— Простите, — произнесла Настя. — Я приняла вас за доктора Макарского. — Она чуть прищурилась. — А вы…
— Сумасшедший пациент, — договорил за нее мужчина. — А вы?
Она улыбнулась:
— Я тоже.
— Вы не похожи на сумасшедшую.
— Вы тоже.
Мужчина усмехнулся:
— Слово «тоже» — главное в вашем лексиконе?
— Да, наверное. Хотя раньше я этого не замечала.
Он поднялся с кресла, слегка перегнулся через стол и протянул ей руку.
— Глеб Корсак.
— Что? — не поняла Настя.
— Мое имя, — пояснил он. — Глеб Корсак.
— Настя Новицкая.
Они пожали друг другу руки.
— Какой у вас диагноз? — поинтересовался Глеб.
— Маниакально-депрессивное расстройство.
— Круто, — одобрил он. — Звучит как музыка.
Настя хмыкнула:
— Да уж, музыка. Траурный марш Шопена. А у вас?
— Диссоциативная фуга.
— Тоже неплохо.
— Опять «тоже»? — иронично сказал он.
Настя слегка покраснела.
— Простите. Я не нарочно. А что значит диссоциативная фуга?
— Я помню то, чего не было.
— А то, что было, помните?
— Да.
— Значит, вы помните и то, что было, и то, чего не было?
— Ну, можно и так сказать.
Настя усмехнулась.
— «Круто», как сказала бы моя племянница. А откуда вы знаете, какое из ваших воспоминаний настоящее, а какое — нет?
— Ниоткуда. В этом вопросе я полностью доверяю моему доктору.
— Почему?
— У него есть железная логика, медицинское образование и великолепная терминология, которая может впечатлить кого угодно. А я всегда был впечатлительным.
Дверь за спиной у Насти распахнулась, и в кабинет вошел коренастый охранник с неприятным лицом.
— Какого хрена вы тут делаете? — грубым голосом проговорил он, хмуро взглянув на Корсака.
Тот поморщился. Потом посмотрел на женщину и сказал извиняющимся голосом:
— Прошу простить моего слугу, Настя. Он всегда отличался грубостью манер. Здесь женщина. Или ты не заметил, болван? Ну-ка быстро скажи тетеньке «здрасте».
Дюжий санитар смутился.
— Здрасте, — произнес он. Потом перевел взгляд на Корсака и произнес утрированным, сладким голосом, не предвещающим ничего хорошего: — Глеб Олегович, пожалуйте в палату!
— Прогрессируешь, — похвалил его Корсак. — Молодец. Анастасия, простите, но я вынужден откланяться. Приятно было с вами познакомиться.
— Мне тоже, — искренне сказала она.
— Если захотите со мной поговорить, звоните на номер приемного покоя, мне все передадут. Хотя… — Он вздохнул. — Единственный род свиданий, который здесь практикуют, это свидания с доктором. В моем случае они лишены всякого эротизма. Но, возможно, вам повезет больше. Всего доброго!
Темноволосый парень вышел из кабинета в сопровождении охранника, и почти тотчас же в кабинет вошел сам доктор Макарский.
— Добрый день! Прошу прощения, что заставил вас ждать, — проговорил он и прошел за стол.
Настя подождала, пока он усядется, и сказала:
— Здесь только что был парень. Глеб Корсак.
— А, Глеб. — Доктор Макарский улыбнулся. — Да, он очень оригинальный человек. И любит лезть туда, куда его не просят.
— Он актер?
Доктор посмотрел на нее с легким удивлением. Покачал головой:
— Нет. Журналист, специализируется на криминальной тематике. И еще пишет книги.
— О чем?
— О маньяках и убийцах. Но давайте поговорим о вас. Итак, что вас ко мне привело?
Настя немного помолчала, собираясь с мыслями.
— Мне приснился сон, — заговорила она, глядя на блестящие стеклышки очков, за которыми скрывались умные, внимательные глаза доктора Макарского. — Очень… реалистичный.
Последнее слово она выговорила с трудом. Доктор смотрел на нее спокойно и заинтересованно. Впрочем, как всегда. (Порою под его взглядом Настя чувствовала себя лабораторным зверьком.)
— И что именно вам приснилось? — спокойно уточнил доктор.
— Что мой муж — жив, — ответила Настя. — А я… родила ребенка.
Он кивнул. Подождал немного и, поскольку она молчала, осторожно уточнил:
— Вам тяжело об этом говорить?
— Да, — тихо обронила она.
— Если хотите, мы можем отложить этот разговор.
Настя несколько секунд размышляла, затем покачала головой:
— Нет. Я смогу. Смогу сейчас.
Доктор Макарский кивнул:
— Хорошо. Хотите, чтобы я задавал вам вопросы?
— Нет. Лучше я сама расскажу. Мне приснилось, что мы с мужем заходим в кафе. Так же, как в тот день. То же кафе, та же улица, те же звуки и запахи…
Настя говорила медленно, не потому что продумывала свои слова, а потому что ей требовалось время, чтобы преодолеть боль, волнение и страх, которые слипшимся комком стояли у нее в груди и горле, мешая говорить, мешая думать.
— …Потом, когда мы только что позавтракали, поели блинчики, я села на диван и почувствовала… — Настя прервалась, чтобы облизнуть пересохшие губы. — Почувствовала, как у меня отошли воды.
Она сделала паузу. Доктор продолжал молчать с выражением вежливого внимания, давая ей возможность выговориться.
— Я чувствовала, как вода льется по моим ногам. И я почувствовала схватки. Настоящие!
Макарский снова кивнул.
— Вы принимаете препарат «Стиксовит», который я вам прописал? — уточнил он.
— Да. Регулярно.
— Хорошо. Этот препарат держит вас на плаву, не дает провалиться в мир фантазий.
— Да, вы об этом уже упоминали. В тот день, когда я рассказала вам о своих галлюцинациях. — Она грустно усмехнулась. — Спасибо, что называете их «фантазиями», доктор. Это не совсем верно, но зато очень тактично. А что касается лекарства, то оно работает. Мне с ним легче. Действительно легче. Депрессии почти нет. И оно помогает мне уснуть. Вы же помните, какие бессонницы меня мучили.
Макарский помолчал.
— Говоря по совести, — снова заговорил он, — вас угнетает не реалистичность сна, а необходимость пробуждения.
— Да. Наверное.
— Видите ли… — Он говорил медленно и раздумчиво. — Очень часто наши сны — порождение наших фантазий и ожиданий. Они — что-то вроде тени, которую отбрасывает реальность. Иногда эта тень черная, иногда — белая. А иногда, как в вашем случае, ее можно назвать «цветной».
— А возможен ли обратный фокус? — спросила вдруг Настя.
Макарский слегка опешил.
— Какой? — не понял он.
— Чтобы вещи из сна проникли в настоящую жизнь?
Доктор покачал головой:
— К счастью или к сожалению, нет. Все, что может оставить закончившийся сон, это послевкусие — иногда приятное, иногда нет. Сны не материальны. Это всего лишь образы. Как стихи, кино или романы. С той лишь разницей, что, когда вы спите, вы сами себе поэт, художник и сценарист.
— Андрей Петрович, я не верю в то, что сны — всего лишь перемешанные карты из колоды, которые нам раздает реальность, — заявила Настя. — Разве вам не доводилось испытывать во сне чувства, которых вы никогда не испытывали в реальной жизни?
— То есть вы хотите сказать, что сновидения — это не просто «эхо», а отдельная форма нашего существования?
— Да. Что-то вроде этого.
Макарский вздохнул.
— Подобные рассуждения могут вас слишком далеко увести.
— Далеко увести? — Настя чуть прищурилась. — Увести от чего?
— От выздоровления, — спокойно ответил доктор. — Если вам важно мое мнение, то я настаиваю на том, чтобы вы вернулись в клинику.
— Это исключено, — отчеканила Настя.
— Что ж… Тогда вы обрекаете себя на долгую и мучительную борьбу. Вы останетесь один на один со своими страхами.
— Я это понимаю. Но уговорить меня вам не удастся. Лучше подскажите, что мне делать, если это снова повторится?
Доктор снял очки и протер их платком.
— Если это снова повторится, — сказал он, — просто скажите себе: «Это сон. И он скоро закончится». Произнесите это несколько раз.
Он снова водрузил очки на нос. Настя вдруг почувствовала тошноту.
— Мне… надо подышать свежим воздухом, — сказала она и поднялась из-за стола.
Макарский тоже поднялся.
— Я провожу вас на улицу, — предложил он.
Настя мотнула головой:
— Нет. Я сама. Мне нужно побыть одной. Всего доброго!
И она быстро вышла из кабинета.
…На улице Настю вырвало. И она знала отчего. Причиной тошноты был страх. Страх, что теперь она безумна, и ничего уже не вернуть. Разум — вот единственное, что у нее осталось. Потерять его значило потерять жизнь. Нет, это было страшнее, чем потерять жизнь.
Она вытерла губы рукавом плаща и тихо пробормотала:
— Я не сумасшедшая. Не сумасшедшая. Все это пройдет. Обязательно пройдет.
2
В тот день с Настей приключилось странное происшествие. По дороге домой, когда она проходила рядом со сквером, мимо цепочки уличных тонаров, продающих горячую еду, к ней подскочила пожилая цыганка.
— Ай, молодая, красивая, дай тебе погадаю!
Настя скользнула по цыганке взглядом. Пестрая юбка, теплая кофта (и может, даже не одна), дурацкий платок на голове и темное, словно прокопченное дымом, лицо.
— Спасибо, мне не надо гадать, — сухо проговорила Настя.
Цыганка сверкнула златозубой улыбкой.
— Дорого не возьму, а всю правду тебе скажу! Что было, что будет — все расскажу, ничего не утаю!
Настя уже хотела ответить цыганке резкостью, но внезапно ей в голову пришла идея. Она с детства верила в то, что цыганки — кто-то вроде наследственных ведьм.
— Сколько это будет стоить? — поинтересовалась она.
— Деньги не важны, я не обижу! — протараторила цыганка. — Всю правду расскажу! Давай сюда свою руку, красавица! Давай, не стесняйся!
Настя подняла правую руку ладонью вверх.
— Ну?
Цыганка схватила ее крепкими коричневыми пальцами за тонкое запястье и притянула руку к себе.
— Правильно, что согласилась! — затараторила она. — Все тебе расскажу, ничего не утаю! Ждет тебя большое счастье, красавица! Долгий путь, счастливый путь — со своим суженым! А за спиной у тебя много бед! Ай, наны! Но ты не переживай, потому что…
Внезапно цыганка осеклась. Сквозь загорелую кожу лица проступила бледность, а потом это лицо быстро дернулось, будто по нему пробежала судорога, а из приоткрытого рта вместе с выдохом вылетело невнятное:
— Ай, дэвэл… Дыкхав тут…
— Что случилось? — не поняла Настя. — Говорите по-русски.
Пальцы цыганки разжались. Она подняла взгляд, уставилась Насте в лицо.
— Почему вы замолчали? — спросила Настя.
Цыганка продолжала разглядывать лицо женщины с таким видом, будто увидела перед собой призрака. Вдруг она быстро спросила:
— Кто ты? Кто ты такая?
От тона цыганки — зловещего, испуганного, загадочного — Настю пробрал холод.
— Я? — Настя растерянно моргнула. — Я не понимаю. О чем вы…
— Кто ты? — повторила свой вопрос цыганка.
— Я Анастасия Новицкая. Писательница. Возможно, вы меня видели на…
Цыганка покачала головой:
— Нет. Ты не она.
— Что за бред? — пробормотала Настя. — Я та, кто я есть. И перестаньте меня так разглядывать.
— Откуда ты явилась? — проговорила цыганка, словно не слушая ее. — Зачем?
— Я вас не пони…
— Саро джином! — хрипло проговорила цыганка. — Я знаю!
— Что вы знаете?
— Ты не из этого мира! Ты заблудшая!
Сердце Насти сдавил ледяной обруч.
— Что вы несете?
Внезапно цыганка отшатнулась от нее, попятилась и быстро пробормотала, выставив перед собой руку, словно для защиты:
— Не подходи ко мне!
— Что?
— Прочь!
Цыганка продолжала пятиться, и Настя сама не заметила, как сделала шаг ей навстречу, машинально стремясь сократить увеличивающееся расстояние, словно хотела склеить этот «разрыв» (будто это и впрямь было важно).
Теперь она просто обязана была узнать, что цыганка имела в виду, когда назвала ее «заблудшей».
— Послушайте, — заговорила Настя миролюбивым голосом, — я не причиню вам вреда. Но я хочу знать, почему вы…
Цыганка повернулась и пошла было прочь, но Настя, ринувшись вперед, схватила ее за рукав кофты и дернула на себя.
— Да постойте же! — с досадой воскликнула она.
Цыганка что-то заверещала на своем языке и дернула руку, но Настя держала крепко.
«Я напала на цыганку», — пронеслось в голове у Насти, и она почувствовала всю бредовость и абсурдность этой ситуации. Однако отступать было поздно.
— Что здесь происходит? — послышался громкий и строгий мужской голос.
Настя повернула голову и увидела перед собой полицейского.
— Она… — растерянно пробормотала она.
— Она к вам приставала? — быстро уточнил полицейский.
Настя разжала пальцы, выпуская рукав кофты.
— Начальник, я ничего не сделала! — запричитала цыганка. — Просто хотела погадать! Честное слово!
— Помолчи, — резко сказал ей полицейский и снова повернулся к Насте. — Что произошло? Она вас обокрала?
Настя покачала головой и попыталась улыбнуться.
— Нет, товарищ сержант. Все в порядке. Мы… просто разговаривали.
По лицу полицейского Настя поняла, что прозвучало это не очень убедительно. А тут еще цыганка подлила масла в огонь.
— Дыкхав тут! — воскликнула она на своем непонятном языке, вновь пристально уставившись на Настю. — Саро джином!
— Говори по-русски, — потребовал полицейский.
— Начальник, я ничего не сделала! — снова запричитала цыганка.
— Она правда ничего не сделала, — нашла нужным подтвердить Настя.
А вокруг них уже начал собираться любопытствующий народ. Решив спустить дело на тормозах, полицейский строго посмотрел на цыганку и сказал:
— Иди отсюда. «Сара джином»! И чтобы я больше тебя тут не видел! Живо!
Цыганку не нужно было просить дважды. Она быстро засеменила прочь, посекундно оглядываясь на Настю, бормоча себе что-то под нос и делая какие-то жесты рукою. «Словно охранные знаки, призванные оградить ее от нечистой силы», — подумала Настя.
— Тэ скарин ман дэвэл! — глухо крикнула цыганка и скрылась за углом тонара.
Полицейский тем временем разглядывал Настю.
— Странно, — произнес он.
— Что странно? — не поняла Настя.
— Ситуация странная, — уточнил полицейский. — Обычно люди боятся цыганок. Но чтобы цыганка боялась русскую девушку… — Он усмехнулся и покачал головой. — …Такого я еще не видел. Что вы ей сказали?
— Ничего особенного, — пробормотала Настя.
— Тогда почему она так испугалась? Даже Бога своего цыганского поминала.
— Бога?
— Да.
— Я… не знаю.
— С вами все в порядке? — спросил полицейский. — Вы побледнели.
— Со мной все в порядке, — ответила Настя.
— По вам не скажешь. Послушайте, здесь недалеко есть медпункт, и если хотите, я могу вас туда проводить.
— Нет, спасибо. Мне нужно идти! Я ведь могу уйти?
— Конечно.
— В таком случае — всего доброго!
— И вам.
Полицейский козырнул рукой. Настя повернулась и пошла прочь, чувствуя спиной тяжелый, подозрительный взгляд полицейского.
3
Дошла она до ближайшего кафе. Там взяла чашку кофе и прошла с ней за столик. Помешала задумчиво ложечкой. Выпила глоток, другой. Кофе вызвал сердцебиение и тошноту. Она отодвинула от себя чашку.
— Ай, молодая, красивая, дай погадаю! — проворковал за спиной знакомый голос.
Настя обернулась и сквозь грязное стекло окна увидела ту самую цыганку. Она снова приставала к прохожим. Настя быстро достала кошелек, отсчитала деньги за кофе и бросила их на стол. Потом поднялась и направилась к выходу, намереваясь застигнуть цыганку, пока та не ушла. И ей это удалось.
Увидев перед собой Настю, цыганка попятилась и испуганно воскликнула:
— Ничи мэ тутэр на пхэнава!
— Я не понимаю, что вы говорите, — сухо произнесла Настя. — Но знайте: я не дам вам уйти, пока вы мне все не расскажете.
— Рассказать? — по лицу цыганки пробежала тень. — Даже не проси! Ничего не скажу!
Она засеменила прочь, но Настя преградила ей дорогу.
— Сейчас я начну громко кричать, — предупредила она цыганку. — А когда прибежит полиция, скажу, что вы меня обокрали.
Цыганка презрительно цыкнула языком.
— Тебе не поверят! — сказала она.
— Поверят. Я известный человек, писатель. А вы — цыганка.
Внезапно плечи цыганки обмякли.
— Ну, чего тебе от меня надо, а? — смиренно, чуть не плача, проговорила она. — Чего ты ко мне пристала?
— Я не хочу вам зла. Но я хочу знать, почему вы назвали меня «заблудшей»?
Цыганка прищурила черные, недобрые глаза.
— Если скажу — отстанешь?
— Да.
— Точно отстанешь?
— Клянусь.
— Ладно. — Цыганка сделала страдальческое лицо, вздохнула и, перекрестившись, пробормотала: — Исусо Христосо… Чяво Дэвлэскро, потангинэ манн, грешнонэс… Здесь не твое место, женщина. Ты потеряла свой мир. Таких мы зовем «заблудшие». Ты — не на своем месте. Ты — заблудшая.
— А где мое место? — спросила Настя. — Где оно?
Цыганка пристально посмотрела ей в глаза и отчеканила:
— Ты знаешь.
— Я не знаю, — возразила Настя.
Цыганка еще несколько секунд с каким-то странным, неприятным интересом разглядывала Настю, потом хотела что-то сказать, но не успела.
— Эй, женщина, пусти ее! — воскликнул молодой мужской голос.
Настя повернула голову и увидела чернявого парня. Он был похож на цыганку, и Настя про себя решила, что это ее сын.
— Пусти, сказал! — грозно вращая глазами, прикрикнул он на Настю. — Горя хочешь?
Он заскрипел зубами, засверкал глазами и сжал правую руку в кулак, словно собирался ударить Настю.