Они обе его тоже сразу узнали.
– Ты? Боже… – растерялась Да.
– Антон? – удивилась Дара.
Зданевич смотрел на женщин и видел, как они обе похорошели. Особенно Да. Пожалуй, время сработало в ее пользу. Она стала даже интересней Дары. Живописней и, пожалуй, сексуальней. Теперь в большом ходу это слово.
– Ты п-пришел… з-зачем? – с трудом проговорила Да.
– Я пришел от фирмы «Драйвер». Кто из вас вызывал компьютерную помощь?
– Компьютерную помощь… – повторила за ним Да с теми самыми интонациями, с которыми в юности умоляла его о любви. – Я вызывала… У нас нет… этого… как его… старта… Ну… в общем, компьютер не включается… хотя кое-какие индикаторные огоньки мигают…
– Где он? – Зданевич чувствовал, что и сам с трудом сохраняет самообладание.
– Там… В другой комнате… Пойдем…
Да провела его в маленькую комнату. Дара за ними не пошла. Антон увидел компьютер и без лишних слов занялся им. Он снял боковую панель системного блока и сразу понял, что неполадка пустяковая. Он этому обрадовался до дрожи в коленях. Сейчас в две минуты все будет исправлено, и он вырвется из этого дома, где на него с такой немыслимой силой навалилось прошлое, что стало тяжело дышать.
И зачем Да стоит за спиной? Мастера всегда лучше оставлять одного. Он с трудом вытерпел присутствие женщины еще минуту, резко развернулся к ней и сказал:
– Ну что ты стоишь над душой?
Он хотел сказать: «Мешаешь!», но увидел глаза Да и не смог. В них плескалась любовь. Неужели все это время она любила его? Нет! Не может быть! Наваждение! Он сразу понял: ее дом – полная чаша. Вон и свадебная фотография на стене: Да и очень приятный молодой человек. Оба улыбаются. Оба счастливы. Наверняка есть и дети. Комната, правда, какая-то безликая, не поймешь, кто здесь живет, дети или родители, парни или девчата. Все вылизано, стерильно и очень модно.
– Я слишком давно тебя не видела, – ответила Да.
– И что? – он намеренно говорил с ней грубо, чтобы она поскорее оставила его в покое, если, конечно, теперь возможен какой-нибудь покой.
– Я рада, что снова увидела тебя. Я даже не могла подумать, что буду так рада.
Зданевич отвернулся от нее и занялся компьютером. Да не уходила. А он уже и сам не знал, хочет ли, чтобы она ушла. Он не любил ее в юности. Он, упиваясь ее телом, мстил Даре, которая, не объясняя причин, бросила его. Петербург тревожил Антона тем, что в нем жила Дара, у него чуть не разорвалось сердце, когда он увидел ее в этой квартире. Но сейчас с ним рядом стояла Да и волновала его, как никогда в юности.
– Мы можем увидеться где-нибудь, помимо моей квартиры? – напрямик спросила его в спину Да.
– Зачем? – буркнул он, не оборачиваясь.
– Так… Поговорим…
– О чем? – Он задавал ненужные вопросы и знал это.
– О том, как прожили эти годы. – Да, как и раньше, была с ним необыкновенно терпелива.
– Тебе разве интересно?
– А тебе разве не интересно? Я могу рассказать тебе и про нее, – женщина кивнула в сторону комнаты, в которой оставалась Дара.
– Не стоит, – глухо ответил он, хотя и не видел кивка Да. Разумеется, он сразу понял, кого она имела в виду.
Антон поставил на место боковую панель и все так же, не поворачиваясь, сказал:
– Готово.
– Сколько я должна?
– Нисколько.
– То есть ты починил мне компьютер даром? – усмехнулась Да.
Зданевич вздрогнул, потому что ему показалось, что она назвала выдуманное им для ее подруги имя. Она не должна знать его! Неужели Дара выдала ей все их секреты? А почему бы и нет? Они по-прежнему подруги, а со времен их школьной юности уже прошло чуть ли не двадцать лет. Все быльем поросло. Для них…
– Ты слышал, что я спросила? – вывела его из задумчивости Да. – Ты починил мне компьютер даром? По старой памяти?
Зданевич взял себя в руки и ответил:
– Я не чинил. Если бы твой… муж снял эту панель, то сам догадался бы, что надо сделать. Это не поломка, а так… недоразумение.
– Я думаю, тебя не похвалят в твоем «Драйвере» за то, что ты не взял денег.
– Пусть тебя это не заботит. Я пойду, – буркнул Зданевич и направился к выходу из комнаты. Сердце ворохнулось в груди встревоженной птицей. Он сейчас опять увидит Дару.
В комнате ее не было. Зданевич растерянно обернулся.
– Она ушла, – отметила Да и снисходительно улыбнулась. – Тебе жаль?
Он не ответил. А она вдруг, как Дара в школьном гардеробе, обвила его шею руками. Только поцелуй ее опять был не Дарин. Он был таким страстным, что у Зданевича потемнело в глазах. Он сжал ее в объятиях и совершенно не мог понять, кого целует: Да или Дару. С трудом заставив себя оторваться от женщины, Зданевич вылетел из квартиры, так и не согласившись на встречу. Он чувствовал себя предателем, обманщиком и негодяем. Только вчера он написал большое письмо Ольге и выслал денег на переезд. Отвратительнее всего было то, что он целовался не с той, от одного вида которой у него слабели колени. Почему он опять поддался Да? Но, черт возьми, как она похорошела! А поцелуи ее и в юности были хороши. Может, ну ее, Дару? А Ольга? А что Ольга? Они прожили вместе восемнадцать лет, и все восемнадцать он вел себя безукоризненно. Разве не заслужил тем самым право немного пожить для себя?
* * *Откуда взялся Зданевич? Я почему-то думала, что никогда больше его не увижу. Какой кошмар! Это конец моего спокойствия и, может быть, даже жизни. Как я любила его… Как никого и никогда! Да что там любила! Я, оказывается, не переставала его любить. Я это сразу поняла, когда его увидела. Весь мой мир, созданный за время его отсутствия, оказался фальшивым и ненастоящим. Да что там – оказался! Я всегда знала, что живу иллюзией. Я должна была быть замужем только за ним! И ребенок мой должен был быть только от него! Как я могла допустить до себя другого мужчину?
Все остальные заботы показались мне несерьезными. Даже проблемы наших с подругой детей как-то сразу отошли на второй план. Неужели я плохая мать?
Судя по всему, она тоже плохая мать. Я заметила, что стало с ее лицом, когда она увидела Зданевича. А что, если… Что, если он и она… Нет!!! Если я застану их вместе, мое сердце разорвется на части. Надо непременно что-то предпринять. И я, кажется, знаю, что…
* * *Антон Зданевич как раз собрался ехать на очередной вызов компьютерной «скорой помощи», когда его позвали в комнату, где обычно принимали клиентов. С другой стороны стойки стояла Дара. Она была очень напряжена и очень красива. Блестящие темные волосы спускались почти до середины спины. Одна, отливающая металлом прядка отделилась от остальных и изысканно прочертила высокий бледный лоб и такую же белую щеку. Под тонкими бровями вразлет влажно блестели большие глаза, кроваво алели губы. В юности она почти не употребляла косметики. Сейчас ее лицо вполне подошло бы для обложки какого-нибудь модного журнала. На Даре была надета коричневая кожаная куртка со множеством «молний». Над ее воротником ярко белел тонкий джемпер.
– Подожди, я сейчас, – сказал он. – Мне надо ехать на вызов. Вещи возьму и…
Не договорив, он исчез в соседней комнате. Антону действительно оставалось только набросить куртку и взять сумку, но он задержался гораздо дольше, чем того требовали эти простые действия. Чувствуя себя взбудораженным неожиданным появлением Дары, он подошел к стене и прижался к ней лбом. Боже, спаси! Такая красавица… Все-таки не хуже Да. Сплошной, как сейчас говорят, гламур… И зачем она пришла? Неужели опять водить его за нос? Но он уже не восторженный семнадцатилетний мальчик. Что ему теперь ее легкие воздушные поцелуи?! Впрочем, о чем это он? Она тоже не девочка. Столько лет прошло… Зданевич оторвал лоб от стены, надел куртку, взял сумку и строевым шагом бывшего военного вышел к Даре.
– Ну, я тебя слушаю, – сухо сказал он, когда они оказались на улице.
Он ожидал услышать от нее все, что угодно, только не это.
– Я люблю тебя, Антон, – сказала Дара. – Всю жизнь любила.
Зданевич молчал, потому что никак не мог понять, рад ли он этому ее признанию или нет.
– Прости меня, – продолжила она.
– За что? – Он с трудом разомкнул губы, чтобы вытолкнуть эти слова.
– За то, что тогда оставила тебя… не объясняя причин.
Антон смотрел на женщину, из-за отказа которой вся его жизнь пошла совсем не по тому пути, о каком он мечтал в юности. Смотрел и не мог понять, готов ли он на новый крутой вираж. Может, все, что с ним происходило до сегодняшнего дня, было всего лишь подготовкой к этой встрече? Каким-нибудь испытанием на прочность?
– Ты теперь хочешь объяснить мне эти причины? – по-прежнему сухо, без выражения спросил он.
– Да… если ты, конечно, не против…
Дара посмотрела на него взглядом семнадцатилетней девочки, от которого у него все сжалось внутри.
– Ну?! – Зданевич резко перекинул сумку с одного плеча на другое, будто надеясь, что это поможет ему переварить услышанное.
– Ну?! – Зданевич резко перекинул сумку с одного плеча на другое, будто надеясь, что это поможет ему переварить услышанное.
Они стояли посреди оживленной питерской улицы. Мимо них сновали прохожие, задевая сумками и пакетами. Это было не самое лучшее место для выяснения отношений, но их это не заботило. Сейчас они могли бы объясняться друг с другом даже перед камерами Центрального телевидения, транслирующего их разговор на всю страну. Кроме друг друга, они не видели и не слышали никого и ничего.
– Я не могла… – вылетело из алых губ Дары. – Я и так отняла тебя у нее…
– У кого?
– Сам знаешь, у кого… у подруги моей… Она первой влюбилась в тебя и сказала мне об этом. Я из чистого любопытства посмотрела на тебя и… сама пропала…
– И что? – Антон старался быть все так же сух.
– И… я хотела хотя бы немного побыть с тобой… Хоть чуть-чуть, чтобы потом передать тебя ей…
– Я вам что, вещь? Совсем вы обалдели… – Антон смерил ее презрительным взглядом и еще более презрительно добавил: – Подруги…
– Она ни при чем, – смиренно опустив щедро накрашенные ресницы, ответила Дара, и он поразился их длине. – Она не знала.
– Не знала?
– Не знала… ну… или делала вид, что не знает… Мы никогда с ней не говорили о тебе.
– Почему?
– Думаю, потому что обе любили.
– Скажешь, что и ты не знаешь, что она… – начал Антон.
– Конечно, я догадывалась, – перебила его Дара, – но… повторяю: мы с ней никогда не говорили о тебе.
– То есть ты как бы пожертвовала собой? – язвительно подвел итог Антон. – Я сделал правильный вывод?
– Получается, что так…
Женщина вроде бы и не заметила его язвительности. Она была печальна, смущена и очень серьезна.
– А куда же сейчас твоя жертвенность подевалась? – громче, чем нужно, спросил Антон. – Разве ты не видела вчера ее глаза?
– Видела…
– И что же с тобой случилось сегодня? – прищурился Зданевич, поигрывая ключами от машины фирмы «Драйвер».
– Перестань, Антон, разговаривать со мной как с нашкодившей девчонкой! – возмутилась наконец Дара. Она покраснела от гнева. Красота ее сделалась настолько яркой, что он, ослепленный, вынужден был отвернуться. – Я же сказала: всю жизнь любила только тебя! Вчера вечером чуть с ума не сошла, когда подумала, что вы можете опять с ней…
Зданевич повернул к женщине лицо, искаженное гримасой боли, и спросил:
– Ты ведь замужем, не так ли?
– Замужем… да… за хорошим человеком, – тихо ответила она.
– У меня тоже есть жена…
– Я понимаю… и ты ее любишь…
Дара не спрашивала. Она предположила это с опять побелевшим лицом. Краски его снова поблекли, но от этого оно показалось Зданевичу только роднее.
– Люблю… да… не знаю… наверно… – с трудом подыскивая слова, ответил он. – Она мать моих детей.
– Я правильно понимаю, что… мне лучше уйти? – с вызовом спросила Дара.
Антон Зданевич всмотрелся в лицо женщины и понял, что не сможет ей противиться и сейчас. Он сжал руку Дары и почувствовал, что ее сотрясает мелкая дрожь.
– Мне все это не просто дается, Антон, – объяснила она, и он видел: губы ее тоже дрожали.
Зданевич довольно грубо втолкнул женщину в машину и повернул ключ в замке зажигания. Дара молча сжалась на сиденье, не спрашивая, куда он собирается ее везти. Похоже, она была готова ко всему. А он должен был съездить на вызов. Остановившись у дома на Шпалерной улице, Зданевич сказал:
– Подожди, пожалуйста. Если работы на полчаса, то я на столько и задержусь. Если с компьютером дела плохи, то мы с хозяевами либо погрузим его в машину, либо они сами привезут его в фирму в удобное для них время. Некоторые не доверяют свой компьютер чужим машинам. В любом случае, я недолго… Подождешь?
Дара кивнула и зябко повела плечами. Темные прямые волосы почти занавесили ей лицо.
Антон вернулся через несколько минут.
– Они сами привезут свой комп, – сказал он. – У них, оказывается, еще какие-то претензии к нашей фирме. Хотят разобраться с другим мастером.
Дара не издала ни звука. Она сидела все так же, не сменив позы и вжавшись в сиденье. Пальцы ее с длинными, алыми, как губы, ногтями вцепились в поднятый воротник кожаной куртки, подняв его, будто Даре было холодно. Волосы совсем закрыли ее лицо.
Зданевич сел с ней рядом и задумался. Все ли правильно они делают? Стоит ли второй раз входить в одну и ту же реку? Он повернулся к женщине, намереваясь спросить ее об этом и попросить убрать волосы от лица. Ему почему-то казалось, что он может неожиданно увидеть за ними совсем другую женщину… Да тоже была ярка и черноволоса, а все происходящее с ними уже напоминало ему какую-то дикую фантасмагорию… петербургскую мистерию… И погода вполне подходящая: на город посреди дня наползли тяжелые свинцовые сумерки. Видимо, пойдет дождь.
Он ничего не успел сказать женщине, потому что она сама отбросила назад волосы, и он увидел рядом совершенно сумасшедшие глаза. И не Да, а именно Дары. Ему показалось, что в груди что-то лопнуло и истекло обжигающе горячим. Антон прижал к себе гибкое податливое тело. Дара мгновенно приникла к нему и поцеловала так, как не умела в юности. Его окатило волной щемяще знакомых запахов. Ее волосы и тогда пахли цветущими травами. Она и сейчас так же стройна, как в школьные годы. И куда более страстна! Если бы она так целовала его в юности, то теперь они, наверно, были бы женаты и, возможно, надоели бы друг другу до смерти. Может, и хорошо, что все случилось именно таким образом. Она по-прежнему – подарок судьбы. Дара! У него от ее близости кружится голова, а сердце бьется так, будто собирается проломить грудную клетку и вырваться наконец из надоевших темных глубин к свету.
Он повез ее на родительскую дачу в Тосно. Езда заняла более двух часов. Дорога и так была неблизкой, а в час пик, на который пришлась их поездка, они к тому же несколько раз застревали в пробках. За все это время они не произнесли ни слова, но думали друг о друге. Зданевичу казалось, что он кожей ощущал сгустившуюся в машине атмосферу воспоминаний и невысказанных желаний. Запах когда-то до смерти любимой женщины заполнил весь салон. Впрочем, почему когда-то? Сейчас Антону уже казалось, что и он не переставал любить Дару всю жизнь.
Дождь все-таки пошел, косой и сильный. Он замолотил своими мощными струями по машине, а потом словно закрыл ее колпаком воды от улиц города. Зданевич с Дарой остались одни. Санкт-Петербургские химеры, нежась под холодными весенними струями, направляли их авто к цели, временно взяв ее под свою охрану. Они одни лишь знали, что будет дальше.
Когда машина фирмы «Драйвер» подъехала к Тосно, дождь кончился, но солнце так и не показалось из-за размазанных по небу серых туч. На дороге стояли огромные лужи, и колеса машины Зданевича вздымали фонтаны брызг, от которых не могли укрыться спешащие по тротуарам люди. Возможно, они посылали вслед хулигану-водителю брань, но она, как известно, на вороту не виснет. Сейчас Антон Зданевич был особенно невосприимчив к ней. Ему казалось, что из-под бортов машины вырываются прозрачные крылья, которые несут их с Дарой прямиком к счастью.
В доме было холодно, сыро и пахло затхлостью. Двери разбухли и с трудом открывались. Деревянные половицы болезненно скрипели на разные лады. Дома не любят, когда в них не живут постоянно, и неуклонно ветшают и старятся прежде времени, как заброшенные взрослыми детьми родители, больше не приносящие дивидендов.
После зимы Антоновы отец с матерью еще ни разу не выбирались на дачу, потому что ждали Ольгу и внуков. Хотели немножко пожить всем табором в городской квартире, а потом уж и перебираться на постоянное жительство в Тосно. При мыслях об Ольге Зданевич поморщился. Она сейчас едет с детьми в поезде и, возможно, думает о нем. Знала бы жена, чем он сейчас собирается заняться. Может, все-таки не стоит? Но… зачем тогда сюда ехали?
Антон открыл окно, чтобы проветрить комнату. Из-за туч прямо в глаз ему ударил веселый солнечный луч, а в дом ворвался влажный воздух весны. Он был таким свежим и чистым, что Зданевичу захотелось немедленно вылезти через окно и сбежать от Дары. И зачем только ему вспомнилась Ольга? То, что произойдет сейчас между ним и Дарой, будет нечестно по отношению к их семьям, нечисто и пахнуть будет не весной, а запахом затхлого дома – запахом разложения и старости. Их весна осталась в канувшем в вечность городе Ленинграде. Ее не вернешь. Он обернулся к Даре, чтобы сказать ей, что они поспешили, что не стоит ничего начинать сначала, потому что будет только хуже.
Женщина стояла, прижавшись спиной к бугристым, облупленным дверям. Солнце опять спрятало свой луч за тучи, в доме стало темновато, и Дара показалась Зданевичу совсем юной, испуганной, несчастной и… пристыженной. Ей будто было стыдно за то, что она сюда приехала. Она пыталась отогнать этот стыд легким потряхиванием головы, но у нее ничего не получалось, и от этого делалось стыднее еще больше. В ее глазах Антон увидел просьбу помочь ей справиться с этим стыдом, успокоить словами о том, что все между ними хорошо и правильно, что любовь, которую они испытывают друг к другу, не может быть стыдной.