Желтухин отпил из стакана с бурбоном и с каким-то гастрономическим удовольствием стал разглядывать притихших людей.
– Вы что-то выяснили, Желтухин? – догадался полковник.
– Думаю, да, – майор самодовольно усмехнулся. – Федор Иванович по крупному счету был прав в своих выводах, но не совсем. Имелась у меня парочка подозреваемых. И знаете, наблюдая за экипажем и незримо присутствуя при вашей беседе здесь, я заметил несколько интересных вещей, касающихся кое-кого из команды и пассажиров. Именно эту публику я, к слову, и подозревал.
Желтухин сделал паузу. Он просто наслаждался учиненным им «саспенсом». Такое впечатление, что он наблюдал за повешенными, которые дергались в петлях.
– Ну, не томите, Желтухин, – взмолилась Статская. – Говорите скорее, кто эти злодеи.
– Я прошу прощения, – нахмурился Зуев. – Но что бы ни сказал этот явно предвзятый человек, это не будет истиной во всех инстанциях. А всего лишь мнение одного из пассажиров.
– С которым, кстати, тоже следует разобраться, – проворчал Бобрович.
– Вот именно, – сказала Евгения Дмитриевна, дерзко поднимая глаза.
– Протестую, – сухо засмеялся Желтухин. – Со мной не надо разбираться. Я именно тот, за кого себя выдаю. В чем же я предвзят, Павел Гаврилович? В том, что собираюсь выявить истинного злодея, а не какого-нибудь сфабрикованного и высосанного из пальца?
– Да говорите же скорее, Желтухин, – разозлился Вышинский. – Долго вы будете людям нервы мотать?
– А позвольте, я возьму тайм-аут? – Желтухин прищурился, и аудитория разочарованно задвигалась. – Понаблюдаю еще немного, так сказать. Этот человек теперь знает о том, что я знаю о нем, и обязательно себя выдаст. Не может не выдать.
– Послушайте, вы подлец, – простонала Статская, – ну, разве можно так вести себя?
– Вы не просто подлец, – проскрипел багровый Бобрович. – Вы… вы…
– Это не затянется, господа, – уверил Желтухин. – Дорисую последние, так сказать, штрихи к портрету. Предлагаю взять спиртное, посуду и перебраться на нос судна. Там отличная погода, комфортная мебель, желающие могут позагорать, остальные – спрятаться под зонтами. Там не пахнет уксусом, как здесь… – Желтухин потянул ноздрями и брезгливо поморщился. – А как поправим здоровье и обретем ценную информацию, совершим набег на камбуз. Как вам, господа, программа?
Качать права было глупо. Во все времена владеет умами и душами тот, кто владеет информацией. Компания в полном составе переселилась на палубу – под палящее солнце. Здесь дул бодрящий ветерок, пенистые волны облизывали борта плывущего по течению судна. Люди прятались под зонты, вновь хватались за спиртное, изнывая от нетерпения, таращились на Желтухина. А тот был барином положения. Он развалился на отдельно стоящем стуле из ротангового дерева, задрал голову, подставляя физиономию солнцу. Потом опять оглядел присутствующих, улыбнулся улыбочкой гиены, отхлебнул из бокала.
– Не пора, Желтухин? – спросил Вышинский. – Заканчивайте уж свои психологические практикумы, они тут никому неинтересны. Кто эта сука?
– Вы нервничаете, Роман Сергеевич? – Желтухин говорил неторопливо, он словно бы каждое слово обволакивал в мягкую обертку.
– Да уж нервничаю, но не больше, чем все, – фыркнул Вышинский.
– Смотрите, – вдруг сказала треснувшим голосом Евгения Дмитриевна, вытянула руку в сторону и начала привставать.
Все повернулись. Справа по борту, на расстоянии нескольких миль, между сочным ультрамарином моря и ослепительной лазурью неба, мерцало небольшое судно.
Люди забыли, о чем шла речь. Они вскакивали со своих плетеных кресел, бросались к борту, горланили во все горло, отчаянно семафорили. Блондинка прыгала выше головы, мгновенно сорвала голос. Зуев в припадке чувств, дорывая трико, полез на борт и чуть не сверзился в воду – благо Вышинский успел схватить его за шиворот. Полковник исполнял похмельное оперное сопрано, махал руками, как регулировщик. Евгения Дмитриевна бросилась обратно, выдернула зонт из пластиковой пяты, принялась отчаянно им «жестикулировать». Они ревели от отчаяния – судно было далеко, оно шло вдоль борта яхты «попутным» курсом – явно смещалось на запад, не меняя направления. Небольшая посудина, что-то вроде рыболовецкого бота, приподнятый ют со шканцами, мачта, белоснежный парус. Сомнительно, что с этой посудины могли увидеть невооруженным глазом, как на яхте группа людей исполняет зажигательный танец. В бинокль – могли бы, но не факт, что люди на паруснике в данный момент пользовались биноклями. Судно таяло в полуденной дымке, превращалось в исчезающий мираж. Люди стонали от разочарования, пинали ни в чем не повинную яхту, ругались матерными словами. Вышинский еще не терял надежды – отобрал у Евгении Дмитриевны зонт, вознес его над головой, начал монотонно им размахивать.
– Машите, господа, машите… – сопел он от усердия. – Вдруг обернутся, увидят… не все еще потеряно…
И снова все начали орать, прыгать, высматривая в мареве исчезающую точку.
– Дерьмо! – выругался Желтухин, треснул кулаком по борту. – Полное дерьмо! Да что же это за море такое… Что за люди такие! Они не имеют права пройти мимо терпящего бедствие судна! Эх… – он сплюнул с досады и потащился обратно на свой плетеный стул. А толпа еще на что-то надеялась, прыгали женщины, семафорил Вышинский.
– Я их уже не вижу, где они? – бурчал Бобрович.
– Там они, там… – бормотала Статская, всматриваясь в даль. – Мне кажется, эта штука останавливается, нет?
– Да черта с два она останавливается! – рычал Зуев. – Креститься надо, если кажется! Все, господа, абзац, разминка закончена. Прецедент состоялся – во всяком случае, мы убедились, что в этом чертовом море мы не одни…
И снова послышался мерзкий душераздирающий звук! Со скрежетом волоклись по рифленому настилу ножки стула, звучал сдавленный испуганный вскрик, а когда все обернулись, было уже поздно. Мелькнули изумленные глаза Желтухина. Еще доносились тошнотворные звуки – глухое рычание, металлический стук, сотрясалось нутро яхты от грохота кувыркающегося тела. Еще мгновение назад майор сидел на стуле, весь в расстроенных чувствах, откупоривал штоф с ржаным виски. А сейчас это место было пусто. Зато позади, в полутора метрах, зиял распахнутый люк – широкий, метр на метр, тот самый люк, что уводил в глубины трюма, дублируя проход на третью (и последнюю) палубу из машинного отделения… Неслыханная дерзость! Очевидно, кто-то подглядывал в щелку, находясь рядом с пассажирами. И в самый интересный момент, когда все люди стояли спиной, тихо выбрался, пристроив крышку (а она, зараза, не скрипела!), потянулся к ножкам стула, на котором сидел Желтухин, мощным рывком поволок на себя. А потом слетел вниз, а за ним загремел майор со своим стулом, готовый ко всему, но только не к такому.
Физиономии людей вытягивались от изумления, они не верили своим глазам. Икнула блондинка.
– Ну, ни хрена себе, – как-то жалобно сказал полковник. Он первым рискнул приблизиться к распахнутому люку, осторожно глянул вниз. Царила тишина, нарушаемая лишь порывами ветра. Внизу тоже все угомонилось. В створе люка просматривалась вертикальная лестница, под ней горизонтальная площадка, там валялись обломки плетеного стула… Полковник тупо таращился вниз – вместо того, чтобы прыгать, бежать, спасать коллегу. Опасливо подходили люди, сгрудились вокруг колодца, таращились в полумрак. Доходило с трудом, как до наркоманов.
– Эй, Желтухин… – каким-то преувеличенно грудным голосом позвала Статская. – Вы чего это затеяли? С вами там все в порядке?
– Блин, вот это номер… – хлопнул себя по лбу Зуев.
– Практически цирковой, – сглотнул Вышинский. – Мы его нашли и снова потеряли.
– Едрить-копать… – убитым голосом сообщил Бобрович. – А ведь этот парень только что собирался назвать нам имя преступника…
– Да ни хрена он не знал никакого имени! – взвизгнула Евгения Дмитриевна. – Тряс тут понтами, строил из себя гениального сыщика!
– А почему вы о нем в прошедшем времени, Евгения Дмитриевна? – полюбопытствовал Вышинский. – Я так понимаю, Желтухин не пропал, он по-прежнему радует нас своим присутствием на яхте, только где-то в трюме, куда его затащил анонимный хулиганствующий элемент. Не поверите, мы можем туда спуститься, отбить майора у хулигана… если нам это надо, и если они там оба не свернули себе шеи…
– Так сделайте что-нибудь, мужчины! – с нажимом выкрикнула Евгения Дмитриевна. – Можете вы сделать хоть что-то полезное, или будете и дальше праздновать труса?!
– Подождите, а как же парусник? – тупо пробормотала, моргая глазами, Маргарита Юрьевна.
Окончательно замороченные, все повернули головы. Парусник уходил за горизонт, превращаясь в крохотную кляксу. Затем, не сговариваясь, пассажиры обратили свои взоры к надстройке судна. Дверь в кают-компанию была открыта. Уровнем выше, на капитанском мостике, за толстыми стеклами не просматривалось никаких лиц. Еще недавно там был капитан. Теперь не было. Такое ощущение, что судно вымерло, осталась лишь горстка испуганных, окончательно запутанных людей.
– Так сделайте что-нибудь, мужчины! – с нажимом выкрикнула Евгения Дмитриевна. – Можете вы сделать хоть что-то полезное, или будете и дальше праздновать труса?!
– Подождите, а как же парусник? – тупо пробормотала, моргая глазами, Маргарита Юрьевна.
Окончательно замороченные, все повернули головы. Парусник уходил за горизонт, превращаясь в крохотную кляксу. Затем, не сговариваясь, пассажиры обратили свои взоры к надстройке судна. Дверь в кают-компанию была открыта. Уровнем выше, на капитанском мостике, за толстыми стеклами не просматривалось никаких лиц. Еще недавно там был капитан. Теперь не было. Такое ощущение, что судно вымерло, осталась лишь горстка испуганных, окончательно запутанных людей.
– Бред какой-то… – пролепетала Статская. – Где они все? Они ведь слышали, как мы тут шумим. Им совсем не интересно, что мимо проходит какое-то судно?
– Ну, все, натерпелись… – полковник очнулся и начал багроветь. Как и положено, он долго запрягал, но быстро ехал. – Не знаю, как вы настроены, господа, но я намерен положить конец этому бесчинству. Кто со мной? Кому еще не ясно, что к злодеяниям причастны члены команды?
– Нам нужны веревки… – мстительно прошептала Евгения Дмитриевна. – В трюме я видела несколько мотков хорошего пенькового троса…
– А на камбузе я засекла рулон полиэтиленовой бечевки… – загорелись глаза у Маргариты Юрьевны.
Теперь остались самые боеспособные, самые злые и решительно настроенные. Желтухин не убежит (да, по крупному счету, и черт с ним), в первую очередь – нейтрализовать экипаж. Ворвались на камбуз плотно сплоченной когортой, растеклись по помещению. Эти твари тут развлекались! Ритмично трудилась старенькая магнитола, исторгая мелодии и ритмы российской эстрады. Официантка Алиса виляла упругой попкой и притоптывала каблучком. Повариха, посмеиваясь и косясь на свою подругу по команде, раскладывала чистую посуду в «долгий ящик». Двусмысленностей в лицах ворвавшихся людей не было. Виолетта Игоревна побелела, выронила кастрюлю. На нее уже неслась растрепанная Евгения Дмитриевна с безумным блеском в глазах. Женщина-кок схватила первое попавшееся блюдо, швырнула в атакующую фурию. Последняя увернулась от летающей тарелки, и та раскололась, врезавшись в стену. Брызнули осколки. И в следующую секунду ответственная прокурорская работница уже таскала ненавистную «бабариху» за волосы, а та визжала, отчаянно пытаясь достать бестию локтем. Одновременно Статская атаковала оторопевшую Алису, схватила ее за руку, вывернула. Алиса закружилась, словно юла, ударила за спину каблучком, но попала не в блондинку, которая заблаговременно отпрыгнула, а в разбушевавшегося полковника, у которого от «точечного» попадания в зону мужского достоинства глаза на лоб полезли! Впрочем, удар пришелся чуть выше, в противном случае от Алисы бы и мокрого места не осталось. Он схватил ее с ревом за талию, вознес, визжащую, над головой, швырнул на сцепившуюся с поварихой Евгению Дмитриевну.
– Браво, полковник! – хохотал возбужденный Зуев. – Вы выбили десять из десяти!
Было весело – падали кастрюли, сыпался со стены мелкий кухонный инвентарь. В неразберихе, по закону сохранения импульса, едва не скрутили и Евгению Дмитриевну, она брыкалась, орала, чтобы ее оставили в покое, она своя! Пленницы визжали, катались по полу, оказывая упорное сопротивление, и даже разбили губу Вышинскому, но в итоге их скрутили. Маргарита Юрьевна, хохоча, как ненормальная, вооружилась бечевой, связывала пленниц. Стянула им руки в запястьях за спиной, стала обкручивать лодыжки.
– Ну все, мерзавцы… – хрипела Алиса, плюясь во все стороны. – Теперь вы нас взбесили окончательно, теперь вы испугом точно не отделаетесь…
– Ты еще угрожаешь, зараза? – рычала Евгения Дмитриевна, хлеща официантку по щекам.
– Прекратите, люди, опомнитесь, вы этим только хуже делаете… – извивалась Виолетта Игоревна.
– На рею этих ведьм! – ржал Зуев.
– Вяжите их крепче! – подпрыгивал впадающий в экзальтацию Бобрович. – Чтобы не развязались, пока мы остальных оприходуем…
Женщин скрутили на совесть, а чтобы не несли всякую чушь, заткнули рты кухонными тряпками. Они извивались на полу, злобно вращали глазами.
– Прикройся, бесстыдница! – воскликнула Маргарита Юрьевна, одергивая на Алисе задравшуюся юбку. Та изогнулась дугой, выстрелила в блондинку сцепленными пятками – но Маргарита Юрьевна проворно отскочила, а Алиса замычала от боли в потянутых мышцах. Юбка снова задралась, и все присутствующие при этом непотребстве дружно оскалились.
Распахнулась дверь, и на пороге вырос взволнованный стюард Малышкин – он прибежал на шум. Распахнул глаза, челюсть отвалилась до пола.
– Сам пришел, – возликовал полковник. – Ну, держись, дружок, – шагнул к порогу, схватил стюарда за грудки и заволок на камбуз. Тот запоздало ойкнул, но тяжелый кулак обрушился на челюсть, и работник, теряя сознание, стек на пол. Его тут же принялись упаковывать…
Механик Панов был «локализован» в машинном отделении. Сквозь иллюминаторы, расположенные выше ватерлинии, по напичканному механизмами пространству растекался бледный свет, блуждали солнечные зайчики. Он успел подняться с продавленной раскладушки, ярко контрастирующей с ультрасовременным интерьером судна. Растерялся, узрев надвигающееся несчастье.
– Эй, а вы чего это? – потянулся за разводным ключом, но разгоряченные полковник и Бобрович сбили его с ног, а полковник, знающий толк в деликатных вещах, слегка придушил. Подоспела блондинка со своей бечевкой, и через несколько минут механик превратился в конвульсивно подрагивающую куклу.
– Пусть валяется, – дрожал от нетерпения возбужденный Костровой. – Развиваем успех, господа, развиваем, у нас еще много дел… Ну, смотри, сука, – погрозил он мозолистым кулаком связанному механику, – если развяжешься, на глаза мне лучше не попадайся, уяснил?
Блондинка первой вырвалась из машинного отделения на простор. И вдруг встала столбом в дверях, повернула побледневшую мордашку.
– Господи, там опять крики… Мне кажется, это Желтухин…
– Не задерживайте, Маргарита Юрьевна, вы здесь не одна, – надавил на нее Вышинский, и оба вылетели на левый борт, едва не покатившись по палубе. Полезли остальные, возбужденно пыхтя. На палубе до их появления что-то происходило, блондинке не почудилось! От борта в районе кормы отлетела согнутая крючком фигура, метнулась за тыльную часть надстройки. Но когда толпа «пещерных людей» вывалилась на кормовую палубу, там уже никого не было – незнакомец успел переметнуться на правый борт и раствориться в примыкающих проходах. Бобрович побежал за ним – и вернулся, плюясь с досады.
– Кто это был? – рявкнул он, перевешиваясь через борт. По устоявшейся традиции, никаких мертвых тел возле судна не плавало. Но люди всматривались в пучину, играющую солнечными зайчиками.
– Боже мой… боже мой… – впадала в лихорадку Маргарита Юрьевна. – Я точно слышала, как кричал Желтухин… Неужели и его сбросили в море…
– Вам могло померещиться! – злобно выкрикнул полковник. – Мне уж самому какая только хрень не мерещится… Что за черт тут пробежал, Маргарита Юрьевна? Соберитесь, вспомните!
– Не знаю, – бормотала Статская, зябко обнимая себя за плечи. – Ей-богу, не знаю… Вроде бы помощник капитана… как там его… Он так быстро пролетел…
– Мне тоже показалось, что это Шварц, – сказал Вышинский, опасливо поглядывая за борт. – Брр, какая жуть… Они что тут, совсем с ума посходили? Они соображают, что творят?
– А вы еще не поняли, что это театр абсурда? – выжимала из себя улыбку Евгения Дмитриевна, но ее тоже колотило. – Мужчины, в чем дело? В театре антракт? Мы собираемся доводить дело до конца? Какая разница, кто это был – Шварц или нет, ему все равно от нас не спрятаться. А Желтухин, если погиб, то пусть вода ему пухом, его ехидная физиономия навсегда останется в наших сердцах…
Капитан Руденко был пойман в собственной каюте. Он выволакивал из-под кровати кожаный чемодан с личными вещами, и прокопайся полковник еще немного, капитан всадил бы ему в грудь из ракетницы!
– Ах ты, падла, волыну заныкал?! – безумный ураган сбил ошеломленного капитана с ног, он покатился по полу. Расторопный полковник тут же сунул трофей за пояс, перевернул чемодан и высыпал содержимое на пол.
– В эмиграцию собрался, тварь? – загоготал Костровой. А остальные распинали упирающегося капитана, держали руки, ноги, а Маргарита Юрьевна уже вязала его набитой рукой.
– Что вы делаете, остановитесь! – взывал к рассудку пассажиров капитан. Но люди, одержимые манией, превращались в животных.
– Усы у него проверьте, усы! – пыхтела Маргарита Юрьевна, сноровисто справляясь с путами. – Вдруг оторвутся, если дернуть!
– Да вроде не отрываются, – удивлялась Евгения Дмитриевна. – Значит, надо посильнее дернуть… – она рвала усы со всей дури, но те не отрывались. А капитан исходил криком от вспарывающей боли. – Ладно, черт с ним, пусть будут настоящие, – сконфуженно заявила женщина, поднимаясь с колен. – Настоящему преступнику ведь ничто не мешает отрастить усы?