– Кто бы он ни был, этот мерзавец, я его найду. Дело-то резонансным получится. Прессу подключим, телевидение.
– Вот этого делать не стоит, – негромко, но твердо сказал Портнов. – Официальной версией должно стать банальное дорожно-транспортное происшествие. Мол, не вписались в поворот. Или там у фуры технические неполадки. Нужно максимально избежать огласки и резонанса.
– Это еще почему? – вскинул брови Бирюков.
– Сейчас объясню, – поднял ладонь Николай, опережая возмущенную реплику Крюкова. – Я подполковника понимаю. Громкое расследование, масштабное преступление. В результате звезды на погоны, повышение по службе и госнаграды. Вот только давайте решим, что нам нужно, так сказать, получить в сухом остатке. На кону сейчас участок под застройку для гипермаркета. Миллионы долларов. Народ в городе уже и так недоволен, возмущается. И тут мы ему подбросим тему для обсуждения – дерзкое покушение на жизнь застройщика-инвестора. Народ любит додумывать в том ключе, в котором ему это интересно. Вот, скажем, про Робин Гуда до сих пор помнят. А кто он такой? По большому счету обычный грабитель, который законную власть – шерифа Ноттингемского – кошмарил. Но из него народного мстителя молва сделала. И в нашем случае такое же произойдет. Покушавшегося на жизнь Андрея Павловича тут же провозгласят народным мстителем, он героем городской легенды сделается. Ну а поскольку покушение не удалось, то какой-нибудь из отмороженных, у кого мы участок с домом забрали, тоже возомнит себя этаким Робин Гудом. Возьмет обрез или старую двустволку да и расстреляет в упор нашего дорогого господина Бирюкова. Вам это надо? Мне – нет. Я за его безопасность отвечаю.
Андрей Павлович задумался. Подполковник стоял с открытым ртом, переваривал информацию.
– А ведь он дело говорит, – признался Бирюков. – Ты мне, Илья Ефремович, волну не гони. Того, кто нас замочить хотел, конечно же, ищи, но только тихо, без кипеша. А официальная версия – банальное ДТП, как Николай и сказал. Ясно?
– Ясно, – недовольно согласился полицейский подполковник.
– Голова! – похвалил Портнова босс. – Я бы тебе палец в рот не положил.
– Стараюсь, – улыбнулся Николай.
Женщина-эксперт уже закончила фотографировать искореженную машину и теперь, просматривая снимки на экране камеры, то и дело бросала косые взгляды на беседующих мужчин. Бирюков похлопал Портнова по плечу, скользнул по нему взглядом, задержался в районе живота.
– Ты, Николай, хоть и голова, но ширинку застегни, все же дамы рядом.
Портнов на секунду покраснел, вжикнул «молнией».
– Извините, Андрей Павлович. По дороге из машины выходил отлить. Тут-то неудобно было бы. Спешил, вот и…
– Да чего ты оправдываешься? Со всяким случается. Дело-то житейское.
Глава 8
Звездное небо раскинулось над морем. Вспыхивали и гасли белые бурунчики на волнах. Тихо шумели камыши вокруг ровно застывшего перед невысокой дамбой озерца. Желтым светом переливались прожекторы над бетонным цилиндром станции аэрации. Глухо гудели насосы. Именно здесь располагался один из дачных поселков Черноморска.
Место вроде бы козырное – у самого моря. Но соседство с городскими полями фильтрации, где отстаивались, аэрировались и сбрасывались в море канализационные стоки, согласитесь, не из приятных. Когда дул западный ветер, то запах отстойников сносило к горам, но зато сбросы скапливались у берега, линия прибоя обрастала густой желтой пеной. Когда же направление ветра сменялось на противоположное, грязную воду уносило, зато запах полей фильтрации чувствовался вовсю.
Сдавать дачные домики отдыхающим было нереально. Подобное соседство никого из приезжих не устраивало. Да и сами владельцы дач подолгу, особенно на ночь, здесь не задерживались. Пололи огороды, окультуривали виноградники и возвращались в город.
Хрущ с Войничем сидели у открытого окна, за которым сквозь камыши просматривалось море. На столе высилась начатая бутылка чачи, в тарелке лежали сорванная на грядках зелень и разломанный на куски лаваш. С потолка свисала на проводе не забранная в абажур «голая» лампочка-сотка.
– …это хорошо, что ты согласился на мое предложение, – продолжил Хрущ и понемногу налил чачи в стаканы. – Только зря артачился.
– Раньше другой расклад у меня был. Семья, дом, какой-никакой, а бизнес. А теперь у меня другого выхода, кроме как принять твое предложение, на горизонте не просматривается. Только учти, одно-единственное дело, а потом я снова завязываю. Такое у меня условие.
– Как развязал, так завяжешь. Дело-то нехитрое, – хохотнул Хрущ. – Ну, Доктор, за все хорошее.
Войнич выпил, чача пошла легко, хотя и чувствовалось, что у нее крепость далеко за «пятьдесят».
– Мягкая, – сказал он. – Матульский для себя делал, Маша помогала.
– Хороша семейка – отец и дочь самогонщики. Мягкая? Твердая? Лишь бы по мозгам била и наутро голова не болела. – Хрущ тоже выпил и вытер рот тыльной стороной ладони. – Риска никакого, поднимешься, и все снова у тебя хорошо будет. Ольга вернется. Бабы, они лавешки любят. За деньги все купить можно, даже любовь.
– Так что за дело, конкретно? – вскинул голову Михаил Войнич, по его взгляду было понятно, что ему неприятно, когда Хрущ говорит о его жене. – И почему я должен тебе на слово верить, будто риска в нем никакого?
– Сейчас сам поймешь. – Лицо Хруща приобрело задумчивое выражение, как всегда случается с людьми, вспоминающими безвозвратно ушедшее прошлое. – Чалился я на зоне с одним старичком. Вздорный, забавный. Погоняло Дуремар к нему приклеилось. Все так и звали – Дуремаром. Мозгов у него больше, чем в Кабинете министров. Но вот только через вздорность свою он с братвой конфликтовать стал. Ну, я его под свою опеку и взял. Интересно с ним побазарить было. Много чего знал. Всего «Евгения Онегина» наизусть читал и еще много чего. Теперь таких людей и не делают, перевелись.
– Иногда еще встречаются, – вставил Михаил.
– Но дело не в этом. Здоровье у старика слабое было. Вот в больничку и слег с сердцем. Я, понятное дело, навещал его. Мой статус положенца-смотрящего позволял такое. Даже «кум» был не против, дело-то святое. У старика никого из родных на этом свете не осталось. И вот, когда Дуремар почувствовал, что ему уже не выкарабкаться, он мне и признался, чем по жизни занимался. Он типа художника, скульптора, медальера, каллиграфа был. Но своего ничего у него толком не выходило, а вот копию сделать, так это запросто. Один в один. Что тебе картину намалевать, что по дереву вырезать или чеканка какая. Никто отличить не мог. Он даже раз под мою диктовку моим почерком маляву от моего имени написал в другую зону. Братва подмены и не заметила, признала мою руку. Хотя ты ж сам знаешь, к почерку в первую очередь присматриваются. Ведь менты с малявой фальшивой и подставить могут.
– Не знаю. На зоне не чалился, – нейтрально произнес Михаил, но все равно эти слова прозвучали как укор Хрущу.
– Зря не чалился. Зона – школа жизни. Да какая там школа?! Целый университет, академия наук.
– Ну, и что твой Дуремар со своим талантом копииста делал? Доллары рисовал?
– Копии на вольняшке делал. Он по всяким музеям работал реставратором. Копию сделает во время реставрации, на место оригинала повесит или в витрину положит, в запасник вернет. А шедевр сопрет. В музеях никто подмены не замечал. Все экспонаты еще при поступлении экспертизу проходят, ну а потом такой ерундой уже никто не занимается.
– Продавал он краденое, что ли? И попался на этом?
– Если бы продавал, то быстро попался бы. Один раз удачно сбыл, второй, ну, а на третьем – подстава или облом. А он больше десяти лет этим промышлял. На одного клиента работал, больше ни с кем. А тот клиент – сумасшедший коллекционер. Свою коллекцию нигде не выставляет, ни с кем не меняется. Просто держит в подвале-бункере под «семью замками» и время от времени любуется ею в одиночестве. Он в девяностые крутым бизнесом занимался, хорошо поднялся. А потом в один прекрасный день решил жизнь свою переосмыслить, коллекционированию посвятить. Не знаю как, но удалось ему компаньонов убедить, выдернуть ему его долю из бизнеса. Удалился на покой. Дом у него здесь, недалеко, в Сочи – с подземным бункером-хранилищем. Замки там надежные, вход замаскирован. Но Дуремар там несколько раз бывал. Я пробивал, живет такой по прежнему адресу. О существовании бункера никто не знает, дом ему турки строили. Построили и уехали. Живет один, затворником. Грех его не поставить. И заявлять о краже он никогда не станет, потому как и сам сядет. Ну, заценил ситуацию? Такой шанс один раз в жизни выпадает. Не зря же мне он выпал. Дуремар за мою доброту к нему на зоне про себя и того коллекционера рассказал перед смертью. Так и сказал: «Делай с этим, что хочешь. Я перед смертью душу облегчить хочу». Я бы и один провернул, но там запоры хитрые, без твоих талантов никак.
– Соблазнительно… – неторопливо проговорил Войнич.
Хрущ внезапно приложил палец к губам, прислушался, после чего почти не шевеля губами произнес тихо-тихо, практически беззвучно:
– Во дворе кто-то есть. Ты виду не подавай, будто мы заметили. А я выйду.
Хрущ лениво поднялся, потянулся, неторопливо пошел к выходу. Войнич вслушивался в звуки за окном. Но, как показалось ему, ничьих шагов, кроме Станислава, не услышал. Хрущ вернулся, разлил чачу.
– Показалось. Никого нет.
– Положим, возьмем мы его коллекцию. А куда толкнем? На продаже спалимся.
– Я все продумал. Тому же безумному коллекционеру назад и толкнем. Бабки у него есть. Не обеднеет. И опять-таки к ментам не бросится. Полный профит. Заплатит, никуда не денется.
Войнич задумался. Комбинация казалась почти беспроигрышной. Однако интуиция подсказывала, что где-то кроется подвох. Где именно? Он не мог сейчас ответить себе на этот вопрос.
– Ну как? – поторопил его Хрущ.
– Согласен. Надо только подумать, как попасть в его дом и не засветиться.
– Он вдобавок еще и почти глухой, – засмеялся Хрущ.
– Сидел-то твой Дуремар за что?
– Одному мужику помог документы для офигенного кредита подделать. Вот и закатился на зону «паровозом».
На улице послышалось стрекотание маломощного двигателя, мелькнул свет фар. Мужчины переглянулись и замолчали. Стрекот приближался. Почти под самое окно выкатил мотоскутер. На нем сидела Маша. В проволочной корзинке, повешенной перед рулем, громоздился большой пакет с эмблемой супермаркета.
– А, это ты, – с облегчением вздохнул Михаил. – Не боишься так поздно ездить?
– Чего мне бояться. Меня папа прислал. Сказал, привези ребятам еды, а то они там голодные. В холодильнике-то пусто.
– Мы не голодаем. – Хрущ показал на хлеб, зелень и чачу.
– Что мы с тобой через окно говорим? Заходи. Дом-то твой. Это мы в нем гости.
– Я ненадолго, – предупредила Маша, слезая со скутера.
Вскоре она уже хозяйничала на кухне. Помощь Михаила сразу же отвергла. Мол, сама все сделает куда быстрее и вкуснее. Не прошло и получаса, как на столе уже стояло жареное мясо. Исходила паром картошка, посыпанная укропом. Горкой на тарелке высился рассыпчатый салат из перца и помидоров.
– Ну, все, я пошла, – сказала девушка, снимая передник. – Приятного аппетита.
– И даже с нами не посидишь? – удивился Войнич.
– Поздно уже. – Она махнула рукой на прощание.
– В другое время я бы тебя до дому довел, – вздохнул Михаил. – А теперь, сама понимаешь, лучше лишний раз не показываться. Доведу только до калитки.
Войнич первым сошел с высокого крыльца, Маша шла за ним.
– Звезды какие на небе красивые, – мечтательно вздохнула Маша. – Так и лучатся. Тонкие такие, от каждой – золотые лучики.
– Красивые, – согласился Михаил.
– Искупаться бы сейчас, – глубоко вздохнула Маша. – Ветер сейчас с юга дует. Всю дрянь унес, чистой воды нагнал. Это я точно знаю, не сомневайтесь. Поблизости пляж небольшой. Там и в другое время чисто бывает, он в море выдается. Вы мою одежду покараулите?
– Почему бы и нет? – согласился Войнич, – только Стаса предупрежу, чтобы не беспокоился.
Когда Войнич вернулся, Маша стояла у скутера и смотрела в небо.
– В городе целый день крутишься, крутишься, – проговорила она. – Некогда ни на небо посмотреть, ни к морю сходить, хоть и живем от него всего ничего. И только иногда, случайно, как сейчас, остановишься, взглянешь на эту красоту. Сразу понимаешь, что против этого великолепия природы все наши заботы, дрязги – такая мелочь.
Сказано было высокопарно, ощущалось, что часть этой тирады девушка приготовила заранее, но все равно прозвучало искренне.
– Что ж поделаешь, если жизнь из таких дрязг и состоит, – вздохнул Михаил.
– Вы за руль не сядете? Я, честно говоря, не люблю водить. Хотя и езжу хорошо.
– Ты только дорогу показывай.
Войнич сел спереди. Маша обхватила его руками сзади. Скутер тронулся по выбитой, неровной тропинке, по двум сторонам которой рос высокий шелестящий тростник. Ветер клонил его, приходилось пригибаться, лавировать. Девушка вынуждена была прижиматься к Войничу. Он чувствовал спиной ее молодое тело, даже биение сердца ощущал, дыхание.
– Вот и приехали! – воскликнула Маша, когда скутер выкатил к песчаному пляжу.
Свежий ветер дул с моря. Волны легонько лизали берег. Вода и в самом деле была чистой. В лунном свете сквозь нее даже просматривались мелкие камешки. Маша сбросила босоножки, вбежала в воду и постояла, подняв руки, прогнулась.
– Неужели бывает так хорошо, – сказала она.
Войнич и сам чувствовал, что его «отпускает» от последних передряг. Вроде бы нижняя точка была уже пройдена. Он принял решение. Теперь оставалось только чисто сработать и не сорваться. Да чтобы Хрущ не подвел. Его зэковские замашки несколько смущали Войнича.
– Ну, купайся, раз приехали. – Войнич сел на песок рядом со скутером, закурил.
– Извините, но я купальник не взяла, – чуть запинаясь, сказала Маша. – Так что вы уж, пожалуйста, не смотрите. Хорошо?
Михаил поднялся, обошел скутер, сел лицом к суше:
– Я не смотрю.
Он слышал, как раздевается Маша, как кладет одежду на сиденье скутера. Зашуршал песок, заплескалась вода. Затем стало тихо. Он почувствовал, как немеет от напряжения шея. Словно какая-то часть его естества желала повернуться, а другая не давала это сделать.
«Ну, ты же взрослый мужик, – подумал Доктор. – Зачем тебе это? Ты что, голой бабы никогда не видел? Они все одинаковые. Да и купается она сейчас, вся под водой. Ночь. Ничего «такого» и не видно».
И тут же вспомнилось, как он познакомился с Ольгой. Тогда все было похоже. Море, ночь… но все же было не так. Теперь-то он понимал, что будущая жена провоцировала. Не Михаил, так кто-нибудь другой мог оказаться на его месте. И случилось бы то же самое.
И в этот момент Войнич сообразил, что все-таки повернул голову. Как это произошло, он не понимал. Но факт оставался фактом. Он украдкой смотрел в сторону моря. Маша как раз выходила из воды. Это было похоже на картину в раме. С одной стороны видимость ограничивал руль скутера, с другой – сиденье, снизу – подножка, а сверху простиралось во всем его великолепии ночное небо, усыпанное звездами. В первый момент Войничу показалось, что на загорелом обнаженном теле Маши он видит две белые полоски, оставленные купальником. Но, когда она подошла ближе, понял, что ошибся, приняв за одну из них белые кружевные трусики. Ему стало стыдно, что он подсматривал за доверчивой и стеснительной девушкой, которая даже ночью не решится купаться нагишом. Он медленно, чтобы не выдать себя неосторожным движением, повернул голову.
– Я иду! – крикнула Маша.
– Слышу, – отозвался Михаил.
Матульская стояла уже возле скутера. Если бы Войнич поднялся, они бы оказались лицом к лицу.
– Вода в ухо попала.
– А ты попрыгай на одной ноге, поможет.
Маша принялась прыгать, разбрасывая брызги. Одна из них упала на запястье Михаилу. И тут повторилось примерно то, что и с затекшей шеей. Ему показалось, что не он делает, а делается само – он поднес запястье к лицу и слизнул соленую каплю.
– Все, готово. Я оделась. Можете поворачиваться.
Михаил поднялся. Непроизвольно отметил, что не ошибся насчет трусиков. На шортах девушки расходились мокрые пятна.
– Ну, пришло время расставаться. Я вдоль берега поеду. Там мостик есть. Вы без меня не заблудитесь? – Маша говорила и одновременно приглаживала ладонями мокрые растрепавшиеся волосы.
– Не заблужусь.
– Я к вам завтра приеду. Может, вместе с папой на машине. Снова там что-то сломалось. Целый день провозился.
Маша села на скутер. Михаилу показалось, она хочет ему сказать что-то еще. Он ждал, не прощался.
– Пока-пока. Спасибо за все, – скороговоркой проговорила Маша, заводя мотор.
– За что? – спросил Войнич, но скутер уже уносил девушку, Михаил потряс головой. – Нет, это мне только показалось.
Войнич возвращался неторопливо. Загадочно шумел тростник. За ним светилось окно в домике Матульских.
Хрущ терпеливо дожидался приятеля, даже чачи в бутылке оставалось ровно столько, сколько было ее, когда Михаил уходил, ни глотка не выпил.
– Садись, допьем. – Стас с готовностью разлил спиртное. – Отметим нашу договоренность.
– За удачу, – поддержал Войнич.
– А ты чего не купался? Голова сухая. Или вы не купаться ездили? – хитро прищурился Хрущ. – Маша, она только с виду тихоня. Но поверь мне, в ней черти водятся, я в таких делах разбираюсь, для меня любая женщина – открытая книга. Да ты, наверное, и сам сейчас в этом убедился.
– Брось, Хрущ. Что ты такое говоришь? Базар фильтруй. По возрасту она мне почти в дочки годится. Дочь приятеля все-таки.
Стас погрозил Михаилу пальцем:
– Еще скажи, ребенок она! Все при ней. Вот только размер не мой. Не хочешь признаваться, и ладно. Я возле вас свечку не держал.