— Надо же…
Нельзя сказать, что в деревенском доме, который был отведен гостям для отдыха, царила живительная прохлада. Однако стены из сырцового кирпича и плоская глинобитная крыша все-таки защищали от зноя. Кровати и прочие мебельные излишества заменял домотканый ковер, служивший также и обеденным столом, на котором стояла использованная посуда, миска из-под каши, кувшин с остатками кислого козьего молока и огромное блюдо не доеденных фиников.
Теперь первым нарушил молчание Карцев.
— А вот я бы душ сейчас принял. Холодненький. Можно даже без мыла, — мечтательным голосом произнес он.
— Да уж, конечно, Петрович, пованивает от тебя, — мстительно подтвердил Николай.
— Хватит, парни! — Иванов опять посчитал, что необходимо вмешаться. — Благодарите Аллаха, что хотя бы просто умыться дали.
— Вот доберусь до гостиницы, и первым делом…
«Интересно бы знать, — подумал Иванов, — когда и как мы туда теперь доберемся. И доберемся ли вообще куда-нибудь…»
В деревне, спрятавшейся среди барханов, они оказались перед самым рассветом. И первым делом Михаилу Анатольевичу бросилось в глаза, что охрана тут поставлена весьма профессионально.
Колючей проволоки и противотанковых надолбов, конечно, не наблюдалось. Однако сплошная, хотя и не слишком высокая каменная стена, почти сливающаяся по цвету с песками пустыни, окружала поселение со всех сторон — так, чтобы через специально приспособленные бойницы можно было просматривать и простреливать все подходы. Поперек дороги при въезде в деревню лежало два самодельных бетонных блока. Не хватало разве что традиционного минарета, на котором обычно оборудуют наблюдательный пункт.
— Мечети здесь, в принципе, нет, — объяснил Оболенский соотечественникам. — Местные жители в основном — не мусульмане, у них свои какие-то старые верования…
Местные жители оказались как на подбор очень смуглыми, почти чернокожими. Во всяком случае, те, кто вышел встречать ранних и, судя по всему, нежданных гостей на деревенский КПП. Трое юношей и мужчина постарше, одетые в просторные, длинные белые рубахи, не выпуская из рук автоматов Калашникова, в настороженном молчании рассматривали и сам грузовик, и трофейных верблюдов, которых было решено увести за собой после стычки с кочевниками.
— Как бы стрелять не начали с перепугу.
Однако обошлось. Пока Сулейман о чем-то разговаривал с вооруженными людьми на контрольно-пропускном пункте, Оболенский успел даже вкратце пересказать своим спутникам то, что узнал по пути от ливийца.
По его словам, жители этой деревни принадлежат к оседлым представителям народности загава, поддерживают своих суданских соплеменников, сражающихся против правительства, находятся на стороне полковника Каддафи и постоянно воюют с кочевниками-бедуинами.
Мужская половина населения деревни занимается отгонным скотоводством — держит в основном овец и коз. Женщины заняты помимо домашних забот земледелием — выращивают овощи, пшеницу, ячмень и финиковые пальмы.
В этом, собственно, по словам Оболенского, и заключалась причина конфликта оседлых загава с соседями — кочевниками из племени ризегат, то и дело пытавшимися проникнуть в Ливию из Судана. Первые столкновения между ними произошли во время тяжелых засух, в восьмидесятых и девяностых годах, когда ризегат, не признающие границ и права собственности на землю, попытались гнать свои стада через пастбища и наделы загава, однако получили отпор. Поэтому, спустя десятилетие, во время беспорядков в суданском Дарфуре воины именно этого племени составили основную силу ополчения «Джанджавит». При поддержке властей они развязали против дарфурских загава настоящий массовый террор — да такой, что счет убитым, раненым, замученным пытками и изнасилованным мирным жителям пошел на десятки тысяч. Еще некоторое время назад насилие редко выплескивалось на ливийскую территорию — режим Муаммара Каддафи имел в своем распоряжении достаточно сил и желания, чтобы защитить своих граждан. Но с началом восстания на востоке страны контролировать этот район стало некому, и деревни оседлых загава перешли на осадное положение…
Судя по тому, что спустя приблизительно полчаса их все-таки пропустили в деревню, Сулейману удалось о чем-то договориться с местными ополченцами. Правда, для этого потребовалось появление какого-то пожилого мужчины с седой бородой — видимо, одного из старейшин. Как бы то ни было, гостям позволили вместе с грузовиком и верблюдами пересечь контрольно-пропускной пункт, предоставили крышу над головой и даже принесли поесть.
— Ты зачем убил моих людей, Саид? — суровый голос Николая выдернул Иванова из полудремы.
— Стреляли…
«Интересно, — подумал Михаил Анатольевич, — нынешняя молодежь хотя бы представляет себе, из какого это кинофильма?»
— Все в порядке? — спросил он, открывая глаза.
— Пока вроде тихо, — ответил Оболенский, опускаясь на расстеленный ковер.
Вчера в стычке с кочевниками он проявил себя молодцом. Не струсил, не растерялся. И не промазал. Нет, все-таки хорошо у нас военных переводчиков готовят…
— А где товарищ Сулейман?
— Занимается бизнесом. — Оболенский вытянул ноги и взял с блюда несколько фиников.
— Хочется верить, что речь не идет о нашем грузе.
— Нет. Сулейман всего лишь продает местным жителям наших верблюдов.
— Я так и знал! — печально отозвался Николай Проскурин.
— Мне, между прочим, тоже доля причитается, — напомнил Карцев.
— Тебе-то за что, Петрович?
— Как это, за что? Ты слышал, командир? Как это, елки зеленые, за что?
— А местные жители не боятся, что этих верблюдов узнают друзья или родственники бывших хозяев? — поинтересовался Иванов.
— Нет, они не боятся. — Оболенский покачал головой. — Тут, в пустыне, законы свои, так что…
— Делить выручку будем честно и по справедливости, — вернулся Карцев к разговору о деньгах.
— Делить будет нечего, — разочаровал его Оболенский.
— Как это нечего?
— Бартер, — загадочно и коротко ответил переводчик.
Что именно он имел в виду, стало понятно, только когда вернулся Сулейман.
— Сегодня мы поедем дальше, — сообщил он своим русским спутникам.
Выбрав место подальше от входа, у самой стены, ливиец прислонился к ней спиной и почти сполз прямо на глиняный пол. Только теперь стало ясно, что за прошедшие ночи и дни ему досталось значительно больше, чем всем остальным. Ели бы не сигареты с запретной травой, сладковатый дым от которых сопровождал их теперь почти неизменно, он не выдержал бы многочасовые перегоны за рулем — по бездорожью, в темноте и в постоянном напряжении. Поэтому, наверное, никто и не стал донимать человека вопросами, куда и каким образом предстоит выдвигаться.
— Тебе надо поспать, Сулейман.
— Да, сейчас… — Ливиец протянул руку и выложил на ковер перед Оболенским небольшой тряпичный сверток. — Это новые документы. Я их выменял на верблюдов, только пришлось еще немного доплатить. Американскими долларами…
Видно было, что каждое новое слово по-русски дается ливийцу с трудом. В конце концов, он перевел усталый взгляд на Оболенского и заговорил на родном языке:
— Но за это они нам дадут еще старый джип. Я его посмотрел. Джип, конечно, разваливается на ходу, но другого приличного транспорта у них нет. Только ослики…
Сулейман собрался с силами и продолжил:
— Нужно будет не забыть пустые бочки. И машины раскрасить. Они все должны принести…
После этого ливиец закрыл глаза и провалился в глубокий сон.
— Ну, чего он сказал, господин переводчик? — полюбопытствовал Алексей Карцев первым после непродолжительной паузы.
— Что там за документы? — почти одновременно с ним спросил Коля Проскурин, показывая на сверток.
— Сулейман говорил, что теперь мы поедем на двух машинах. То есть у нас появляется какой-то джип. Очень старый автомобиль — но вроде бы на ходу. А еще говорил про какие-то пустые бочки, про какие-то украшения… — Оболенский взял в руки сверток и начал разматывать грубую ткань: — Ого, нет, ну надо же! Все-таки у него получилось.
Сверху в свертке лежали четыре паспорта.
— Синьор Джованни Ортолани, — торжественно, хотя и вполголоса, провозгласил Оболенский, — гражданин солнечной Италии…
Он осмотрел всех собравшихся долгим взглядом и остановился на Иванове:
— Это будешь, наверное, ты. Поздравляю!
— Спасибо. — Иванов сразу принялся изучать документ.
— Синьор Себастьяно Маринео… — продолжил Оболенский. — Прошу!
— Ага, — поблагодарил переводчика Карцев. — Слушай, но тут фотография не моя?
— А откуда тут взяться твоей фотографии? — вполне резонно парировал Оболенский.
— Почему я тогда Маринео?
— Ага, — поблагодарил переводчика Карцев. — Слушай, но тут фотография не моя?
— А откуда тут взяться твоей фотографии? — вполне резонно парировал Оболенский.
— Почему я тогда Маринео?
— Потому что на Ортолани ты не похож абсолютно.
— А на этого типа я похож, что ли?
— Ну, в какой-то степени, — пожал плечами Оболенский.
— Ладно тебе, Петрович, выделываться, — посмотрел через плечо приятеля Проскурин. — Думаю, что для местных арабов мы все, европейцы, на одно лицо. Как китайцы для нас.
— Да уж, будем надеяться, — недоверчиво покачал головой Иванов.
— Николай, — обратился к Проскурину переводчик. — Николай, ну, а мы с тобой теперь получаемся египтянами.
И действительно, два других удостоверения личности выглядели по-другому, чем итальянские паспорта.
— Египтянами? — отчего-то обиделся Николай.
— В общем, это логично, по-моему. Я могу как-никак говорить по-арабски. А у тебя все-таки волосы черные, да и нос…
— Чего это — мой нос?
— Длинный нос, — с серьезным видом подтвердил Карцев. — Просто, прямо египетский…
— Нормальный у меня нос!
— К тому же других вариантов пока не предвидится, — подвел итог острой дискуссии Оболенский, протягивая Николаю последний из паспортов.
— Да ты чего, Коля? Ты чего? — похлопал Карцев приятеля по плечу. — Радоваться надо, что тебе египтянином надо быть, а не египтянкой, к примеру. Хотя, наверное, хиджаб[15] к твоему небритому личику вряд ли подойдет. Разве что паранджа…
— Между прочим, паранджа — это вовсе не то, что ты думаешь, — заметил Оболенский. — Не надо путать ее с никабом. А паранджа — такое широкое одеяние с длинными рукавами, которое накидывается на голову и закрывает всю фигуру от макушки до пят.
— Понял, профессор, — развел руками Карцев. — А вот, кстати, местная женщина тут заходила, еду принесла. Обратили внимание?
— Ну допустим.
— Да я читал где-то, что в некоторых слаборазвитых племенах существует обычай, чтобы хозяин дорогим гостям предоставлял свою жену на ночь… Не слышали? Здесь, в Сахаре, случайно такое не практикуется?
— Нет, не слышал.
— Слушай, Петрович, имейте же совесть, — попросил Иванов. — А то, что ни разговор, на любую тему — так ты все равно, в конце концов, его на баб переведешь.
— Нет, командир, я ведь просто культурой народов мира интересуюсь. Чисто теоретически!
— Как бы нас тут практически не поимели, — вздохнул Иванов и обратился к Оболенскому: — Ладно, это понятно — паспорта, фотографии, все такое… Но я же на итальянском языке, кроме «чао, бамбина» и «паста карбонара», ни слова не знаю.
— Арабы здесь тоже, как правило, по-итальянски не очень разговаривают, — успокоил его Оболенский. — Но вот для этого у иностранных специалистов и есть переводчик. В моем лице.
— Авантюра, — позволил себе оценить положение дел Иванов.
— Да кто бы спорил? — Вообще-то, на протяжении тридцати лет, до середины Второй мировой войны, большая часть Ливии была именно итальянской колонией. Поэтому Оболенский опять занялся содержимым тряпичного свертка: — Так, вот оно… да, точно, все правильно.
Он аккуратно, один за другим, выложил на ковер несколько листов бумаги с отпечатанным на компьютере текстом. Некоторые из документов оказались на арабском языке, некоторые, как можно было догадаться, — на итальянском. При этом каждый из них украшали печати с гербом Джамахирии, а также стилизованное изображение некоего странного существа.
— Это что еще за чудо?
— Логотип итальянской компании Eni S. p. A., — пояснил Оболенский, пробегаясь глазами по строчкам арабского перевода. — Шестиногая огнедышащая собака.
— Прости, Господи… — перекрестился Иванов.
— Число шесть, по официальной версии, символизирует объединение четырёх колес автомобиля с двумя ногам водителя. Так сказать, пламенный союз человека и техники… Прекрасно! Вон, даже собственноручные подписи главного управляющего господина Скарони имеются.
— Извините, профессор, за беспокойство, — очень вкрадчиво подал голос Проскурин. — Я надеюсь, мы вам не очень мешаем?
— А то вы тут сами с собой тихо радуетесь чему-то… — поддержал его Карцев.
— Может быть, все же следует поделиться своими открытиями с народом?
Оболенский сделал вид, что не на шутку задумался:
— Да, пожалуй. Попробую объяснить кое-что для неподготовленной аудитории…
//- * * * — //У каждого большого начальника есть свой начальник, который еще больше.
Поэтому, услышав голос на другом конце закрытой телефонной линии, французский военный атташе в Судане едва не вытянулся по стойке «смирно».
— Говорите, полковник.
— Добрый день, господин министр.
Кажется, невидимый собеседник поморщился:
— Доброе утро… докладывайте!
— Нам пока не удалось выполнить поставленную задачу.
— Это я уже знаю. Хотелось бы услышать подробности.
— Наши люди прибыли на место уже после боевого столкновения между ливийцами и специальным подразделением суданской армии.
— Почему?
Полковник никогда не был трусом, но, для того чтобы ответить на вопрос, ему потребовалось собрать в кулак почти все свое мужество:
— Господин министр, возможно, это была моя ошибка. Диверсионная группа оказалась в районе авиабазы точно в назначенное время, раньше всех остальных… союзников. Однако были получены сведения от воздушной разведки, что база покинута и ливийцы начали перемещение груза в сторону границы с Республикой Чад. Поэтому мною был отдан приказ — не тратить время на осмотр базы, а безотлагательно направить все силы для перехвата интересующего нас груза в пути.
Полковник перевел дыхание:
— Наши люди должны были успеть сделать это первыми. Но мы не ожидали, что суданцы так быстро и так далеко продвинутся на север…
— Вы полагаете, — перебил его собеседник, который, по-видимому, уже располагал определенной информацией по этому поводу, — они не случайно натолкнулись посреди пустыни на ливийскую колонну?
— К сожалению, это так. Характер боя указывает на то, что нападение осуществлялось целенаправленно и было очень тщательно подготовлено. Сначала суданцы выбросили десант и организовали засаду на пути колонны, а потом уже добивали ее превосходящими силами бронетехники и пехоты.
— Таким образом, у них уже были какие-то сведения о характере груза?
— Вероятнее всего, господин министр. Во всяком случае, этого исключить нельзя.
Прежде чем задать следующий вопрос, человек на другом конце телефонной линии сделал паузу:
— Значит, золото Каддафи все-таки захватили суданцы? Прямо у нас из-под носа…
— Нет, господин министр, — поторопился ответить полковник. — Они его тоже не обнаружили.
— Не обнаружили? Вы уверены?
— Абсолютно, — кивнул военный атташе, как будто собеседник мог его увидеть. — Более того, имеются все основания полагать, что никакого золота там вообще не было.
— А где же оно?
— Пока не известно. По сообщениям моих агентурных источников, в последний раз интересующий нас груз видели на авиабазе за несколько часов до выхода колонны.
— Но это точно был тот самый груз?
— Описание совпадает, господин министр. Стандартные металлические бочки емкостью двести литров, без маркировки, размещенные в кузове армейского грузовика. — Полковник сейчас говорил уже намного увереннее, чем в начале беседы: — Несомненно, ливийцы специально предприняли отвлекающий маневр и пожертвовали своими людьми, чтобы незаметно вывести машину с золотом с территории авиабазы.
— А вы поддались на эту уловку…
— Это моя вина, господин министр, — уже намного решительнее ответил военный атташе.
— Где сейчас наша группа спецназа?
— Осуществляет поиск и преследование. Нами задействованы все контакты: в правительстве, в спецслужбах, среди представителей местного населения.
Несколько мгновений парижский собеседник молчал. Потом задал совершенно неожиданный вопрос:
— Скажите, вы в Бога верите?
— Вообще-то я атеист… — Полковник даже не сразу сообразил, что в такой ситуации следовало ответить. — Но я происхожу из католической семьи…
— Так вот, молитесь, кому хотите, чтобы ливийское золото от вас не ускользнуло.
Полковнику показалось, что парижский собеседник собирается закончить разговор:
— Господин министр, прошу прощения…
— Что такое?
— Есть еще одно обстоятельство, которое я считаю необходимым довести до вашего сведения. В этой истории оказались замешаны русские.
— Полковник?
— Господин министр, для сопровождения груза, который нас интересует, ливийцы наняли частных охранников из России.
— Только этого не хватало! Причем тут русские?