— Что ж, — Лучезарная, походившая в пышных своих нарядах на куклу, тем более что и лицо фарфоровое, медленно подошла к балюстраде, оперлась на мраморные перила и взглянула на Нижний город, который, как и предполагало название, лежал внизу, — я удовлетворена увиденным, господа. Требования заказчика соблюдены. «Груз» на месте. Не вижу веских причин для промедления.
— Ну, мы, собственно, и не возражаем, — деликатно заметил в ответ Кормчий, намекая на то, что причиной задержки является сама Лучезарная.
— Хорошо! — оставалось неясно, поняла ли госпожа-посредница суть возражений, но даже если поняла, ее это не взволновало. Так было всегда, и этот раз ничем, собственно, не отличался от предыдущих. — Лорх поведет вашу лохань, — указала она на невысокого бледного мужчину неопределенного возраста, появившегося в ее свите не случайно и не в первый раз.
— Не думаю, — возразил Кормчий. — «Лорелею» пилотирую или я, или кто-то из наших шкиперов. Но в таком случае, как этот, — я имею в виду поход «на ту сторону», — только я, и никак не господин Лорх. Я чужого до управления не допущу, и вы, леди, это знаете. Так что давайте без фокусов. Пилотирую я, а он показывает мне дорогу.
— Ладно, — Лучезарная даже головы не повернула. — Калвин — еще один плавный жест, на этот раз в сторону высокого молодого брюнета, вполне «узнаваемого» на взгляд Марка, но отнюдь не знакомого. — Калвин представитель заказчика, он будет с вами в рубке.
— Тогда я возьму с собой двух телохранителей, — Егор говорил по видимости спокойно, но чувствовалось, он встревожен, хотя Марк и не понимал пока, с чего вдруг. Все, вроде бы шло, по протоколу. Но всех подробностей он мог и не знать.
— Хорошо! — Лучезарная по-прежнему смотрела на радужные огни Нижнего города. — Двое, но не больше.
— По моему выбору, — чуть расслабился Егор.
— Да, хоть монетку бросайте! — Лучезарная повернулась, обвела всех своим фирменным «слепым» взглядом, от которого кишки закручивает в жгут, и пошла на них так, что Егор и Марк вынуждены были отступить в стороны, чтобы открыть ей путь.
— Не провожайте меня, господа! — Бросила, проходя мимо. — Я помню дорогу.
— Милая женщина! — усмехнулся Егор ей вслед и покачал головой. — Любит всех по стойке смирно поставить.
— От тебя убыло? — поинтересовалась Сабина.
— Ничуть! — покачал головой Егор. — Но дело принципа. Я, милая, перед самим Троцким не петушил, но, с другой стороны, и он, бля буду, не требовал. А эта дамочка всю жизнь кому-то что-то доказывает, и зря. Вы, Лорх, если хотите, можете передать ей потом эту мою мысль дословно. Ничего оскорбительного, как вы понимаете, одна голая, как баба в бане, правда! Пошли!
— Куда? — Марк сообразил уже, что волнение Егора было напускным, и что Кормчий рад, на самом деле, тому, как разрешилась ситуация. Не знал пока только, почему.
— В рубку, — объяснил Егор, — Я и Сабина пилотируем, Лорх дорогу указывает, господин Калвин присутствует, а вы с княгиней охраняете мою драгоценную задницу. Как тебе, Марик, такой расклад?
— Постойте! — вмешался в разговор представитель заказчика. — О госпоже Сабине мне никто ничего не говорил.
— А вам разве не объяснили? — «удивился» Егор. — Я пилотирую только в четыре руки и только в паре с Сабиной, Это все знают. Да, вот хоть Лорха спросите!
— Это так? — спросил мужчина, оборачиваясь к навигатору Лучезарной.
— Это так! — подтвердил тот, и все отправились в рубку.
5. Дарья Телегина
15 февраля 1930 года, борт торговца «Лорелей», «Та сторона».
Переход на «ту сторону» оказался той еще головной болью. В прямом и переносном смысле. Голова после маневров в Пограничье — в зазоре между двумя вселенными, этой и той, — разболелась так, что Дарья даже пошевелиться боялась, чтобы боль ее попросту не убила. Голова раскалывается, перед глазами кровавое марево, а сердце… Ну, что до сердца, то оно неожиданно оказалось в горле, и создалось впечатление, что своими неровными толчками, отдающимися в висках и затылке, оно пытается вытолкнуть себя в гортань и далее везде. Однако, эволюции в Пограничье, едва не стоившие Дарье жизни, оказались лишь увертюрой, после которой пришло время самой «оперы». А в полноразмерной опере, если что, должно быть не менее трех актов. Что там по этому поводу говорил господин Аристотель?
«Построение трагедии зиждется на трёх основных моментах: изложение — завязка, перипетия — поворот к лучшему или худшему, и развязка — катастрофа».
Ну, где-то так и вышло. Вначале хитрым трюком — все было построено на интерференции гравитационных полей, — они «прожали» «мембрану» пространственно-временного континуума. Затем, испытав на себе по ходу дела все эффекты частотного сдвига, они оказались где-то нигде, где к тому же действовали весьма странные с точки зрения человека физические законы. Но зато там, в этой серой зоне пространства и времени перемещение становилось из науки искусством. И да, хотя Дарье, занятой своей собственной агонией, было как бы «не до того», она все-таки испытала чувство неподдельного восхищения, увидев, как работают «в четыре руки» Егор и Сабина, встраивая «Лорелею» в границы невозможного, которые с невероятным хладнокровием и запредельной скоростью и точностью задавал Лорх. Ну, а затем разразилась «катастрофа».
«Царица небесная! — возопила Дарья, корчась в предсмертных конвульсиях. — Спасите, помогите! Я умираю!»
Но все уже кончилось. Смерть не наступила, а головная боль, как ни странно, прошла. И Ковчег «плыл» уже в обычных небесах. Эфир и звезды, гравитационные поля и излучения — одним словом, рутина.
— Все живые? — голос у Егора Кузьмича звучал хрипло. Видать, и ему такие фокусы не задарма давались. Однако выглядел он довольным, а не обескураженным, и, значит, все было сделано, как надо, и они прибыли туда, куда и собирались.
«На месте…» — вздохнула она с облегчением и потянулась за папиросой, что было предсказуемо, но тем и радовало.
Впрочем, до «места» пришлось еще добираться своим ходом, совершив при этом четыре гиперпространственных перехода. Тоже не сахар, если честно, но, слава Богу, хоть голова не болела.
Ну, а «Местом» оказалась вполне земного вида планета, голубая и зеленая, вращающаяся вокруг солнцеподобной звезды. По первому впечатлению, цивилизации там не наблюдалось, но, как известно, первые впечатления — обманчивы.
— Это Курорт, — объяснил посредник тоном учителя младших классов. — Планета Легиона. Здесь сдадите «груз» и получите оплату. Вам отведут район для высадки. Это на экваторе. Море, солнце золотой песок… Остальное — обычным манером.
«Обычным манером» касалось, впрочем, только полноправных членов экипажа. Да и то только тех, кто мог и хотел посмотреть на Аханскую империю изнутри. И означало это возможность, получив легенду, фальшивые документы и местную валюту, отправиться на ближайшую имперскую планету на транспорте Легиона, ибо именно Легион — чем бы он ни являлся на самом деле — осуществил фрахт «Лорелеи».
— Кто они такие? — спросила Дарья, когда, покинув рубку — все тот же странный музей «камней», — они с Марком вернулись «домой», в их сказочный замок, построенный внутри невероятного эфирного корабля.
— О, это любопытная история! — Марк подошел к каминной полке и указал на механические часы-календарь, заключенные в вакуумный колпак. — Взгляни-ка, Дари! Оказывается, наше приключение продолжалось целых двенадцать стандартных суток.
— Как так? — удивилась Дарья. — По моим ощущениям не более шести часов.
— Эффекты рубки, — объяснил Марк. — Не знаю, как «камни» это делают, но поверь, люди в рубке не подвержены обычному течению времени. Ну, так что, водные процедуры, краткий отдых и затем разговор за завтраком, или ну его все, и будем говорить прямо сейчас?
— Говорить? — звучало заманчиво, но, как ни странно, не соответствовало возникшему вдруг настроению.
— Душ! — окинув Марка «долгим» взглядом, решила Дарья, которой уже минуту или две лезли в голову «всякие безобразия». И не только в голову, если честно.
— Отдых! — ухмыльнулась она, принимая идею, как она есть, без изъятий и корректив.
— Обед! — кровь ударила в виски, и ее всю обдало волной знобкого жара. — И все это вдвоем. Но учти, — предупредила Дарья, из последних сил сражаясь с накатившей на нее волной, — это твой последний шанс!
Хотелось сказать больше. Объяснить, что к чему, по поводу «последнего шанса», но она сдержалась. Предложение сделано, и не ей теперь трепаться, рассыпая бисер перед каждой свиньей, потому что, если Марк ответит отказом, кто же он тогда есть, если не свинья?
Хотелось сказать больше. Объяснить, что к чему, по поводу «последнего шанса», но она сдержалась. Предложение сделано, и не ей теперь трепаться, рассыпая бисер перед каждой свиньей, потому что, если Марк ответит отказом, кто же он тогда есть, если не свинья?
Марк не ответил. Вернее, ничего не сказал вслух. Он просто подошел к ней так, что ее груди уперлись прямо в него, а голову ей пришлось закинуть назад, потому что, как ни высока была Дарья, Марк был выше. А он, словно бы так все и должно было случиться — не по ее планам, а по его, — опустил голову, встречая ее губы ровно там и так, где и как должен был встретить своими жестковатыми губами, и поцеловал.
Поцелуй… Ну, что тут скажешь! Любой поцелуй в губы — если под настроение и в соответствующей обстановке — легко взволнует девушке кровь, даже если ей уже под пятьдесят. Прием этот еще ни разу не подвел ни одного допущенного до уст Дарьи Телегиной мужчину. Но поцелуй Марка отправил ее прямиком в нокаут. Просто дух выбил в прямом и в переносном смысле слова. И дыхание сбил, заставив задохнуться, и разума лишил. В глазах потемнело, и сознание помутилось. Но ненадолго. Открыла глаза, а он уже ее раздевает. Да так стремительно и нежно, что так бы и оставалась в этой странной паузе предвкушения — «еще не, но уже да», — полностью во власти его сильных рук, в вихре прикосновений, то грубых, то нежных, но одинаково сладостных! Однако время не бежит, а летит, да и одежды на ней — вот же блядь! — кот наплакал. А ласки становятся все решительней, и близость — неотвратимей, и хочется кричать, смеяться и плакать одновременно! Но она, кажется, не только хочет, но и, в самом деле, кричит. И рыдает, и заливается смехом. А тело пылает, и все так прекрасно, как только может быть. И даже лучше, потому что он уже в ней, и все остальное перестает иметь значение…
* * *Правду сказать, в своих желания — сиречь, в своих страстях, Дарья бывала обычно «более чем сдержана». Одним словом, не страдая «половой истерией», кому попало не давала, да и с избранниками чрезмерно не увлекалась, в том смысле, что голову не теряла и «многого» от них не ждала, предпочитая уверенное качество сомнительному количеству. Бывали, впрочем, и исключения, без которых и правила бы никогда не состоялись. Запой, скажем, — хотя и не в том смысле, в каком употребляют это слово мужики, — загул, кутеж, и все в таком роде.
Однако так, как в этот раз, Дарью, пожалуй, никогда еще не «вставляло». Охнуть не успела, а уже, как говорится, «ноги врозь», и все мало, что характерно, и все не так. И что бы Марк ни вытворял с ее горящим в огне телом, как бы над ним не «изгалялся», все выходило только «в пол силы», а ей, как назло, все время хотелось большего! В итоге, рассвирепела вконец, вспомнила, кто она есть на этом и на том свете, и повела, как стерва в танго. Уверенно, потому что знала, чего хочет, жестко, — как старший офицер в бою, — короче говоря, без сантиментов. Однако и Марк, как ни странно, «ни слова не возразил». Принял, как есть. И «пошел» за ней, как адмиральский мателот в строю, и был то упоительно нежен, то брутально жесток, но, в любом случае, неутомим, словно и не человек вовсе, а какой-нибудь долбанный греческий полубог. И кончилось все это диво дивное лишь тогда, когда Дарья заснула сама, буквально вывалившись из реальности, данной нам в ощущениях, во владения Морфея, а не когда «кавалер отключился», как бывает сплошь и рядом.
Проснулась поздно, — если верить внутренним часам, — но зато «с улыбкой на губах». Понежилась, потягиваясь на кошачий манер под невесомыми шелковыми простынями, мурлыкнула, входя в роль, приподняла веки, все еще прячась в тени ресниц, и сразу же уперлась взглядом в темные глаза Марка. Они у него были темно-карие, почти черные, по большей части внимательные и никогда не рассеянные. Умные, жестокие глаза, и взгляд соответствующий.
— Что произошло в рубке? — Марк сидел в кресле напротив, голый, мускулистый, с кожей, покрытой матовым ровным загаром. Курил сигару, а рядом с ним на столике уже был сервирован завтрак на двоих.
— А что там произошло? — Дарья предполагала, что кое-что Марк в «музее камней» все-таки заметил, — просто не мог не обратить внимания, — и, возможно, кое о чем догадался, но была уверена — всей правды он не знает и, положа руку на сердце, знать не должен. Во всяком случае, пока.
— Мне показалось, что мы с тобой оказались в рубке отнюдь не случайно, как считаешь? — Марк говорил размеренно, одновременно дирижируя «в такт своим мыслям» оставляющей за собой дымный след сигарой.
— Ну, разумеется, не случайно! — Дарья не обиделась, что Марк начал без прелюдии. Он свое «ночью» отслужил, и сейчас мог позволить себе некоторые вольности, тем более, что это было как раз в его характере. — Ты же должен лучше меня знать модус операнди Егора Кузьмича! — Она встала с постели, вполне отдавая себе отчет в том, какое впечатление должна производить своей наготой. — Ни слова в простоте! Все время интригует и наводит тень на плетень, ведь так?
Она подошла к столику, подарив Марку по ходу дела одну из своих фирменных «туманных» улыбок, и ловко подхватила с серебряного подноса какое-то умопомрачительно пахнущее пирожное. Выглядело оно, впрочем, не хуже, а на вкус оказалось — и того лучше.
«Умереть — не встать! Вот чего я, оказывается, хочу! Но… но их тут всего три!»
— М…м, — сказала она вслух, одновременно перемалывая пирожное, оказавшееся слишком мелким для такого рода ощущений, какие подарило оно Дарьиным вкусовым рецепторам. — Я…
Но она, разумеется, не договорила, цапнув с подносика и сходу отправив в рот следующее пирожное. Оставалось только помахать в воздухе руками, отчего нешуточно колыхнуло грудь, а она у Дарьи была немаленькая, но вышло даже лучше, чем она могла предположить. Взгляд Марка все-таки поплыл — едва ли не впервые за все время их знакомства, — и Берримор не подкачал. Понял ее с полуслова, и в следующее мгновение в спальне материализовалась Феона с еще одним подносом с пирожными.
— Оставь нас! — потребовал Марк, подхватывая поднос прямо в воздухе. А Феоны уже и след простыл.
— Я…
«Что, и речь отбило?» — изумилась Дарья, но мысль эта была необязательная, поскольку еще через мгновение ее рот оказался занят не только пирожным. Вернее, пирожное стремительно ухнуло в пищевод, а вместо него… Ну, начали они, как и следовало предположить, с традиционного поцелуя, так что первым оказался все-таки язык Марка, но в «продолжении банкета» Дарья основательно изучила «на вкус» основы анатомии и физиологии своего нового любовника, хотя, правду сказать, и он не оплошал. Так что к разговору они вернулись нескоро, занятые самими собой и друг другом до полного «не могу». А еще потом Дарья съела одно за другим пять кремовых пирожных, выпила не менее четвери гарнца крепчайшего кофе и косушку коньяка, и еще около часа приводила себя в порядок, принимая душ, расчесывая волосы и делая много чего еще, что не сразу и упомнишь. Но начали они, в результате, именно там, где и прервались.
— Полагаешь, он действительно хотел, чтобы ты прикрывала ему спину? — спросил Марк. Он снова дымил сигарой, но, впрочем, уже не так сосредоточенно, как прежде.
— Ну, ты же видел, как я теперь дерусь… — не без кокетства пожала она плечами.
— Алхимик и Карла — все еще лучше тебя, — возразил Марк.
— Верно — верно! — не стала спорить Дарья. — Но я же первая и предположила, что Егор интригует. Может быть, он просто на меня стрелки переводил. Показывал посреднику и навигатору, как фигуру второй линии, а не пешку какую-нибудь. Он ведь и в Венецию меня, наверное, неспроста послал!
— С Венецией, это была моя инициатива, — пыхнул сигарой Марк. — Я хотел посмотреть, как отреагирует на твое присутствие Лучезарная, и, как видишь, не ошибся.
«Да, уж, не ошибся…» — откровенность Марка оказалась не к месту и не ко времени. Эксперимент с Венецией мог ведь кончиться и не так хорошо.
«Проехали! — решила она через мгновение, проглотив комок горечи. — В конце концов, он таков, каков есть. Местами лучше, местами хуже…»
Дарья взяла со стола свою рюмку и выпила коньяк одним глотком.
«Но лучших мест у него все-таки больше!» — решила она, прочувствовав «проход» коньячной струи.
— Налей мне еще!
— Не боишься опьянеть?
— А чего мне бояться-то? — хихикнула она. — Что ты воспользуешься моей беспомощностью?
— Да, действительно… — согласился он. — Может быть, сразу в стакан?
— Не стоит, — улыбнулась Дарья и показала на рюмку. — Путь в тысячу ли начинается с первого шага, не так ли? Я бы сказала, с маленького шага. Впрочем, Бог с ними — с цинцами! Я действительно не знаю, зачем Егор позвал именно нас с тобой. — Эта было сильно похоже на правду, хотя и не вся правда. Но с другой стороны, Дарья действительно не знала, зачем Егору потребовался Марк. Да и на свой счет она лишь кое-что предполагала, не зная этого наверняка.