Штамм Закат - Чак Хоган 15 стр.

К женщине, лежавшей на Карле, присоединилась вто­рая тварь — она в бешенстве содрала с него рубашку. Карл почувствовал сильный укус в шею. Нет, на нем не сомкну­лись чьи-то челюсти, и не зубы прокусили кожу, — то был прокол, и после укуса что-то с сосущим звуком защелкну­лось на его горле. Вторая тварь разодрала шаговый шов его брюк, изорвала в клочья штанины ниже паха и впилась во внутреннюю поверхность бедра.

Сначала боль — острая, жгучая, мучительная. Затем, че­рез несколько секунд... онемелость. Такое впечатление, будто какой-то поршень ходит туда-сюда и, работая, глухо стучит, прижимаясь к коже и мускулам.

Карла... осушали. Он попробовал закричать, но во рту не нашлось места голосу — туда залезли четыре длинных горя­чих пальца. Тварь ухватила щеку Карла изнутри, и ее но­готь — скорее коготь, чем ноготь — вспорол десну до самой челюстной кости. Ощущение от пальцев твари было острое, соленое, только это ощущение длилось недолго — его пере­силил медный привкус собственной крови Карла.

Фет ретировался сразу после крушения: он мгновенно осознал, что сражение проиграно. Вопли были просто не­выносимы, но его задача осталась невыполненной, и он сконцентрировался только на ней.

Пятясь, он залез в трубопровод и сразу понял, что места там едва хватало для него одного. Единственное преимуще­ство страха, охватившего его, заключалось в том, что те­перь Фет был переполнен адреналином, от этого зрачки расширились, и Василий обнаружил, что видит все вокруг с неестественной четкостью.

Он размотал тряпки и крутанул таймер, сделав один полный оборот. Три минуты. Сто восемьдесят секунд. Яйцо всмятку.

Василий проклял свое дурацкое счастье — только сейчас он осознал, что при той вампирской бойне, которая разво­рачивалась в тоннеле, ему придется как можно глубже за­браться в трубопровод, использовавшийся тварями для пересечения реки, да еще пятясь задом, с поврежденной рукой и кровоточащей ногой.

Перед тем как взвести таймер, Фет, насколько это было возможно, выглянул в тоннель и увидел тела кротов, кор­чащихся под гроздьями пирующих вампиров. Все кроты были уже заражены, всем пришел конец — всем, кроме Безум-Ника. Он стоял возле бетонной опоры, взирая на происходящее с блаженной улыбкой идиота. Как ни стран­но, ни одна из темных тварей не тронула его. Вокруг неис­товствовали вампиры, а Безум-Ник оставался целым и не­вредимым. Затем Фет увидел, как к сумасшедшему кроту приблизилась долговязая фигура Габриэля Боливара. Безум-Ник пал перед певцом на колени. Два их контура ри­совались в тусклом свете, пробивающемся сквозь пыль и дым, словно изображения на почтовой марке с библей­ским сюжетом.

Боливар возложил руку на голову Безум-Ника. Сумасшед­ший поклонился, затем поцеловал руку и начал молиться.

Все, Фет увидел достаточно. Он сунул бомбу в щель меж­ду трубами и отпустил пальцы. Раз... два... три... — начал он считать, вторя тиканью таймера. Затем схватил свою сумку и, пятясь, пополз по трубопроводу.

Сначала Фет двигался с трудом, однако вскоре стало легче — его собственная кровь, истекавшая из раны, служи­ла смазкой в этой тесной трубе.

...сорок... сорок один... сорок два...

Группка тварей переместилась к входному отверстию трубопровода, привлеченная запахом амброзии, источае­мой Фетом. Василий увидел их очертания в маленьком кру­глом проеме, и все его надежды испарились.

...семьдесят три... семьдесят четыре... семьдесят пять...

Со всей доступной ему скоростью Фет полз, скользя по собственной крови, при этом Василий умудрился раскрыть сумку и вытащить гвоздезабивной пистолет. Пятясь, он во­пил во весь голос и выпускал серебряные гвозди, подобно тому как солдат опустошает магазин автомата, паля по вра­жескому гнезду.

Гвозди Фета глубоко вошли в скулу и лоб вампира, кото­рый первым рвался следом, — хорошо одетого мужчины шестидесяти с лишним лет. Фет сделал еще несколько вы­стрелов — гвозди выбили у мужчины глаз и заткнули ему пасть: один из серебряных штифтов глубоко зарылся в мяг­кие ткани горла.

Тварь пронзительно завизжала и отскочила, через нее быстро полезли другие, по-змеиному извиваясь в тонкой трубе. Фет увидел, что к нему приближается новая тварь, на этот раз — хрупкая женщина в спортивном костюме. На плече у нее была большая рана, оттуда торчала сломанная ключица. Женщина ползла к Фету, а ключица царапала по стенке трубопровода.

...сто пятьдесят... сто пятьдесят один... сто пятьдесят два...

Фет выстрелил в приближавшуюся к нему тварь. Она продолжала ползти, несмотря на то что лицо ее было уты­кано серебром, как подушечка для иголок. Из-под этой по­душечки вдруг выстрелило чертово жало. Оно вытянулось во всю длину и едва не коснулось Фета. Пытаясь спастись, Василий заерзал еще сильнее, продолжая пятиться по скользкому от крови желобу. Выстрел. Промах. Гвоздь от­рикошетил от стенки и прошел мимо вампирши, зато уго­дил в горло твари, лезшей следом.

Как далеко он отполз? Сколько до бомбы? Пятнадцать метров? Тридцать?

Маловато.

Три динамитных патрона спустя — три патрона и одно, бля, яйцо всмятку — он узнает, маловато или нет.

Продолжая стрелять и вопить, Василий вспомнил фото­графии домов из журналов «Недвижимость», с их окнами, высвеченными изнутри. Эти дома никогда не испытывали потребности в крысоловах. Фет дал себе слово: если он каким-то образом выживет, он зажжет свет во всех окнах своей квартиры и выйдет на улицу — просто посмотреть, как это выглядит.

...сто семьдесят шесть... сто семьдесят семь... сто семь­десят...

За тварью расцвел взрыв. Жаркая волна ударила в Васи­лия, он почувствовал, как его тело подхватил раскаленный поршень вытесненного воздуха, понес, понес... но тут на Фета со всей дури рухнула какая-то туша — это было опален­ное тело вампира — и вышибла из него дух.

Проваливаясь в тихую ясную бездну, он вдруг услышал слово. Оно всплыло из глубин памяти и застило мерный счет, звучавший в его голове:

КРО... КРО...

КРОАТОН

Десять тридцать вечера.

Альфонсо Крим* уже целый час торчал в парке, выби­рая стратегически важную точку.

В таких случаях он был очень разборчив.

Единственное, что ему не нравилось в выбранном ме­сте, — это сенсорный фонарь, льющий сверху оранжевый свет. Впрочем, для таких дел у него есть заместитель — «лейтенант» Ройял, или просто Ройял: всего-то — взломать замок на коробке у основания столба, сорвать крышку и воткнуть внутрь монтировку. И проблема решена.

Фонарь над головой помигал и погас. Крим одобритель­но кивнул.

Он отступил в тень. Его мускулистые руки свисали по бокам — они были слишком велики, чтобы скрещивать их на груди. Торс широкий, почти квадратный. Главарь «Джер-сийских сапфиров» был черным колумбийцем, сыном бри­танца и колумбийки. «Джерсийским сапфирам» подчиня­лись все кварталы, окружающие парк Арлингтон. Если бы они захотели, они подчинили бы и парк, но дело не стоило того. По ночам парк превращался в криминальный рынок, и зачисткой его должны были заниматься полицейские и добропорядочные граждане, а вовсе не «сапфиры». По существу, Крим извлекал даже некоторую выгоду из того, что здесь, в самом центре Джерси-Сити, располагалась эта мертвая зона: она служила чем-то вроде общественного со­ртира, в который стекалось всякое дерьмо из кварталов города.

Каждый уличный угол своих владений Крим завоевал грубой, неприкрытой силой. Как танк «Шерман», он шел напролом и молотил противостоящие войска, пока они не сдавались. Всякий раз, когда Крим завоевывал новый угол, он праздновал победу тем, что ставил на очередной зуб се­ребряную коронку. У Крима была ослепительная и пугаю­щая улыбка. Пальцы его тоже обросли всякой серебряной мишурой. Были у него, разумеется, и цепуры, но сегодня вечером Крим оставил свои шейные украшения на хазе: цепочки — первое, за что хватаются отчаявшиеся люди, когда до них доходит, что сейчас их будут убивать.

Рядом с Кримом стоял Ройял. Он был в меховой парке, поэтому просто-таки обливался потом. В лобовую часть его черной вязаной шапочки был вшит туз пик.

— Он не сказал, что хочет встретиться один на один?

— Сказал только, что хочет сделать ставку.

— Ха! И каков план?

— Чей план? Его? Ни малейшего, на хер, понятия. Мой план? Вот мой план: сделать на его роже эдакий братский блядский шрамчик. — Своим толстым пальцем Крим изо­бразил бритву и чиркнул по лицу Ройяла, словно бы нано­ся длинный глубокий разрез. — Бля, ненавижу большин­ство мексиканцев, а этого особенно.

— Я вот думаю — почему в парке?

Убийства в парке никогда не раскрывались. Потому что никто не поднимал шум. Если ты настолько смел, что мо­жешь зайти в Парк с наступлением темноты, значит, ты настолько же туп, и твоей жизни конец. На всякий случай Крим покрыл кончики пальцев клеем «Крейзи Глю», что­бы не оставлять отпечатков, и обработал плоскую рукоят­ку бритвы вазелином и хлорной известью — так же, как он поступил бы с рукояткой пистолета, чтобы исключить ве­роятность малейших следов ДНК.

По улице подъехал длинный черный автомобиль. Не то чтобы лимузин, но все же пошикарнее, чем навороченный

«Кадиллак». Машина притормозила у бордюра, останови­лась. Тонированные стекла не опустились. Водитель остал­ся внутри.

Ройял посмотрел на Крима. Крим посмотрел на Ройяла.

Задняя дверца распахнулась. Вылез пассажир — между прочим, в солнцезащитных очках. Также на нем были рас­стегнутая клетчатая рубашка, под которой виднелась белая майка, мешковатые штаны и новенькие черные сапоги. Он снял заломленную спереди шляпу, обнаружив под ней туго натянутую красную бандану, и швырнул головной убор на сиденье автомобиля.

— Это что за мудище? — шепотом спросил Ройял. «Мудище» пересек тротуар, вошел в парк сквозь пролом

в ограждении и зашагал по проплешинам травы. Его бело­снежная майка ослепительно сияла — так часто светится белая ткань, собирая всё, что ни есть яркого в ночи.

Крим не мог поверить в происходящее, пока этот тип не приблизился настолько, что его татуировка, идущая от одной ключицы к другой, стала видна во всей своей красе.

SOY СОМО SOY. «Я ТО, ЧТО Я ЕСТЬ».

— Я что, должен ахнуть от восхищения? — спросил Крим.

Гус — Гус Элисальде, главарь банды «Ла Мугре»1 из Испан­ского Гарлема — улыбнулся, но не сказал в ответ ни слова. Машина на холостом ходу стояла возле обочины.

— И что? — сказал Крим. — Ты проделал весь этот путь, чтобы сказать мне, будто выиграл в какой-то блядской ло­терее?

— Типа того.

Крим медленно обвел взглядом Гуса сверху донизу и сни­зу доверху, сделав вид, что разговор окончен.

— По факту, я здесь затем, чтобы предложить тебе про­цент с выигрышного билета, — сказал Гус.

Крим злобно оскалился — он пытался понять, что за игру затеял мексиканец.

— О чем ты вообще думал, братан? Взял, приехал на этой хреновине на мою территорию...

— Все-то тебе поперек рыла, Крим, — усмехнулся Гус. — Потому и паришься здесь в Джерси-Сити веки вечные.

— Ты разговариваешь с королем Джей-Си! Ну, и кого ты привез в своей тачке?

— Забавно, что тебе пришло в голову спросить. — Гус оглянулся, коротко кивнул, и водительская дверца распах­нулась.

Вместо шофера в фуражке из машины вылез огромного роста мужчина в куртке с капюшоном. Его лицо полностью скрывалось в тени. Опустив голову, мужчина обогнул ма­шину, встал возле правого переднего колеса и замер в ожи­дании.

— Значит, ты угнал машину из аэропорта и еще водилу прихватил, — сказал Крим. — Крутой, как я погляжу.

— Добрые старые времена закончились, Крим, — сказал Гус. — Я это понял, парень. Всему, бля, пришел конец. Борь­ба за территорию? Квартал за кварталом? Это говно уста­рело на две тысячи лет. Сейчас оно ничего не значит. Един­ственная борьба за территорию, которая имеет смысл, — это все или ничего. Мы или они.

— Они — это кто?

— Ты наверняка знаешь: кое-что происходит. И не толь­ко на большом острове за рекой.

— Большой остров? Это твоя проблема.

— Посмотри вокруг, Крим. Посмотри на парк. Где твои наркоши? Где обдуренные шлюхи? Где вообще все? Здесь как в мертвецкой. Потому что первым делом они забирают ночной народ.

Крим опять оскалился. Ему не нравилось, что Гус режет по живому.

— Я знаю, что дела сейчас не очень.

— Братан, скоро дел не останется вообще. Сейчас на улицах новая крутая наркота. Можешь проверить. Она на­зывается, бля, кровь человеческая. И идет она бесплатно, если кто распробовал.

— Ясно, — сказал Ройял. — Ты из этих, кто съехал на вам­пирах. Локо1.

— Если хочешь, да. Они забрали мою мадре и моего бра­та. Помните Криспина?

Крим знал Криспина. Это был брат Гуса. Наркоша.

— Помню, — сказал он.

— Ну вот, больше вы его в этом парке не увидите. Но я не держу зла, Крим. Нет, больше не держу. Начались новые времена. Я должен отбросить все личное. Потому как сей­час я собираю лучшую на свете бригаду охуенных голово­резов, каких только могу сыскать.

— Если ты приехал, чтобы предложить какой-нибудь сраный план по взятию банка, или какое другое говно, не важно какое, лишь бы погреть ручонки на этой каше, имей в виду, все это уже...

— Мародерство — забава любителей. Поденщина. Я пред­лагаю реальную работу за реальные деньги, при реальной поддержке. Давай зови своих ребят, пусть они тоже послу­шают.

— Каких еще ребят?

— Ох, Крим. Да тех, которым приказано убрать меня се­годня. Давай их сюда.

Крим несколько секунд смотрел на Гуса пустыми, ниче­го не выражающими глазами, затем свистнул. Крим был первостатейный свистун. Серебряные коронки на зубах придавали звуку особую пронзительность.

Из-за деревьев, держа руки в карманах, вышли три «сап­фира». Гус выставил свои руки ладонями вперед, чтобы все видели — в них ничего нет.

— Ладно, — сказал Крим. — Говори, мекс, только бы­стро.

— Я буду говорить медленно, — отозвался Гус. — А ты хо­рошо слушай и мотай на ус.

И он выложил им все. Все, что знал о борьбе за терри­торию между Древними и отколовшимся Владыкой.

— Ты обкурился, — сказал Крим.

Но Гус увидел огонек в его глазах. Увидел, что фитиль возбуждения уже запалился.

— Вот что я тебе предлагаю. Деньги. Больше денег, чем ты сможешь настрогать на наркоте за всю свою жизнь. Воз­можность убивать и калечить сколько душе угодно, и ника­кой тюряги тебе за это не будет. Я предлагаю тебе шанс — такой выпадает лишь раз в жизни — надрать безразмерное количество жоп во всех пяти районах города. И если мы сделаем свою работу хорошо — все будем в шоколаде до конца дней.

— А если мы не сделаем свою работу хорошо?

— Тогда, насколько я понимаю, смысла в таком говне, как деньги, вообще не останется. Но, по крайней мере, ты, бля, славно надрочишься напоследок, потому как, хочешь не хочешь, но здесь все накроется таким медным тазом, что мало не покажется, если ты, конечно, понимаешь, о чем я.

— Блядь, твоими бы устами да пивко сосать, — сказал Крим. — Для начала я хотел бы посмотреть на зелень.

Гус подавил в себе смешок.

— Я тебе скажу, что я собираюсь сделать, Крим. Я соби­раюсь показать тебе не один, а целых три цвета. Серебря­ный, зеленый и белый.

Он поднял руку и подал сигнал водителю в капюшоне. Тот подошел к багажнику, открыл его и вытащил две сумки. Затем пронес их сквозь пролом в ограждении к месту «стрелки» и поставил на землю.

Одна сумка была спортивного типа, большая и черная, вторая — средних размеров саквояж с двумя деревянными ручками.

— Что это за гигантский кореш у тебя? — спросил Крим.

Водитель и впрямь отличался огромным ростом. На нем были тяжелые ботинки «Док Мартене», синие джинсы и большая куртка с низко надвинутым капюшоном. Крим по-прежнему не мог рассмотреть лицо водителя, но с близ­кого расстояния стало заметно, что в этом парне вообще все неправильно.

— Они называют его господин Квинлан, — сказал Гус.

С дальнего конца парка донесся визг — визжал мужчина, что на слух было еще ужаснее, чем если бы визжала жен­щина. Все, кроме Гуса и господина Квинлана, повернулись в сторону звука.

— Надо поторопиться, — сказал Гус. — Сначала серебро. Он встал на колени и расстегнул молнию спортивной

сумки. Чтобы понять, что там внутри, света явно не хвата­ло. Гус вытащил длинное ружье и почувствовал, как «сап­фиры» потянулись за своими пушками. Гус щелкнул выклю­чателем лампы, укрепленной на стволе, полагая, что это обычная лампочка накаливания, однако лампа оказалась ультрафиолетовой. Ну конечно же.

В чернильно-фиолетовом свете лампы он показал «сап­фирам» остальное оружие. Арбалет с магазином стрел, оснащенных разрывными серебряными наконечниками. Плоское серебряное лезвие, напоминающее веер, с кри­вой деревянной рукояткой. Меч, больше похожий на ши­роченный ятаган, только изогнутый даже больше поло­женного; рукоятка его была обтянута грубой, шероховатой кожей.

— Крим, ты же любишь серебро, правильно? — спросил Гус.

Экзотическое оружие разожгло любопытство Крима, но этот водитель, Квинлан, по-прежнему вызывал у него сильные подозрения.

— Ладно. А что там насчет зелени?

Квинлан раскрыл ручки кожаного саквояжа. Он был на­бит пачками наличных — защитные нити отчетливо свети­лись в индиговых лучах ультрафиолетовой лампы Гуса.

Крим полез было в саквояж, но вдруг замер. Ему в глаза бросились руки Квинлана, сжимавшие деревянные ручки. Кожа совершенно гладкая, большинство пальцев начисто лишены ногтей. Но самая блядская загвоздка заключалась в средних пальцах. Они были вдвое длиннее остальных и к тому же сильно изогнутые — настолько сильно, что кончик пальца огибал ладонь и упирался в запястье.

Ночную тишину прорезал еще один визг, после чего раз­далось нечто вроде рычания. Квинлан закрыл саквояж и вгляделся в тьму, скрывавшую заросли деревьев. Он пере­дал сумку с деньгами Гусу, а в обмен получил длинное ру­жье. После чего с невероятной мощью и скоростью рванул в сторону зарослей.