Убедившись, что Саблин его заметил, Глеб остановился и напустил на себя праздный, «туристический» вид. Чувствовал он себя при этом вполне по-дурацки, каковое обстоятельство было автоматически обусловлено выбранным для встречи местом. За спиной послышалось приближающееся постукивание тросточки. Глеб скрестил на груди руки, просунув левую ладонь под мышку правой. При всех недостатках отставного особиста, сообразительности ему было не занимать, и через несколько секунд Глеб почувствовал, как в пальцы ткнулось что-то плоское, плотное и угловатое — судя по ощущению, обычный почтовый конверт.
У него немного отлегло от сердца. Несмотря на собственные рассуждения о том, что ликвидировать его при желании могли сотней куда более простых и менее трудоемких способов, Глеб все-таки ждал пули. После их с Федором Филипповичем ночной эскапады вероятность именно такого исхода существенно возросла, и получить вместо пули между лопаток письмецо в ладошку было сравнительно приятно.
Оставалось только выяснить, от кого оно, это письмецо.
— Минуточку, — сказал Глеб, не спеша убрать конверт с глаз долой.
Уже начавший бочком отчаливать от него Чапай остановился, заметно вздрогнув. Сам нарушив все, какие только можно, правила, он был потрясен, столкнувшись с таким вопиющим отступлением от установленного порядка, как попытка адресата вступить в прямой, непосредственный диалог. Как аукнется, так и откликнется; Глеб чуть было не произнес это вслух, но сдержался: Чапай бы его просто не понял. А если бы и понял, что толку?
На глазах у изумленно моргающего связного Глеб открыл конверт. Внутри лежала внушительных размеров пачка денег, с которой соседствовали фотография очередного клиента и листок с краткими установочными данными: фамилия, адрес, занимаемая должность и звание — генерал-майор МВД.
«Парад мертвых генералов», — подумал Глеб.
Текст, как обычно, был распечатан на стандартном принтере. Бумага тоже была стандартная, зато стиль изложения и даже размер фотографии заметно отличались от тех, к которым привык Слепой. Впрочем, эти улики были избыточными, лишними: Глеб и так знал, что Федор Филиппович не имеет к этому письмецу никакого отношения.
— Ну, и от кого сие послание? — осведомился он у покорно ждущего развития событий Чапая.
— Да как обычно, — совсем смешавшись, пробормотал тот, — от Федора Филипповича.
— А если подумать?
— Так я же вам русским языком говорю: от Фе…
— Стоп, — перебил его Глеб. — Я же просил подумать. И советую подумать хорошенько, прежде чем снова открыть рот. У меня мало времени, и я не намерен выслушивать вранье. Будете юлить — пристрелю, как собаку. Мне терять нечего, зарубите себе на носу.
Судя по выражению лица, Чапай поверил в реальность прозвучавшей угрозы на все сто процентов. Какой-никакой, а он был сотрудник органов и наверняка давным-давно понял, с кем имеет дело.
— А разве вы не в курсе? — предпринял он последнюю отчаянную попытку сохранить в тайне секретную информацию и не схлопотать за это пулю в живот.
— Нет, не в курсе, — неумолимо пресек его поползновение Глеб. — Но вы, несомненно, меня просветите.
— Прямо тут?
— Прямо здесь и прямо сейчас, — непререкаемым тоном подтвердил Слепой. — И учтите, что это единственный способ уйти отсюда на своих ногах.
Чапай беспомощно огляделся. Конспиратор из него был еще тот. Проследив за направлением его взгляда, Глеб увидел запаркованный поодаль от туристических автобусов автомобиль, в салоне которого сидели два человека.
— Ну, и что это за люди? — поинтересовался он, небрежно кивнув подбородком в сторону машины.
— Ваши… ваши новые кураторы, — сбиваясь от вполне понятного волнения, сообщил связной. — Они сказали, что работали с Федором Филипповичем и теперь пытаются восстановить созданную им агентурную сеть.
— А, тогда все понятно, — с умело разыгранным облегчением произнес Слепой. — Вы свободны, Саблин.
И, более не обращая на связного внимания, направился прямо к машине, в которой сидели «кураторы».
Его приближение вызвало в салоне автомобиля явное замешательство. Глеб отчетливо видел, как сидевший за рулем обритый наголо крепыш потянулся к левому лацкану спортивной куртки. Щеголяющий перманентной небритостью пассажир остановил его, придержав за локоть, но сделано это было как-то нерешительно, словно небритый в полной мере разделял опасения своего коллеги. Глеба так и подмывало подтвердить эти опасения, открыв по машине огонь с обеих рук, но он без особого труда преодолел искушение: перед ним были пешки, а его интересовал даже не ферзь или король, а тот, чья рука передвигала по доске фигуры.
Подойдя к машине, он постучал согнутым указательным пальцем в стекло. Судя по тому, что ему пришлось это сделать, противник был основательно деморализован. Стекло со стороны водителя опустилось — как показалось, опустилось нехотя, через силу, — и бритоголовый водитель с хмурым недоумением во взгляде снизу вверх воззрился на Глеба. «Чего тебе надобно, старче?» — ясно читалось на его лице; впрочем, Глеб и не ждал, что ему бросятся на шею и предложат незамедлительно перейти к обсуждению финансовых и организационных аспектов будущего плодотворного сотрудничества.
— Я присяду? — дружелюбно осведомился он.
— Ну, присядь, — помедлив, без видимого энтузиазма согласился бритоголовый.
Раздавшееся клацанье разблокированного центрального замка подтвердило то, в чем Глеб и так не сомневался: его тут побаивались, и побаивались крепко. Небритый пассажир сделал движение в сторону двери с явным намерением уступить свое место, но Глеб опередил его и быстро, хотя и без недостойной суеты, забрался на заднее сиденье. Бритоголовый досадливо крякнул, по достоинству оценив маневр, разом обеспечивший противнику солидное тактическое преимущество.
— Ну? — хмуро и неприветливо обронил он.
— Хрен гну, — вежливо сообщил Слепой. — Мы будем обмениваться междометиями или поговорим по делу?
— Ну, говори, — подумав, предложил лысый водитель.
Говорил он пренебрежительно, свысока, но выбритый до зеркального блеска череп покрылся капельками пота, которых всего секунду назад не было и в помине.
— Я? — удивился Глеб. — Да нет, ребята, так не пойдет. Стрелку забили вы, значит, и начинать разговор придется вам. Это я вам зачем-то понадобился, а не вы мне. И потом, я ведь не оратор и не дознаватель, я — сами знаете, кто. Поэтому передавать инициативу в мои руки с вашей стороны не совсем разумно. Говорить мне с вами не о чем, разнюхали вы обо мне чересчур много, и что, по-вашему, человек моей профессии должен предпринять в такой ситуации?
— Но-но, — заволновался бритоголовый, — полегче на поворотах! На курок давить не ты один умеешь. Если что, тебя из-под земли достанут.
— Что-то слабо верится, — усомнился в осуществимости угрозы Слепой. — Для людей, способных достать меня из-под земли, вы, ребята, грубовато работаете.
— Но ведь достали же, — не оборачиваясь, заметил небритый.
— И кто ты есть, чтоб вокруг тебя менуэты танцевать? — добавил водитель.
— Тот, кому ни черта не стоит вышибить вам обоим мозги и потеряться, — сообщил Глеб. — Возможно, — я, лично, в этом сильно сомневаюсь, но возможно, — ваши кореша меня рано или поздно найдут. Но вам-то от этого ни разу не полегчает, верно? В общем, со мной мы более или менее разобрались. Теперь встречный вопрос: вы-то что за птицы? Какой масти, из какой группировки? Под кем ходите, фраера?
— Группировки… — презрительно передразнил его бритоголовый. — Скажи ему, Валера, под кем мы ходим, пускай заткнет свой фонтан.
— Только приберегите сказочки про агентурную сеть любимого шефа Федора Филипповича для Чапая, — попросил Глеб. — Так под кем же вы все-таки ходите, ребятки?
— Под Путиным, — сказал небритый, — Владимиром Владимировичем. Слыхал про такого? Авторитетный, скажу я тебе, человек!
И, обернувшись, просунул в просвет между спинками сидений красную коленкоровую книжицу — как полагается, в развернутом виде.
— Федеральная служба охраны, Полынин Валерий Евгеньевич, майор, — вслух прочел Глеб. — Хорошая ксива, серьезная. А главное, выглядит, как настоящая. У меня где-то дома такая же валяется.
— Хочешь убедиться? — с угрозой предложил водитель. — Это легко, буквально на раз. Сейчас подъедем в одно место, там сердитые дяди в погонах тебе все популярно объяснят.
— А потом погасят, чтоб не отсвечивал, — убирая удостоверение в карман, вскользь добавил небритый майор Полынин.
— Уговорили, — сказал Глеб, — поверю на слово. Да и какая мне, в сущности, разница?
— Вот именно, — проворчал водитель.
— Так что вам от меня нужно?
— Тебе же передали конверт, — с оттенком раздражения напомнил бритоголовый. — Сам же только что сказал: какая разница? Или бабок мало?
— Хочешь убедиться? — с угрозой предложил водитель. — Это легко, буквально на раз. Сейчас подъедем в одно место, там сердитые дяди в погонах тебе все популярно объяснят.
— А потом погасят, чтоб не отсвечивал, — убирая удостоверение в карман, вскользь добавил небритый майор Полынин.
— Уговорили, — сказал Глеб, — поверю на слово. Да и какая мне, в сущности, разница?
— Вот именно, — проворчал водитель.
— Так что вам от меня нужно?
— Тебе же передали конверт, — с оттенком раздражения напомнил бритоголовый. — Сам же только что сказал: какая разница? Или бабок мало?
Глеб достал из кармана конверт, вынул из него пачку и принялся неторопливо пересчитывать деньги. По ходу этого ответственного дела он лихорадочно подводил предварительные итоги переговоров. По всему выходило, что информация, добытая противником о нем и его взаимоотношениях с генералом Потапчуком, далека от исчерпывающей полноты. Но этот скороспелый вывод мог оказаться ошибочным: на этом свете Глеб Сиверов был не единственный, кто умел выдавать себя за кого-то другого и скрывать свою осведомленность.
— Денег достаточно, — сказал он, закончив пересчитывать пачку. — Хотя за целого генерала, да еще и ментовского, могли бы чуток накинуть.
— А что генерал? — пренебрежительно хмыкнул водитель. — Можно подумать, тебе впервой! Это ж твоя основная специальность! Да все полковники страны, если б знали, на тебя бы, как на чудотворную икону, молились: Слепой, батюшка, пособи! Прибери нашего генерала, освободи местечко, заступник!
Небритый майор Полынин красноречиво кашлянул в кулак. Так, подумал Глеб. Значит, Слепой… Вот тебе и неполная, она же половинчатая, информация! Известно ребятам многое, если не все, и надеяться теперь остается только на ложную интерпретацию имеющихся данных: да, опытный, квалифицированный, фантастически удачливый, но — просто киллер, платный убийца, и не более того…
— Торг неуместен, полковник, — сказал майор Полынин. — Выбор у тебя невелик: либо ты работаешь с нами на тех же условиях, что и раньше, либо гниешь в каком-нибудь овраге, как дохлый енот.
— Полковник… Так вы и это знаете!
Глеб очень старался, чтобы его растерянность выглядела неподдельной, и, кажется, преуспел.
— Полковник ФСБ Молчанов, — с удовольствием выговорил водитель. — Сам виноват, не надо было экономить на контрольном выстреле. Помнишь…
— Помню, — перебил его Глеб. — Гаишник около «Фортуны», верно?
На этот раз прозвучавшая в его голосе досада была абсолютно искренней.
— Стареешь, Слепой, — вторя его мыслям, сочувственно произнес бритоголовый. — Ну, ничего, все когда-нибудь кончается. Провернешь для нас еще парочку дел по своей специальности, и на покой…
«Ногами вперед, — мысленно уточнил Глеб. — И не через пару-тройку дел, а сразу, как только уберу этого мента».
— Да, и еще одно, — откровенно зевнув в кулак, сказал майор Полынин. — Прислушайся к доброму совету, не пытайся вступить в контакт со своим прежним руководителем. Ему уже не поможешь, только сам окончательно спалишься. Мы тебя вычислили и нашли, а ваши просто шлепнут, чтоб лишнего не сболтнул. Для такого, как ты, это стандартный конец, но зачем же приближать его своими собственными руками? Ну, так как — работаем? Не забывай, ты принял аванс.
— Аванс?.. А, ну да, кодекс чести наемного убийцы и все такое… Вы за кого меня держите, мужики? — оскорбился Слепой. — За мокрушника из подворотни? Аванс… Нет, ребята, тут надо хорошенько подумать.
— Думай, — разрешил майор, со скрежетом почесывая заросший подбородок. — Даю минуту. Время пошло.
И демонстративно посмотрел на часы.
Глеб тоже посмотрел на часы, из принципа молчал ровно шестьдесят секунд, а потом убрал во внутренний карман конверт с деньгами и фотографией генерала МВД Васильева и полез из машины.
— Эй, любезный, ты куда? — забеспокоился бритоголовый. — Я не понял, мы договорились или нет?
— Я же принял аванс, — с кривой усмешкой напомнил Слепой и захлопнул за собой дверцу.
— Тогда поторопись, — выставив бритую голову в открытое окно, по-хозяйски распорядился водитель. — Кое-кого этот оборотень в погонах уже достал так, что просто невтерпеж.
— Если невтерпеж, пусть купит себе памперсы, — посоветовал Глеб, после чего повернулся к машине спиной, неторопливо закурил и прогулочной походкой зашагал восвояси.
Спина у него при этом была огромная, как монумент, от которого он мучительно медленно удалялся; он внутренне вздрогнул, услышав позади себя резкий приглушенный звук, но это был не выстрел — кто-то из его собеседников всего-навсего поплотнее захлопнул дверь.
Глава 13
Загородный дом был обнесен высокой, в полтора человеческих роста, кирпичной оградой. По трем сторонам периметра, подступая почти вплотную к забору, зеленела молодая березовая роща, служившая хозяину дома неиссякаемым источником бесплатных банных веников. Он просто обожал русскую баню, а веники всегда вязал собственноручно, не доверяя этого ответственного дела никому. Вязать березовые (а также дубовые, можжевеловые, кипарисовые и любые другие, хоть бы и баобабовые) веники он умел мастерски, что могли авторитетно подтвердить весьма уважаемые, сановные, известные всей России, а то и всему миру люди.
Впрочем, прямого отношения к делу веники не имеют; речь не о них, а о роще, откуда эти веники были родом, и даже не о всей роще целиком, а о стоявшем посреди нее дубе — единственном на весь упомянутый лесной массив, вековом, высоком, раскидистом и с такой густой, плотной кроной, что она почти не пропускала солнечный свет, лишая многочисленное потомство лесного великана малейших шансов на выживание. Дуб был виден почти изо всех окон дома, служа несомненным украшением ландшафта, этакой изюминкой, заметив которую, сановные гости говорили: «А дуб-то каков! Богатырь, красавец! Прямо как у Александра Сергеевича: у Лукоморья дуб зеленый…» Хозяин дома любил, когда его хвалили, хотя бы и за дуб, и берег это дерево как зеницу ока. Он даже напряг кое-кого из знакомых в инспекции по охране природных ресурсов, инициировав процесс присвоения дубу статуса охраняемого государством природного памятника. Дело пока находилось на рассмотрении, но рука руку моет, и можно было не сомневаться, что вскоре морщинистый дубовый комель украсится табличкой с надписью соответствующего содержания.
В общем, старый дуб хозяину дома нравился — скажем так, до поры, до времени. А то, что началось по истечении отпущенного на любовь к природе срока, служило подтверждением поговорки, гласящей, что от любви до ненависти один шаг. Со вчерашнего вечера горячо любимое растение стало для генерала МВД Васильева источником крайне неприятных, тягостных переживаний. Дело дошло до того, что он специально вызвал из города и поставил на дежурство под дубом полицейский наряд. Со стороны это, должно быть, выглядело достаточно смешно, но Николаю Фомичу было, увы, не до смеха.
Начало его беспокойству положил, разумеется, не дуб, мирно грезивший воспоминаниями трехвековой давности посреди зеленеющей на берегу озера березовой рощи и заведомо неспособный вынашивать преступные замыслы в отношении действующего генерал-майора МВД. Все началось в городе, когда по дороге на службу Николай Фомич заметил следующий по пятам за его машиной черный «БМВ». Заставив водителя совершить ряд бессмысленных поворотов и объездов, генерал убедился, что слежка ему не почудилась. Он потянулся за телефоном, и черный «БМВ», будто напуганный этим движением, немедленно отстал. Так ведет себя агрессивная дворняга, когда преследуемый ею прохожий наклоняется и делает вид, что подбирает с земли камень: перестает гавкать и, поджав хвост, бочком отходит на безопасное расстояние, а потом бросается наутек.
Однако «БМВ» седьмой серии — не дворовая шавка, и, чтобы ездить по пятам за генералом МВД, у его водителя должны иметься достаточно серьезные мотивы. На протяжении всего рабочего дня эта скоростная баварская телега не выходила у Николая Фомича из головы, и он почти не удивился, когда по дороге домой, обернувшись, разглядел в заднем окне знакомую двойную решетку радиатора с сине-белой эмблемой посередке.
Это безобразие нужно было срочно прекратить. Прозвище, которым наделил его Политик, было дано Николаю Фомичу не зря, и разглядел он, естественно, не только известную всему миру эмблему знаменитого баварского концерна, но и номерной регистрационный знак — разглядел, запомнил и безошибочно продиктовал по телефону ребятам из ГИБДД.
Пока он говорил по телефону, «БМВ» опять отстал, бесследно затерявшись в толчее большого города. Ни по пути до Кольцевой, ни после нее он больше не появлялся, но это служило очень слабым утешением. Да Николай Фомич и не нуждался в утешении — по крайней мере, в тот момент; чего он хотел, так это оперативно разобраться в ситуации и поставить наглеца на место — раз и, по возможности, навсегда.