но только это ложь! – выкрикнула женщина. – Я добрая христианка и к колдовству не причастна! Спросите кого угодно!
– И ты не собирала по утрам в пятницу росу? – вкрадчиво проговорил брат Бернар. – И не подкладывала в наволочку своего мужа заговоренные травы?
– Росу? – удивленно переспросила фрау Ситтов. – Ну да, я собирала росу, она очень хороша для мытья волос... Что же в этом плохого, господин... святой отец? Всякая женщина знает, что от росы волосы делаются свежими да мягкими!
– Пятничная роса, дочь моя! – сурово произнес инквизитор. – Всякий знает, что именно пятничная роса обладает волшебными, колдовскими свойствами.
– Да я уж и не помню, сказать по правде, в какой день я ее собирала... – растерялась обвиняемая. – Я собирала ее во всякий день, когда была в том надобность...
– Когда была в том надобность, – повторил инквизитор. – Записал ли ты эти слова, брат Мартин?
Помощник кивнул, и инквизитор продолжил:
– А что насчет заговоренной травы, которую ты подкладывала в наволочку мужу?
– Заговоренной? – переспросила Маргарита. – Это была самая обыкновенная трава – мята да повилика. Все знают, что, ежели положить эту траву в наволочку, сон будет крепче и сновидения приятнее. Вот я и клала эту траву в наволочку Генриха, дабы ему лучше спалось... это истинная правда, господин... святой отец!
– Только для того, чтобы ему хорошо спалось? И не было у тебя при этом никаких дурных целей?
– Конечно, не было, святой отец! Что же тут дурного?
– Может, ты и другие травы собирала?
– Конечно, святой отец! Я собирала разные травы, не только мяту и повилику, но еще чабрец, и чабер, и травку вкусночиху. Все знают, что ее хорошо добавлять в жаркое.
– Вот как! Записываешь ли ты все это, брат Мартин?
– Непременно!
– Кто же научил тебя, дочь моя, собирать эти травы?
– Моя покойная матушка! – бесхитростно ответила женщина. – Она была хорошая хозяйка.
– Вот как! – инквизитор потер руки. – Значит, ты научилась этому от матери... Может быть, она научила тебя и тому, какую траву собирать по средам, какую – по пятницам, какую в канун святых праздников?
– Не припомню, святой отец... – Женщина задумалась. – Правда, она говорила мне, что мяту и правда лучше собирать прежде Троицы...
– Вот как! Значит, прежде Троицы... в этом ты сходишься с прочими ведьмами, они в один голос твердят, что травы, собранные после Троицы, не имеют колдовской силы, Господь в своем неизмеримом милосердии лишает их ее...
– Не знаю ничего про колдовскую силу, но после Троицы мята становится жесткой от летнего зноя.
– Не смей перебивать брата инквизитора! – прикрикнул на женщину секретарь. – Отвечай только, когда тебя спрашивают!
– Не горячись, брат Мартин! – смиренно проговорил инквизитор. – Мы должны быть кроткими и терпимыми, как агнцы! Именно этому учит нас мать наша святая католическая церковь!
Он прошептал слова молитвы, как бы собираясь с силами, и снова обратился к фрау Ситтов:
– Еще раз взываю к тебе, дочь моя: покайся, расскажи нам о том, как ты вступила в сговор с Дьяволом, расскажи, как впала в страшный грех колдовства, как вредила честным христианам. Чистосердечное раскаяние облегчит твое сердце, и Церковь в своем милосердии дарует тебе прощение, примет тебя в свое лоно!
– Мне не в чем признаваться, господин... святой отец. Я невиновна в тех грехах, о которых ты говоришь. Меня оклеветали, святой отец, и я даже догадываюсь кто...
– Что ж, – инквизитор воздел очи к небу. – Мы были снисходительны к тебе, ибо Церковь учит нас милосердию и смирению даже к заблудшим овцам. Но ты не принимаешь наше милосердие, не хочешь открыть нам свою душу. Тогда у нас не остается иного пути, как применить к тебе всю строгость закона. Но прежде чем начать допрос с пристрастием, мы дадим тебе время подумать о своих грехах.
Брат Бернар повернулся к ландскнехту и приказал:
– Отвести еретичку в подземный каземат, дабы она могла без помех предаться раскаянию!
Подсудимую увели, и секретарь инквизитора ушел следом, но брат Бернар еще долго сидел в комнате для допросов, погрузившись в безрадостные раздумья.
Свеча догорела, в комнате сделалось темно, но инквизитор этого не заметил.
Он вспоминал страшные картины, которые наблюдал во время своего ночного путешествия, вспоминал чудовищный глаз, обещавший ему исполнение заветного желания.
Все случилось так, как ему было обещано.
Фрау Ситтов, женщина с волосами цвета майского меда, находилась в полной его власти.
Значит, Дьявол не обманул его...
Впервые инквизитор осмелился прямо назвать то страшное существо, с которым встретился на шабаше. Впервые он решился признаться себе самому, что заключил договор с Дьяволом, то есть совершил самый страшный из грехов, тот грех, борьбе с которым до сих пор служил верой и правдой.
Что же делать?
Признаться в своем грехе братьям по монашескому ордену, добровольно отдать себя на суд других инквизиторов, самому обречь себя на пытку и костер?
Нет, наверняка именно этого и ждет от него Враг рода человеческого! Дьявол хочет покончить с ним, чтобы избавиться от опытного и безжалостного инквизитора, беспощадно искореняющего ересь, выжигающего ее благодетельным огнем, по всей Германии беспощадно преследующего ведьм и колдунов!
Он, брат Бернар, своей непримиримой борьбой с ересью принес Церкви так много пользы, что, несомненно, искупил свой грех! И принесет ей еще много, много пользы!
Брат Бернар вспомнил папскую буллу «О Благодати Божьей», в которой Глава Церкви разъяснил кардиналам и епископам, рядовым священникам и прихожанам, почему любой грешник, купив индульгенцию, может спасти свою душу от вечного проклятия и избежать адских мучений.
За время существования Церкви тысячи святых, десятки тысяч праведников совершили такое множество подвигов веры и благих дел, что в мире накопилось огромное количество Благодати Божьей, достаточное для того, чтобы искупить миллионы грехов. Так что Церковь вполне может поделиться избытком этой Благодати со своими верными сынами и дочерями – разумеется, при условии, что эти сыновья и дочери заплатят Церкви подобающую компенсацию.