— Тогда, возможно, они пошли в лес, чтобы сделать ребенка.
Бенни уже с трудом сохранял терпение.
— Люди не делают детей в лесу.
— Делают. Они делают детей везде. В лесу, на полях, на яхтах, в спальнях, на кухонных столах, на залитых лунным светом пляжах, в туалетах авиалайнеров. Они делают детей везде. Постоянно, миллионы и миллионы новых детей каждый год.
— Их метод репродукции — грубый и неэффективный, если уж говорить об этом. Резервуары — более совершенная, чистая и управляемая система.
— Резервуары детей не делают.
— Они создают взрослых граждан. И каждый, рождаясь, может сразу начинать служить обществу. Это намного практичней.
— Мне нравятся младенцы, — стояла на своем Синди.
— И напрасно.
— Но мне нравятся. Их маленькие пальчики, их крохотные стопочки, красные мордашки, беззубые десны. Мне нравится их нежная кожа, их запах, их…
— У тебя просто навязчивая идея, — Бенни нервно оборвал ее.
— Ну почему ты не хочешь ребенка?
— Дети — это не наше, — раздраженно ответил он. — Для нас это неестественно. Все, что я хочу, действительно хочу, так это убивать людей.
— Я тоже хочу убивать людей, — заверила его Синди.
— Я уже не уверен, что хочешь.
Она покачала головой, на ее лице отразилось разочарование.
— Это несправедливо, Бенни. Ты знаешь, что я хочу убивать людей.
— Раньше я думал, что хочешь.
— Не могу дождаться дня, когда мы убьем их всех. Но почему ты не хочешь также и создавать?
— Создавать? Нет. Зачем мне это? Создавать? Нет. Я не хочу быть таким, как эти, с их детьми, книгами, промышленными империями…
Бенни прервали два разрыва, прозвучавших практически одновременно, громких и не таких уж далеких.
— Стреляли, — прокомментировала Синди.
— Два выстрела. За теми соснами.
— Ты думаешь, они стреляли друг в друга? — спросила Синди.
— С чего им стрелять друг в друга?
— Люди это делают. Постоянно.
— Они не стреляли друг в друга. — В голосе Бенни звучала надежда, но не убежденность.
— Я думаю, они стреляли друг в друга.
— Если они стреляли друг в друга, я жутко разозлюсь.
Вновь раздались два выстрела, также практически одновременно, но куда более громких, эхом отразившихся от сосен.
— Они стреляли не друг в друга. — Голос Бенни переполняло облегчение.
— Может, кто-то стрелял в них?
— Почему ты так негативна? — спросил он.
— Я? Наоборот, я такая позитивная. Я — за созидание. Созидание — это позитив. И кто у нас против созидания?
В тревоге за судьбу двух детективов Бенни неотрывно смотрел сквозь ветровое стекло на далекую сосновую рощу.
С полминуты они просидели в молчании, которое нарушила Синди:
— Нам нужна кроватка для младенца.
Он не желал участвовать в этом разговоре.
— Мы покупали одежду, — продолжила Синди, — а начинать-то следовало совсем с другого. У меня нет ни подгузников, ни простынок, ни одеяла.
Волна отчаяния поднялась в Бенни Лавуэлле, грозя накрыть его с головой.
— Я не собираюсь покупать детское питание, пока не увижу, что молока у меня нет. Я хочу вскормить нашего младенца грудью.
Из сосновой рощи появились две фигуры.
На таком расстоянии даже Бенни, при его остром зрении, потребовались две-три секунды, чтобы убедиться, что это О’Коннор и Мэддисон.
— Это они? — на всякий случай спросил он.
— Да, — после короткой паузы ответила Синди.
— Да. Да, это они. — Бенни искренне радовался тому, что детективы живы, а потому их можно убить.
— Что они несут? — спросила Синди.
— Не могу разглядеть.
— Чемоданы?
— Возможно.
— Как могли они раздобыть чемоданы в лесу?
— Может, взяли их у людей, которых убили?
— Но что могут делать в лесу люди с чемоданами?
— Мне без разницы. Кто знает, что они делают и почему? Они не такие, как мы, им недостает рационализма. Давай их убьем.
— А место подходящее? — спросила Синди, но двигатель завела.
— Я к этому готов. Мне необходимо убить.
— Слишком открытое место, — указала Синди. — У нас не будет времени сделать все так, чтобы нам понравилось.
— Ты права, — с неохотой согласился Бенни. — Хорошо, хорошо. Но мы можем напасть на них, вырубить и отвезти в более укромное место.
— В Складской район. На ту заброшенную фабрику. Ты знаешь, о чем я.
— Где мы убили начальника полиции и его жену в ту ночь, когда изготовили их дубли. — Бенни улыбнулся, вспоминая, как это было.
— Мы убили их классно, — добавила Синди.
— Это точно.
— Помнишь, как он кричал, когда мы очищали ее череп от кожи, словно апельсин от кожуры? — спросила Синди.
— Я думал, что у начальника полиции нервы должны быть крепче.
Синди вырулила на служебную дорогу.
— Мы можем разрезать их на куски, пока они еще будут живы… и знаешь, что мы сделаем потом?
— Что? — Они приближались к припаркованному седану, в багажник которого детективы только что положили чемоданы.
— Сразу после этого, прямо в крови, мы сделаем ребенка.
Настроение Бенни заметно ухудшилось. Вся эта чушь, которую несла Синди, действовала ему на нервы.
— Ладно, — пробурчал он.
— Кровь, действительно свежая кровь, используется в самых эффективных ритуалах.
— Разумеется. Прибавь газу, чтобы мы подъехали к ним до того, как оба сядут в машину. В каких ритуалах?
— Ритуалах, способствующих зачатию. Старая раса способна к зачатию. Если мы сделаем это в их крови, покрытые их теплой кровью, возможно, я тоже смогу зачать.
Детективы повернулись к приближающемуся «Маунтиниру», Бенни сосредоточился на грядущем убийстве, но по инерции спросил:
— Ритуалах, способствующих зачатию?
— Вуду, — пояснила Синди. — Культ Ибо.
— Ибо?
— Je suis rouge.
— Это французский? Французскому нас не учили.
— Это означает: «Я, который красный», или, более точно: «Я — красный». Так Ибо называет себя.
— Опять Ибо.
— Он — бог зла в культе вуду, основанном на жертвоприношениях крови. Мы убьем этих двух и сделаем ребенка, вымазавшись в их крови. Восхвалим Ибо, вся слава Ибо.
Синди удалось-таки отвлечь Бенни от главного. Он уставился на напарницу, сбитый с толку, испуганный.
Глава 35
Когда Эрика Гелиос вошла в секретный коридор, дверь-секция книжных стеллажей автоматически закрылась у нее за спиной.
— Совсем как в романе Уилки Коллинза, — пробормотала она, упомянув викторианского писателя, произведений которого не читала.
Шириной коридор не превышал четырех футов. Бетонный пол, бетонные стены, бетонный потолок. У Эрики создалось впечатление, будто она попала в бункер, расположенный под разбомбленным городом.
Освещение, скорее всего, контролировалось датчиками движения: Эрика на какое-то время застыла, и свет погас. Но стоило ей сдвинуться с места, как лампы вспыхнули вновь.
Узкий, без ответвлений коридор вывел Эрику к стальной двери.
Виктор любил всякие хитрые технические устройства, и Эрика ожидала, что дверь будет закрыта на электронный замок. Виктор мог оснастить его сканером, реагирующим на отпечатки пальцев или ретинаграмму, чтобы никто другой не смог открыть этот замок.
Но, как выяснилось, дверь удерживали на месте пять стальных штырей-засовов: один — наверху, один внизу, три — справа, напротив массивных петель.
Поначалу Эрика подумала, что открывать дверь ей не следует. Пространство за дверью не было ящиком, сама дверь ничем не напоминала крышку, но Эрика все равно подумала о Пандоре, женщине, из любопытства открывшей ящик, в который Прометей упрятал все беды, грозившие человечеству.
Миф заставил ее замешкаться, но лишь на несколько мгновений, потому что человечество (еще один синоним Старой расы) было обречено. В один прекрасный день ей самой могли приказать убить всех людей, которых удастся найти.
И потом, Сэмюэль Джонсон (кем бы он ни был) однажды сказал: «Любопытство — одна из неизменных и извечных характеристик здорового разума».
Судя по массивности двери и размерам засовов, за нею Виктор держал что-то очень важное. От Эрики, если она хотела стать идеальной женой (и последней Эрикой, вышедшей из резервуара сотворения), требовалось понимать все намерения мужа и предугадывать все его желания, и для этого, конечно же, следовало знать его секреты. А самый важный секрет, похоже, находился за этой стальной дверью.
Сначала она опустила верхний штырь-засов, потом подняла нижний, отодвинула три боковых.
Стальная дверь бесшумно подалась вперед, в помещение, где тут же загорелись лампы. Переступив порог, Эрика увидела, что толщина двери, повернувшейся на шаровых петлях, составляет добрых восемь дюймов.
Она оказалась еще в одном коридоре, совсем коротком, примерно в двенадцать футов длиной, который упирался в точно такую же дверь.
Она оказалась еще в одном коридоре, совсем коротком, примерно в двенадцать футов длиной, который упирался в точно такую же дверь.
По всей длине коридора из стен торчали стальные стержни. По ее левую руку — из меди, по правую — из другого металла, может, из стали, может — нет.
Коридор наполняло мягкое жужжание. Вроде бы его источником были стержни.
Информация, которую она получила методом прямой загрузки мозга, содержала в основном сведения по музыке, танцам, литературным аллюзиям и другим темам, позволяющим ей поддерживать разговор с важными представителями Старой расы, которых Виктору приходилось приглашать в дом, пока не пришло время всех их уничтожить. О науке она знала очень мало.
Тем не менее она догадалась, что при необходимости между концами стержней могли вспыхнуть электрические дуги, которые сожгли бы и испарили любое попавшее в них инородное тело.
Нового человека эти дуги могли сжечь с той же легкостью, что и Старого.
Она застыла в двух шагах от порога, раздумывая над сложившейся ситуацией, когда из какого-то устройства на потолке ударил синий лазерный луч, который прошелся по ней с головы до ног и обратно, как бы выяснял, кто пришел.
Потом луч погас. Мгновением позже прекратилось и гудение. В коридоре повисла тяжелая тишина.
У Эрики сложилось ощущение, что проверку она прошла, а потому могла не опасаться, что превратится в обугленный труп, если двинется дальше.
И она решительно шагнула вперед, оставив позади открытую дверь.
Ее первый день в особняке начался с неистовства Виктора в спальне. Потом последовал эпизод с отгрызающим собственные пальцы Уильямом, затем встревоживший ее разговор с Кристиной на кухне. Она-то рассчитывала, что реальный мир встретит ее более радушно. Но, возможно, с этого момента все могло обернуться к лучшему. Ее не убило электрическим током. И что это, как не добрый знак?
Глава 36
— Вся слава Ибо, — повторила Синди, — и пусть он одобрит вкус моей крови!
Только что Бенни думал только о том, как сейчас они вырубят, а потом убьют детективов, но внезапно это желание полностью пропало.
Синди сбила его с толку этими странными разговорами о вуду, о которых он не слышал раньше. Вывела его из равновесия.
Теперь он уже и не знал, можно ли полагаться на нее. Раньше они были командой, действовали как единое целое. Так и только так могли добиться максимального результата.
А теперь…
С приближением к седану Синди начала притормаживать, но Бенни приказал:
— Не останавливайся.
— Оставь мужчину мне, — попросила Синди. — Он не подумает, что я представляю для него угрозу, и я уложу его так быстро, что он не успеет и глазом моргнуть.
— Нет, не останавливайся, проезжай мимо, проезжай, — гнул свое Бенни.
— Почему?
— Слышала, что я сказал? Если ты хочешь когда-нибудь сделать со мной ребенка, проезжай мимо!
Внедорожник, подкатив к седану, сбросил скорость практически до нуля.
Детективы в упор смотрели на них. Бенни улыбнулся и помахал им рукой. Вроде бы получилось естественно, но на самом деле он только привлек к себе внимание, а потому быстро отвернулся, сообразив, что вызвал у них подозрения.
Синди, не доводя дело до полной остановки, придавила педаль газа, и они поехали дальше, в глубь парка.
Посмотрев на припаркованный на обочине седан в зеркало заднего обзора, Синди повернулась к Бенни.
— И что все это значило?
— Спроси у Ибо.
— Я не понимаю.
— Ты не понимаешь? Ты не понимаешь? Я не понимаю. Je suis rouge, боги зла, жертвоприношения крови, вуду?
— Ты никогда не слышал о вуду? В восемнадцатом веке культы вуду играли важную роль в жизни Нового Орлеана. Да и теперь, если на то пошло…
— Ты это узнала в резервуаре сотворения? — спросил он. — Нет другого мира, кроме этого. Такова основа нашего существования. Мы — абсолютные рационалисты, материалисты. Мы отрицаем суеверия.
— Я знаю. Ты думаешь, я не знаю? Суеверия — главный недостаток Старой расы. Их разум слаб, подвержен глупостям и страхам.
Бенни процитировал слова, которые она произнесла на подъезде к седану:
— «Восхвалим Ибо. Вся слава Ибо». Не похоже, чтобы так говорил материалист. По мне, не похоже.
— Может, расслабишься? — спросила Синди. — Будь ты Старым мужчиной, в голове у тебя точно лопнул бы какой-нибудь кровяной сосуд.
— Так вот где ты бывала, когда иногда уходила одна? — спросил он. — В кафедральных соборах вуду?
— Кафедральных соборов вуду нет. Это ты говоришь от невежества. У последователей гаитянского вуду храм называется умфором.
— Значит, ты ходила в умфор, — уточнил Бенни.
— Нет, потому что здесь мало кто исповедует гаитянское вуду.
Седан уже скрылся из виду, и Синди свернула со служебной дороги на траву. Остановила внедорожник, но двигатель глушить не стала, продолжал работать и кондиционер.
— Зозо Дислисл продает грис-грис в своем маленьком домике в Треме, а также заклинания и много чего еще. Она — бокор культа Ибо.
— Для меня все это галиматья! — фыркнул Бенни. — Синди, ты хоть понимаешь, в какую попала беду? Если кто-нибудь из наших узнает, что ты стала религиозной, тебя тут же ликвидируют. Возможно, и меня тоже. Мы отлично устроились, нам разрешают убивать все чаще и чаще. Нам все завидуют, а ты собираешься все погубить своими глупыми суевериями.
— Я не суеверна.
— Не суеверна, значит?
— Нет. Вуду не суеверие.
— Это религия.
— Это наука, — возразила Синди. — Правда. Вуду приносит результат.
Бенни застонал.
— Благодаря вуду я смогу забеременеть. Это всего лишь вопрос времени.
— Сейчас они могли бы лежать в багажном отделении, без сознания. Мы бы уже ехали на заброшенную фабрику.
Синди расстегнула молнию сумки, достала маленький белый мешочек с красными завязками.
— Тут корни Адама и Евы. Два, сшитые воедино.
Он промолчал.
Из сумки Синди достала маленький пузырек.
— Вот это микстура Иуды. Бутоны из Гилеадского сада, растертая позолота, кровь кролика, эссенция Ван-Ван, растер…
— И что ты собираешься с ней делать?
— Размешивать половину чайной ложки в стакане молока и выпивать каждое утро, стоя на рассыпанной соли.
— Очень научно.
Она уловила сарказм в его голосе.
— Как будто ты что-то знаешь о науке. Ты не Альфа. Ты не Бета. Ты всего лишь Гамма, как и я.
— Совершенно верно, — кивнул Бенни. — Гамма. Не невежественный Эпсилон. И не суеверный Старый мужчина. Гамма.
Синди убрала мешочек с корнями Адама и Евы и флакончик с микстурой Иуды в сумку. Застегнула молнию.
— Я не знаю, что делать, — признался Бенни.
— У нас есть задание, помнишь? Убить О’Коннор и Мэддисона. Я не понимаю, почему мы до сих пор этого не сделали.
Бенни смотрел на парк сквозь ветровое стекло.
Никогда раньше он не испытывал такой подавленности. Всегда стремился к стабильности и контролю, а теперь чувствовал, как проваливается в хаос.
Получалось, что он подставит под удар себя, если, сохраняя верность Виктору, доложит ему о неадекватном поведении Синди. И он поневоле задался вопросом: ну зачем его создали законченным материалистом, а потом заставили тревожиться о чем-то еще? Какое ему дело до всего того, что не связано напрямую с его собственными нуждами? А ведь его создатель в случае неповиновения церемониться бы не стал, тут же отправил бы на свалку. Почему его должен заботить расцвет Новой расы, учитывая то, что в существовании этого мира нет никакого смысла? Зачем ликвидировать человечество и устанавливать полный контроль над природой, зачем стремиться к звездам, если вся эта природа, до самого края вселенной, всего лишь что-то аморфное, тупое, возникшее само по себе? Так зачем становиться королем такой вот природы?
Бенни создали человеком действия, чтобы он двигался, делал, убивал. Его создали совсем не для того, чтобы он задумывался над философскими проблемами.
— Оставим глубокие размышления Альфам и Бетам, — сказал он.
— Я всегда это делаю, — ответила Синди.
— Я говорю не с тобой. Я говорю с собой.
— Раньше я не замечала, чтобы ты говорил с собой.
— Я только начинаю.
Она нахмурилась.
— И как я узнаю, с кем ты говоришь — со мной или с собой?
— С собой я много говорить не буду. Возможно, это первый и последний раз. Сам я себя не очень-то интересую.
— Мы бы больше интересовались собой, если бы сделали ребенка.
Он вздохнул.
— Пусть будет как будет. Мы станем убивать тех, кого нам велят убить, до того момента, как наш создатель убьет нас. Это вне нашего контроля.
— Но подконтрольно Ибо.
— Он, который красный.
— Совершенно верно. Хочешь пойти со мной к Зозо Дислисл и купить приносящий радость грис-грис?