Что же мне удалось понять? Когда я решал исключить из исследования результаты пьяного человека, то искренне верил, что делаю это во имя науки – как если бы я героически сражался за очистку данных, позволявших правде выплыть на поверхность. Мне даже не казалось, что я действую в своих интересах, но было совершенно очевидно, что у меня иная мотивация: найти результаты, которых я ожидал. Говоря более общим языком, я в который раз осознал важность правил, способных обезопасить нас от самих себя.
Считать ли раскрытие информации панацеей?
Что же считать наилучшим способом преодоления конфликта интересов? Большинству людей на ум приходит идея «полного раскрытия информации». Эта идея сродни так называемой «политике солнечного света» – предположению о том, что публичное объявление о любой деятельности кого-либо будет во благо всем. Согласно этой логике, если профессионалы четко и открыто расскажут о своих бонусах и других способах извлечения доходов, клиенты смогут сами решать, в какой степени полагаться на их советы (несколько искаженные), а затем предпринимать более информированные решения.
Если бы полное раскрытие информации было общепринятым правилом, то врачи должны были бы информировать своих пациентов о том, что владеют оборудованием, требуемым для проведения тех или иных процедур. Перед тем как выписать рецепт, врачи должны были бы сообщать о том, что дают платные консультации для производителей соответствующего лекарства. Финансовые консультанты должны были бы информировать своих клиентов о различных комиссиях и прочих платежах, которые получают от поставщиков финансовых услуг и инвестиционных компаний. Имея такую информацию на руках, потребители могли бы делать поправку на мнения профессионалов и принимать более качественные решения. В теории раскрытие информации кажется фантастически прекрасным решением. С одной стороны, оно дисциплинирует профессионалов, признающих факт конфликта интересов, а с другой – позволяет клиентам лучше понимать, откуда исходит та или иная информация.
Однако на практике получается, что раскрытие информации не всегда может оказаться эффективным решением конфликта интересов. Порой оно способно лишь ухудшить положение дел. Для того чтобы объяснить эту мысль, позвольте мне рассказать об исследовании, проведенном Дэйлин Кейн (преподавателем Йельского университета), Джорджем Ловенстайном (преподавателем Университета Карнеги – Меллон) и Доном Муром (преподавателем Калифорнийского университета в Беркли). В этом эксперименте участники исполняли одну из двух ролей в особой игре (стоит отметить, что ученые называют «игрой» совсем не то, что любой здравомыслящий ребенок). Некоторые участники играли роль оценщиков: они должны были, посмотрев на банку с кучей монет, угадать общую сумму. Вознаграждение зависело от точности: чем ближе к реальности была догадка, тем больше денег они получали, и притом не имело значения, ошиблись ли они в большую или меньшую сторону.
Другая группа участников играла роль советников, и их задача состояла в том, чтобы советовать оценщикам (представьте себе вашего финансового советника, дающего более простой совет, чем обычно). Между оценщиками и советниками есть два интересных отличия. Если оценщикам показывают банку со значительного расстояния и всего на протяжении нескольких секунд, то у советника есть больше времени для ее изучения, а кроме того, ему сообщают, что сумма в банке колеблется в пределах от 10 до 30 долларов. Это дает советникам информационное преимущество. Они становятся своего рода экспертами в области оценки содержимого банки, что позволяет оценщикам с бо́льшим вниманием относиться к их мнению при формулировании гипотез (по аналогии с тем, как мы полагаемся на мнение экспертов во многих других областях жизни).
Второе отличие было связано с правилами оплаты труда советников. В условиях контролируемого эксперимента советники получали вознаграждение пропорционально точности догадки оценщика, то есть в этой ситуации не было никакого конфликта интересов. В условиях конфликта интересов советники получали плату в зависимости от того, насколько неточно оценщик угадает сумму в банке. Иными словами, если оценщик называл сумму, на 1 доллар большую, чем реальная, это было хорошо для советника – но еще лучше для него было, когда оценщики ошибались в сторону увеличения на 3 или 4 доллара. Чем выше была величина ошибки, тем меньше получал оценщик и тем больше – советник.
Так что же произошло в рамках контролируемых условий или условий, связанных с конфликтом интересов? Наверняка вы уже догадались и сами. В контролируемых условиях советники предложили оценщикам среднюю сумму 16,5 доллара, а в условиях с конфликтом интересов – сумму выше 20 долларов. По сути, они меняют расчетный показатель почти на 4 доллара. Конечно, во всем можно найти положительную сторону и сказать себе: «Что ж, как минимум они не сказали о 36 долларах или еще большей сумме». Но если вы об этом подумали, то примите во внимание еще две вещи. Прежде всего советник не мог назвать слишком завышенную цифру, ведь оценщик и сам видел банку. Если бы эта цифра была слишком высокой, то оценщик просто отмел бы ее как заведомо нереалистичную. Помимо этого, стоит помнить, что большинство людей мошенничают в пределах, позволяющих им сохранять хорошее мнение о себе. В данном случае величина фактора вранья составила 4 доллара (или около 25 процентов всей суммы).
Однако основная важность этого эксперимента была связана с третьим условием – конфликт интересов плюс раскрытие информации. В данном случае плата советнику была такой же, как и при конфликте интересов. Однако на этот раз советник должен был сообщить оценщику о том, что получит больше денег в случае, если оценщик назовет слишком высокую сумму. Вот вам явный пример политики «солнечного света» в действии! Таким образом, оценщик мог теоретически принять к сведению возможные искажения в позиции советника и скорректировать точность его совета. Разумеется, с точки зрения оценщика такая информация была бы крайне важна, но какое влияние необходимость раскрытия информации окажет на советника? Снизится ли степень искажения в их советах вследствие необходимости раскрытия информации? Приведет ли раскрытие к снижению фактора вранья? Будет ли им комфортно называть еще более завышенные цифры? А главное – какой из этих факторов окажет основное влияние? Станет ли мнение оценщика в результате всех этих действий более точным или нет?
Какими оказались результаты? В условии «конфликт интересов плюс раскрытие информации» советники повысили свою оценку еще на 4 доллара (с 20,16 до 24,16 доллара). А что же сделали оценщики? Как вы можете догадаться, они снизили величину оценки, но лишь на 2 доллара. Иными словами, хотя оценщики приняли к сведению информацию советников при формулировании своих ожиданий, они уделили ей слишком много внимания. Как и мы все, оценщики не смогли в полной мере оценить силу и важность имевшегося у советников собственного интереса, находящегося в конфликте с интересами оценщика.
Главный вывод из этой ситуации можно сформулировать так: раскрытие информации привело к еще большему искажению. После раскрытия информации оценщики заработали меньше денег, а советники – больше. Я не уверен, что раскрытие информации всегда будет ухудшать положение дел клиентов, но совершенно очевидно, что политика раскрытия информации и «солнечного света» не всегда будет приводить к улучшениям.
Так что же нам делать?
Теперь, после того как мы стали немного лучше разбираться в сути конфликта интересов, нам должно быть ясно, насколько серьезные проблемы он может создавать. Такие конфликты вездесущи, но мы зачастую не может полностью оценить степень их влияния на нас самих и на других. Так что же нам делать?
Вот прямолинейная рекомендация: надо полностью избавиться от конфликта интересов (сказать об этом куда проще, чем сделать). К примеру, в области медицины это могло бы означать, что врачи не имели бы права использовать принадлежащее им оборудование для тестирования или лечения пациентов. Вместо этого они должны были бы поручать тестирование и лечение независимой организации, не имеющей никаких связей ни с самим врачом, ни с производителями медицинского оборудования. Мы могли бы также запретить врачам консультировать фармацевтические компании или инвестировать деньги в их акции. В итоге если мы не хотим, чтобы у врачей был конфликт интересов, то должны сделать все для того, чтобы их доход не зависел от количества и типов рекомендуемых ими процедур или лекарств. Аналогично если мы хотим убрать конфликт интересов из деятельности финансовых советников, то нам не следует разрешать им получать вознаграждение за действия, не привязанные напрямую к действиям в интересах их клиентов – никаких комиссионных за услуги, никаких «откатов» и никаких дополнительных платежей за достижение поставленных целей.
Несмотря на всю важность снижения влияния конфликта интересов, на практике это часто не получается. Достаточно посмотреть на деятельность юристов или автомехаников. Способ оплаты этих профессионалов вызывает к жизни ужасающий конфликт интересов, так как они сначала дают рекомендации, а потом извлекают прибыль от практической работы, притом что у клиентов может не быть достаточного опыта или знаний для оценки правильности рекомендаций. Однако остановитесь на несколько минут и попытайтесь подумать относительно какой-либо модели компенсации, которая не предполагала бы конфликта интересов. Если вы когда-либо пытались идти по этому пути, то, скорее всего, согласитесь с тем, что это довольно сложно (если вообще возможно). Важно также понимать, что, хотя конфликты интересов вызывают проблемы, они иногда происходят по вполне весомым причинам. Возьмем, к примеру, врачей (и дантистов), проводящих лечение на принадлежащем им оборудовании. Теоретически это может быть плохо с точки зрения конфликта интересов. С другой стороны, у такой ситуации есть и преимущества: профессионалы будут, скорее всего, покупать оборудование, которому они доверяют; они, вероятнее всего, станут экспертами в области его использования; это может быть более удобным с точки зрения пациента; врач может даже провести некоторые исследования, способные улучшить оборудование или методы его использования.
Подводя итог, скажу: невероятно сложно придумать компенсационные системы, не основанные на конфликте интересов и не включающие его в себя ни в какой степени. Даже если бы мы могли избежать всех конфликтов интересов, затраты на это, связанные со снижением гибкости и ростом бюрократии, сделали бы ее бессмысленной – именно поэтому нам не стоит слишком рьяно призывать к введению драконовских правил и ограничений (например, о том, что врачи не имеют права общаться с торговыми представителями фармацевтических компаний и не могут владеть медицинским оборудованием). В то же время я верю, что всем нам важно понимать, в какой степени мы можем оказаться ослепленными своей финансовой мотивацией. Нам нужно признать, что ситуации, вызывающие конфликт интересов, могут привести к значительным недостаткам, а затем попытаться снизить влияние конфликта в случае, когда все затраты, несмотря на их значительность, окажутся ниже, чем положительные результаты.
Как и следовало ожидать, имеется масса явных примеров, когда конфликта интересов необходимо избегать. Вот лишь несколько из них: финансовые советники, получающие платежи «со стороны»; аудиторы, одновременно работающие для компаний-клиентов в качестве консультантов; финансисты, которые получают немалые бонусы в случае успеха своего клиента, но при этом не теряют ничего даже тогда, когда тот остается без последней рубашки. Это и рейтинговые агентства, получающие деньги от компаний, которые они оценивают. Это и политики, принимающие деньги и другие формы «благодарности» от корпораций или лоббистов в обмен на голоса. Очевидно, что во всех этих случаях мы хотим сделать все, что в наших силах, чтобы избавиться от конфликта интересов, в том числе и законодательным образом.
Возможно, вы скептически отнесетесь к тому, что законодательное регулирование подобных событий возможно в принципе. Но даже при отсутствии регулирующих документов, созданных правительством или профессиональными организациями, мы как потребители должны признавать, что́ может принести с собой конфликт интересов, а затем попытаться найти поставщиков услуг, в деятельности которых этот конфликт присутствует в минимальной степени. С помощью власти, которую нам дают наши бумажники, мы можем заставить своих подрядчиков делать все необходимое для снижения степени конфликта интересов.
И, наконец, когда предстоит принять серьезное решение и мы понимаем, что человек, дающий нам совет, может оказаться под искажающим воздействием собственных интересов (подобно врачу, который предлагает сделать татуировку на лице), есть смысл потратить еще немного времени и энергии, чтобы услышать мнение третьей стороны, не имеющей никаких финансовых интересов в этой ситуации.
Глава 4 Почему легко совершить ошибку в состоянии усталости
Представьте себе, что вы пережили долгий и утомительный день. Давайте предположим, что это самый сложный из всех возможных дней – день переезда. Вы полностью выбились из сил. Кажется, что у вас устали даже волосы. Разумеется, у вас нет сил не только на то, чтобы приготовить себе еду, но и на то, чтобы найти упакованные сковородки и вилки. Совершенно точно, что сегодня вы будете ужинать вне дома.
В вашем квартале три ресторана. Первый – это небольшое бистро со свежими салатами и панини. Другой – китайская забегаловка, одно лишь воспоминание о запахах в которой заставляет вас судорожно сглатывать слюну. Неподалеку от них небольшая семейная пиццерия, где местные жители вгрызаются в огромные куски пиццы с двойным сыром. В какой ресторан вы направите свое усталое ноющее тело? Какой кухней хотели бы вы насладиться в своем новом обиталище? А теперь подумайте о том, как мог бы выглядеть ваш выбор после полудня, проведенного в собственном садике с книжкой в руках.
Если вы еще не заметили, в дни, когда вы испытывали значительный стресс, вы склонны поддаваться искушениям и выбирать менее здоровые варианты. Китайская еда на вынос и пицца, наверное, кажутся вам синонимами дня переезда и вызывают в памяти образ молодой, привлекательной, усталой, но счастливой парочки, окруженной ящиками с вещами и поедающей из картонной коробки китайскую лапшу с курицей с помощью палочек. Мы помним, как наши друзья в колледже угощали нас пиццей и пивом в обмен на помощь в переезде.
Эта таинственная связь между усталостью и потреблением вредной еды – не просто плод вашего воображения. Именно по этой причине люди бросают сидеть на диете во время сильного стресса, и с ней же связано, почему люди вновь начинают курить после кризиса.
Тортик или фрукты?
Разгадка этой тайны связана с борьбой между импульсивными (или эмоциональными) и рациональными частями нашей личности. В этой идее нет ничего нового. О конфликтах между желанием и разумом говорят многие шедевры художественной литературы (и научные труды), написанные в разные периоды нашей истории. Достаточно вспомнить Адама и Еву, подвергшихся искушению съесть запретный плод и получить тем самым неизвестное знание. Можно вспомнить и об Одиссее, который знал, что сирены захотят соблазнить его и его команду своим пением, и поэтому приказал всем заткнуть уши воском, а себя привязать к мачте. Тем самым Одиссей решил две задачи: смог послушать пение сирен и при этом не допустить, чтобы его люди, сойдя с ума, разнесли бы корабль. Ну и, конечно, одна из самых трагических историй борьбы между эмоциями и разумом – это история любви Ромео и Джульетты, которые не обратили внимания на предупреждение брата Лоренцо о том, что страсть приводит лишь к бедам.
Напряженные отношения между разумом и желаниями отлично продемонстрированы в исследовании, которое провели Баба Шив (преподаватель Стэнфордского университета) и Саша Федорихин (преподаватель Университета штата Индиана). Они предположили, что люди гораздо чаще подвергаются искушению, когда часть их мозга, отвечающая за созерцательное мышление, занята каким-то другим делом. Для того чтобы снизить способность участников к эффективному мышлению, Баба и Саша не удаляли часть их мозга (как иногда делают исследователи животных) и не использовали магнитную пульсацию для того, чтобы прервать ход мышления (хотя некоторые машины вполне на это способны). Вместо этого они решили наполнить мозги участников тем, что психологи называют когнитивной загрузкой. Проще говоря, они хотели выяснить, оставляют ли наши глубокие мысли достаточно когнитивного пространства для того, чтобы противостоять искушению и не поддаваться ему.
Эксперимент Баба и Саши строился следующим образом: они разделили участников на две группы и попросили первую запомнить двузначное число (например, 35), а вторую – семизначное (например, 7581280). Всем сообщалось, что для получения платы за участие в исследовании они должны повторить это число экспериментатору, ждавшему их в другой комнате в конце коридора. Что бы произошло, если бы они не запомнили номер? Они просто не получили бы вознаграждения.
После разделения на две группы экспериментатор сообщил одно из двух чисел (семизначное или двузначное). Повторяя номера в голове, участники устремились по коридору в направлении второй комнаты. По пути они внезапно пересеклись со столиком на колесах, на котором были расставлены куски шоколадного торта и вазы с яркими фруктами. В тот момент, когда все проходили мимо тележки, другой экспериментатор сообщал им, что, как только они доберутся до второй комнаты и повторят номер, то смогут получить один из двух вкусных призов. Однако решение о выбранном призе нужно принять прямо сейчас, стоя у тележки. Участники делали выбор, получали листок бумаги с написанным названием выбранного блюда, а затем отправлялись во вторую комнату.