Зато он легко справится с топливным танком, Пауль прекрасно это понимал. Через десять, может пятнадцать минут огонь доберется до бака, нефть взорвется. И тогда точка «Ноль» перестанет существовать.
Хотя она и так уже перестала существовать.
Пауль решил, что в подобных ситуациях не следует думать, в подобных ситуациях следует действовать. Пауль побежал в сторону огня. Надо было разогнаться как можно сильнее, тогда получится проскочить, вряд ли полоса огня достаточно широка.
Разбежаться не удалось. Биолог оказался слишком тяжелым. Пауль продавился через огонь, пламя повисло на руках, ногах, плечах, Пауль привычным глазом отыскал самые толстые стебли, выхватил косу, рассек их вдоль, чтобы было много воды. Сбил огонь и быстро вырезал маленький плацдарм, на который втащил дымящегося биолога.
Отдышался.
Затем Пауль действовал уже спокойно. Продвигался на несколько метров, возвращался, подтаскивал биолога, снова продвигался. За спиной хлопнуло, в спину ударила теплая волна, Пауль упал на живот. Перевернулся на спину. По небу плыли крупные желтые искры, искры переходили в малиновый цвет, рассыпались и гасли. Он подумал, что это, пожалуй, самое красивое, что он видел. Лежал и смотрел.
Потом он почувствовал, как холод цепляет поясницу. Тогда Пауль встал и отправился дальше. Он никогда не ходил через нее ночью, но выбора не было.
Не было.
Остановился он только тогда, когда небо перестало светиться красным. Высек площадку три на три, утоптал. Собрал ворох зелени, вырыл нору, забрался в нее. Неприятно, но выхода другого не было – она прекрасно держала тепло. Биолога он пристроил сбоку.
Спал Пауль долго, а проснулся от боли. Между пальцами правой руки просунулся резвый стебель. Стебель раздвинул пальцы почти на прямой угол, еще немного, и он бы их сломал. Пауль сел и огляделся.
Зелень. Везде только зелень. Биолога не видно.
– Эй! – позвал Пауль.
Голос утонул в жирно-зеленом.
– Эй! – уже заорал Пауль.
Шорох.
Пауль стал изучать зелень в надежде найти след.
Он нашел. Нашел. В одном месте на толстом старом стебле. Стебель был раскарябан, и на нем краснела кровь. Стекала вниз густыми, засахарившимися каплями. Пауль смотрел на эту кровь долго. Думал.
Откуда кровь.
Почему кровь.
Ну что ж, так оно и лучше. С биологом тяжело, подумал Пауль. Тяжело. С биологом не дойти. Он был неспокойным. Он был нервным и непредсказуемым. Он скоро бы начал видеть белых собак.
Пауль повернулся спиной к крови.
Биолог был неспокойным.
Пауль достал косу, расслабил плечи. Первое движение. Слева направо.
Слева направо.
Вечером, перед тем как уснуть, я слышу ее шепот. Это никакой не шепот, это просто шуршание. Она слишком высокая, а Земля вертится. Вот она и качается.
Пусть.
За день я продвигаюсь примерно на два километра, иногда меньше. Когда солнце начинает садиться, я вырубаю периметр. И сплю. А она шуршит вокруг. Смотрит. Кто-то сошел бы с ума, а я нет. Я рассчитываю добраться до полиса за год. Или чуть больше.
Если не промажу. Без компаса вполне можно промазать. Даже с компасом и то легко промазать. Промажешь – и будешь бродить по ней всегда. Всю жизнь. Вокруг всегда будет она, только она. И ты станешь идти вперед, вперед и только вперед.
До тех пор, пока смогут работать руки.
Промазать легко.
Но я-то не промажу. Я лучший. Я спокоен. Главное, не вывихнуть плечи.
Вонючка
Началось с того, что Алекс не вернулся.
Все ждали его у ворот, вся деревня ждала. Стояли и били в бубны, бубен отлично слышно, зимой лучше, чем летом, но и летом тоже слыхать. Все стучали и весь день ждали, и вечером факела зажигали, но только все бесполезно было, Алекс так и не появился.
Ромулус сказал, что если Алекс не вернулся к вечеру, то не вернется, значит, совсем. Звери его разорвали. Или по пути разорвали, или там, на Кривых Пожнях, вместе с теми фермерами. Значит, надо готовиться к поминкам, чтобы все было по-правильному. Пусть примет его земля, как она принимает всякого доброго человека.
Мы с Крысой забрались под башню, зажгли лучину, сидели, разговаривали. Мне было жалко Алекса. Он был молодой и красивый. И с нами возился. Всем остальным взрослым до нас никогда никакого дела нет, а если кто внимание и обратит, то только для того, чтобы наорать. А Алекс с нами разговаривал. С нами и с другими детьми. И даже в дозор нас брал, по стене ходить или на башне сидеть.
Однажды сидим на башне, смотрим вокруг – ничего не видно, полоса как полоса, а потом Алекс как выстрелит вдруг – прямо влет, он отличный стрелок, самый лучший. И тут же в кустах как заорали, и зверь из них выскочил. Пробежал немного и упал, прямо посередине полосы. Здоровенный такой зверь, метра два с половиной ростом. Так и лежал, как грязная куча, не двигался. Алекс на всякий случай в него еще раз выстрелил, а вдруг зверь притворялся?
Так он и пролежал на полосе до вечера, мухи над ним кружились большие, а на следующее утро мы его уже не нашли, его звери утащили. Они всегда стараются своих утащить. И еще они очень злопамятные, люди давно заметили, что если кто обидит зверя как-нибудь, то этот зверь рано или поздно обязательно отомстит. Именно обидчику. Да и вообще, они злобные все.
А Алекс тогда их обидел, когда застрелил того зверя. И они, наверное, видели, кто именно стрелял, и запомнили его. Мне было Алекса жалко. Крыса тут же сказал, что у Алекса было два седла, и теперь все думают, кому достанется то седло, что осталось. Крыса думает, что седло достанется Ромулусу, он давно себе седло хочет…
Он еще долго размышлял о том, кому унаследуется седло, все время возвращаясь к тому, что мир делится на тех, кто седла заслуживает, и тех, кто совсем не заслуживает не только седла, но даже кошелька кожаного. Он, лично Крыса, еще как заслуживает! Он бы уж это седло применил! Он бы уж с этим седлом добился бы многого в жизни!
Крыса, он вообще такой, бесчувственный мальчишка, его ничего не волнует, ему лишь бы пожрать да повеселиться. Мы сидели под башней, говорили про Алекса и играли в шашки, я уже несколько раз его обыграла и уже влепила ему столько щелбанов, что лоб у него стал красного цвета и выросла на нем шишка. Я бы и дальше его обыгрывала, но тут пришла мать Крысы, просунула под башню руку, нашла Крысу и вытащила его наружу, потому что им пора было работать.
Я осталась одна и еще некоторое время поиграла в шашки сама с собой, но это было уже не так, потому что самой себе пробивать щелбаны неинтересно. К тому же лучина надымила кругом здорово, так что даже дышать сделалось трудно. Поэтому я отправилась домой и легла спать.
На следующий день было все как обычно. Отец отправил меня лущить горох, как раз подоспел второй урожай. Горох поспел крупный, правда, перезрелый, я такой не люблю. А потом, после гороха, за грибами. Всем выдали по настоящей винтовке, и мы пошли на грибную опушку, где еще в прошлом году все выжгли и теперь на выжженном поле росли грибы, да и вокруг видно хорошо, зверю не спрятаться. Десять человек наблюдали за лесом, а все остальные искали грибы.
Грибов на гари всегда много растет, в грибной сезон можно набрать хоть телегу, а грибы – это не горох, грибы есть можно по-всякому.
Искали мы грибы, собирали, а когда уж чуть темнеть стало, в деревню побежали. Там и узнали, что Алекс вернулся живым. Он приехал на телеге, на телеге лежало несколько человек – люди с Кривых Пожней, они-то были все мертвы, конечно. Их задрали звери. Этих людей быстро сняли с телеги, завернули в рогожи и унесли подальше, чтобы никто не смотрел. Но самое главное было не это, все уже привыкли к мертвецам. Самое главное было другое – в конце телеги лежал зверь. Живой, только раненный в ногу.
Алекс рассказал. Что когда он приехал на Кривые Пожни, там уже все были убиты. Ни ловушки, ни собаки, ни винтовки не помогли. Но все-таки, судя по следам, они нескольких зверей подстрелили, потому что вокруг все было кровью перемазано и следы в лес уходили. И еще кое-что осталось. Прямо в доме валялась отрубленная рука, ну, то есть лапа. Видимо, драка получилась знатная, даже до топоров дело дошло, хуторяне наподдали зверюгам жару!
Алекс сразу понял, что зря он один поехал, зря, стоило взять кого-то. Но совсем недавно Алексу, как лучшему стрелку, выдали автоматическую винтовку, и он один поехал, считал, что с такой винтовкой ему нечего бояться. И еще Алекс понял, что, даже несмотря на винтовку, одному ему оттуда не выбраться, потому что скоро ночь уже. А если в темноте они кучей накинутся, то от них ведь никак не убежишь и не спасешься, и никакая винтовка не поможет, даже пусть и автоматическая.
И тогда Алекс придумал, как ему их победить. Он завел лошадь прямо в дом, а сам залез на чердак. А лапу отрубленную на столе оставил. Алекс знал, что звери не любят свои конечности оставлять, знал, что они обязательно за лапой своей вернутся, чтобы ее похоронить потом. Ну, как ночь началась, они и полезли. Сразу два залезло. Алекс их обоих сразу и застрелил. И еще потом двоих застрелил, а третьего ранил только, это уже под утро было. Ну а больше они не полезли. Алекс спустился с чердака, вывел лошадь, запряг ее в телегу с телами убитых, а дом поджег. И поехал быстро, а винтовку свою автоматическую перезарядил и держал ее на коленях, чтобы если вдруг кто выскочит, то сразу стрельнуть.
Он ехал, но никто на него не нападал. Дом горел хорошо, в небо искры разлетались. А как въехал в лес, так сразу увидел раненого зверя, он возле дороги лежал. И был живой, мычал, как корова. Алекс хотел сначала его дострелить, но потом вдруг передумал. Он решил, что если он его возьмет с собой, то другие звери на него не нападут. Алекс прострелил зверю вторую ногу, затащил его на телегу и поехал. Лошадь быстро бежала, чувствовала угрозу за спиной, Алексу ее даже подгонять не приходилось. И доехал он тоже спокойно, хотя иногда по кустам что-то и шуршало, но Алекс на это реагировал просто – направлял в сторону зверя винтовку, и из кустов никто так и не выскочил.
А зверь лежал спокойно, хотя Алекс ждал, что он будет брыкаться. Так и добрались.
Алекс сразу лег спать, а зверя определили в повинную клетку, и вся деревня сразу собралась вокруг, побросала работу. Еще бы! Раньше так близко живого зверя не видел никто, никто не видел его даже мертвого толком, а тут был живой и настоящий. Мы с Крысой тоже побежали посмотреть. Пробиться к центру площади было трудно, но Крыса был кусучим, он кусался и кусался, так что мы продвинулись к клетке довольно быстро.
От зверя на самом деле воняло. Так сильно, что стоять вблизи без привычки было тяжело. Это даже при том, что зверь сидел в дальнем углу. Ничего удивительного в том, что от него воняло, – он был покрыт бурым толстым волосом, причем не только на голове, но вообще везде, везде только одни волосы.
Он оказался совсем не такой большой, как говорили. Все рассказывали, что звери чуть ли не в три метра, но этот выдался совсем невысокий, даже двух метров, пожалуй, не добрал. Мохнатые и толстые длинные руки, большие ноги и на самом деле красные глаза, про глаза не врали. Глаза точно горели, словно в них молодые угли вставили, смотреть в эти глаза было неприятно. И я заметила, как многие вокруг меня тоже не смотрят в глаза зверя, боятся все. Потому что считается, что если будешь в глаза ему смотреть, то можно беду накликать, обязательно потом ноги сломаешь, или руки сломаешь, или вообще – аппендицит.
Так что я не стала смотреть в глаза, а смотрела ему на ноги. А потом кто-то заорал громко, я так думаю, кто-то из родственников тех, кого зарезали на Кривых Пожнях, к клетке подскочила женщина с вилами и принялась тыкать этого вонючку прямо через решетку. А другим это тоже понравилось, все кто палку схватил, кто грабли и давай лупить по клетке. Кто-то даже закричал, что надо принести винтовки и застрелить зверя, но тут появился Ромулус.
Мне наш Ромулус нравится. Конечно, не так сильно, как Алекс, но нравится. Его все боятся. Потому что он может посадить в клетку, побить палками по пяткам, изгнать за ворота. А если человека изгоняют, в одиночку никак. Тем, кого изгоняют, им винтовок не выдают, а без этого не прожить.
Так что Ромулус очень уважаемый человек. Стоит ему появиться где-нибудь, как все сразу замолкают, а если он что скажет, то все слушаются. Только немногие могут с ним поспорить, и то с опаской. А если без опаски, то только один старый Чох.
В этот раз тоже так было, едва появился Ромулус, как все замолчали и перестали драться и ругаться, одна только та женщина все старалась добыть зверя вилами. Ромулус подошел к ней и долго смотрел, как она это делает, а она все не останавливалась. Тогда он просто отобрал у ней вилы и сломал их. О колено. Потом он подождал, пока все совсем уже успокоятся, и сказал:
– Стыдитесь! Стыдитесь, ибо, чиня суд беззаконный, уподобляетесь вы зверям из чащи!
Ромулус всегда так говорит, по-старинному, больше так никто не умеет. Потому что в его доме много книг, а его отец даже умел на каких-то других языках разговаривать.
Ромулус приблизился к клетке и указал пальцем на зверя.
– Вы – такие же! Такие, как он! И путь вам будет в лес!
Он замолчал, а все остальные стали в землю смотреть. Говорят, что у него на самом деле другое имя, но я знаю только это.
– Как смели вы брать на себя ответственность?! – гремел Ромулус. – Кто? Кто из вас сможет вынести ее тяжесть?!
Ромулус достал клетчатый платок из кармана. Это означало, что он начинал по-настоящему уже злиться, а когда он злился и впадал в свирепость, он нравился мне еще больше. От него аж мурашки по коже проходили! Седой, страшный, молнии из глаз так и брызжут.
– Ты?! – Он ткнул пальцем в тетку, пытавшуюся убить зверя вилами.
Тетка сразу покраснела и отступила.
– Ты?!
Ромулус ткнул в другого. Он так еще несколько раз ткнул, и народ быстро разбежался. А мы с Крысой представились грязью и остались. Ромулус еще некоторое время стоял рядом с клеткой, потом тоже ушел. А старый Чох вот остался и тоже еще долго глядел на вонючку.
Вонючка сидел не двигаясь, ничего не делал, нам стало неинтересно, и мы ушли. К тому же я опасалась, что на меня с вонючки перепрыгают блохи, а мне блох совсем не надо, не выведешь потом. Хотя и любопытно тоже было, как он себя поведет? Этот самый Вонючка.
Вонючка, хорошее имя для зверя. Так что на другой день я прибежала с утра.
Он сидел точно так же, как и вчера. Как будто мертвый. Воняло от него здорово, очень здорово. Я хотела ближе подойти, но меня не пустили, оказалось, что Ромулус велел выставить охрану.
Ну, я не очень расстроилась, у меня и других дел было немало. За грибами опять же все собирались. Но за грибами пойти не получилось. Потому что со стен видели слишком много зверей. А уже к вечеру мы совсем не могли выйти из деревни – потому что вокруг стали выть. Звери. Их было так много, и они были кругом, выли и кидались камнями и палками. А у нас все бегали как безумные и кричали, что началась война со снежными людьми.
При чем здесь снежные люди, я вот не понимаю. Никакого снега я никогда не видела. Даже в самые-самые зимы снега нет. Никакие они не снежные люди, они вообще не люди, правильно называть их звери, а многие еще вонючками называют.
Они здорово воняют. А люди не воняют. Нет, воняют, конечно, но даже самый вонючий человек, такой как Пузан, не воняет так, как зверь.
К отцу пришел как-то его друг, он был такой же старый, как отец, и они с другом когда-то учились вместе в школе, когда были еще маленькими, как мы с Крысой. Они долго сидели и пили гороховую брагу, а потом стали говорить про зверей, и из этого их разговора я много что поняла.
Раньше, давно, как раз тогда, когда еще мой отец был маленьким, людей было много. И они жили везде-везде, в городах, в деревнях, в Паулях, даже на воде. А про зверей тогда ничего не знали, думали, что звери – это сказка, что будто их на самом деле нет. Все думали, что их нет, но они на самом деле были. Жили в глухих лесах и в горах, далеко от людей. Иногда они, конечно, к людям выходили и пугали их, но сколько потом эти люди ни рассказывали про зверей, им никто не верил.
Но потом в одной стране решили поймать зверя. Эта страна была очень бедная, поскольку земля там была сухая, лес низкорослый, а железных гор вообще не нашлось. И вот все жители взяли винтовки и сети и стали ловить зверей, потому что за них назначили большое вознаграждение. И через год они поймали пять штук. А еще через десять лет все люди во всех местах вымерли, осталось совсем немного. Все потому, что оказалось, что звери несут болезнь. Звери к ней были привычны, а люди нет, поэтому они все поумирали. Мы сейчас вот уже к болезни этой тоже привычны, а раньше все было по-другому.
Так что людей осталось очень мало, я уже говорила. Их осталось столько же, сколько зверей, а потом еще меньше. Потому что звери размножились и распространились везде и стали нападать и резать людей, и резать скот.
Хорошо хоть у людей остались винтовки, звери винтовок боятся. Но патронов все меньше и меньше, а снаряжать их мало кто умеет. Вот у нас мать Крысы умеет и Крысе самому этот секрет передает, в других деревнях еще несколько патронщиков есть.
Отец сказал своему приятелю, что на самом деле это не звери даже, а тоже люди, только не такие, как мы, а другие. Когда-то давным-давно такие люди, как мы, перебили всех тех людей, которые были как звери, спаслись лишь немногие. А теперь все наоборот получается. После чего отец рассказал историю, которая случилась в одной дальней деревне.
Там жила большая семья, однажды пошел их большак за дровами. Это днем было, и пошел он совсем недалеко, к тому же в их местах звери не очень любили водиться, потому что там от земли чем-то пахло.
Большак ушел и стал рубить дрова, и было слышно, как в лесу стучит топор. А потом топор перестал стучать. И все не знали, что там случилось. Они ждали, ждали, но так ничего и не дождались, и тогда мать решила сходить сама. Она ушла и тоже не вернулась.
А на следующее утро старший сын взял последнюю винтовку и тоже ушел в лес. И на том хуторе остались только дети, они были совсем маленькие и не умели добыть себе еду, ничего не умели.
Потом, где-то через два месяца, их нашел сосед, он со своим сыном и винтовками приехал. А дети были живы. Они только все поседели и перестали разговаривать, почти целый год потом молчали. Это потому что звери умеют пускать страх, такой страх, которого человек не может терпеть. Некоторые от этого страха даже слепнут. Так вот, те дети, которые потом все-таки заговорили, они не смогли ничего рассказать, что с ними случилось. А еще потом одна из оставшихся девочек рассказала, что к ним приходил их отец, только мертвый.