Я ворвался в хату Попеленко так, что чуть не сшиб молчаливую худую хозяйку.
– Ну что с ним?
Она мрачно указала на полати. Там лежал Попеленко. Лицо его пересекали царапины. Грудь и рука были забинтованы толстым слоем какого-то тряпья. "Ястребок" посмотрел на меня глазами умирающего.
– А ну дай-ка!
Первым делом я размотал тряпье. Неумелая или грязная перевязка может быть так же губительна, как и отсутствие всякой первой помощи. Материи вокруг туловища и руки Попеленко было намотано столько, что она впитала бы все его соки, будь перебита какая-нибудь артерия. Под оханье "ястребка" я открыл рану. Пуля прошла между рукой и грудью, слегка срезав кожу предплечья. На ранке выступили светлые капли лимфы и сукровицы.
– Ты чего стонешь? - спросил я у Попеленко. - На такие ранения санинструкторы даже не смотрят! На таких раненых пушки возят.
– Так мне ж не видно, а оно болит, - сказал Попеленко. - Может, там чего нехорошего? Бывает так - вроде ничего, а потом раз - и капут. Может, там чималая шкода?
– Повезло тебе, Попеленко. Вставай.
Ему и в самом деле здорово повезло. На несколько сантиметров влево или вправо - и были бы пробиты кость плеча или сердце. Но на войне все важнейшие вопросы жизни и смерти вымеряются сантиметрами, секундами...
– Ты не доехал до Ожина?
Он отрицательно замотал головой:
– Так ведь стреляют, товарищ Капелюх!
Вся сопливая "гвардия" сгрудилась в противоположном углу хаты. Она с испугом прислушивалась к моему голосу. Сама Попеленчиха сохраняла полнейшее спокойствие. Она, как обычно при гостях, стояла у дверей, скрестив руки на груди. Ко всему, чем занимались мужики, включая стрельбу, она относилась с презрением. Ее дело, ее творение, сбившееся в углу компактной глазастой и сопливой массой, было неизмеримо важнее всех наших занятий.
– Попеленко! - заорал я. - Встаньте как положено и доложите о выполнении задания! Без всяких галушек, и забудьте вашу царапину!
Он тут же встал. Начальственный тон всегда производил на Попеленко впечатление, срабатывало какое-то глубинное свойство.
– Товарищ старший, докладываю: на Ожинском шляхе был дуже сильно обстрелян бандюгами...
Тут он смолк, чтобы набрать воздуху в легкие. Детвора примолкла в углу переживала за батьку.
– Дальше!
– Что ж дальше? Бьют спопереду, с двух автоматов... Пуля по боку ляскнула, чую - тепло стало. Влучили, чертовы сыны!.. А пули цвирикают по-над ушами, как те птички. Я только и успел, что с лошади соскочить - да домой, назад, пешим ходом.
– Зачем пешим?
– А как же? Они ж слышали, что я на лошади, да и пуляют поверху впотьмах! А я, пригнувшись, до дому, Лебедка за мной...
– Тоже пригнувшись?
– Чего вы шуткуете, товарищ старший? Если б я не соскочил с седла, сшибли бы, не повернулся до дому.
В углу одобрительно загалдели. Находчивость папаши и его стремление в любой ситуации повернуть "до дому" вызывали одобрение. Мой насмешливый тон явно осуждался.
– Ты хоть прорваться-то пробовал, Попеленко? Он заморгал:
– Стреляют сильно, товарищ Капелюх! Убили бы, как дурного зайца.
Ну что я мог сказать? На фронте с ним был бы крутой разговор с разворотом в штрафбат. Здесь же на меня глядела бесчисленная "гвардия". Каково этой ораве остаться без кормильца?
Трудная штука - воевать в тылу.
– Дуже сильно били из автоматов, - повторил Попеленко, оправдываясь. Если б трошки потише стреляли! Правильно вы говорили, товарищ старший, что блокировано нас. Как в воду глядели! Вы все военные вопросы наперед понимаете.
– Ладно. Хватит. Нечего на горелые коржи олию подливать.
Я опустился на лавку. Что оставалось делать? Увы, мы могли только ждать. Похоже, забойщик не очень спешит покинуть Глухары, у него особое задание. Быть может, он каким-то поступком выдаст свои намерения, попытается связаться с сообщником в селе, чтобы передать все, что разузнал, Горелому? Я не сомневался: здесь замешана Варвара. Что, если нам удастся захватить ее с поличным? Варвара не Климарь, она расскажет. И не только расскажет, но и поможет выманить Горелого из лесу.
Да, все было шатко и неопределенно. Теперь нам осталась только роль наблюдателей. К счастью, он по-настоящему пьет, Климарь. Быть может, самогонка заставит его совершить промах?
– Попеленко! - сказал я. - Надо задержать Климаря в селе. Хочешь - пей вместе с ним беспробудно, хочешь - зови забивать собственного кабанчика, но Климаря задержи! Как можно дольше. С этим-то заданием ты справишься?
– Хм... - задумался Попеленко. - Моего кабанчика никак нельзя. Рано. Морозов нет. Как буду кормить семейству?
Он потер короткопалой ладонью лицо. Он думал. Под воздействием грубой, как терка, ладони нос его превратился в свеколку. И вдруг лицо Попеленко осветилось лукавой улыбкой.
– Товарищ старший! А можно я уговорю Кривендиху? У нее ж сын Валерик с флота пришел. Герой сражений на суше и на море. Золотушный такой был, а стал прямо "Мы из Кронштадта". Пусть она Климаря позовет, я ее уговорю и обеспечу наблюдение. Будьте уверены! Какая вам разница политически, чей кабанчик?
В углу снова одобрительно загомонили. Юные Попеленки получили наглядный урок расторопного мышления. Даже в лице иссушенной жердеобразной Попеленчихи проявилось что-то похожее на интерес к личности супруга.
– Ладно, уговаривай, - сказал я. - И вот еще что... Старший твой, Васька, видать, вправду сообразительный малец. Пусть и дальше наблюдает. Его в расчет не примут.
– Это мы сделаем! - обрадовался Попеленко. - Сам глаз не спущу... А Васька у меня с виду придурковатый, но толковый. Жаль, в школу не могу отдать. Хозяйствовать некому! У меня-то без конца боевые задания. Даже капусту нема часу свезти.
Васька застенчиво шмыгал носом. Остальные попеленята радостно галдели. Дело устраивалось наилучшим образом. Тэту и сам уцелел, и кабанчика спас, и Ваську поощрил, отметил перед лицом начальства, что было, конечно, немаловажно для его будущего.
3
Морячка мы застали во дворе. Он ходил вдоль изгороди и пробовал, хорошо ли та держится. Слегка пошатывал колья и оплетку мускулистой, в синих пятнах наколок рукой.
Плетень, конечно, нечего было расшатывать, и так было видно, что вот-вот завалится. Но для того чтобы взяться за дело, морячку пришлось бы снять нарядную отутюженную форму и надеть ватник. А между тем на улице собрались глухарчане, глазели на Валерика. Понятное дело, расставаться с формой не хотелось, и морячок похаживал по двору, качал колышки. Кривендиха стояла у дверей мазанки, вся светилась счастьем.
Ах, хорош был невысокий скуластый морячок. Валерик! Ходил он по-особому, по-морскому, вихляя бедрами, блестел никелевой фиксой во рту, блестел медалями на черной, туго обтянувшей выпуклую грудь фланельке, блестел тщательно начищенной флотской бляхой, под которой угадывалась свинцовая подкладка; клеши расходились к земле колоколами, тельняшка в треугольном вырезе фланельки синела морской рябью, а воротничок вился по ветру, как флаг.
Мы с Попеленко переглянулись. Да, флот есть флот, пехоте за ним не угнаться.
Валерик протянул крепкую небольшую ладонь и три раза тряхнул мою руку так полагалось на флоте, что ли?
– Приветствую милицию от имени славного Черноморского флота! - сказал он. - Помня дружбу юных лет, тем более сердечно приветствую. Как идет борьба с политическими выродками, бандеровцами?
Красиво говорил морячок! Дружбы юных лет я не помнил, мы с ним не раз дрались на огородах, но все равно Валерик вызывал восхищение.
– Привет, флот! - сказал я. - Боремся помаленьку... на своем участке. По ранению прибыл?
– Не. На три дня. Награжден краткосрочным отпуском за героическое освобождение Измаила, - скромно ответил морячок. - Наш взвод десантников первым высадился с "морского охотника". Нас трое товарищей всего осталось... Ничего особенного. Давно в тылу?
– Давненько.
Тут Попеленко вмешался в разговор, оттеснив меня в сторону. Он пришел сюда не для участия в светской беседе представителей двух родов войск. У него была важная задача.
– В Глухарах дуже ждали, не прибудет ли кто с флота, - начал "ястребок". Это ж не просто - во флоте служить. Не вареника съесть... - Он говорил громко, стараясь, чтобы его хорошо слышала Кривендиха. - Флот - это что? Возьмите, к примеру, "Аврора", так? "Варяг"... броненосец "Потемкин"... "Червона Украина"... То ж вам не жук наплакал! Флот!
Валерик крякнул, еще более приободрился и осмотрел улицу. Из-за всех плетней на него глядели глухарчане.
– Это ж свято{19}! - продолжал Попеленко. - А, мамаша? - обратился он к Кривендихе. - У кого еще сын в таком геройском виде? Измаил взял!.. Орел!
– Ну уж это к чему? - потупился Валерик. Но Кривендиха от таких душевных слов даже чуток всплакнула.
– Надо бы гулянку устроить! - Попеленко, воодушевись, взмахнул кулаком: На все село! Чтоб, значит, показать, что такое наш советский флот. Неужели так, дуриком, встретим и проводим черноморца?
– А что, мамо? - спросил Валерик. Глаза его заблестели. - Как вы думаете, а?
Его можно было понять, морячка. Давно небось мечтал о дне, когда он вот так, в новенькой, отглаженной форме пройдет вдоль тына, а родное село будет глазеть на него. Дождался-таки. Вытащил выигрышный лотерейный билетик.
– Как же это? - встрепенулась Кривендиха. - Это ж не шутка. Не кошку накормить!
– А что, мамо? - более настойчиво повторил Валерик. - Культурно получится!
– Ну, глядите, - пожал плечами Попеленко и уменьшил натиск, поняв, что зажженная спичка попала в сухую солому. - Дело, конечно, хозяйское. Это я к тому, что у нас в селе забойщик Климарь. Большой мастер своего дела. Его можно было б уговорить. Я подскажу как... Конечно, глядите сами. Мое дело сторона. Я просто вижу - люди дуже интересуются флотом. Почтение оказывают...
– А что, мамо? - сказал Валерик. - Покажем селу, что есть у нас главный калибр, а? Развернем башню на сто восемьдесят? Вдарим!
Попеленко отвернулся. Глаз его хитро и настороженно косил в сторону Валерика. Ох, Попеленко! Ему бы дипломатическую выучку - и на конференцию с союзниками можно посылать. Наверняка второй фронт открылся бы не в июне, а в январе или еще раньше.
* * *
Климарь жег длинные пучки соломы, склонясь над кабанчиком Яшкой. Тот показывал неподвижные белые клыки, вздернув черную, густо закопченную губу. Пахло горелой щетиной. Рядом с Климарем стояли две цебарки с кипятком. Он готовился оспаривать и скоблить кабанчика.
– Ишь, задубел, - бормотал забойщик. - А мы сейчас его кипяточком... Смягчим!
Похоже, Климарь был увлечен занятием. И опять странная, неотступная мысль пронзила меня. Неужели, если бы не фашизм, разбудивший в нем волчью душу, он бы так и занимался своим забойным свинячьим делом, бродил из села в село, балагурил, пил самогон? И я бы никогда не догадался, что рядом - человек, готовый стать полицаем, бандитом, едва лишь исчезнет сдерживающая его сила? Нет, не мог я до конца разобраться в этом. Наверно, никто не в состоянии разобраться. В жизни немало гадов, но не каждый гад, если изменятся условия, становится палачом и предателем.
Наконец у калитки мелькнула "плюшечка" Серафимы. Я бросился к бабке:
– Ну что?
– Что-что? - спросила бабка. - Что они могли сказать? Может, на селе лучше парубок найдется? А?
– Найдется, - сказал я. - Приехал сегодня. Но только в отпуск.
– Морячок-то? - как будто искренне удивилась бабка. - Смотреть не на что. А у нас - згода{20}. Гарбуза не выкатили, а скоро и заручення{21}.
– Заручення?
– А ты что ж все спешишь? Не могу я так. Все должно быть по порядку. Как дедами заведено. Они не спешили, деды. Они умели.
– Эх, деды ездили на волах, - сказал я. - Другая техника. Еще шестиствольных минометов не было. Ладно, Серафима, все в порядке. Сегодня мы с вами гуляем у Кривендихи. Надо бы им подкинуть кое-чего из харчей. Помочь.
– Ты откуда знаешь про гулянку? - спросила бабка. - Прыткий стал в "ястребках"! Я еще не знаю!
– Разведка мне раньше доносит. Вон Валерик сейчас объяснит.
К нашему тыну, чуть раскачиваясь из стороны в сторону, подходил отпускник, освободитель Измаила Валерик Кривенда. Он приложил пятерню к бескозырке.
– Вас, мамаша, приглашаю до нас исключительно, - обратился Валерик к бабке. - Вы просто цветете, года вас не берут. Определенно меня импонируете! И милицию ожидаем видеть у наших обильных столов.
– Вот сволота с Черноморского флота! - восхищенно отозвалась бабка. - А ведь был такой босяк! И где его грамоте выучили?
– Вон забойщик, - сказал я морячку, кивнув в сторону Климаря. - Без него тебе не обойтись.
– Это я именно имею в своем усмотрении, - сказал Валерик и, взметая клешами пыль, направился к забойщику.
Климарь облил закопченного кабанчика кипятком и, набросав сверху соломы, укрывал его теперь для лучшей отпарки.
– Здравия желаем, папаня! - рявкнул Валерик, козыряя. - Имею чесь пригласить на семейное торжество, а также для выполнения забойных работ. Настойчиво прошу! - Он нагнулся к Климарю, сказал негромко, как своему: Корабельного спирта привез... Сам из компасов отливал. Девяносто девять градусов! Культурно!
Видать, Попеленко научил Валерика, как уговорить Климаря. Забойщик только крякнул. Известно, что каждый мастер для начала должен поломаться. И Валерик, присев на корточки, продолжал свою агитацию, нашептывал что-то, как девице.
Я опасался, что Климарь все-таки не согласится. Но он неожиданно быстро дал уговорить себя.
– Ладно, флотский! - пробасил он. - Сделаем все в лучшем виде! Где моя обицянка{22}, там и гулянка. Как будто никто не ждал его в лесу!
* * *
И к вечеру началась гулянка. Да какая! Герой морских и сухопутных сражений Валерик, как торпедный катер, пронесся по селу, заходя в каждую хату, приглашая всех, да в таком стремительном атакующем духе, с такими неслыханными в Глухарах книжными выражениями, шуточками-прибауточками, побасенками, с такой лихостью, что село на миг окунулось в забытую уже, казалось, мирную пору, когда загулявшие парубки выписывали замысловатые и развеселые кренделя.
Там, где побывал Валерик, долго не смолкал смех и воцарялось праздничное возбуждение. Работу гончарного заводика морячок просто-таки сорвал. Девчата высыпали из цехов во двор и, проводив гостя, долго не возвращались, приплясывали и притоптывали среди своих горшков и глечиков и напевали старую, как нельзя более подходящую к случаю:
В хате Варвары морячок задержался дольше, чем в других, и вышел оттуда вытирая губы - надо думать, после чарки. Но самым поразительным успехом Валерика было то, что он приволок и установил во дворе своей хаты, под грушей, патефон. Самый настоящий патефон, киевского производства, довольно новый, с блестящей мембранной головкой и суконной накладкой на диске. Кто и как решился достать эту драгоценность из сундучных темных глубин, было неизвестно. Считалось, что ближайший от Глухаров патефон находился в Мишкольцах.
Кроме патефона Валерик раздобыл новенькую грампластинку, и не увертюру какую-нибудь, а песни Клавдии Шульженко, о которой в Глухарах уже все слышали, потому что ее песни без конца напевали солдаты, когда поблизости стоял фронт. Неудивительно, что к вечеру во дворе у Кривендихи, у стен плохо выбеленной подслеповатой хаты, собрались почти все глухарчане - у кого коленки еще гнулись. Из старых досок и кольев, вбитых в землю, соорудили столы и лавки, и вышло совсем хорошо, по-довоенному, когда один хозяин мог принять в саду сотню человек, не забывая оставить местечко для случайных гостей.
И, словно решившись полностью дорисовать мирную картинку сельского празднества, появился случайный гость... Но это произошло позже.
4
Мы с Попеленко сидели особняком, у плетня, на поленнице. Отсюда, из-под росшей у плетня вишни, просматривались все Глухары: хата Варвары, сияющая свежестью соломенной крыши, и длинный унылый сруб Семеренковых с цепочкой тополей во дворе, и гончарный заводик, и кузня - словом, все вверенные нам объекты. Собравшиеся на гулянку тоже были как на ладони.
Односельчане, приняв по первой и по второй, тут же стихийно растеклись на две группы: те, что постарше - бабы в глухих платках, старики с суковатыми палками, - отвалили под стены хаты, на вытоптанный двор-токовище, где за длинным столом предводительствовал маленький Глумский; а девчата и подростки оказались в прохладце неухоженного, густо заросшего травой садочка, полукольцом окружив Валерика. Из старших здесь были лишь Кривендиха, вся так и рдевшая с минуты появления сына счастьем- даже опаленная у гончарных печей кожа не могла скрыть румянца, - и Климарь, который сделал свою новую забойную работу сноровисто и точно и к которому Валерик почувствовал особое расположение, приблизил, обогрел и называл исключительно "папаней" и "старшиной".
Действительно, здесь, в кругу глухарчан, в мирной и празднично-гомонливой обстановке, забойщик утратил свои палаческие черты и вполне походил на бравого и могучего фронтового старшину, бывалого артиллериста, одного из тех, что, поплевав на ладони, запросто разворачивают станины "ста пятидесяти двух". Климарь веселился как мог. Словно никто и не ждал его в лесу. Словно и не было у него задания от Горелого. Но ведь должна же была наступить минута, когда он попытается связаться со своими дружками. И недаром среди подростков, сопевших близ Валерика, громче всех сопел остроглазый попеленковский Васька. А пока морячок рассказывал всякие истории, забойщик поддерживал его своим могучим и хриплым "ге-ге-ге" так, что у них получалось как на спевке.