- Да, сэр.
- Вам не хочется спросить меня ещё и про Нииду? – спросил Тёмный лорд с поразившим Пиетта юмором.
- Нет, сэр.
- Странно. Обычно всем хочется. Но они стесняются.
Из горла адмирала вырвался истеричный смешок.
- Простите, сэр. Но это немного другое слово.
Маска Тёмного лорда ещё несколько секунд поразглядывала его.
- Да, - ответил Вейдер. – Слово другое.
Они снова перешли на мерный шаг. Лифт был уже рядом.
- Так вот, адмирал, - сказал главнокомандующий прежним тоном, - Звезда нам ещё понадобится. Весьма и весьма. Надеюсь, с ней ничего не случится.
Пиетт сглотнул. Потребность спросить была огромной. И постепенно переросла страх.
- Милорд, - начал он.
Они стояли у лифтов.
- Да, адмирал?
- Скажите… если уж вы поддержали этот разговор… почему вы всё-таки не остановили гранд-моффа, когда он взорвал Альдераан?
- Пиетт, - услышал он насмешливый голос главнокомандующего над собой, - мне кажется или вы действительно близки к тому, чтобы упасть в обморок?
- Я, - Пиетт сглотнул вторично, - я сам не понимаю, как я осмелился такое сказать.
Лифт плавно раскрыл свои створки. Тёмный лорд вошёл туда. Подождал сбившегося с ноги адмирала. Двери закрылись. Лифт, ускоряясь, плавно поплыл вниз.
- Есть вещи, - медленно сказал Вейдер, повернув к нему маску, - которые я бы и сам хотел знать, адмирал. Альдераан – только одна из них. По этому поводу мы и собираемся сейчас у императора. Я хочу, чтобы вы услышали от него то же, что услышал вчера я. И я хочу увидеть, какое впечатление это произведёт на вас, человека во всех смыслах прагматичного. Я тоже прагматик, но я ситх. Вы же, адмирал, мне кажетесь подходящей кандидатурой для проверки здравого смысла.
Пиетт сглотнул в третий раз. И в бредовом сне ему не могла присниться, что два главных человека в государстве примут его в свою компанию. А главное – что он сам по этому поводу будет испытывать ошеломление. Но не страх.
Рина.
Она сказала отцу правду про Центр Империи. Только не сказала, куда именно летит.
В Империал-сити. Во дворец.
Она летела на собственном корабле, наличие которого никогда не скрывала. Её отец давно жил в своём мире. Ему почти не надо было знать, чем занимается его дочь. Остальным стоило сказать две-три туманные разы, чтобы отбить охоту спрашивать.
Она в совершенстве владела этим методом. Ничего не сказать, и именно поэтому укрепить людей в их предположениях. Когда убеждаешь, не верят. Позволь людям самим сделать выводы и сделай вид, что для тебя они нежелательны – и люди уверятся в том, что знают правду. Всё просто.
Наёмница.
Их планета была незначительной планетой в ряду других планет в окраинной мелкой системе. Эта система подчинилась Империи быстро. Но, как всегда, нашлись пропагандисты от тех, кто не получил свой кусок власти.
В их системе свило гнездо отделение Альянса. Её старший брат по дурости лет тоже оказался там. И потащил за собой остальных братьев.
Ей было пять лет, когда ночью в их дом пришли. Офицер и штурмовики действовали быстро и профессионально. Она не помнила почти ничего из того возраста, а это запомнила навсегда. Испуганная мать в ночной рубашке. Отец в пижаме с отчаянным и растерянным лицом.
А потом её братья стали отстреливаться…
Рина сжала руку в кулак. Непроизвольный жест, от которого не смогла отвыкнуть. Ещё детское подражание мастеру. Ненавижу. Ненавижу придуков, которые рискуют жизнью чужой – во благо, и даже не своё.
…Она спряталась под кровать. Забилась в угол, сжалась в комок, закрыла глаза. Когда перестало пахнуть разрядами, её плеча кто-то коснулся. Она заорала так, что оглушила саму себя.
- Девочка, - услышала она озабоченный голос, - ты живая?
Штурмовик оказался добрым. Он напоил её чаем и не позволил смотреть на то, что было в доме. Ещё она помнила офицера. Сейчас она знала, что офицер был молодой, но тогда он казался ей очередным дядей в форме среди дядь в белых доспехах. Она помнила, как он входил и выходил, а потом его фразу: “Великий Космос! Что они натворили, идиоты!… ”
Штурмовик был добрый. Он развлекал её тем, что снял шлем и приказал остальным тоже снять шлемы. Много одинаковых дядь насмешили Рину до слёз.
- Я – командир, - важно говорил он, - вот видишь: у меня на плече полоски. А они – рядовые… Парни, хватит ржать!
Штурмовики пересмеивались, кто-то полез за пайковым шоколадом. Пить чай в три часа ночи оказалось до жути интересным. Она даже забыла, что куда-то исчезли братья, отец и мать. Дяди, пришедшие в гости, оказались весёлыми. Один из них даже показал фокус. Другой пошёл и нашёл её одежду.
- Мы сейчас полетим, - сказал ей командир. – Не возражаешь?
- А папа и мама? – вспомнила она.
- Мы полетим туда, где твои папа и мама, - пояснил штурмовик.
- А почему они уехали без меня?
- Ты же пряталась под кроватью, - ответил ей дядя, с её точки зрения, совершенно логично. – Они не могли тебя найти. И попросили, чтобы мы тебя нашли, напоили чаем, а потом привезли к ним.
- Тут стреляли, - пожаловалась она.
- Поэтому они и уехали, - ответил штурмовик. – Они пока поживут в другом доме, где не стреляют.
Её эти ответы удовлетворили полностью.
Её переодели, снова вошёл офицер, отвёл дядю в белых доспехах в угол и они поговорили.
- В детдом или в больницу? – спросил командир штурмовиков тихо.
- Отец выживет, - также тихо ответил офицер. – Но врачи опасаются, что из-за раны по касательной черепа он может подвинуться умом.
- Вот гады, - сказал штурмовик. – Они видели, куда стреляют?
- Они идеалы защищали, - ответил офицер и чуть не сплюнул на пол. – А потом всё свалят на нас. При попытке задержания бунтовщиков погибла вся семья!…
- В женщину попали мы, - сказал штурмовик.
- Да, - ответил офицер угрюмо. – Она решила закрыть их своей грудью.
Тогда слух её услышал, а память зафиксировала весь разговор. Ум не понял, но сохранил. Чтобы потом, извлечённые из памяти, снова зазвучали уже осмысляемые ею слова.
Спустя годы Рина поняла, в чём было дело. Браться решили отстреливаться. На линии огня оказались и родители. И кто в них попал – братья или люди из отряда – разобраться было почти невозможно. По характеру ранений было установлено, что, скорей всего, в женщину попал человек из отряда, а мужчину случайно задел выстрел одного из молодых бунтовщиков.
Её братьев.
Никто не знает, как бы сложилась её жизнь. Она сидела в игровой комнате в больнице вместе с дядей, которого звали Эван. Там было много игрушек, о которых она даже не знала. А ещё её всё больше и больше начинало трясти. Дядя Эван, озабоченно посмотрев на неё, сказал:
- Малышка, посиди тут одна минутку. Я скажу дроиду, чтобы принёс чай.
Там, в далёком углу, лежал огромный, цветной мячик. Комната была большая и холодная. В окна заползал рассвет. Она сидела в кресле, и ей не хотелось шевелиться.
Когда дядя Эван вернулся, чашка с чаем чуть не выпала у него из рук. Огромный цветной мячик висел посреди комнаты безо всякой опоры.
- Шок, - сказал врач-специалист, которого срочно вызвали туда. Там же был и офицер из команды захвата. – Шок и его последствия. Ребёнок одарённый, только никто об этом не знал.
Была сотня проволочек, и она плакала и ничего не понимала, и была белая мёртвая мама под простынёй и отец, который её не узнавал и всё бессмысленно улыбался и говорил что-то. Она выплакалась в латы дяди Эвана, а потом тот, тихо ругаясь и кряхтя, снимал свои латы, облачался в обычную одежду, и вот они уже летят куда-то на большом корабле.
В Центр Империи.
Император.
- Входите, адмирал, - повторил Вейдер.
Пиетт споткнулся не из благоговения. Он никогда в жизни не мог представить, что застанет такую картинку: четверо за столом играют в саббак. И один из них – император.
- Мы так время убиваем, - сказал Палпатин, вставая и бросив карты. Его партнёрами были та самая рыжеволосая женщина, что сопровождала его на совещание, и двое рослых мужчин. По особой, видимой профессиональному взгляду, выправке, Пиетт понял: гвардейцы. Только без формы.
Палпатин цепко оглядел адмирала.
- Я считаю, что от адмирала у нас не должно быть тайн, - медленно сказал Вейдер, в упор глядя на Палпатина.
Палпатин цепко оглядел адмирала.
- Я считаю, что от адмирала у нас не должно быть тайн, - медленно сказал Вейдер, в упор глядя на Палпатина.
Палпатин изучал адмирала живыми, сейчас пронзительными глазами. И, когда Пиетт почувствовал себя совсем плохо, неожиданно произнёс:
- Адмирал, поверьте, дело не в том, что я вам не доверяю или что я думаю, будто вы способны сознательно разгласить тайну. Но эта тайна будет опасна для вас самого. Вы не одарённый, как Вейдер, я или Мара. Вы не обладаете навыками закрытия своего мозга для восприятия одарённых, какому обучены все мои гвардейцы. Я уважаю выбор своего ученика. Но готовы ли вы к тому, чтобы на ближайшее время оказаться в положении человека, который вечно будет находиться под охраной моих детей?
- Детей? – выпалил Пиетт, прежде чем успел осознать крайнюю невежливость такого поведения по отношению к главе государства.
- Одарённых, - пояснил Палпатин. – Это всё – мои дети.
- Вот видите, повелитель, - голос Тёмного лорда прозвучал с едва уловимой, отстранённой насмешкой. – Вы и выдали адмиралу одну из наших маленьких тайн. Так что у вас нет выбора. Вам теперь придётся.
- Ты вежлив, как всегда, - спокойно ответил Палпатин. – Но ты прав. Однако тебе тоже придётся – побеспокоиться о безопасности твоего адмирала.
- Повелитель, - ответил Вейдер, - до Центра Империи адмирал будет находится под моей личной охраной, - Пиетт вздрогнул. – А потом вы дадите ему под видом адъютанта одного из наших выпускников.
- Спасибо, что решил за меня, - брюзгливо ответил император. – Но тем не менее, ты прав. Так и сделаем.
- Повелитель, - настойчиво произнёс Вейдер, - я считаю, и я буду на этом настаивать, что адмиралу в нашей комбинации совершенно необходимо действовать с открытыми глазами. Его ум и стратегические способности выше всяких похвал. И я считаю, - он нажал на это слово, - что его участие в операции в качестве нашего свободного союзника и полноправного партнёра будет для нас жизненно необходимо.
Пиетт то краснел, то бледнел. Не от того, что в его присутствии о нём говорили, как о постороннем. У него всё обмерло внутри, когда лорд Вейдер сказал: “адмирал будет находиться под моей личной охраной”. Это сказало об опасности лучше всего. Настоящей опасности. Такой, что его жизнь оказалось необходимым передоверить второму по силе ситху в государстве.
Адмирал даже забыл посматривать на предположительно гвардейцев, которые, сдвинув кресла, наблюдали на двоих за тем, что происходит в помещении. Они не потрудились встать, что тут же при входе Тёмного лорда сделала рыжеволосая женщина. И Пиетт краем сознания, не тронутого потрясением, успел подумать: это вольность, позволенная императором? Неуважение к Вейдеру? Неуважение к адмиралу лично?…
- …вот я и спрашиваю вас, адмирал, - Пиетт снова вздрогнул, поскольку понял, что эти слова императора обращены к нему. – Вы согласны жить следующий, довольно долгий промежуток своей жизни, в такой ситуации?
- А чем это хуже, чем …
Он замолчал. Молчали и остальные. Предположительно гвардейцы переглянулись и мимолётно улыбнулись. Кроме Пиетта, на их жест, казалось, не отреагировал никто.
- Напугал я вас, адмирал, - с непонятной усмешкой произнёс Вейдер. – Что ж, в этом был плюс: вы привыкли.
- Простите, милорд.
- Логично, - сказал император. – Вы действительно привыкли.
- И потом, ваше величество, я же всё равно услышал от вас о какой-то тайне…
- А это поправимо, - оборвал его Палпатин. – Я могу заставить забыть вас об этом. Настолько, что ни один одарённый не сможет найти этот кусок памяти. Я его просто сотру.
- Только не это!… - в банальную фразу выплеснулся весь ужас.
Тёмные глаза императора изучали его. А потом он улыбнулся.
- Годится, Вейдер. Ты правильно выбрал.
Место под названием нигде.
Совещания такого толка он не любил. Они нагоняли на него тоску. Хотя это были единственные сборища, где в конце концов, если повезёт, все начинают вылезать из своих шкурок первых отличников в классе. И ругаться.
Но только это и было хорошего в них. Потому что в остальном это было: глобальный, челюстевыворачивающий отчёт об общем положении в мире. Он недавно обнаружил, что ему всё меньше и меньше хочется узнать о том, что происходит во всём мире. Говоря более буквально – во всех мирах. Лично ему хватало своего. У него и в нём всё ускользало их рук. А тут…
И ведь всё мессир, друг его школьный. Это была его идея. Объединить всё это во что-то глобальное. Но глобальное имеет тенденцию рассыпаться.
Хотя… надо признать, та конфигурация, которую выбрал его друг, была почти безупречной. И она работала уже давно. Всё дело было в особо устойчивой конструкции. Ни больше, ни меньше. Гениальная техническая разработка. Оптимальная модель. Пока работают поддерживающие конструкции, центр будет устойчив.
Что же он всполошился так? Или он считает, что неполадки в центре могут иметь место из-за разлаживания чего-то во вспомогательных опорных конструкциях?
Хороший вопрос. А считать ли эти конструкции вспомогательными? Или, напротив, счесть вспомогательным – центр? Всё изменилось за последнее время. Намудрил его начальник, намудрил…
- …всех контрольных систем, - ворвался в его сознание голос мессира. – Я прошу от каждого координатора это подтвердить. Если существуют недопустимые отклонения или отклонения, близкие к недопустимым, прошу сообщить. Итак?
- Гессерия, - сказал первый. – Всё в порядке.
- Энтрак. То же.
- Валкуффа… Тьфу. Ваулуфа. То же самое. Ненавижу их произношение.
- Керетель. Всё в ажуре, шеф.
- Ииск, полный порядок.
- Йоф, то же.
- Вердея. Нормально.
- Икчитан, то же…
Ругаться они начнут потом. Если начнут. Он закрыл глаза. А пока надо просто попытаться пережить административный ужас.
Дом-2.
Мотма отвратительно спала в эту ночь. Она устала, но заснуть не могла вовсе. Когда забылась коротким чутким сном, то сон стал похож на болезненный бред. Как жар. В нём меняются местами все причинно-следственные цепочки. По некоторым из цепочек воспалённый мозг пробегает раз, и ещё раз. И начинает вертеться по кругу, проходя по каждому из звеньев, ощупывая его, застревая, прокручивая снова и вновь, каждый раз с другого ракурса, из иной жизни…
Она встала в шесть. Не выспалась совершенно. Но дольше находиться в смятой постели не могла. “Дом-2” шёл в гиперпространстве. На этом настоял Борск. И она была с ним согласна.
Не выдумано было ещё способа обнаружить здесь человека. Ни с помощью физических приспособлений. Ни с помощью Силы. Одна надежда – поставить тральщик на опробованных гиперпространственных путях. Но Борск знал иные пути. Очень опасные с точки зрения здравого смысла. Невероятные. Но он прокладывал маршрут, и корабль шёл по невозможной изгибистой, рваной траектории. И оставался цел. Ботан был и навигатором. И пилотом. И существом, который умел и любил рисковать, основываясь на точнейшем и выверенном расчёте.
Она его любила. Она всю жизнь влюблялась не в тело, а в ум.
Первое время поговаривали, что они с Борском любовники. Они быстро пресекли эти слухи. Борск происходил из почтенной ботанской семьи, где спаривание с иными существами не поощрялось. Он рассказал ей, что на Котлис остались его котята, которых он благонамеренно зачал в строго оговоренный двумя семьями брачный период. Таким образом, он выполнил свой долг перед своих видом, и считал его на этом законченным.
Он пришёл в Альянс, потому что чувствовал в себе способности и силы, которые не могли быть раскрыты ни в его родном мире, ни тем более в Империи. Мрачно фыркнув, он сообщил ей, что его угораздило родиться в очень неудобное время. Как раз в такое, когда молодая Империя оформлялась и для крепости изгоняла из правительственного ядра любых инородцев. Он поразил её тем, что спокойно сообщил, что, по его расчётам, этот период закончится лет через десять-двадцать. Империя подвержена разумной ксенофобии, поскольку разнообразные расы и народы в её государственном аппарате неизбежно подорвут его целостность. А целостность эта была крайне необходима новому государству на первом этапе его становления.
- Но для меня время будет упущено, - говорил он ей, усмехаясь и топорща сквозь чих-усмешку усы. – А мне нужно всё и сразу.