Николаева сложила руки на коленях.
— Вот так, кирпичик к кирпичику, и сложилось. Аллергия Олега, невозможность находиться рядом с матерью мужа. И тут как раз моей маме предложили должность в Нижнегорске, там был нужен начальник отдела здравоохранения. Мама поговорила с местным начальством, и все так здорово уладилось: Геннадию нашлось место в университете, мы поселились в Гидрозаводе, потому что тут дешево продавался отличный земельный участок. Началась у нас счастливая жизнь. Олежек перестал постоянно чихать, супруг написал докторскую, построили особняк… У нас нет тайн, кроме той, что связана с рождением детей. Семья Николаевых никому не причинила вреда. Катюша никак не могла бросить семью, я представить себе не могу, о каком скандале она говорила. Журналистка что-то напутала.
Я встала и извинилась за неприятный разговор.
— Ну что вы, Виола, — бросилась ко мне Нина Анатольевна, — вы совершенно правильно поступили. Пожалуйста, поговорите с корреспонденткой. Как, вы сказали, ее зовут?
— Лена, — повторила я.
— А фамилия?
— Иванова, — соврала я.
— Нет ничего плохого в желании воспитать детей мужа, стать им родной матерью, и если появится статья, меня никто не осудит, — прошептала Нина Анатольевна. — Но Олег и Алла обидятся, что им раньше не сообщили правду.
— Я сумею убедить Елену не публиковать материал, — пообещала я. — Спокойной ночи, еще раз простите за беспокойство. Пойду к себе.
Я сделала шаг к двери, и тут из коридора раздался звон.
— Господи! — испугалась Нина Анатольевна, открыв дверь. — Что случилось? О! Вазочка со столика упала. Давно хотела стол подальше от лестницы поставить, на него несколько раз Олег натыкался. Но всегда успевал вазу схватить, а сегодня, видно, не получилось. Завтра бабушка рассердится, она терпеть не может, когда что-то в доме ломается.
— Навряд ли до нее донесся шум, — предположила я, — ведь ее спальня в противоположном конце коридора. Давайте помогу быстренько замести осколки, авось никто не заметит исчезновения вазы.
— Элла, Виктор, Алла точно о ней не вспомнят, а мама мигом пустой столик увидит. Виола, дорогая, умоляю, не говорите ей, что Олежек ее кокнул!
— Не видела, кто толкнул столик, только слышала звон, — улыбнулась я, — преступнику удалось скрыться незамеченным. А почему вы решили, что это сделал ваш сын? Вероятно, это Элла, Алла или Виктор. Ваза была дорогой, памятной для Елизаветы Гавриловны?
— Совсем нет, — возразила Нина, — даже не помню, кто и когда ее подарил. Дело, собственно, не в ней. Доктор посадил Олежека на строгую диету, у сына проблема с поджелудочной. Но как заставить взрослого мужчину ограничивать себя в еде? За ужином он ест мало, а потом, когда все заснут, крадется в кухню. Свет в коридоре не зажигает, хочет остаться незамеченным, но я его уже пару раз у холодильника ловила. Мальчику запрещены сливочное масло, сыр, белый хлеб, и уж точно нельзя даже смотреть на бекон. По-хорошему, когда в доме не совсем здоровый человек, чтобы его не искушать, лучше эти продукты вообще не покупать. Однако Алла и Катя злятся, если гастрономию не находят, мама тоже любит бутерброды. Но Олега она нещадно за нарушение диеты ругает, если у него боли начинаются, сердится: «Сам виноват, силы воли нет, опять объелся запрещенным. Аленький цветочек, а не мужик». Бабушка его затюкала, а сообразит, что тот сегодня поздним вечером к холодильнику пошел, запинает совсем. Сейчас точно Олег на стол наскочил, больше некому, остальные спят. Виола, пожалуйста, ни словечка моей маме! Завтра утром скажу ей, что сама вазочку разбила, пусть лучше на меня нападает. Олежек у нас излишне эмоциональный, а у него первые съемки в роли режиссера-постановщика, ему нельзя нервничать. Врать нехорошо, но не такая уж это громадная ложь, правда?
Я пообещала не выдавать Олега и пошла вниз по лестнице. Миновала площадку между первым и вторым этажом, наступила на очередную ступеньку, поскользнулась, упала и дальнейший путь проделала, сидя на пятой точке.
— Боже, что случилось? — шепотом осведомилась хозяйка, перегнувшись через перила. — Виола, вы в порядке?
— Прекрасно себя чувствую, — прокряхтела я, вставая, — просто шлепнулась.
— Ужас! — всполошилась она. — Вам нужна мазь от ушибов, сейчас вниз сбегу, свет зажгу, в аптечке поищу.
— Ни в коем случае, ничего мне не надо, — возразила я, потирая ноющую часть тела, — разбу́дите домашних, придется им объяснять, почему я ночью к вам поднималась. Мне совсем не больно.
— Спокойной ночи! — прошептала Николаева.
— И вам добрых снов, — пожелала я и медленно двинулась по коридору. Но вдруг ощутила, что ноги разъезжаются, и плюхнулась на паркет.
Согласитесь, странно ни с того ни с сего рухнуть два раза подряд, причем не на улице зимой в гололед, а летом, да еще в доме. Прежде чем подняться, я ощупала пол вокруг себя и попала рукой во что-то скользкое, масляное…
Осторожно встав на ноги, я доковыляла до своей спальни, зажгла свет, сняла тапочки и увидела, что их подошвы испачканы специфически пахнущей жидкостью. Она же обнаружилась сзади на джинсах. Я вымыла руки, натянула летние брюки, вышла в коридор и, включив в айфоне фонарик, начала осматриваться.
На паркете обнаружилась цепочка круглых следов, идущих из холла. Я сделала их фото и переместилась в прихожую. Там были те же пятна. Пришлось накинуть дождевик и выйти во двор.
Ливень прекратился, я постояла на крыльце, спустилась на дорожку, обогнула особняк и увидела единственное окно на фасаде, в котором горел свет. Именно к нему снаружи вела длинная железная лестница с удобными перилами и широкими ступенями. Я подошла к ней, принялась осматривать нижние ступеньки, заметила кое-где красные волокна. Затем мой взгляд переместился на стоящий около стены оранжевый механизм, из-под которого выливалась темная лужица машинного масла.
Сразу вспомнилось, как вчера, когда неожиданно погас свет, Алла начала недовольно ворчать, возмущаться, почему генератор плохо работает. Нина Анатольевна пояснила, что нужна какая-то деталь, ее в ремонтной мастерской нет, пришлось заказывать. И тут, к общей радости, люстра снова вспыхнула.
Я присела на корточки, осторожно обмакнула один палец в темно-коричневую субстанцию, поднесла его к носу. Пахло точь-в-точь как от моих испачканных джинсов и тапок. А еще чуть правее масляного «озера» было немного черной земли и валялось несколько коротких темно-синих трубочек для коктейля. Я взяла одну в руку и удивилась: это была вовсе не пластиковая трубочка, а стебелек какого-то растения. Я сфотографировала его айфоном, вернулась к себе и отправила Платонову снимки следов, найденных в коридоре, присовокупив к ним слова: «Перешли Жене и спроси: похоже это на отпечатки женских ступней?» А еще сбросила ему изображение синих «трубочек».
Минут через десять на экране телефона высветилась фамилия «Платонов».
— Ну? — воскликнула я.
— Женя считает, что оттиск очень похож на тот, что оставляет человек, наступивший в какую-то жидкость, предположительно масляную, а потом идущий по паркету в гольфах, подследниках, чулках, носках и так далее, — сказал Андрей.
— А синие стебли от какого растения?
— Евгений такие впервые видит, — ответил Платонов. — Очень заинтересовался, велел тебе аккуратно собрать их, положить в вымытую и высушенную пластмассовую коробочку с крышкой, а завтра отдать ему. Ботаника — конек Жени, его задело, что с ходу он не смог определить, что ты нарыла.
— Ладно, сделаю, — пообещала я, — у меня есть нужная упаковка.
— А теперь объясни, что там у вас происходит, — потребовал Андрей.
Я рассказала другу о посещении Нины Анатольевны.
— Ничего интересного, — резюмировал он.
— Когда я вошла в ее спальню, там было открыто окно, — продолжала я, — Николаева, трясясь от холода, кинулась закрывать раму. Странно распахивать окно в непогоду, ветер задул в комнату капли дождя, Николаева потом долго куталась в шаль, пытаясь согреться, сказала: «Моя мама обожает слякоть, а я люблю тепло».
— Даже те, кто в восторге от жары, не хотят спать в духоте, — перебил меня Платонов, — хозяйка решила на ночь проветрить комнату.
— Дослушай до конца, — попросила я. — Нина Анатольевна не сразу меня впустила, сначала пошла за халатом, я ждала за дверью. Потом любезно пригласила меня внутрь, а сама поспешила к окошку. Когда наша беседа завершилась, из коридора раздался звон, оказалось, что со столика у лестницы свалилась ваза. Потом я пошла вниз и упала один раз на ступенях, а второй в коридоре первого этажа.
— Ну и? Говори, наконец, в чем дело, — потребовал Платонов.
— Экий ты торопыга, — упрекнула я его. — Думаю, в момент, когда я постучала в дверь, у Николаевой в спальне находился некто, и она не хотела, чтобы я встретилась с этим человеком, попросила меня подождать за створкой, а таинственный незнакомец вылез в окно, спустился по наружной лестнице, наступил носками в лужу масла, вытекшего из сломанного генератора, пробежал по мокрой дорожке, наследил на паркете, на ступеньках и стоял в коридоре у двери Нины Анатольевны, чтобы подслушать не предназначенный для него разговор. Когда я собралась уйти, этот человек, чтобы не столкнуться со мной, поспешил к лестнице, но носки у него были в масле, ноги разъехались, вот он и схватился за столик, чтобы не упасть, уронил вазу и удрал. В особняке три этажа, таинственный посетитель Николаевой мог спуститься в столовую, кухню, гостиную, затаиться в кладовке, туалете, спрятаться в бане. Или драпанул на самый верх, там, в мансарде, расположены постирочная, гардеробная, гладильная комнаты, чулан, в котором хранится постельное белье.
— Дослушай до конца, — попросила я. — Нина Анатольевна не сразу меня впустила, сначала пошла за халатом, я ждала за дверью. Потом любезно пригласила меня внутрь, а сама поспешила к окошку. Когда наша беседа завершилась, из коридора раздался звон, оказалось, что со столика у лестницы свалилась ваза. Потом я пошла вниз и упала один раз на ступенях, а второй в коридоре первого этажа.
— Ну и? Говори, наконец, в чем дело, — потребовал Платонов.
— Экий ты торопыга, — упрекнула я его. — Думаю, в момент, когда я постучала в дверь, у Николаевой в спальне находился некто, и она не хотела, чтобы я встретилась с этим человеком, попросила меня подождать за створкой, а таинственный незнакомец вылез в окно, спустился по наружной лестнице, наступил носками в лужу масла, вытекшего из сломанного генератора, пробежал по мокрой дорожке, наследил на паркете, на ступеньках и стоял в коридоре у двери Нины Анатольевны, чтобы подслушать не предназначенный для него разговор. Когда я собралась уйти, этот человек, чтобы не столкнуться со мной, поспешил к лестнице, но носки у него были в масле, ноги разъехались, вот он и схватился за столик, чтобы не упасть, уронил вазу и удрал. В особняке три этажа, таинственный посетитель Николаевой мог спуститься в столовую, кухню, гостиную, затаиться в кладовке, туалете, спрятаться в бане. Или драпанул на самый верх, там, в мансарде, расположены постирочная, гардеробная, гладильная комнаты, чулан, в котором хранится постельное белье.
— Странно, что у них хозблок под крышей, — удивился Андрей, — обычно его в цоколе размещают.
— В доме Николаевых подвал отсутствует. Здание вообще необычное, вспомни про квартиру Геннадия Петровича с отдельным входом из сада и лестницу, ведущую к окну Нины Анатольевны, — отметила я. — Дело за малым: надо узнать, кто бегает по дому в одних красных носках, и сообразить, по какой причине этот человек не хотел столкнуться со мной. В доме посторонних нет. Значит, к Нине Анатольевне могли заглянуть Элла, Алла, Виктор, Олег.
— Или Елизавета Гавриловна, — добавил Платонов.
— Бабушку можно исключить, — возразила я, — в девяносто лет из окна второго этажа по лестнице скакать не станешь.
— Старуха бодра, выглядит максимум на шестьдесят пять, — заспорил Платонов.
— Ладно, — сдалась я, — приму твое абсурдное предположение, что старуха способна на каскадерские трюки, к сведению. А теперь объясни, зачем скрывать от меня встречу с кем-либо из родственников? Ну, зашла мать после полуночи в комнату дочери. Или, допустим, Алла заглянула. И что? Обычная ситуация. По какой причине гость спешно удрал?
Глава 21
Спустившись утром к завтраку, я столкнулась у входа в столовую с Олегом, который держал в руке небольшой предмет, завернутый в фольгу.
— На съемку спешу, — пояснил он.
— Так рано? — удивилась я.
— Сегодня приедет журналист из Нижнегорска, — с восторгом произнес сын Нины Анатольевны, — не сказал когда, обещал в течение дня. Вдруг к девяти прикатит?
— Навряд ли, — улыбнулась я, — пресса любит поспать. Может, мне тоже подъехать?
— Нет, нет, — испугался режиссер, — интервью хотят взять исключительно у меня, вы не нужны. Да и про вас постоянно пишут, по телику показывают. Ничего, скоро я тоже стану медийным лицом… Ну, я побежал!
Я посмотрела вслед Олегу. Похоже, Алла, говорившая, что брата волнует только слава, права. Ради беседы с репортером Олег вскочил ни свет ни заря и перепугался, когда я сказала, что не прочь присутствовать при встрече. Хотя, собственно, что тут такого? Желание прославиться заставляет некоторых людей много и плодотворно работать.
Я вошла в столовую, улыбнулась Нине Анатольевне и услышала из холла недовольный голос Олега:
— Мать! Где ключи от твоей машины?
— Их Аллочка взяла, — ответила Нина Анатольевна, подавая мне тарелку. — Виола, дорогая, помню, как вам понравился кержач, приготовила вам на завтрак рагу из этой рыбки.
Я обреченно заулыбалась. Как бы намекнуть хозяйке, что меня тошнит при виде этого изыска? И зачем только я похвалила оладьи из неведомого обитателя вод…
— Какого черта Алка уехала на тачке? — сердито спросил режиссер, возвращаясь в столовую.
— Вчера один из постояльцев прожег на кухне в пансионе скатерть, и Аллуся отправилась купить новую, — мирно пояснила Нина Анатольевна. — Скоро вернется. Олежечек, а ты зачем ищешь сестру? Может, я чем помогу?
— Мать, — ледяным тоном продолжил сын, — Алка мне сто лет не нужна. Я же вчера сказал, что поставил свой джип в сервис, и велел тебе отдать мне ключи от своей машины. И как теперь ехать на съемки, а?
В столовую вбежала Элла и, услышав слова мужа, замерла. Нина Анатольевна, прикрыв рот рукой, охнула:
— Господи, совсем забыла… Прости, дорогой, я виновата!
Я ковыряла вилкой содержимое тарелки. Интересные, однако, порядки в доме Николаевых. Сыночек решил починить джип и, видите ли, велел матери отдать ему свою малолитражку. Разве она обязана выполнять приказы Олега? Легковушка принадлежит ей, отпрыск может лишь вежливо попросить разрешения временно ею воспользоваться.
— Из-за тебя я теперь опоздаю! — кипятился Олег. — Еще и нервничаю, сбиваю эмоциональный настрой…
— Олежечек, давай я вызову такси, — робко предложила Элла.
Муж повернулся к ней:
— Предлагаешь ехать в грязном, воняющем бензином салоне, слушая блатные песни по радио? Кто-нибудь в этой семье понимает, как тяжела и ответственна работа постановщика фильма? Вам не приходит в голову, что режиссеру нужно создать нормальные условия для творчества?
— Конечно, Олежек, — промямлила мать.
— У Нади, хозяйки винного магазина, сын извозом подрабатывает, — продолжила Элла, — можно его попросить. У парня новый «Мерседес», он возит звезд, которые на съемки прилетают.
— Считаешь, что тупой артист важнее режиссера? — пошел вразнос Олег. — Дура!
— Замолчи сейчас же, — сказала Елизавета Гавриловна, появляясь в столовой. — Будешь орать, печень лопнет, помрешь в одночасье. Ты еще ни одного шедевра не снял, не по заслугам запросы. Если бы не я, не видать бы тебе контракта на телесериал.
— Сейчас к Наде сбегаю, — засуетилась Элла.
— Сидеть! — скомандовала старуха. — Ну-ка, посмотрели все на меня. Кто вас кормит?
— Ты, мамочка, — залебезила дочь.
— Рада, что хоть ты правильно оцениваешь ситуацию, — почти миролюбиво продолжала бабка. — Вижу вокруг себя одних неудачников и лентяев. Олег за разными гениями стулья на площадках носил, чай им таскал, пока я с Зарецким не побеседовала. Нина сопли лила после смерти Геннадия, пока я не приказала пансион открыть. И что? Олег из себя Феллини корчит, а семейный бизнес из-за лени хозяек на ладан дышит. Почему у нас всегда три четверти номеров пустые? Отвечаю: завтрак дрянь, комнаты убраны отвратительно. И что я делаю, когда по вашей милости деньги в семейной кассе заканчиваются?
— Продаешь очередной экземпляр из папиного наследства, — подобострастно подсказала Нина Анатольевна.
Елизавета Гавриловна повернулась ко мне:
— Простите, дорогая Виола, вы невольно оказались в эпицентре нашего не очень приятного разговора. Но даже у меня, человека, идеально собой владеющего, случаются срывы. Мой муж, Анатолий Сергеевич Николаев, был старше меня и происходил из семьи очень богатых купцов. Его отец когда-то торговал рыбой, имел перерабатывающий завод. Он любил говорить: «Ассигнации — просто бумага». Поэтому прибыль свою вкладывал в ювелирные украшения, да приобретал не ерунду с мелкими камнями, а коллекционные изделия. Естественно, большевики отняли у него и дом, и бизнес, но вот до золотого запаса не добрались, отец Толи тщательно сокровище спрятал. Потом буквально бедствовал, но ни одной вещички не продал, все перед кончиной передал сыну. Анатолий тоже боялся тронуть ювелирку, мы теснились в неудобной однокомнатной квартирке, единственное жилое помещение перегородили ширмой, чтобы для дочки угол выделить. И вдруг на работе объявление вывесили: кто хочет расширить жилье, может вступить в кооператив. Я загорелась, предложила супругу съездить в Москву, продать кое-что из запасов отца, чтобы купить трешку. Но Анатолий отрезал: «Никогда. Начальству известно, какая у нас с тобой зарплата и что подработать нам негде. Сразу вопрос возникнет: откуда в семье такие деньжищи? О том, что владеем отцовской кубышкой, распространяться нельзя, ее отнимут». Так мы и жили на двенадцати метрах втроем. А теперь я вынуждена сбывать то, что долгие годы сберегалось ценой лишений. Почему? Да потому, что вокруг меня тунеядцы, дураки и лентяи. Что сейчас наша гостья-писательница, делая вид, что от завтрака в восторге, съесть пытается?
— Рагу из кержача, — пролепетала Нина Анатольевна.