– Дождь? – она посмотрела на небо. То ли сумерки, то ли тучи. – Хорошо. Я готова.
– Ваш кучер убит. На козлы сядет мой человек, а я, если не возражаете, поеду с вами, в карете.
– Спасибо вам, – она посмотрела на Сержа с благодарностью.
После всего пережитого ей будет так спокойно, когда рядом поедет сильный и такой смелый мужчина. Ее спаситель.
Соболинский подсадил ее в экипаж и дал в руки шкатулку. Сам же еще какое-то время оставался со своими людьми. За окном были слышны голоса, потом все стихло, раздался топот лошадей, и Серж открыл дверцу кареты.
– Едем! – весело сказал он, садясь рядом с ней.
Вера все еще дрожала и никак не могла прийти в себя. Прошло какое-то время, прежде чем камеристка успокоилась. Около получаса они ехали молча, потом выбившаяся из сил и переволновавшаяся Вера задремала.
– Значит, вы стреляли в разбойников? – спросил Александру Серж.
– Да. И убила одного.
– Я всегда говорил тебе, что ты не похожа ни одну из женщин, – сказал Серж, низко нагнувшись к ней. Вера спала, и они сменили тон.
– А почему ты сказал, что это дело семейное?
– А ты не догадываешься, кто послал людей ограбить тебя и убить?
– Графиня Безобразова? – ахнула она.
– Именно.
– Какая подлость!
– Твоя сестра дважды ходила в кабак, где собирается отнюдь не благородная публика. Нападавшим было обещано щедрое вознаграждение.
– Мне показалось, что один из них дворянин, – задумчиво сказала она.
– Ты его рассмотрела? – нахмурился Серж.
– Нет, не успела. Да и он старался не показываться мне на глаза.
– Что ж, иногда во главе шайки разбойников становится какой-нибудь отставной офицер, оставшийся без средств. Я знавал таких.
– Так это ты за мной следил?
– Человек, которого ты видела, когда отъезжала из Петербурга, мой, – кивнул Серж.
– Но как Елена Алексеевна узнала, что я еду? И куда еду?
– Подумаешь, тайна, – тихо рассмеялся Серж. – В твоем доме повсюду ее шпионы. Прислуга ее обожает. А вот ты им не нравишься, хотя и недалеко от них ушла по своему происхождению. Странно, не правда ли? Прощают тех, кто имеет превосходство по рождению, но никогда не прощают таких же, поднявшихся ступенькой выше.
– Никто не знает о моем происхождении, – тихо сказала она, глянув на Веру, привалившуюся к окну.
– Они не знают, но, видимо, чувствуют. Забыла, как тебя называют? C’est un roturier, – усмехнулся он. Александра вспыхнула.
– Так ты едешь к тетушке… – сказала она. – А как же твоя жена?
– Екатерина Григорьевна осталась в Петербурге.
– Но… Как же ты будешь жить без ее денег?
– Как я буду жить? Признаюсь, ей почти удалось меня напугать. Но я ведь игрок, – вновь тихо рассмеялся Серж. – И я решил рискнуть. Тем более, что я в любом случае получаю тебя. – Он сжал ее руку.
– У нас нет будущего. По крайней мере, я его не вижу.
– Это потому, что ты замужем, а я женат? Но где он, твой муж? Поверил наговорам? Как же! Он ведь так чист! На его мундире нет ни единого пятнышка! Одни только ордена! Но душа-то его не хочет чистой, возвышенной любви, хотя, душа-то, может быть, и хочет, но как быть с телом? И вот он берет себе в жены юную красавицу, предварительно убив, как он не без основания полагал, ее любовника. И хочет сделать из нее непорочное создание, чистое, как горный родник, и верное ему до гроба. Но хочет при этом вкушать юные прелести своей жены, хочет, чтобы она его ласкала так же страстно, как своего любовника. Ведь он именно этого хотел?
– Замолчи! – вздрогнула она.
– Он хотел видеть тебя страстной любовницей, хотя и не он разбудил этот вулкан. А когда на пламя полетели мотыльки, он струсил. Ведь ты ему не изменяла. Пока не изменяла, – вкрадчиво добавил Серж. – А он уже в это верит, хотя еще и ничего нет. Так что же тебе мешает? Его рядом нет, а я здесь. По крайне мере, ты должна меня отблагодарить за свое чудесное спасение, – сказал он насмешливо, по привычке растягивая слова. – Я думаю, нас ждет прекрасное лето.
– И не надейся!
– Я хотел сказать, что мы с тобой будем предаваться воспоминаниям. А ты что подумала? Я всегда говорил, что ты испорченная женщина. Не стыдно тебе меня соблазнять? Женатого человека?
– Отдай мой пистолет, я тебя убью, – сердито сказала она.
– Твой пистолет остался у разбойника, – насмешливо сказал Серж.
– Их же убили?
– Возможно, не всех. Шкатулку-то вернули, чего тебе еще? Мы все опять вместе: я, ты, алмаз…
– Тихо! – она кивнула на Веру.
– Жаль, – поморщился Серж. – Жаль, что мы не одни. А то бы я сейчас же потребовал платы за твое спасение. Но я подожду. Ожидание ведь только разжигает желание, ведь так?
– Ты негодяй, я всегда это знала.
– А я и не отпираюсь. Но к тебе-то я всегда хорошо относился.
– А кто меня соблазнил?
– Ба! Да ты сама этого хотела! И потом: не я тебя бросил, а ты меня. Подумать только, меня впервые бросила женщина! Я был так взбешен, что впервые в жизни промахнулся на дуэли! И этот день чуть не стал для меня последним! Но я больше не хочу умирать. Я хочу жить. С тобой. Пусть тайно, пусть всего месяц или два. Но разве мы не можем подарить себе хотя бы месяц счастья?
Он смотрел на нее своим обволакивающим и одновременно требовательным взглядом, дожидаясь ответа.
Она молчала. Только что он высказал вслух самое заветное ее желание. Всего месяц того счастья, которое у них было когда-то. Когда они оба еще были свободны и не заботились о будущем. И вновь лето, пряный аромат степи, прозрачная вода озер… И она на третьем месяце беременности…
– Тпру-у… Приехали, барин! – раздался голос кучера.
– Завтра ты будешь дома, – неожиданно мягко сказал Серж. – И мне представится возможность заняться, наконец, своими делами.
– Твоя тетушка, и впрямь, так плоха?
– Да, – он нахмурился. – К немногим людям я так привязан, как к ней… Буди же свою соню камеристку. Скажи ей, что мы приехали.
* * *Через три дня в особняк графов Ланиных на Фонтанке постучал странный человек. Он был похож на бродягу, и ему долго не хотели открывать. Но бродяга грязно ругался и говорил, что у него письмо для хозяйки.
– Хозяйки нет, – отвечали ему.
– Открывай! – ревел бродяга. – Графиня Безобразова здесь, я знаю!
Наконец привратник смилостивился, но сказал, что в дом ни за что не пустит.
– Давай, что там у тебя? Ответа здеся дожидайся, коли графиня изволят прочесть твою писульку.
– Ответа не надо, – буркнул бродяга и, сунув привратнику записку, тут же исчез.
Привратник передал записку лакею, тот сказал о происшествии горничной Татьяне, а уж та аккуратно поинтересовалась у ее сиятельства, не ждет ли она какого известия.
– Что, для меня есть письмо? – внезапно оживившись, спросила Елена Алексеевна. И переглянулась с сидевшей напротив нее госпожой Осинкиной.
– Какой-то бродяга принес, только оно без конверта и без вензеля. Непонятно от кого.
– Давай сюда, дура! – накинулась на Татьяну штабс-капитанша и проворно выхватила у нее записку.
– Что там? – нетерпеливо спросила графиня Безобразова.
Софи, улыбаясь, протянула ей письмо. Там было всего несколько слов, без подписи.
«Дело сделано. Все устроилось, как вы того хотели», – прочитала Елена Алексеевна и глубоко вздохнула:
– Ну, слава Богу! Теперь мы свободны!
Глава 9
На следующий день после нападения разбойников на ее карету и чудесного спасения, еще не стемнело, графиня Ланина подъезжала к родному дому. Три года прошли с того дня, как Александра сразу после венчания села в карету вместе с мужем и, как ей тогда казалось, навсегда покинула Иванцовку.
Она ожидала увидеть ее в прежнем печальном состоянии, а поля в запустении. Василий Игнатьевич, которого она не могла теперь даже в мыслях своих назвать отцом, должно быть, окончательно спился, а Мари окончательно превратилась в старую деву.
К большому удивлению Александры, деревня, которую она помнила нищей и грязной, а мужиков ленивыми, вконец опустившимися, теперь совершенно преобразилась. Подлатанные и заново покрытые избы, веселые, сытые крестьяне, румяные девки в нарядных сарафанах и кокошниках, гладкая и также сытая скотина, которую в этот предзакатный час как раз гнали с пастбища, – вот что она увидела. О прежней нищете ничто теперь не напоминало. Проезжая мимо кузницы, она заметила, что здесь и в сумерках кипит работа. Завидев ее карету, мужики дружно снимали шапки.
Барский дом тоже словно преобразился. В усадьбе не было теперь и следа прежнего уныния и запустения. «Неужели все это Жюли? Или, скорее, ее муж, Владимир Лежечев. Помогает родне, – подумала она. – Вот с кого надо брать пример!»
Когда карета остановилась у крыльца, Серж помог ей выйти. На крыльцо вышла женщина, увидев которую, Александра затрепетала. Ей вдруг показалось, что это маменька, Евдокия Павловна, в своей неизменной шали и чепце. Потом она поняла, что это Мари. Но как же сестра стала похожей на покойницу мать! И как она постарела! Лицо стало желтым и сухим, словно пергамент, платье давно уже вышло из моды и полиняло, а на поясе болталась связка ключей. Нос у Мари как будто вытянулся и стал похожим на клюв, подбородок заострился. Она с откровенной неприязнью смотрела на заполнивший двор людей и лошадей.
– Рад вас видеть в добром здравии, Мария Васильевна, – учтиво поклонился ей Соболинский. – Надеюсь, теперь ваша сестра в безопасности и я могу заняться своими делами. Если позволите, я нанесу вам завтра визит. И если будут какие-то приказания… – он насмешливо посмотрел на зардевшуюся Александру. – Всегда к вашим услугам, графиня, – и Соболинский отвесил еще один учтивый, но полный изящества поклон, будто находился не посреди деревенского двора, а в модной гостиной.
Мари посмотрела на них с недоумением и сухо поклонилась Соболинскому, ни говоря ему в ответ ни слова. Подали его лошадь, Серж ловко вскочил в седло и тотчас уехал. До завтра, как он сам сказал. Вместе с Соболинским уехали его люди, и двор опустел. Три женщины смотрели друг на друга, словно примериваясь. Камеристка Вера робко стояла у кареты, прижимая к себе шкатулку с драгоценностями хозяйки, и ожидала приказаний.
– Здравствуй, Мари, – сказала Александра, поднявшись на крыльцо, и обняла сестру.
– Мне казалось, что ты вышла замуж за графа Ланина, а вовсе не за господина Соболинского, – с иронией сказала та.
– Я расскажу тебе эту печальную историю, как только отдохну. Ты получила мое письмо?
– Признаюсь, оно поставило меня в затруднение.
– Я же сказала, что возьму на себя все расходы.
– Как ты уже заметила, мы не бедствуем, – сухо сказала Мари и посторонилась: – Проходи в дом. Твоя комната готова.
Александра оглянулась и позвала камеристку:
– Вера, идем.
Она с некоторым волнением вошла в дом. Что ж, за время ее отсутствия почти ничего не изменилось, и в то же время изменилось все. Здесь нет больше девиц на выданье, не слышно их звонкого смеха и пустяшных ссор. В гостиной, на диване и в креслах больше не лежат пяльцы с неоконченной вышивкой и, что странно, Александра нигде не видит книг.
– А где… отец? – с трудом выговорила она.
– Отдыхает после ужина. Ты увидишь его завтра.
– Скажи, это преображение… Деревня, усадьба… Ты обязана этим Жюли?
– Жюли? Как ты сказала? Жюли? – рассердилась вдруг сестра. – Я всегда удивлялась: откуда у меня такие заботливые и внимательные сестры? – Последние слова Мари сказала с насмешкой. Она сердито прошлась взад-вперед по комнате, позвякивая висящими на поясе ключами, и заговорила вновь, со все возрастающим раздражением: – С тех пор, как вы разом вышли замуж и оставили меня здесь одну, в окончательно разорившемся имении, со спивающимся отцом, я чего только не передумала. Вы все неплохо устроились, особенно ты, но кто-нибудь из вас вспомнил обо мне?
– Я тебе писала, – сдержанно ответила Александра.
– Ах, ты мне писала! Как часто? Раз в год? И вот ты являешься ко мне, нарушив всякие приличия, со своим любовником…
– Он мне не любовник!
– Скажи это кому-нибудь другому, – фыркнула Мари. – Как только я впервые увидела вас вместе, я подумала: эти двое никогда теперь не расстанутся, ни при каких обстоятельствах. Вы так и будете наперегонки изменять друг другу, жениться, выходить замуж, соревнуясь в том, кто ударит больней. Но время от времени вы против воли своей будете сходиться и проверять друг друга на прочность. Выяснять, кто победитель, а кто проигравший. И это ничто не изменит. Ни твой муж, ни его жена. Ни твоя беременность. Ребенок от него?
– Это ребенок графа!
– Жаль, что он об этом не знает, – насмешливо сказала Мари.
– Я сейчас же уеду, если ты не перестанешь меня оскорблять! – вспыхнула Александра.
– Тебе есть куда ехать?
– В Селивановку хотя бы.
– Да, тебе никого не жаль, время ничуть тебя не изменило, – с удовлетворением отметила Мари. – Ты все такая же эгоистка, тебя в первую очередь всегда интересовало только собственное спокойствие и благополучие. Ты видно забыла, что перед тем, как жениться на твоей сестре, господин Лежечев сделал предложение тебе? И ты все лето ловко водила его за нос, а потом каким-то образом уговорила жениться на Жюли. Если ты это позабыла, то он вряд ли.
– Это было давно.
– Давно, да недавно. Ты по-прежнему красавица, да что я говорю? Как того и следовало ожидать, твоя красота расцвела в замужестве и стала еще более опасной. Не стоит напоминать добрым людям об их прошлом. Жюли счастлива со своим мужем, а он счастлив с ней. Твое постоянное присутствие в их доме разрушит это хрупкое счастье в каких-нибудь три дня. Мужчина, который когда-то тебя любил, вряд ли сможет это забыть. Оставайся здесь, ты нас не стеснишь. Комната твоя готова. Быть может, ты хочешь ужинать?
– Спасибо, я не голодна.
– Ты можешь на меня обижаться, но уверяю тебя, больше, чем я на вас обиделась, когда вы все меня бросили, обидеться невозможно. Я скажу, чтобы тебе принесли ужин в комнату.
«Как она изменилась! – думала Александра, устраиваясь на новом месте. – И это романтическая Мари, которая все свое время проводила с книжкой?! Которая морщилась, едва почувствовав запах навоза, и тотчас закрывала окно, если во дворе мычала корова? Которая, единственная из нас, пяти сестер, прекрасно знала французский язык, учась ему с самого детства, и выезжала в свет, в столицу? Как она стала груба, как постарела и подурнела! Что-то стало с Василием Игнатьевичем?»
– Как вы устроились с Василием? – спросила она Веру, помогавшую ей раздеться.
– Все хорошо, ваше сиятельство.
– После графского дома на Фонтанке тебе здесь должно казаться бедно и тесно.
– С милым и в шалаше рай, – улыбнулась Вера. – Вы не беспокойтесь, ваше сиятельство, лишь бы вам было хорошо и ребеночку, когда он родится. А где ж лучше-то, как не в деревне?
Когда она ушла, Александра взяла шкатулку с драгоценностями и присела на кровать. В этой шкатулке теперь было все ее богатство. Разумеется, она может обратиться с прошением к государю и заставить мужа определить достойное содержание себе и сыну, может даже заставить его жить с нею, но стоит ли так унижаться? Она пришла в этот брак ни с чем, он же имел огромное состояние. Гордость не позволит ей принуждать графа к совместной жизни и требовать у него денег. У нее есть огромный индийский алмаз «Сто солнц в капле света». Одной продажей этого алмаза она сможет какое-то время жить безбедно.
«Что же касается остальных драгоценностей, то честнее будет вернуть их Алексею Николаевичу. Это фамильные драгоценности, пусть уж лучше он отдаст их обожаемой Элен в качестве приданого», – такие были мысли Александры, когда она открывала шкатулку.
Поначалу, не увидев футляра с алмазом, она не забеспокоилась. Шкатулку трясли, переворачивали, в ней копались разбойники, оценивая свою добычу. Должно быть, алмаз оказался в самом низу. Она перетряхнула всю шкатулку и только тогда заволновалась. Алмаза в ней не было.
Она перевернула шкатулку, и все драгоценности оказались на постели. Александра торопливо перебирала сияющую груду, ища «Сто солнц».
«Вера!» – хотела крикнуть она, но передумала. Еще и еще раз, перебирая драгоценности, она все никак не могла смириться с пропажей, но алмаз от этого не появился.
Итак, его украли. Кто? Когда? В последний раз она видела алмаз, собираясь в дорогу. Он был в шкатулке, когда карета графини Ланиной несколько суток ехала на юго-восток от Петербурга. Видимо, до того момента, как на нее напали разбойники. Знал ли Серж, что камень в шкатулке? Заглядывал ли он в нее? При ней он этого не делал. Но они ночевали на постоялом дворе, что мешало Соболинскому взять алмаз? Это могли сделать и разбойники, из которых один или два ушли. Возможно, графиня Безобразова через Софи дала указание, что именно надо брать. Элен прекрасно знала, что цена алмаза перекроет стоимость всех находящихся в шкатулке украшений. Кто еще? Вера? Камеристка заполучила серьги с изумрудами, а аппетит, как известно, приходит во время еды. Слуги Сержа? Шкатулка какое-то время находилась в руках у людей, догнавших разбойников. Они могли соблазниться добычей и кое-что оттуда взять.
Александра совсем запуталась. Это мог сделать кто угодно, во время многодневного пути она не раз выпускала из внимания шкатулку с драгоценностями. Поэтому наверняка обвинить кого-то в краже невозможно. И как можно обвинить в краже уже украденного? Алмаз-то она утаила! Но разве муж имеет на него право? Алексей Николаевич сам говорил, что ненавидит «Сто солнц в капле света» за то, что алмаз достался ему нечестным путем. Граф, кажется, рад был от него избавиться. Поэтому она и решила продать алмаз, и на эти деньги жить. Но теперь… Теперь все менялось.
Александра совсем уже другим взглядом посмотрела на лежащую перед ней сияющую груду. Еще каких-нибудь пять минут назад все это было ей не нужно. Отдать всё Элен? Ну, уж нет! Материнское чувство сильнее гордости. Оно сильнее всего. Ей надо вырастить сына, и ради этого она пойдет на любую сделку со своей совестью. Машинально Александра погладила живот, потом стала сгребать драгоценности обратно в шкатулку.
Странно, но она даже успокоилась. Ее избавили от вещи, которая жгла ей руки. Которая словно толкала ее на поступки против чести и совести. Теперь все будет по-другому. Она станет вести жизнь чистую и светлую, полную трудов и забот о сыне. Она будет помогать Мари, заниматься хозяйством, проверять счета, ходить в избы к простым крестьянам и помогать им чем только возможно. Нянчить их детей, лечить их, учить. Теперь все это можно и нужно делать. А обо всем остальном забыть.