Прошел один тяжелый вечер переписи, потом второй. А на третий он увидел Дину.
Увидел сразу, как только вошел в очередной жилой бокс. Она сидела, поджав ноги, на крохотной, аккуратно застеленной кушетке и смотрела на него исподлобья. Несомненно, она его узнала. И он узнал ее. Но почему она здесь, ведь Сергей устраивал ее совсем в другую семью!
Колонисты — муж, жена и двенадцатилетний сын — отвечали на вопросы обстоятельно, жаловались умеренно (в основном, на плохое питание) и производили впечатление людей здравомыслящих и миролюбивых. На осторожный вопрос Сергея, как к ним попала женщина по имени Дина, хозяин отвел его в сторону и поведал, что сам предложил ей пожить у них, так как несколько дней назад она вторично осталась без жилья и ночевала то в теплицах, то в столовой на цементном полу.
— Что значит — вторично? Что значит — без жилья? — эта информация Сергея потрясла; с подобным беспределом ему сталкиваться не приходилось. — Месяц назад, или чуть больше, я поселил ее…
— Всех подробностей не знаю, — сказал мужчина, смущенно почесывая живот через теплую, старенькую, темно-синюю фуфайку, — но слышал, что она со странностями… И от предыдущих соседей уходила то ли сама, то ли они ее… выставили… Вела себя неадекватно, вот и…
— Выставили?! — задохнулся Сергей. — Но почему никто не сообщил?!.. Как можно с живым человеком!.. — ему захотелось не медля бежать разбираться в ту семью, куда он привел и поселил Дину в ее первое утро в колонии.
— Вот и я подумал, — снова перебил колонист. — Забрал ее. Но, знаете… С ней действительно… В общем, — он понизил голос, — она считает, что наш Лешка — это на самом деле ее сын, Руслан. Зовет его Русиком, говорит ласково, а однажды, когда жена что-то строго ему сказала… уроки он не доделал, или еще что… Дина зашипела на нее — так страшно, я даже вздрогнул. Мы, Сергей, люди спокойные и миролюбивые, но, если так пойдет дальше… Она ведь может Лешку напугать, на жену броситься… Что у нее на уме?
— Могу я надеяться, — осведомился Сергей, — что, когда вам станет с ней невмоготу, вы придете ко мне, а не вынудите эту несчастную спать у теплиц, на земле, или на цементном полу в столовой, как это сделали ваши предшественники?
Мужчина совсем стушевался, яростно чесанул пузо и кивнул угрюмо.
Сергей мельком глянул на Зиночку — она вовсю общалась с женой хозяина и ее сыном, задавала вопросы, быстро записывала ответы — и решительно направился к Дине.
При его приближении она вся подобралась и еще ниже опустила голову, спрятав лицо за густыми, черными волосами.
Он подошел, постоял в нерешительности, потом присел на край кушетки на расстоянии от нее. Помолчал. Он собирался ее расспросить, понять, что происходит… Но вдруг подумал, что отвечать Дина не станет. Во всяком случае, сейчас. Ничего, подумал он, время терпит. Обязательно поговорю с ней, все выясню и приму решение.
— Не волнуйся, Дина, — сказал он мягко. — Все поправимо. Я больше не дам тебя в обиду.
Она медленно подняла голову, намереваясь что-то сказать…
Но тут в боксе произошло движение.
— Папа.
Сергей резко повернулся и вскочил.
У двери стоял Денис — в свитерке поверх пижамы и в незашнурованных ботинках. Его лицо было искажено.
— Денис?! Ты что здесь?! Ты как? — он хотел пойти к сыну, но что-то ему мешало, будто возникла невидимая стена.
Ладошки мальчика были сцеплены в замок впереди, а сам он дрожал крупной дрожью и никак не мог успокоиться. Разговоры замерли; все присутствующие смотрели на ребенка.
— Как ты меня нашел?
— Папа. Мама умирает.
Глава 4
Полина умерла на руках Сергея в медблоке шесть часов спустя. В сознание так и не пришла, но в бреду все повторяла: «Обещаешь?.. Обещаешь?..»
Перенеся ее в медблок, неверяще, с мертвенным отупением смотрел на нее все последние шесть часов, пока вокруг суетились Хирург и Яков, пытаясь что-то сделать. Слез не было. Был ужас.
Слезы пришли потом — когда стало ясно, что помочь нельзя. И он держал Полину на руках, тихую, почти невесомую, что-то тихонько пел ей сквозь сдерживаемые рыдания — то ли прощальную, то ли колыбельную, прижимал к себе, словно стараясь отдать ей свое тепло и тем самым попытаться спасти.
Двадцать лет — как один день. Как мало они были вместе!
И так нечеловечески обидно, что не смог спасти, не успел!.. Угасала на его глазах, не жаловалась, а он успокаивал себя, что есть еще время!.. Потом с этой переписью идиотской затеялся… И не успел.
Тоска и горечь сжигали его изнутри.
Никакими слезами было не затушить этого пожара.
Сергей не пошел хоронить Полину.
Просто не смог себя заставить.
В какой-то момент подумал, что не вернется из церкви, просто останется там с ней.
Следующие семь дней превратились для Сергея в вязкое ничто; он не жил, даже не существовал, плохо понимал, что происходит вокруг, с трудом узнавал людей. Будь у него возможность — он бы запил; а так, получив в руки принесенную зашедшим выразить соболезнование Петром Савельевичем бутылку старого коньяка из личных запасов, немедленно, не говоря ни слова, откупорил, приник к горлышку, вылакал в несколько больших глотков, в первый момент не почувствовав ничего, кроме головокружения, жара и легкой рези в желудке, а несколько минут спустя вырубился.
Зашедший к нему по возвращении с похорон отец Серафим бубнил что-то о душе, о памяти, о вечном упокоении. Слова говорил правильные, но Сергея они не достигали. Коломин сидел на постели неподвижно, обросший, поседевший за ту ночь, когда она умирала, и глядел в одну точку. С момента смерти Полины никто, в том числе — сын, не услышал от него ни слова. Когда его утомил поток непонятных слов, произносимых добрым и правильным отцом Серафимом, он поднял голову… и под тяжелым мертвым взглядом молодой священник смешался, умолк, торопливо попрощался и ушел.
Cергею было не просто плохо. Он погибал. Он торопился за женой.
Денис тоже переживал, но по-своему. И мальчик удивительным образом сумел с самого начала взять себя в руки. Он сам себе стирал и, как умел, готовил завтраки; без малейшей помощи со стороны отца, прилежно и внимательно делал уроки. Денис всеми силами старался отвлечь себя от страшного ощущения потери самого близкого человека.
С отцом он ничего не мог поделать, хотя и прикладывал много усилий. Все было напрасно: Сергей оставался непробиваем.
В медленном угасании шли дни. Сергей пропустил три каравана, в торгах с которыми обязан был участвовать; о прочих работах не приходится говорить. Он сорвал перепись: без него процесс остановился. Все вместе это было уже очень серьезно. Валентин Валентинович, явившийся вечером шестого дня, говорил с возмущением и напором, взывая к разуму коллеги. Мы понимаем, у вас горе, Сергей Дмитриевич, Совет как бы соболезнует, но нельзя же так опускаться! От вас зависит множество людей! Совет рассчитывает… рассчитывал на вас, дав серьезное, большое, ответственное задание, выполнение которого может повлиять на жизнь всей колонии! Вы же сами и обратились с инициативой, мы поверили, включили в планы… А вы бездарно провалили задание! Вы никогда прежде не давали повода думать о вас, как о слабом человеке. В вас всегда чувствовался стержень! Куда все подевалось? Вы разочаровали нас, Сергей Дмитриевич, нет слов, чтобы выразить, как вы нас разочаровали.
Валентин Валентинович говорил еще некоторое время. За его спиной удерживал скорбную мину хитрец Аркадий Борисович. Денис сопел в углу и делал вид, что читает. Ответом гостям было молчание. Трудно сказать, слышал ли и понимал ли их Сергей вообще. Ругаясь сквозь зубы, Валентин Валентинович ушел. Аркадий Борисович кивнул печально, но в коридоре тут же послышался его смех.
На девятый день произошло сразу три события, которые силком вернули Сергея в жизнь. Утром он еще неуклюже ворочался в постели, не желая подниматься, когда явился первый гость.
Сначала послышался его голос.
— Н-да… А меня уверяли, тут в живых никого не осталось… Но я решил самолично удостовериться.
В бокс ввалился бритоголовый здоровяк.
В чьем-то старом вытертом свитере, налезшем с трудом и едва прикрывавшем пупок, джинсах (похоже, женских), нормально сидевших на бедрах, но с трудом достававших до щиколоток и больших поломанных пластиковых шлепанцах на босу ногу — Макс производил удивительное впечатление. Он вошел и словно бы раздвинул плечами стены каморки.
Сергей приподнялся и сел на постели. Поскольку был выходной, Денис находился дома; он перестал играть в своих деревянных солдатиков, подаренных одним местным умельцем, и уставился на гостя.
— Ну что ж, — сказал Макс, оглядываясь. — Серьезные люди в серьезном мире… Здорово, шкет, — прогудел он Денису. — Выходи, знакомиться будем.
Тот, порозовевший от внимания странного гостя, вышел из своего угла и уселся на краешек постели.
— Как звать?
— Денис…
— Нет, так не годится… Что за девчачье имя — Денис?! Дэн — вот как надо! Я — Макс, ты — Дэн! И все, пошла на полную! Дай пять, Дэн!
И протянул мальчику большую лапищу. Тот застенчиво вложил в нее свою ладошку. Макс легонько пожал ее и вдруг сощурился:
— Я тебя откуда-то знаю?
Денис покраснел, опустил голову и помотал ею решительно.
— Ну и ладно, — Макс выпустил ручонку мальчишки. — Займись пока своими делами, а я с папой поговорю.
Денис ушел в свой угол, а Макс сел на его место на краю постели. Сергей не смотрел на него.
— От тебя пахнет, приятель, — сказал Макс. — Не обижайся, это я так, надо же с чего-то разговор начинать… Всем жаль твою Полину. Ее любили. И для меня она много сделала. Я не слепой, видел — гибнет человек. Но каждому свой срок отмерен, верно? А она, между прочим, сына на тебя оставила. Ты не должен ее подвести. Спорю на что хочешь: она сейчас смотрит на тебя сверху и расстраивается, места себе не находит, гадая, как тебя растормошить…
Сергей вздрогнул. Словно не заметив этого, Макс продолжал.
— Я не уговаривать тебя пришел. На кой ты мне сдался? Да и не умею я этого. У вас уговорщиков полно — поп, руководители… Хотя они, кажется, руками водить горазды, и больше ничего… Мне ведь Полина о тебе рассказывала хорошее, а ты такую слабину дал. Добро это? Не добро. И в колонии многие только Савельичу вашему — но он старый — да тебе верят, я слышал. Я скоро двину отсюда в сторону Москвы. А тебе тут жить. Давай-ка поднимайся, парень, — он помолчал. От него исходила волна силы и уверенности. — Никогда столько слов за один раз не говорил… Пока, увидимся.
Макс решительно поднялся и вышел.
Денис, прикрыв глаза и сосредоточившись, увидел, что слова, сказанные гостем, как будто образовали большой, прозрачный, но твердый кокон, оболочку, которая стала медленно оплетать отца со всех сторон; и вот уже Сергей, безразлично сидящий на кровати, полностью в него затянут. А внутри кокона тем временем началась кропотливая работа: тысячи микроскопических молоточков начали стучать в сознание Сергея, в его душу и сердце, разрушая ледяной панцирь тоски и безразличия, возникший в ночь смерти Полины тонким ломким слоем и росший день ото дня.
Им придется поработать, подумал мальчик о молоточках. Папа просто так не сдастся.
И сейчас же в голове его возник образ серьезной девочки с веснушками и носом кнопкой. Она не приходила давно, с той ночи, когда в колонии объявился Макс. После смерти мамы Денис очень надеялся, что она появится — в те дни ему так нужна была поддержка! Но она привиделась ему наяву только сейчас.
Помоги им, сказала девочка. Кого она имела в виду? Молоточки? Твоему папе больше нельзя так, продолжала она. Денис и сам это понимал, но что он мог поделать? Ледяной панцирь бы слишком крепок.
Скажи ему, продолжала девочка. Просто скажи. Слова придут. Но не откладывай…
Денис открыл глаза.
В этот день в состоянии отца начались перемены: он съел полноценный обед, принесенный сыном из столовой. Лицо Сергея порозовело, глаза заблестели. Денис видел, что его папка возвращается в жизнь.
Сергей по-прежнему молчал, но теперь его молчание было иным, нежели раньше. Он расхаживал по комнате, несколько раз выходил в коридор, а потом вдруг из стопки книг, сложенных в углу, выбрал Маркеса, уселся на постель и стал читать.
А вечером явился второй гость, и жизнь отца и сына перевернулась за последние десять дней снова.
Денис со сверстниками были в игровой комнате — они сражались с космическими пришельцами, захватившими землю и загнавшими жителей планеты в подвалы и метро. Миссия требовала полного самоотречения и времени, конечно. В общем, он заигрался и вернулся домой позже обычного.
В их комнате сидел за столом небритый мужчина в темно-синей фуфайке и стареньких тренировочных штанах. Рядом был отец. Они с гостем… разговаривали! За прошедшие дни мальчик настолько отвык от звука отцовского голоса, что сейчас встал на пороге, как вкопанный, не в силах сделать ни единого шага.
Сергей посмотрел на него.
— А вот и Дениска, — сказал он как ни в чем не бывало. — Чего замер? Пройди, поздоровайся… Это дядя Степан, он механик, следит в колонии за освещением и герметичностью… Впрочем, этого ты, наверное… не поймешь…
Денис смутно помнил дядю Степана. Именно у него он отыскал отца в ту ночь, когда умирала мама.
— Здравствуй, Денис, — сказал дядя Степан и чесанул живот через фуфайку.
— Здравствуйте, — сказал Денис и направился в свой угол.
Он пропустил начало беседы и сам момент, когда отец заговорил (он не сомневался, что это должно случиться, просто не думал, что именно сегодня, и очень обрадовался), но, без труда настроившись на Степана, его мысли и настроение (смятение, сомнения, страх и продиктованная страхом решимость), понял, о чем речь.
Какая-то женщина, пришедшая два месяца назад с ночным караваном и оставленная отцом в колонии, никак не могла найти себе здесь пристанище. Семья Степана была третьей, приютившей ее. Из двух предыдущих ее изгнали. Виновата была она сама… (тут Денис, лежавший на своей кровати с закрытыми глазами, нахмурился — некоторые вещи находились за гранью ее понимания). Когда-то потеряв семью — мужа и сына — она… помешалась, и теперь в мальчиках того же возраста, какого был ее погибший сын, видит его, Руслана. Никто и ничто не в силах смутить ее или переубедить. Оказываясь в новой семье, она исподволь, но довольно быстро примеряла на себя роль матери мальчика, которого считала Русланом. Первые дни это выглядело ненавязчиво, почти как игра, но чем дальше, тем драматичнее развивались события: женщина ловко плела паутину и упорно оттирала в сторону настоящую мать мальчика, пытаясь подменять ее во всем. В двух первых семьях мужья долго ничего не замечали — они работали, редко бывали дома, а когда жены начинали им жаловаться, отмахивались, списывая на бабью ревность и предрассудки.
— В первой семье Дина пыталась убить мать, — сказал Степан. — Какой-то пустяк помешал… Но мужику стало ясно, что никакие это не домыслы… Ее выставили.
— Я ничего не знал, — сказал Сергей потерянно.
— Ее приняли во вторую семью. Так получилось, что и там оказался парень возраста ее погибшего сына… Там Дина решила расправиться с мужем. Снова ничего не вышло. Несколько ночей она спала в тепличном хозяйстве. Моя Машка ее пожалела. Наш Алеша младше Руслана, но Дину это не остановило. Она у нас две недели, но поверь мне, Серега: если ты ее не заберешь, я за себя не отвечаю.
— Она очень несчастный, больной человек… — сказал Сергей. — А откуда известны такие подробности про ее… семью?
— Бабам на теплицах удалось ее разговорить… Кое-что домысливали, конечно. Главное дело, она все время бормочет: «Он где-то здесь, мой Русик…» Даже жутко. Натурально чокнутая, отвечаю. В общем, как ты есть у нас по социальной части, вот и давай… предпринимай усилия.
Настроение отца было доступно пониманию Дениса: папа собирался забрать женщину к ним домой.
Сергей поднялся.
— Пошли, Степан. Денис, — повернулся он к сыну, — побудь дома.
Отец вернулся через час. Следом за ним в бокс с опущенной головой вошла невысокая темноволосая женщина, чисто и опрятно одетая. Похожа на ворону, подумал Денис, сидя на постели и разглядывая ее. Отец нес небольшой пакет с ее вещами.
Мальчик поздоровался. Женщина не ответила.
— Сынок, сядь за стол, — попросил Сергей, положил пакет на кровать Дениса и повернулся к Дине. — Ваше место здесь, — сухо сказал он. — Мальчик пока поспит со мной. В остальном все как обычно: вы работаете там, куда вас направляют.
Он сделал паузу. Дина стояла посреди комнаты с опущенной головой; лицо ее было занавешено темными волосами.
— Уясните себе, Дина, — сказал Сергей со значением. — Этого мальчика зовут Денис. Он не Руслан и никогда им не будет. Запомнить очень легко: вы — Дина, он — Денис. И он мой сын. Другие варианты исключены. В моем доме это закон, не имеющий поправок. Станете его соблюдать, и жизнь наша будет абсолютно нормальной. Не станете — поселим вас в другую семью, без детей. Но что произойдет, если вы не успокоитесь, и все варианты по вашему переселению внутри колонии исчерпаются? Пришедших к нам никогда не изгоняли наверх. Однако… все бывает в первый раз. Вы поняли?
Несколько мгновений Дина не шевелилась, потом едва заметно кивнула.
— Отлично, — сказал Сергей. — Сын, освободи кровать. Дина, комплект постельного белья достанете из шкафа. И давайте устраиваться спать, завтра рано на работу…
Уже засыпая, забравшись куда-то в район отцовской подмышки, Денис тихо сказал:
— Я очень боялся все эти дни после того, как мамы не стало. Думал, ты тоже… бросишь меня. Но ведь ты этого не сделаешь, папа? Нас только двое осталось: я — у тебя, а ты — у меня.