Я не ответил.
— У нас нет князя, — продолжил собеседник. — Если захочешь, ты станешь нашим князем.
— Правда? — вдруг спросил я, ощущая тепло чувство гордости внутри и радость от сбывшейся мечты.
Но вдруг перед глазами встала картинка, где голодные, осклизлые твари жадно впитывали боль прибитого к стене человека со вспоротым животом.
— Да, никто ни до, ни после не будет так внимательно слушать тебя, о повелитель. Ты будешь нашим правителем, нашим богом, нашим всем. Мы все будем любить тебя и благословлять. Ты совершишь победу над своим эгоизмом ради близких тебе людей.
— Но ведь я же умру?!
— Смерти нет, есть цепочка перерождений. Когда-нибудь мы с улыбкой будем вспоминать про эту встречу. Ведь главное, что человек не один, что он нужен кому-то.
Я вяло кивнул, соглашаясь. Но тут что-то случилось во мне. Нечто новое, сильное, приученное трезво оценивать и пристально наблюдать, поднялось откуда-то из глубин сознания, царства страшных снов.
— Минуточку, — произнес я другим, решительным и твердым голосом. — А ты сам кто будешь?
Морок спал.
— Тебе не понять умом нашу связь, — снова начал вампир. — Слушай свое сердце. А оно подсказывает тебе…
— Что ты гнида подземная. И песец тебе пришел, — со злобной радостью сказал я, выхватывая емкость с настоем. — Получи фашист гранату.
"Метрополитеновец,"петляя, бросился бежать, но я неожиданно, точно и сильно метнул свой снаряд вслед немертвому, угадав упреждение для броска. Колба с чесночной смесью попала вампиру в голову. Дикий, рвущий барабанные перепонки, крик перекрыл шум переполоха в лагере.
Когда я с битой наизготовку подошел к поверженному врагу, вокруг успели собраться люди. Они смотрели как настой, словно кислота, разъедает ночного вора с макушки. Он не мог двигаться от боли и бился в конвульсиях, разбрасывая кусочки вонючей слизи, в которую превращалась его плоть.
Вампир продолжал орать, пока половина черепа не стала жижей. Но и тогда, тело продолжало биться в конвульсиях.
Народ со злорадством наблюдал за мучениями врага.
Подошел князь, в сопровождении свиты. В руках бояр холодно поблескивали готовые к бою джаггернауты. Из-под одежд пробивался синеватый свет плазменных разрядов СГ генераторов.
Владимирский владыка был хмур и озабочен. Он едва скрывал свой страх.
Князь долго смотрел на агонизирующего вампира. Потом поднял голову и поинтересовался:
— Ну, и кто отличился?
По его тону нельзя было понять, злится он или радуется, и что будет убийце врага — награда или кол.
— Мальчик вот, Андрея Сергеевича сын, — сказал кто-то из толпы.
— Ребенок? — поразился князь Иван. — Врете.
— Верно — подал голос я. — Он меня увести хотел.
— И как же ты? — поинтересовался князь.
— Да взял и кинул, — ответил я.
— Не испугался?
— Испугался, оттого и кинул, — ответил я.
— А понимаешь, герой, что ты наделал? — спросил князь. — И что теперь будет?
— Понимаю, что вампиров можно на раз класть чесночным настоем.
— Это повезло тебе, — с негодованием сказал Михаил, Дуболомов-средний. — А промахнулся бы?
— А мы настой в насосы и опрыскиватели зальем и поливать нечисть будем.
— Складно, — почесав бороду, заметил боярин. — А чего ж мы раньше так не делали? Всех бы мертвяков бы извели.
— А насосы? — радостно-угрожающим тоном, торжествуя, что подловил меня, спросил другой боярин.
— А вон их сколько, — я обвел рукой вокруг. — В каждом втором автомобиле насос лежит. Еще шприцы большие можно использовать…
Люди одобрительно загудели: "Голова! Пацан, а соображает!".
— Тихо, — крикнул князь. — Настой сделать надо. А мертвяки — рядом.
— Зачем же делать? — удивился Михаил. — Вот у каждого во фляге налито. И в твоем личном запасе бочонок литров на 100.
Владыка недобро взглянул на жаробойщика, однако удержался от дальнейших высказываний.
— А у нас газовые бомбы есть, — вставил я. — Если их настой валит, то дым чесночный и подавно.
— И верно, — ответил князь. И переменив тему, позвал. — Андрей Сергеевич, любезный, ну-ка подойди.
Он кричал снова и снова, пока не потерял терпение и не стал материться, обещая папе всех чертей.
— Не подойдет он, — вдруг сказал кто-то. — Мертвяк морок на него навел. Спит, проснуться не может. Только стонет во сне. Как бы не помер.
— Блядь, не вовремя, — выругался князь Иван. И обратясь ко мне. — Малец, умеешь с бомбами твоего отца обращаться?
— Да, мне папа показывал.
— Отлично. С рассветом начнем. Беги, проверь, чтобы все было в порядке.
Я со всех ног кинулся к телеге дяди Федора. Возница потихоньку приходил в себя и лежал, кряхтя и постанывая у копыт своей лошади. Я присел и тронул его за плечо
— Как ты, дядя Федор? — поинтересовался я.
— Живой, — ответил он. — Что это было? Только он мне в глаза взглянул… И все.
— А папка мой где? — с тревогой спросил я.
— Да я почем знаю, — ворчливо сказал дядька,
Отец обнаружился с обратной стороны телеги. Он сидел, привалившись к тележному колесу, голова была запрокинута. Со стороны он производил впечатление сильно пьяного или очень усталого человека. Все мои попытки его разбудить ничем не закончились. Тогда мы с Федором подняли его и уложили в телегу. Он вяло отбивался и что-то бормотал. Приняв горизонтальное положение, отец как ребенок, повернулся набок, подтянув колени к груди и подложив ладони под голову.
Федор покачал головой от досады. "Прыщ никчемный" — пробормотал он себе в усы.
— Дядь Федор, — спросил я, — Где у папы запалы были?
— А тебе зачем? — подозрительно поинтересовался возница.
— Князь сказал, чтобы готовились. Утром бомбы в метро сбросим.
— Блядь, — произнес короткое и емкое слово дядя Федор. — Во попали…
Тут мое внимание привлекли звук, которые издавал отец. Сначала я принял это за всхрапывание или всхлипывание. Но это что-то другое. Я подошел ближе и стал различать торопливые, сбивчивые, злые слова.
— Ты… Ты думаешь, что победил меня — чужим, голосом, рыча и всхлипывая бормотал он. — Нет, мальчик, нет говнюк. Это я тебя победил. Скоро ты на своей шкуре почувствуешь… Ты думаешь это вы сами сюда ходите… Это мы вас сюда вызываем. А князь, он в курсе, он все знает. Он сам вас нам приводит… Он отомстит тебе, сучонок… Ты не понимаешь… Как обидно умирать… Столько мыслей, надежд, памяти. Я ведь 4 языка знаю, военным корреспондентом работал, мир посмотрел, пока все это не началось… В Париже был, в Лондоне, в Тель-Авиве… Ты, мальчишка, и представить себе не можешь, сколько я видел… Проклинаю тебя… Жизнь твоя будет долгой и ужасной… Ты пожалеешь, что на свет родился, Даниил, сын архивариуса…
Отец протяжно застонал и очнулся. В сером предутреннем свете было видно, как на коже блестят крупные капли пота.
— Что ты натворил, Данилка… — с ужасом произнес отец, скорей утверждая, чем спрашивая. — Они до Владимира дойдут. Теперь у них будет страстное желание это сделать.
Едва восток окрасился кровавым светом восходящего солнца, собрался военный совет. Придворные советники, жаробойщики, офицеры, амазонки долго, на повышенных тонах выясняли отношения. Потом князь, злой и пристыженный, не поддержанный даже своими ближайшими соратниками, убрался восвояси. Воевода Гаврила Никитич, лейтенант Кротов и высокая, статная женщина в черном плаще подошли к нашей телеге. Ее лица не было видно из-за низко опущенного капюшона. Уверенные и быстрые движения выдавали в ней одну из амазонок.
В ней чувствовались непреклонная воля, привычка повелевать и нетерпимость к возражениям.
Мы поднялись, приветствуя гостей. Женщина, не говоря ни слова, провела рукой по бочонкам газовых бомб, выдернула пробку, запустила пальцы вовнутрь. Она брезгливо понюхала дымовую смесь и раздраженно отряхнула пальцы.
— Архивариус Концепольский, — спросила она. — Ты уверен, что эта дрянь убьет подземных чудовищ?
— Да, — ответил отец.
— И на чем основана твоя уверенность? — с иронией и легким оттенком презрения спросила женщина. — Ты проводил опыты? Испытывал свое оружие в боевых условиях?
— Нет, — ответил отец.
Я вдруг догадался, что это одна из верховных жриц Великой Матери, та, что проделала путь до Москвы в закрытых носилках.
— Знаешь ли ты, какая кара ждет тебя в случае неудачи? — грозно спросила
— Мудрость Пророка, дает мне уверенность в успехе, — твердо ответил папа.
— Много ли проку в старых текстах. Скорость мутаций в подземельях в много раз выше. Не удивлюсь, если через 2–3 поколения, немертвые перестанут бояться дня.
— Я уверен, — вдруг вставил я. — Вампир уговаривал меня не брать с собой газовую гранату.
— И ты послушал? — поинтересовалась жрица.
— Да, — сознался я.
— Ну конечно… — иронически отметила она. — Любой человек слаб, когда спит его разум. Даже ты.
— Я всего лишь мальчик, — возразил я.
— Конечно, — ответила она. И переменив тему сказала, возвысив голос. — Довольно… Ты, архивариус, атакуешь подземелья своим новым оружием. Пора показать немертвым, кто хозяин на земле. Твой сын пойдет с тобой. Лейтенант даст столько людей, сколько потребуется.
Мои амазонки окажут помощь. В подземелье они не полезут. Война — дело мужчин. Но вот если вы струсите и побежите, они заставят вас вспомнить воинский долг.
Жрица повернулась и пошла прочь. За ней засеменил воевода. Кротов остался, бормоча ругательства. Я подумал, что теперь знаю, отчего старших амазонок называют ведьмами.
Изредка меня выпускали подменить сигнальщика. Тогда я мог видеть широкую ленту Ленинградского проспекта справа и ржавые металлические конструкции над бывшим стадионом слева. Метрах в 200 передо мной был такой же выход из подземелья. Там распоряжался папа. По его сигналу должны начать и на нашей стороне. Поодаль стояли черные фигуры.
Силуэты воительниц казались вырезанными из картона. Но я знал, что оружие у них самое настоящее, включая пулеметы в огневых точках, поставленные с трех сторон здания станции. И оно готово было стрелять в нас.
Потом меня опять загоняли вовнутрь, давая подышать воздухом другому счастливцу. И снова время почти останавливалось, двигаясь невыносимо медленно.
В вестибюле было сумрачно. Неяркий свет, затененного дымкой дня едва проходил сквозь пластик входных дверей. Когда-то прозрачный метакрилат иссечен трещинами. Через него почти ничего не видно.
Я, то ходил из угла в угол, то сидел на бочонке запасной газовой бомбы, поминутно проверяя, на месте ли коробка с запалами и спичками, то смотрел по сторонам, словно пытаясь навсегда запомнить обстановку вокруг.
Бойцы расположились у эскалаторов, готовые сбросить зажженный заряд в гибельную тьму подземного провала. Бомба в полной готовности лежала на ступеньках. Достаточно толкнуть ее ногой, чтобы бочонок перемахнул через подложенные под него деревяшки и с грохотом покатился вниз.
Над ними располагался прозрачный купол. Света он почти не давал из-за того, что на стеклах лежал толстый слой пыли, но тусклый отблеск дня в нем заставлял меня содрогаться от ужаса при каждом взгляде вверх. Он словно бы нашептывал, что выход отсюда только один, — вверх, оставив свое тело на расправу осклизлым демонам из подземелья или черным тварям с автоматами вокруг станции.
— Не маячь, — попросил лейтенант Кротов. — И так тошно…
Телесный мучений от излучения мы почти не испытывали, группе были даны целых два «светлячка», но напряжение из-за неопределенности было предельным.
— Хорошо, дядя Витя, — сказал я, опускаясь рядом.
— Страшно, Данилка? — спросил лейтенант.
— Да, — признался я. — Зато будет о чем рассказать.
Кротов усмехнулся.
— Молодец, парень, — одобрил он. — А если не сработает?
— Тогда рассказывать не придется. Дядя Витя, а с чего ты взял, оно не сработает?
— Не знаю, — задумчиво сказал лейтенант. — Запал погаснет или отскочит.
— А я на что? — возмутился я. — У меня эти запалов полно.
Лейтенант вдруг поднялся и поманил меня
Мы подошли к самому краю, там где начинались ребристые ступеньки. Держась за поручень я посмотрел вниз. Сумрачного света хватало для взгляда на 3–4 метра в глубину. А дальше шла густая, вязкая темнота, от которой холодело внутри.
— Бочонок ведь до низу укатится… Пойдешь зажигать, ежели что? — с ехидцей спросил Кротов.
Я глядел туда и сквозь ужас, который разливался по телу проступило предчувствие того, что когда-то мне придется спуститься в эту беспросветную тьму.
— Пойду, — ответил я
— Давай, покажи, — усмехнулся лейтенант.
Я сделал шаг, держась одной рукой за поручень, а в другой сжимая спички и дымовушку.
Идти под горку было легко. Крутой спуск словно затягивал. В животе что-то тоскливо сжималось, сердце бухало, тело становилось то легким и ледяным, то наливалось неподъемной тяжестью. Я шагнул снова и снова, пересиливая свой страх. Могильная чернота окружила меня.
— Эй, парень, хорош, — обеспокоенно сказал лейтенант. — Возвращайся давай.
— Сказано ведь — до низу, — чужим тонким голосом проблеял я.
— Не дури, — подал голос Силантьев. — Сейчас вот тебя выволоку и всю морду разобью.
Вдруг я услышал какое-то шуршание. Чьи-то ноги забухали по лестнице вниз.
— Данилка вернись, — отчаянно заорал лейтенант. — Я приказываю.
Страх придал мне силы, и я взлетел наверх как птичка. Добежав до ровного пола, я упал. Ноги меня не держали.
— Я думал ты вниз убежал… — с облегчением сказал Кротов.
— А кто?! Мертвяки!? — всколыхнулся Силантьев. — Объявляй Палыч тревогу!
Кротов долго и напряженно размышлял, колеблясь между опасностью ложной тревоги, за которую его точно не похвалят и реальной угрозой из под земли.
— К бою, — наконец приказал лейтенант с тяжелым вдохом. — Зажигай факелы…
Минуты полторы дружинники трясущимися руками, ломая спички пытались добыть огонь. Наконец, пропитанная соляркой ветошь вспыхнула красным, чадящим пламенем
Словно отвечая, снизу пришел гулкий железный грохот. Он становился тихе и наконец затих, сменясь отвратительным скрежетом. Какой-то смутный шум и крики донеслись снизу.
Я, преодолев страх выглянул вниз. Внизу было по-прежнему темно. Огонь не освещал и половины туннеля. Я, выхватил факел у дружинника и собравшись с силами, бросил вниз его точно гранату на длинной ручке. Летящий огонь осветил всю лестницу. Множество людей в блестящих накидках и шлемах, с автоматами наперевес двигалось наверх. Заметив меня, они вскинули свое оружие.
— Идут, идут, — в ужасе закричал я.
У меня хватило ума упасть.
Снизу раздались выстрелы. Ратники залегли. Пули тяжело втыкались в стены, рикошетили, отбивали штукатурку. Гулкое эхо заметалось в наклонной трубе эскалатора.
— Толик, сигнал, — крикнул Кротов.
Молодой солдат выскочил на улицу и размахивая факелом дал очередь из автомата.
Здоровый как конь Силантьев ползком подобрался к лестнице, зажег фитиль и столкнул бомбу. Бочонок загрохотал по ступенькам, набирая скорость, тяжело врезался во что-то, вызвав внизу вой, крики и брань. Раздалось характерное шипение — загорелась дымовая смесь.
Вдруг все звуки перекрыл полный страдания и ужаса многоголосый вопль. Обстрел прекратился. Спасаясь от смертоносного облака, вампиры из последних сил, чихая и кашляя побежали наверх.
— Назад, — крикнул лейтенант. — И мальца возьмите.
— Вставай, паря, не время разлеживаться, — произнес Силантьев, подхватывая меня.
Я увидел, как пугающе близко от меня, в подступающем облаке дыма, шатаясь и кашляя движутся вампиры. Их было очено много.
— Автомат, дядя Вова… — в отчаянии закричал я. — Дай мне автомат.
Конечно Силаев не обратил внимания на мои завывания и поволок к выходу. Но все же я успел подхватить брошенный факел и ткнуть им в запал оставленной в резерве бомбы.
Селитрованная бумага фитиля от такого неделикатного обращения загорелась сразу вся, и огонь моментально ушел внутрь бочонка. Из отверстия со свистом выметнулась струя дыма. Облако накрыло добежавших до верха живых мертвецов.
Я чихая и кашляя, смотрел как чернота за прозрачными дверьми стала серым туманом. Вой погибающих «метрополитеновцев» был слышен даже в полусотне метров от станции.
Внезапно двери распахнулись и вместе с клубами дыма на улицу вывалился вампир. Он был без шлема и похоже ничего не видел. Сделав пару неуверенных шагов, он встал на четвереньки, и захлебываясь извергнул из себя мощный заряд кровавой слизи, точно выблевывая из себя внутренности. Потом он упал и забился в конвульсиях. Его тело на глазах стало терять очертания.
Я печально смотрел на это и в голове крутилась только одна мысль — живучий гад попался.
— Молодец, Данилка, — сказал мне Кротов. — Не растерялся. Только смесь у тебя больно едучая.
— Сера, уротропин, селитра. А кроме того — мука, дубовые опилки и лук с чесноком. В самый раз, — ответил я.
— От такой заразы и сам отравишься, — заметил лейтенант. — Ты придумай как их по-другому класть.
Обратную дорогу я запомнил очень смутно. Помнил только, что обоз останавливался у «Электрозаводской», "Авиамоторной" и "Шоссе Энтузиастов". И вместе с клубами дыма, которые валили из туннелей, из под земли доносились крики немертвых.
Только когда телега выехала за пределы кольцевой дороги, с головы будто сняли железный обруч. Остальные люди тоже постепенно отходили от излучения.
В обозе начались смешки и веселье. Мужики пустили чесночный настой на выпивку и драли глотки под надрывы простуженных гармоней. Я терпеть не мог этого и развлекался тем, что украдкой набивал рожки патронами и снова разряжал магазины.