– Вы? – изумился Федор. – Простите, я что-то не понимаю…
– Я знаю, это вы убили Дмитрия Колозина. – Фабрикант оскалился. – Да, Федор Алексеевич, не повезло вам. Я же видел, как вы тащили его труп.
– Но ведь была ночь…
Меркулов осекся, поняв, что выдал себя окончательно и бесповоротно. Глаза Селиванова торжествующе сверкнули.
– Вы ведь только что из ссылки, милостивый государь, и сразу же за убийство… Нехорошо получится, совсем нехорошо! Положим, я мог бы тотчас же пойти к следователю, этому олуху Порошину, и рассказать ему все, что я видел, но у меня доброе сердце.
– Да неужели? – мрачно бросил Федор. Он начал понимать.
– Продайте мне имение, а я вам дам… Ну, скажем, две тысячи рублей. И никому не скажу, что вы убийца.
– Две тысячи рублей! – вспыхнул офицер, – да вы в своем уме? Наше имение стоит гораздо больше!
– Стоило, – медовым голосом поправил его фабрикант. – Пока вы не прихлопнули студентика… и ладно бы никому не известного, так что обществу ни холодно ни жарко, есть он или нет его… Нет, сударь, вы ухлопали бедолагу, которого только что оправдали благодаря заступничеству неравнодушных людей, да-с! У нас такого не прощают… Так что, милостивый государь, скандал будет на всю Россию. И даже ваша девка, которая вытащила вас из сахалинской ссылки, вам тут не поможет.
– Что? – болезненно вскрикнул Федор, отшатываясь. – Да как вы смеете…
– О, у меня в Петербурге большие связи, – усмехнулся Селиванов. – И я быстро узнал, что своим освобождением вы обязаны баронессе Корф. Какой ей резон вступаться за вас? Не держите меня за дурака, милостивый государь!
Вне себя Федор сделал движение, чтобы схватить фабриканта за воротник, но тот отступил и больно ударил молодого человека по рукам тростью.
– Полегче, Федор Алексеевич, полегче! Вы знаете, что я знаю, это вы убили Колозина, и покончим на этом. Как и почему это случилось, мне, по правде говоря, совершенно наплевать. Главное – мне достаточно нанести один визит Порошину или Ленгле, чтобы разрушить вашу жизнь раз и навсегда. И что тогда будет делать ваша бесценная маменька? Она же не переживет, если вас сошлют второй раз… Не переживет!
– Вы мерзавец, – мрачно уронил Федор, чувствуя полное, ослепительное бессилие, осознание которого способно было свести с ума. – Просто мерзавец.
– Совершенно верно, – покладисто согласился Селиванов, – и ваше счастье, что я мерзавец, который хочет заполучить ваше имение. А то был бы я мерзавцем и сознательным гражданином – и сразу же доложил бы куда следует. Так что, Федор Алексеевич? Решим вопросец полюбовно?
– Откуда мне знать, что вы не донесете на меня после того, как я отдам вам имение? – недобро сощурился его собеседник.
– Федор Алексеевич, я деловой человек. Такой пустяк, как правосудие, меня не интересует. Меня заботит только одно: мои интересы. Если вы продадите мне имение, то, будьте благонадежны, я забуду то, что видел этой ночью. Я вообще случайно оказался снаружи – бессонница, то да се… Луна светила… Правда, потом стал хлопьями сыпать снег…
– Все вы врете, – холодно сказал Федор, с ненавистью глядя на своего собеседника. – У таких, как вы, бессонницы не бывает. Признавайтесь: почему вы шляетесь по ночам?
– Будет вам, Федор Алексеевич, – усмехнулся фабрикант. – Ну что вам дадут эти скучные подробности? Допустим, я подозреваю, что у меня воруют кое-что, и хочу поймать вора с поличным. Ночью я обходил территорию, не заметил ничего подозрительного, и вдруг бах! Выстрел где-то в стороне. Ну я и пошел на звук, и как раз подоспел к тому моменту, когда вы вывели из конюшни лошадь и пытались погрузить на нее труп, а она чуяла мертвеца, храпела и упиралась. Я за деревом стоял и все видел, милостивый государь… Что ж вы его подальше не отвезли, а? Не ровен час, Порошин догадается, где на самом деле студентика ухлопали…
– Это из-за лошади, – ответил Меркулов удрученно. – Я хотел оставить труп в лесу, но недалеко от дома Одинцовых лошадь встала на дыбы и сбросила тело. Я не смог погрузить его обратно, и мне пришлось оттащить его в кусты. Я никому не хотел причинять неприятностей, просто так получилось…
– Поторопились вы, конечно, и ошибок понаделали, – заметил Селиванов с таким видом, будто они обсуждали домашнее задание нерадивого гимназиста. – Кстати, строго между нами: за что вы его так, а?
– Я принял его за грабителя, – выдавил из себя Федор.
– Так я и думал, – кивнул фабрикант. – Погорячились… Так что, Федор Алексеевич, по рукам? Я распоряжусь насчет купчей?
– Что я скажу матери? – хрипло спросил офицер, проводя рукой по лицу. – Я… Не могу… Так сразу… Дайте мне хотя бы время!
– Время я вам, пожалуй, дам, – уронил Селиванов веско. – Двадцать четыре часа, и ни минутой больше. Но хочу сразу же пояснить кое-что. – Тон его сделался жестким, глаза засверкали, как лезвие ножа. – Если вы думаете, что вам удастся разобраться со мной, как с господином Колозиным, вы заблуждаетесь. Я принял меры и записал все, что видел этой ночью. После моей смерти конверт вскроют, и вам не поздоровится. Я ясно выражаюсь?
Федор кивнул, не в силах вымолвить ни слова. Селиванов скользнул взглядом по его бледному лицу и мельком подумал, что немногого же стоит императорская армия, если ее офицера, хоть и бывшего, может скрутить в бараний рог внук простого крестьянина, каким являлся сам фабрикант.
– Даю вам время до завтрашнего вечера на объяснение с маменькой, – бросил Селиванов на прощание. – И не забудьте предупредить свою девку и всю ее родню, что им скоро придется отсюда убираться. Я не люблю, когда чужие люди ходят по моей собственности.
Он поудобнее перехватил трость и вышел. Стиснув виски, Меркулов опустился на софу и стал смотреть на пятна от снега на полу, которые оставил незваный гость.
– Что же мне делать? – проговорил Федор в отчаянии. – Боже мой, что же мне делать?
Глава 16 Мотив
– Вопреки всему, что пишут в романах, – сказал Порошин, – работа следователя адски скучна.
Ольге Ивановне ужасно хотелось, чтобы следователь ушел и оставил ее в покое. Она нервничала, у нее дрожали руки, когда она переставляла склянки в больничном шкафчике, и она боялась, что разобьет что-нибудь в присутствии этого лощеного и невыносимо уверенного в себе господина, и он будет думать, что она в чем-то виновата, хотя Ольга Ивановна не знала за собой никакой вины – он просто был ей противен, и она не могла ничего поделать с этим.
– Взять хотя бы убийство Колозина, – продолжал Михаил Яковлевич, задумчиво поглядывая на бледную медсестру и отмечая ее странную нервозность. – Все было бы проще простого, если бы выяснилось, что жена Печки или он сам ночью покидали больницу. Но Василиса до сих пор плохо себя чувствует и еле держится на ногах, а отставной штабс-капитан всю ночь просидел возле ее постели. Значит, никто из них не убивал. Возникает естественный вопрос: кто же тогда это сделал? Вот вы, например, что думаете, Ольга Ивановна?
– А почему вы меня спрашиваете? – резко спросила молодая женщина, захлопывая шкафчик.
– Потому что ситуация крайне странная, согласитесь! Колозин приехал из Петербурга, чтобы поблагодарить Павла Антоновича за заступничество. Здесь его вроде бы никто не знает, кроме Николая Одинцова, который с ним учился. В доме Снегирева состоялся торжественный ужин, а вскоре после него студента находят мертвым. Вы же видели Колозина вчера, может быть, заметили что-то?
– Ну, насколько я помню, никто не угрожал его застрелить, – сухо бросила Ольга Ивановна. – И никто вообще ему не угрожал, не считая тех двоих.
– Но, может быть, было что-то еще? Вы не заметили в его поведении ничего странного?
– Странного? – Ольга Ивановна пожала плечами. – Он очень искренне благодарил Павла Антоновича, потом говорил всякие глупости… пытался задеть баронессу Корф, потом предложил тост за мистера Бэрли и сказал, что если тот пожелает описать его процесс в своей книге, то Колозин к его услугам. Что было дальше, я не знаю, потому что за мной приехали, и я ушла.
– Насколько мне известно, – сказал Порошин, – доктор Волин разрешил вам остаться до конца вечера. Можно узнать, почему вы поторопились вернуться в больницу?
Ольга Ивановна нахмурилась.
– Я была уверена, что Георгию Арсеньевичу понадобится моя помощь, – сдержанно промолвила она.
– Весьма похвально с вашей стороны, – кивнул следователь, решив покамест не заострять на этом внимания. – Возвращаясь к Колозину: вы больше не помните ничего особенного? Какие-то мелочи, может быть, которые показались вам необычными?
– Вы все время возвращаетесь к одному и тому же, – уже с раздражением промолвила Ольга Ивановна. – Поймите же наконец: Павел Антонович – интеллигентнейший человек, и его гости – замечательные люди. Не было такого, чтобы Колозину кто-то угрожал, или оскорблял, или каким-то образом пытался его задеть. И я уверена, что в тот вечер ему даже в голову не могло прийти, что идут последние часы его жизни.
Она встрепенулась и повернулась к двери. Через несколько секунд Волин показался на пороге. Врачи в то время носили не халаты, а фартуки, закрывающие одежду спереди, и фартук доктора был заляпан темной кровью.
– Я закончил вскрытие, – сказал Волин, протягивая следователю пулю. – Вот это я вытащил у него из головы. Насколько я могу судить, Колозина застрелили из дешевого револьвера.
Он подошел к рукомойнику, но вода текла тонкой струйкой, и ее было недостаточно. Ольга Ивановна вышла стремительными шагами, вернулась с большим кувшином и стала лить воду доктору на руки.
– Ну, было бы странно, если бы его застрелили из пушки, – протянул Порошин, разглядывая пулю. – А что насчет времени смерти?
– От двух до четырех часов ночи, судя по всему.
– Скажите, Георгий Арсеньевич, вы уверены в стороже и сиделках?
– Вполне, – ответил доктор. – Палата, куда положили Василису Матвеевну, находится на втором этаже. Сиделки заглядывали ночью, Ольга Ивановна тоже заходила, при каждом осмотре господин Печка был на месте, сторож внизу опять-таки не видел, чтобы он покидал здание. Вы же говорили с ним, и с сиделками, и с Ольгой Ивановной…
– Сторож мог задремать, уснуть и пропустить тот момент, когда преступник вышел, – проворчал Порошин, – сиделки и Ольга Ивановна находились в палате не все время, и вообще…
– А удивление Печки, когда он узнал, что Колозина убили? – напомнил доктор, снимая фартук и поворачиваясь к следователю. – Он ведь был не на шутку изумлен, и его жена тоже. Ольга Ивановна ведь вам рассказала об их реакции…
– Некоторые преступники любого актера за пояс заткнут, – буркнул следователь. – На эмоции полагаться опасно.
– Признайтесь, вас бы попросту устроило, если бы он оказался убийцей, – бросила Ольга Ивановна с ожесточением.
– Да, – не стал отпираться Порошин, – потому что это имело бы смысл. Но Колозин, который зачем-то ночью отправился погулять, вследствие чего был застрелен неизвестно кем и не понять за что… Как-то в этом не слишком много смысла, вы не находите?
Доктор вздохнул.
– Давайте сначала я расскажу вам кое-что, что обнаружил при более тщательном осмотре. На теле Колозина имеются незначительные повреждения, и они были получены не при жизни, а уже после смерти.
– То есть тело перевозили? – быстро спросил следователь.
– Полагаю, что да. Он был убит где-то в другом месте.
– Что ж, это объясняет, почему Одинцовы уверяют, что никто из них не слышал выстрела, – сказал Порошин, хмурясь. – Кстати, никто из их прислуги тоже ничего не слышал. Скажите, Георгий Арсеньевич…
– Да?
– Может быть, у Одинцовых есть враги? Потому что труп убитого человека не оставляют где попало. Если двигаться по этой дороге дальше, то буквально через несколько минут въезжаешь в лес. Почему же преступник не оставил тело там?
– Полагаю, вам лучше всего обсудить вопрос о врагах с Одинцовыми, – с неудовольствием промолвил Волин. – Лично мне неизвестно, чтобы они с кем-то даже ссорились. Их тут скорее жалеют, но так как они люди самолюбивые, никто эту жалость старается не показывать.
– Скажите-ка мне вот что, господин следователь, – вмешалась Ольга Ивановна. – Вы полдня допрашивали Одинцовых и их прислугу, а также больничный персонал и подозреваемых. Вам не кажется, что логичнее было бы допросить Павла Антоновича и его домочадцев? Ведь Колозин все-таки ночевал в их доме…
– Но труп-то был обнаружен в саду Одинцовых, а главные подозреваемые находятся у вас в больнице, – усмехнулся Порошин. – Теперь, когда мы знаем, что у них алиби, и знаем, что тело перевозили, я могу двигаться дальше.
Он спрятал пулю, церемонно поклонился и исчез за дверью.
– Он просто боится, – сердито сказала Ольга Ивановна. – Допрашивая Павла Антоновича, можно нарваться на неприятности, это не какие-то там Одинцовы, за которых в прессе никто не заступится!
– Лучше пойдите и проверьте наши фонари, – сказал доктор. Медсестра с недоумением взглянула на него.
– Зачем, Георгий Арсеньевич?
– Если кто-то выходил ночью, – ответил Волин, напирая на слово «кто-то», – ему нужен был фонарь. Иначе он не ушел бы далеко. А если он выходил, в фонаре стало меньше масла… Проверьте, Ольга Ивановна.
Когда она вышла, доктор сел и задумался. Мысли его скользили и набегали друг на друга, как морские волны. Он думал о том, что должна сейчас чувствовать мать убитого студента, думал о том, что ему делать с Ольгой Ивановной, и еще думал об ослепительной баронессе Корф с ее черной бархоткой, с которой свисала великолепная подвеска с изумрудами в ренессансном стиле. Все-таки в этой женщине была какая-то загадка, которую он не мог разгадать.
Волин так погрузился в свои мысли, что даже не заметил, как вернулась Ольга Ивановна.
– Все фонари в порядке, – сказала она. – Никто не выходил. И… – она поколебалась, – приехала госпожа Баженова. Уверяет, что ей нужно с вами поговорить.
– Со мной? – вяло удивился Волин. – Я никогда ее не лечил. Ее врач – Брусницкий.
– Она как-то странно возбуждена, – заметила Ольга Ивановна. – И мне почему-то кажется, что ее здоровье тут ни при чем.
Доктор поморщился.
– Скажите ей, я могу уделить ей пять минут, – проворчал он.
Едва увидев Нинель, доктор понял, что Ольга Ивановна не зря употребила слово «возбуждение». Свободомыслящую даму прямо-таки распирало, и, глядя на нее, Волин мрачно подумал, что пятью минутами тут точно не обойдется.
– А Михаил Яковлевич уже уехал? – затарахтела Нинель. – Ольга Ивановна мне сказала, что его нет… Слава богу! Вы не представляете, доктор, до чего я не хотела застать его здесь! Ведь тогда мне пришлось бы сказать ему… Вы меня знаете, доктор, я старая противница властей, но, в конце концов, убивать людей никто права не имеет…
– Сударыня, – пробурчал Волин, даже не пытаясь казаться вежливым, – уверяю вас, что если у вас есть какие-то вопросы к господину Порошину, то ответить на них я не смогу даже при всем желании. Уж извините…
– У меня – вопросы? Ха! – Нинель рассмеялась высоким, режущим ухо смехом. – Это он скорее был бы счастлив задать мне кое-какие вопросы… Ведь тогда, может быть, он бы узнал, за что убили этого несчастного студента.
Она говорила настолько уверенно, что доктор заколебался. Но Волин, помимо всего прочего, был умен и отлично знал, что на прямой вопрос от некоторых женщин не так-то легко добиться прямого ответа.
– Неужели? – как можно более равнодушно уронил доктор, пристально глядя на свою собеседницу. – Полагаю, вы станете меня убеждать, что Колозин был убит из-за того, что властям пришлось не по душе его оправдание…
– Боже мой, Георгий Арсеньевич, ну что за фантазии! Если бы речь шла о политическом деле, я бы, возможно, согласилась с вашей гипотезой, но тут все-таки совершенно другой случай… Это чистая уголовщина!
– То есть у вас тоже есть какая-то гипотеза, Нина Андреевна. Я правильно понимаю?
– Это больше чем гипотеза, доктор! Понимаете, я задержалась вчера у Снегиревых… Я стояла на лестнице и слышала, как Колозин разговаривал с кем-то. Дословно он сказал следующее: «Я знаю, кто их убил. Я точно знаю, кто убил Изотовых». Вы понимаете? Изотовы – это та самая семья, в убийстве которой его обвиняли. – Доктор промолчал. – Ну же, Георгий Арсеньевич! Все очень просто: Колозин знал, кто преступник, и убийца каким-то образом услышал его слова! Именно поэтому несчастный студент и был застрелен!
Глава 17 Разбитые мечты
– Вздор, – решительно заявил Волин. – Если Колозин знал, кто убийца, почему не выдал его раньше? Почему не сказал полиции? Когда человека обвиняют в убийстве и ему грозит серьезное наказание, ему нет смысла кого-то покрывать!
Нинель поджала свои губы-пельмени, и они стали похожи на вареники; впрочем, в данном случае разница получилась несущественной. Как особу свободомыслящую, ее покоробило слово «выдал».
– Я могу только сказать, что я совершенно уверена в том, что слышала именно эти слова, – сухо промолвила она. – А что касается вопроса о том, почему Колозин не назвал полиции имя настоящего убийцы… Может быть, потому, что был ему чем-то обязан. Или считал неприемлемым для себя доносить на другого человека.
– Который зарезал четырех человек, в том числе двух детей? Тогда получается, ваш Колозин просто мерзавец.
– Вы слишком прямолинейны, доктор, – вздохнула Нинель. – Возможно, Колозин видел в нем не убийцу, а, например, близкого друга. Полагаю, что, если бы речь шла о постороннем, он бы не стал его защищать.
– А кому именно Колозин сказал, что знает настоящего преступника?
– Доктор, – обиженно пропыхтела Нинель, – подслушивать вовсе не в моих привычках… Но мне кажется, это была Наденька.