Хитч лежал и спал.
Локк не вернулся. Даже когда стемнело, он не вернулся, остался во льду.
Все пошло не так, наверное.
День 75
Не знаю, как это объяснить. Это страшно. Мы нашли Джи. Вернее, то, что от него осталось. Случайно.
К обеду все-таки вернулся Локк. Он не разговаривал, молчал все время. Хитч к нему не приставал.
Было ясно, что надо уходить. Возвращаться, даже несмотря на то, что фургон не забит. Ситуация вышла из-под контроля, Хитч это тоже понимал. Он молча уселся за штурвал, включил трансмиссию.
Колеса опять не провернулись, танк не двинулся с места.
Тогда мы выбрались, я и Хитч, и проверили колеса. Почему мы раньше их не проверили?
Джи затянуло за третье справа, перемололо, выжало и вплющило в борт. Из Джи получилась баранка, костюм не защитил, да и не мог он защитить.
Только ботинки остались. Удачливые ботинки Джи с коловратами на пятках. Даже не поцарапало их, они были внутри колесных спиц. Лежали себе.
Хитч опять пришел в ярость. Не знаю, от чего больше он пришел в ярость, он схватил топор и принялся вырубать вмерзшие в борт лохмотья Джи. Под ними обнаружился длинный стальной трос – из-за него колесо и заклинило. Хитч заорал и зашвырнул то, что осталось от Джи далеко. А вслед за ними и ботинки зашвырнул.
В лед.
Потом Хитч орал, орал и орал. Мы все-таки уехали.
К вечеру мы наткнулись еще на одно поселение. Оно возвышалось на холме, похоже, что лед был здесь не везде. Поселение состояло из множества строений, отдаленных друг от друга. Мы шагали по этому поселению, вырубали двери и вытаскивали тюленей.
В этот день я только пил.
День 76
На следующий день мы продолжили разработку нового поселения. Делали все молча и сосредоточенно, и к вечеру почти весь прицеп был заполнен.
Локк не работал. Весь день сидел в танке. Хитч орал на него и даже бил, но Локк так и не сдвинулся. Потом Хитчу надоело, и он оставил Локка в покое, оставил его сидеть.
Вечером после работы мы лежали на койках в боксах и молчали. Хитч определял расстояние по звездам и прокладывал курс, что-то у него не получалось, он нервничал и делал расчеты заново, потом снова нервничал, с ним неприятно было находиться. Я думал, что в следующий рейд я с ним уже вряд ли пойду, как-нибудь отверчусь.
День 79
Пока мы спали, ушел Локк. Он ничего не взял, просто ушел в лед. Не взял пищевые капсулы, не взял оружие. Следы тянулись в сторону, их было четко видно. Но только милю. Мы прошли эту милю, а через милю Локк догадался отключить подошвы ботинок, и следы исчезли.
Мы ждали его три часа. Три часа на льду и еще два в танке.
Потом Хитч ругнулся и стал обыскивать бокс Локка. Обыскивал злобно, хотя и обыскивать толком было нечего, но Хитч обыскивал. Опустился на пол и стал шарить рукой под койкой Локка. Достал квадратный блестящий предмет, гладкий, как экран, цвета ртути.
Хитч выругался еще хуже.
– Что это? – спросил я.
– Это зеркало.
Хитч вышвырнул зеркало в шлюз.
– Вот почему. Локк нашел его у тюленя, стал в него смотреть. И свихнулся. Зеркало – запрещенная вещь… У тебя нет зеркала?
Это Хитч спросил уже с подозрением.
– Откуда? Я даже не знаю… не знал, как оно выглядит…
– А может, проверить? Ты тоже… странный…
Хитч шагнул ко мне.
– Может, ты тоже припас?
Хитч протянул руку.
Я давно хотел его вздуть. Я оператор драги, а он всего лишь сортировщик, начальник, но слабак, три удара, и Хитч сломался, ссыпался под койку. Давно мне этого хотелось, увидеть, как он скатится. Командир.
– У меня нет зеркала, – сказал я. – И я не провожу запрещенных вещей. Если хочешь, можешь еще разок попробовать поискать.
Хитч поднялся на ноги, потер разбитую физиономию.
– Надо что-то делать… – сказал он.
– Ты сам виноват. Мы первый раз, а ты опытный. Надо было по-другому, надо было объяснять. А ты только командовал. А теперь надо уходить.
– Я не могу уйти. – Хитч лег на койку.
Он не может уйти, это же понятно. Лучший охотник за тюленями растерял почти всю свою команду. После этого лучшим охотником уже не будешь.
– Я не могу уйти, ты сам должен это понимать.
– Я понимаю. Если ты не можешь уйти, тогда давай его вместе искать.
– Нет! – неожиданно крикнул Хитч. – Вместе мы не пойдем.
Он выбрался из койки и принялся подкачивать жидкость в амортизационные камеры.
– Ты же сам зачитывал правила…
– Зачитывал. – Хитч проверял комбинезон. – Только тогда я еще не знал… Нам вместе нельзя уходить. А если мы оба не вернемся? Тогда весь груз пропадет. Тогда все зря… Если я не вернусь через три дня, ты доставишь груз. Координаты определить сможешь?
– Смогу. Но, может, все-таки… поедем?
– Нет, ехать нельзя, с колес мы его не найдем. А так шанс есть. Я найду его. А ты жди. Три дня.
Хитч ушел за Локком.
Я ждал их три дня. И четвертый день тоже, на всякий случай. Но четвертый это уже так, для очистки совести. За три дня в комбинезонах разряжаются батареи.
Сначала отключается обогрев. Через два часа после обогрева отключается кислородная машина. Когда кислорода в резервуаре остается на пять минут, в маску впрыскивается веселящий газ, чтобы смерть была легкой и даже приятной.
Хитч и Локк не вернулись. Я остался один.
Я определил по звездам координаты и проложил курс.
До корабля было пять, может быть, шесть дней пути – придется вести в одиночку. Если бы можно было сменяться, то было бы все гораздо быстрее. Но я был один.
Я никогда не был один. Вообще.
На четвертый день, когда я понял, что они не придут, у меня появилась мысль. Я стал думать. Я много думал, думал и оглядывался назад. Я никогда не испытывал такого ужаса. Мне было страшно, я просто задыхался от одиночества. Я оглядывался назад.
Когда все сделалось совсем уж невыносимо, я остановил танк.
Выбрался наружу и подошел к фургону. Я был один. Одному страшно.
Я подумал, что, может быть, мне стоит просто отцепить фургон и возвращаться на базу так…
Я не отцепил, вернулся в танк и прошел еще несколько десятков миль. Мне требовалось мало воздуха, мало воды – кислородная машина и плавильня работали в четверть загрузки и почти не гудели, двигатель на маршевом режиме тоже почти не гудит, в кабине танка была тишина. Тишина была страшной.
Кажется, я кричал. И пел. Я пел, чтобы звуки заполняли пространство, когда вокруг тишина, боишься услышать чей-нибудь голос. Когда вокруг тишина, все время кажется, что кто-то есть за спиной…
Этого нельзя делать… Этого нельзя делать ни в коем случае. Это навлекает беду, это верно.
Этого нельзя делать.
Утром в один из дней я выкинул размораживатель за борт. Я расстрелял его, он разлетался электронными брызгами. Чтобы не было искушения.
Кто-то за спиной.
День 85
На шестой день я повернул к поселению. Небольшое, оно тоже стояло на холме, а снег вокруг был черного цвета. Черного. Наверное, здесь чего-то взорвалось или сгорело, когда еще был воздух. Я остановился напротив крайнего строения, оно было занесено рубленым льдом по окна. Внутри была мебель, другие вещи. Тюленей тоже было много, но я старался не обращать на них внимания, отворачивался.
Работал.
Я работал несколько часов, в результате чего вся кабина ледового танка оказалась плотно забита разными вещами. Подушками, табуретками, тумбочками, мячами, тазами. Плотно. Очень плотно.
В результате я оказался как бы в коконе, и чувство пустого пространства и чуждого присутствия улетучилось. Я уже собрался уехать, но так и не уехал.
Я увидел.
Увидел. До строения было далеко, но я увидел. Над входом чернела подкова. Изогнутая железная дуга, знак счастья. Надо было ее снять. Я ее сниму, и у меня будет все. Много всего, и нормальные дети, это самое главное.
Я хотел просто снять подкову, но вдруг подумал, что надо зайти и посмотреть, как там внутри, что там внутри под подковой. Я снял подкову и проник в строение. Внутри было много маленьких тюленей. Они сидели в комнате и что-то делали, но когда я вошел, они будто смотрели все на меня, я не выдержал и тут же выбежал.
Я еще кое-что там увидел. Кое-что. Не совсем там, а чуть в стороне.
День 98
Завтра старт. Корабль почти готов, погрузка заканчивается. Закачивают в баки воду.
Больше со мной никаких приключений не произошло. Я добрался до корабля. Привез тюленей больше, чем остальные, но потерял весь экипаж. Не очень удачно. И вообще рейд оказался не очень удачным. Пропала одна группа, а еще в четырех других тоже случились потери. И на базе были сложности. Сначала проблемы с герметичностью, затем с прессом и дробилкой. Пресс не выдавал положенной мощности, дробилка дробила слишком крупно, из-за этого биореактор закипел и синтез белка прерывали два раза. Пришлось перебросить экипаж с плавки льда на починку оборудования. Оборудование починили.
Один раз я видел отца, он похвалил меня, сказал, что я показал себя с лучшей стороны и что в следующий рейд я пойду уже командиром группы. И еще сказал, что следующий рейд будет скоро – мы взяли не так уж много. Нет, конечно, этого хватит, но только впритык. На рацион В мы сядем уже через полгода. Но на рационе В жить можно, я это уже говорил в самом начале. Кое-как можно. А следующий рейд будет удачным, я в это верю. Мы пойдем зимой, но все равно рейд будет удачным.
Один раз я видел отца, он похвалил меня, сказал, что я показал себя с лучшей стороны и что в следующий рейд я пойду уже командиром группы. И еще сказал, что следующий рейд будет скоро – мы взяли не так уж много. Нет, конечно, этого хватит, но только впритык. На рацион В мы сядем уже через полгода. Но на рационе В жить можно, я это уже говорил в самом начале. Кое-как можно. А следующий рейд будет удачным, я в это верю. Мы пойдем зимой, но все равно рейд будет удачным.
А вообще я не знаю, что думать, наверное, я устал.
День 103
Старт прошел незаметно.
Мне предложили посмотреть на планету, я посмотрел. Планета на самом деле белая. Белая и гладкая. Я устал от белого. Но я знаю, что это все мне будет сниться. Это мне уже снится. Сны, заполненные белизной. Странные поселения. Когда мне начинают сниться поселения, я просыпаюсь.
Там, в последнем поселении, где я нашел подкову, я видел еще кое-что. Возле одного из строений. Видел кое-что.
Кое-что.
Черемша
Я лучший лесник. Я спокоен. Я знаю, что будущее есть. Солнце взойдет, снова опустится, а потом снова взойдет. Так будет, так было. Каждый день. Каждый день все последние годы. Кто-то сошел бы с ума, а я нет. Нет. Главное, не вывихнуть плечи.
Главное, не вывихнуть плечи.
Вода была зеленоватая. Зеленоватее обычного, Пауль не стал мыться. Нет, они, конечно, говорят, что прогоняют воду через нанофильтры, но почему тогда она зеленая? Споры больше микрона, пройти сквозь сетку они вроде как не могут…
А вода зеленая. Значит, все-таки они проходят. Паулю совсем не хотелось, чтобы эта дрянь проросла. Где-нибудь на голове, например. Или под ногтями. Говорят, у одного водника со станции она проросла, так он со страха себе пальцы сварил. Сначала взял и в кислоту сунул, а потом сварил.
Пауль не хотел варить свои пальцы, он слышал про фантомные боли. Сваришь пальцы, а потом тебя будут преследовать фантомные боли. Это когда болит то, чего нет, ты пальцы вроде бы сварил, а они болят. Пауль не хотел так, не хотел, чтобы еще даром болело, он решил, что мыться сегодня не будет, потом помоется, завтра пусть, и закрутил кран. Трубы свистнули и замолчали. Пауль смотрел в зеркало и думал. Думал, что это все, конечно, же его страхи, а споры не опасны, это каждый ребенок знает с малолетства. Споры не опасны… А у одного слесаря они проросли из глаз. Он проснулся, а ничего не видит.
– Ненавижу зелень, – сказал Пауль негромко. – Ненавижу зелень.
Если говорить «ненавижу зелень» сто семнадцать раз в день, то зелень не привяжется. Точно не привяжется.
Это все страхи, подумал он. Я могу логически мыслить, я понимаю, что если уж мы ее едим в сыром виде, то какой смысл бояться отфильтрованного сока? Но все равно боюсь. Как все, боюсь. Боюсь, ненавижу. Сто семнадцать раз в день. Поганый цвет. Поганый. Нет поганее. Вчера сопляк заявил, что если каждый день тысячу раз говорить «ненавижу зелень», то через год перестаешь ее видеть вообще, верное дело. Только никто не может говорить так долго, требуется большое терпение.
– Ненавижу зелень.
Пауль достал с полки оранжевые очки. Мир приобрел привычный нормальный цвет. Раньше Пауль хотел поставить оранжевые линзы, многие ведь ходят с линзами, но линзы ему не пошли. Оказалось, что линзы сильно жмут, за ночь глаза не успевают отдохнуть, а утром нужны свежие глаза, а то подрезаться можно.
Пауль надел очки, спустился в кладовку, взял три косы. Вообще-то полагаются две косы, штатная и запасная, но Пауль всегда брал и третью. Для надежности. У одного лесника сломалась коса, а потом он наткнулся второй косой на штырь, торчащий из земли, и вторая коса сломалась тоже. Пришлось ему бежать за третьей, и фронт оголился, а закончилось тем, что всем пришлось работать два часа сверх плана.
Спрятав косы, Пауль посидел немного на сундуке, так полагается, для удачи, потом вышел на улицу. Как всегда, с утра посмотрел на небо. Чистое, синее, а через очки оранжевое. Безоблачное, тоже как всегда. Пауль вообще облака видел всего два раза, и то давно, семь, наверное, лет прошло. Они были похожи на пену и на вату.
Возле велосипеда возился сопляк. Его мать в прошлом году заблудилась, она тоже работала на подсеке. А еще раньше заблудился ее муж, отец мальчишки. Они все заблудились, и сопляка подселили к Паулю, Пауль его теперь воспитывал, поскольку был его соседом. Каждое утро мальчишка должен был проверять велосипед, если велосипед был не в порядке, сопляка надлежало колотить, таков порядок.
– Паш, – заныл мальчишка, увидев Пауля, – можно я вечером пойду, а?
– А спать кто будет? – спросил Пауль.
– Ну, почему нельзя играть? Я всего час. Ну, я пойду…
Пауль поглядел на сопляка. В шахматы он играет! Пауль хмыкнул. Один старый учит их играть в шахматы зачем-то. Один учит играть в шахматы, другой строит модели кораблей. Никто никогда даже лужи не видел, а он строит корабли. Лично Пауль бы послал этих старых на побеги, но на побеги их не посылали, даже напротив, платили маленькое пособие. Чтобы они строили свои корабли, играли в шахматы, рисовали картинки и бренчали на гитаре.
Говорят, что шахматы развивают мозг, Паулю же казалось, что гораздо лучше мозг развивает сон. Лучше спать. Чем дольше спишь – тем вернее движения. Но некоторые считают, что старые передают культуру. Какая культура в моделях парусников, Пауль не знал, но спорить ленился. Лучше спать.
– Я хочу поиграть, – канючил сопляк. – Нас должны учить…
Перед работой лучше ни с кем не ссориться, это тоже плохая примета.
– Ладно, – сказал Пауль. – Ладно, сходи…
Он еще хотел что-то сказать, что-нибудь поучительное и веское, но не нашел что. Что вообще сопляку можно сказать? Пауль подумал, что вот в свои годы он в шахматы не играл и вообще считал, что шахматы – это такие фигурки, которые отпугивают травяных духов. Поэтому он не стал ругать сопляка, решив поругать его вечером, зевнул хорошенько, сел на велосипед и поехал.
Дорога шла в гору, это было очень удобно – утром Пауль въезжал в гору, а вечером, уже уставший, катился вниз. Если бы было наоборот, то жизнь была бы тяжелее. Пауль катил вверх, а навстречу ему по глубокому желобу тек сок. Таких желобов всего было семнадцать, они сходились веером к фильтрационной станции. То, что большая часть периметра проходила по возвышенности, было гигантским плюсом – сок поступал на станцию, а затем в полис, и на это не требовалось никакой энергии. Только гравитация. Месяц где-то назад Пауль поймал сопляка, тот с приятелями поднимался почти к периметру, а затем скатывался по желобу до самой станции, Пауль тогда его хорошо отделал. Мальчишку вообще нужно чаще лупить, это улучшает кровообращение. Особенно если лупить силиконовым шнуром…
Пауль поморщился. Вспомнил. Раньше сок возили в бочках, еще в старом полисе. В каждую бочку впрягалось двенадцать человек. Пауль тоже работал на перевозке, до сих пор через плечо шрам – лямка однажды соскочила. Ну, это еще до того, как перешел на подсеку, в самой молодости.
Пауль быстро набирал скорость, он любил последние пятьсот метров проходить с ускорением, пятьсот метров – отличная разминка, да и дорога вдоль опушки хорошая, утоптанная до каменного состояния. Утренняя смена как раз заканчивала работу. Лесники устало махали косами, толстые стебли падали с водянистым звуком, их оттаскивали к мясорубке, разбирали на метровые отрезки и кидали в раструб, в желоб стекал готовый сок. Смена была зеленая, молчаливая и злая, утренняя смена всегда злая. Кто не будет зол, если ему не дают спать?
Сегодня сопляка отлуплю, решил Пауль. Шнуром. Для кровообращения. А то совсем меня не уважает, а я его как-никак на пять лет старше! Пусть старших чтит!
Лесники зачехляли косы, бригадир сидел на опрокинутом ведре и жевал зелень. С аппетитом. Даже с повышенным аппетитом, с таким повышенным, что Пауль отвернулся. Есть такие. Повернутся к зелени спиной и жрут, такая даже привычка есть – сидеть спиной к зелени. Безопасно, конечно, но только на первый взгляд. Сначала молодые сидят спиной к зелени, затем им хочется покрасоваться, они уходят в зелень, проводят там пикники. А потом пропадает страх, и они теряются.
– Как ты можешь есть ее с таким удовольствием? – спросил Пауль бригадира.
– Лучше есть ее с удовольствием, чем есть ее без удовольствия, – философски ответил тот. – Эй, вы, хватит работать, смена…
Смена тут же зачехлила косы и, пошатываясь, побрела к велосипедам. Новички, определил Пауль. Да, новички, бригадиров только к новичкам приставляют, чтобы они не напороли чего. Новички. Один прошлепал мимо Пауля, ковырял мозоль лезвием косы, в глазах зелень – соком забрызгало. Пауль только плюнул – ковырять себя лезвием, это только молодые могут. В двенадцать лет мозг с орех.
Молодой остановился напротив Пауля.
– Ты бы не ковырял, – посоветовал Пауль. – Кто знает, что там в ней…
– Мне кажется, что она стала толще, – не услышал молодой. – Стебли… кора на них толще…