Может быть, Рейчел почувствовала, что я думал о фильме, потому что снова заговорила на эту тему.
– Очень хорошо с твоей стороны сделать этот фильм.
– Ну, это отстой, но мы должны были его снять. Ума не приложу, почему он получился таким хреновым.
– Вы ничего не были должны! – У Рейчел даже глаза расширились от волнения.
– Должны-должны.
– Нет.
– Ты – буквально наша единственная поклонница. Мы должны были сделать что-то для тебя.
– Слушай, честно говоря, я действительно хочу, чтобы ты кое-что для меня сделал.
От неожиданности я даже нашелся, как пошутить в ответ.
– Но мы уже сняли для тебя фильм! Когда же прекратятся ваши нескончаемые капризы, вы, ТИРАНИЧЕСКАЯ ЖЕНЩИНА?!
Последовала череда слабых фырканий и смешков, после которой Рейчел пришлось собраться с силами, чтобы заговорить снова.
– Я просмотрела эту книгу про колледжи.
– О… да?
– Ага. И нашла там несколько школ кино.
Мне потребовалось на удивление долгое время, чтобы въехать, к чему она клонит.
– И еще я нашла несколько колледжей с хорошей программой по кинематографии.
Я только тупо кивал, понимая, что не вправе спорить.
– Так вот: я хочу, чтобы ты взял свои фильмы и заявил их как вступительные работы. И Эрл тоже.
– Э-э, хорошо.
– Это единственное, что я прошу тебя сделать.
– Да.
– Сделаешь?
– Да-да, конечно.
– Обещаешь?
– Обещаю.
Глава 37 Апокалипсис сегодня
Короче. Я наконец приступаю к части, в которой моя жизнь оказывается полностью разрушенной мамой. И жизнь Эрла тоже. Запасайтесь попкорном! Будет офигительно. Я подожду прямо здесь.
М-м-м. Подсоленный попкорн в масле…
Слушайте, я, пожалуй, себе тоже возьму. Погодите минутку.
Черт, это диетический! Фу, мерзость. На вкус как сырое зерно.
Черт, черт, черт!
В общем, занимаясь фильмом «Рейчел», я сильно запустил школу. Я уже упоминал об этом, но во время работы над фильмом дело дошло до совсем уж критического уровня. Фактически я получал оценки на уровне отпетой гопоты, и учителя начали отводить меня в сторонку после уроков, объясняя мне, как я разрушаю свою жизнь. Наконец, на следующий день после того, как я отдал одну копию «Рейчел» Рейчел, мистер Маккарти решил вмешаться лично: пошел к моим родителям, и все трое согласились, что отныне он будет задерживать меня в школе каждый день на несколько часов, чтобы не дать завалить учебу окончательно.
А Эрла тоже усадили заниматься? Не-а. У Эрла программа, которую провалить нельзя, точка. Там не важно, что ты делаешь или не делаешь и как часто вообще являешься. Можешь прикнопить дохлую крысу к домашней работе, и ее примут. Можешь прийти как-нибудь и засыпать учителя пакетами наркоты и дерьма – самое большее, тебя пошлют к заместителю директора или что-то вроде того.
Короче, внезапно я стал непрерывно делать домашку под внимательным и тихо сумасшедшим взглядом мистера Маккарти. Думаю, я был даже в какой-то степени благодарен, что кто-то другой взял мою жизнь в свои руки. В смысле: я совершенно не способен управлять собственной жизнью, и знать, что отныне она в надежных руках, было чудесно. А кроме того, чудесно быть заваленным всеми этими заданиями – отвлекают и поглощают, не оставляя времени на раздумья обо всяких унылых и чудны´х вещах, происходивших в то время.
К сожалению, это также помешало мне заметить, что мама вдруг начала вести себя необычно.
Обычно, когда я дома, она обожает доставать меня регулярными проверками не реже одного раза в час. Список поводов у нее бесконечный:
● Просто зашла посмотреть, как тут все.
● Просто зашла посмотреть, не нужна ли тебе какая-то помощь.
● Просто хотела сказать: на улице сегодня чудесная погода – не хочешь выйти немного размяться?
● Просто хочу сказать, что иду на занятия велосипедом.
● Просто сказать, что вернулась с занятий.
● Просто хотела обратить твое внимание, что Гретхен Сегодня Немного Не в Духе, так что, пожалуйста, не раздражай ее.
● Просто зашла спросить: ты хочешь на ужин говядину или баранину? Потому что я собралась в «Хоул-Фуд», но забыла, ешь ли ты баранину.
● Ой, у меня был к тебе вопрос, но пока шла, забыла, так что спрошу позже, если ты не знаешь случайно, о чем был мой вопрос, нет, наверное, не знаешь, так что я зайду попозже, у тебя все хорошо? Точно? Котик, включи свет – глаза испортишь.
И вот несколько дней таких визитов не было. Я мало бывал дома, но даже когда бывал, мама не заходила. Теперь, задним умом, я понимаю: следовало бы что-то заподозрить. Но я был ужасно занят, и, кроме того, наверное, подсознательно меня так обрадовало временное прекращение надоевших проверок, что я не хотел рисковать их возобновлением.
Гром грянул на восьмом уроке.
Чем хорошо обедать на восьмом уроке, так это тем, что все общешкольные собрания обычно назначаются как раз на это время, поэтому нам с Эрлом никогда не приходится на них таскаться. Однако в теории они обязательны для всех, и в тот день мистер Маккарти по неизвестной нам тогда еще причине стал настаивать.
– Извините, ребята, – объявил он, стоя в дверях перед толпой девятиклассников, пришедших к нему на историю и клубившихся около кабинета, словно потерявшиеся дошколята, – мне сильно попадет, если вас застукают здесь во время собрания.
Пришлось нам, оставив обеды у него на столе, тащиться с девятиклассниками в актовый зал.
Обычно перед собранием на сцену выходят ударники из оркестра, отбивая повторяющийся ритм, и частенько какой-нибудь качок понаглее хватает микрофон и пытается изображать рэп, пока тот не становится неприкрыто сексуальным или в тексте случайно не проскакивает матерное слово, после чего заместитель директора прикрывает всю лавочку. Однако в тот день на сцене не было ни одного барабанщика, только огромный экран и директор Стюарт. Мы пришли одними из последних, и не успели рассесться среди девятиклашек, как директор Стюарт взял микрофон и начал речь.
Директор Стюарт – огромный чернокожий мужчина ужасающего вида. Иначе не скажешь. Он жутко властный, а его обычное выражение лица, как и у Эрла, – раздраженное. Я никогда не сталкивался с ним лично и надеялся, что так продлится до самого выпускного.
Его манеру говорить описать труднее. Во всем, что он произносит, есть какой-то гневный подтекст, даже если сами слова совершенно не сердитые. А еще он делает много пауз. На том собрании он казался очень разгневанным.
– Ученики и учителя. Средней школы Бенсона. Добро пожаловать на наше большое собрание. Собравшись здесь. Поприветствуем наших славных парней. Одержавших победу над школой Олдердайс. Сегодня на футбольном поле.
Радостные вопли мгновенно стихли по знаку директора.
– Однако. Я созвал вас. Сегодня. По более важному поводу. Кратко расскажу. По какому.
Долгая пауза.
– Член нашей большой семьи. Борется со смертью. Против рака. Возможно, вы знаете ее лично. И уж точно слышали. Ее имя. Ее зовут Рейчел Кушнер. Мы все. В то или иное время. Молились. За нее и ее семью. Им нужны наши молитвы.
Гневная манера речи придавала словам ироничный оттенок, отчего я даже тихонько захихикал. И вдруг взгляд директора Стюарта остановился прямо на мне, и эта дурацкая улыбка так и застыла у меня на лице, и не передать словами тот ужас, который я успел испытать.
– Но два наших ученика. Сделали больше. Намного больше. Они потратили бесчисленные часы. На съемки фильма.
Я услышал, как Эрл рядом со мною издал сдавленный стон.
– Фильм, чтобы поднять Рейчел настроение. Чтобы ей было не так одиноко. Чтобы дать ей надежду. И любовь. Фильм, который заставит ее посмеяться. И почувствовать заботу.
За каждое слово, сказанное директором Стюартом, мне хотелось дать себе в морду.
– Они не собирались. Показывать фильм кому-то. Кроме Рейчел. Сделав это для нее. Для нее одной. Однако проявления любви. Такого уровня. Заслуживают, чтобы их посмотрели все. И оценили. И поаплодировали им.
Меня охватило новое чувство. Мне захотелось вдарить себе по яйцам.
– Грегори Гейнс. Эрл Джексон. Пожалуйста. Выйдите на сцену.
Подо мной подгибались ноги; я не мог встать. Рот заполнил привкус рвоты. А Эрл выглядел словно мертвец. Я пытался заставить себя потерять сознание. Не получилось.
А произошло вот что: фильм обнаружила Дениз. Рейчел включила его и заснула. А Дениз вошла в комнату, увидела фильм и посмотрела. А потом показала моей маме. А мама рассказала Дениз, что мы с Эрлом никогда никому не показываем свои фильмы. И они решили, что этот фильм должны посмотреть все. И, не говоря нам ни слова, пошли к каким-то учителям в школе. И учителя посмотрели. И директор Стюарт посмотрел. И теперь каждому предстояло ЭТО увидеть.
Когда мы вышли на сцену под жидкие аплодисменты, директор Стюарт хлопнул нас по плечам своими ручищами, взглянул на нас, словно хотел сожрать живьем, и тихо сказал:
Подо мной подгибались ноги; я не мог встать. Рот заполнил привкус рвоты. А Эрл выглядел словно мертвец. Я пытался заставить себя потерять сознание. Не получилось.
А произошло вот что: фильм обнаружила Дениз. Рейчел включила его и заснула. А Дениз вошла в комнату, увидела фильм и посмотрела. А потом показала моей маме. А мама рассказала Дениз, что мы с Эрлом никогда никому не показываем свои фильмы. И они решили, что этот фильм должны посмотреть все. И, не говоря нам ни слова, пошли к каким-то учителям в школе. И учителя посмотрели. И директор Стюарт посмотрел. И теперь каждому предстояло ЭТО увидеть.
Когда мы вышли на сцену под жидкие аплодисменты, директор Стюарт хлопнул нас по плечам своими ручищами, взглянул на нас, словно хотел сожрать живьем, и тихо сказал:
– Я очень тронут. Тем, что вы сделали. Вы – достояние нашей школы.
Потом мы трое сели на стулья сбоку, и гигантская голова Эрла, как и моя – почему-то еще более гигантская, – появились на экране и в течение двадцати восьми минут всю школу Бенсона терзали фильмом «Рейчел».
Глава 38 Последствия
Короче. Если бы это была типичная книга для подростков, сейчас началась бы часть, в которой после фильма вся школа вскочила бы на ноги и зааплодировала, а мы с Эрлом получили бы Настоящее Признание и начали По-Настоящему Верить в Себя, а Рейчел бы каким-то чудом выздоровела, или, может быть, умерла, но мы бы На Всю Жизнь Сохранили в Сердцах Благодарность Ей за То, Что Она Помогла Нам Обнаружить в Себе Скрытые Таланты, а Мэдисон стала бы моей девушкой, и я бы тыкался мордочкой ей в буфера, словно ласковый детеныш панды, когда хотел.
Вот почему мелодрамы – отстой. Ничего из этого не произошло. Напротив, случилось почти все, чего я так боялся, если не хуже.
1. Моим одноклассникам фильм «Рейчел» не очень-то понравился
Они его просто возненавидели. Сочли странным и дурацким. А еще решили, что это мы заставили всех его посмотреть, прослушав объяснения директора Стюарта. Большая часть ребят не особо вслушивалась в его речугу. Согнанные в актовый зал, они «включились» только, когда погас свет, и решили, что это была наша затея показать всем свой тупой фильм. А поскольку он действительно отстойный, естественно, все его возненавидели. Мы с Эрлом наблюдали их реакцию со сцены. Народ нетерпеливо ерзал, болтал от скуки, бросал на нас злые взгляды, учителя шипели свое вечное «Тише» – в общем, восторга фильмец не вызвал.
Периодически вообще раздавались крики отвращения. Тарантул, например, заставил более чем пару человек выйти из себя. «Это неправильно!» «Фу, мерзость!» «ПОЧЕМУ МЫ ДОЛЖНЫ НА ЭТО СМОТРЕТЬ?»
Пожалуй, ужаснее всего было лицезреть реакцию подруг Рейчел: Анны и Наоми. Они обе смотрели фильм с нескрываемым отвращением. Наоми выражала свои чувства сердитой гримасой и закатыванием глаз каждые десять секунд. И я не могу ее за это винить. С Анной дела обстояли еще хуже: она просто сидела с несчастным видом, утешаемая Скоттом Мэйхью – тем самым, «блюющим инопланетянином». Он-таки пролез в ее парни и теперь гневно зырил на меня холодными немигающими глазами гота, обнаружившего, что его доверие предали. Полагаю, мне повезло, что у него не было при себе меча.
Учителя наперебой выражали свое одобрение, что 1) плохо говорит об их художественном вкусе, и 2) заставило народ возненавидеть фильм еще сильнее. На каждом лице было написано, какой отстойный фильм мы сделали. И всем начало казаться, будто мы сняли его только для того, чтобы привлечь к себе внимание. При одной мысли об этом мне хочется закидать себя насекомыми с ядовитыми жалами.
Некоторым любителям травки фильм понравился, но меня это совсем не обрадовало. Дейв Смеггерз, например, поймал меня в коридоре и сказал, что, по его мнению, фильм был «глубоким».
– Прикольно, чувак, – распинался он. – Ты берешь смерть, типа, смерть реального человека, и выставляешь ее прикольной. Прикольной как я не знаю что! Мне просто мозг вынесло!
Я не стал, понятное дело, даже заморачиваться объяснять ему, что наша цель была совершенно противоположной.
Мэдисон утверждала, что ей понравилось, но совершенно очевидно, говорила так просто из вежливости, – сама же призналась, что ничего не поняла.
– Ребята, вы такие… оригинальные люди, – объясняла она, словно это давало нам право творить чудны´е, отталкивающие, дурно сработанные поделки и заставлять всех остальных на них смотреть.
В общем, посмотрели все. И почти все с отвращением.
Выражаясь словами Сердитого Сирийца Низара, «В рыло захотели? Я вам устрою, долбаный хрен на фиг в задниссу».
2. Теперь у моих одноклассников появилась причина не любить меня
В общем, за несколько дней после показа «Рейчел» моя экологическая ниша в бенсоновой экосистеме снова претерпела изменения. И снова к худшему. В начале года я был Грегом Гейнсом, приятельствовавшим со всеми и каждым. Потом стал Грегом Гейнсом, Возможно, Парнем Неинтересной Девушки. Это было так себе, как и Грег Гейнс, Киношник. Но теперь я стал Грегом Гейнсом, Киношником, Который Намеренно Снимает Дерьмовые Непонятные Фильмы и Заставляет Всех Их Смотреть. Я стал одиноким шимпанзе, ковыляющим по лесной подстилке, и повесил себе на затылок огроменную мишень с надписью: «Слабо Попасть Какашкой?».
Я даже не мог заставить себя ни с кем поговорить в школе. Теперь вообще не получалось ни с кем поговорить без упоминания фильмов. Народ то и дело кричал мне гадости в коридоре – часто про тарантула, который, видимо, стал символом агрессивной мерзости нашего фильма, – и я оказался не в состоянии найти мало-мальски нормальный ответ. Вместо этого просто ускорял шаг, чувствуя себя отвратительно.
В терминах социальных групп: ботаны относились ко мне с нескрываемой жалостью. Богатенькие стали интересоваться, когда я планирую начать съемки гей-порно. Театралы – это было хуже всего – видимо, решили, что теперь, когда я зашел на их «поляну», между нами возникло какое-то творческое соперничество. А большая часть остальных ребят просто относились ко мне со смесью недоверия и отвращения.
Короче, это было не айс.
3. Мы с Эрлом сильно, очень сильно отдалились друг от друга
Нам стало неинтересно тусоваться вместе. Совершенно.
4. Я потерпел катастрофу и стал отшельником
Если честно, я очень плохо отреагировал на то, что произошло. «Показ» состоялся в декабре, и я проходил в школу еще неделю, а затем, за неделю до зимних каникул, просто забил на нее. Заехал в «Хоум-Депо», купил замок, кое-как присобачил его к двери с помощью шуруповерта и заперся в своей комнате.
После всей этой истории с фильмом единственный, с кем я еще кое-как разговаривал, был отец. Да и то: мы не столько действительно разговаривали, сколько писали друг другу эсэмэски. Чудно, конечно.
Сынок, ты сегодня пойдешь в школу?
нет
Почему?
тошнит
Вызвать доктора?
нет, мне просто надо побыть одному
То есть ты не сломал руку или т. п.?
с чего мне ломать руку
Ты не умеешь обращаться с шуруповертом! Шутка.
нет, я не сломал руку
Ладно, пообедай в кухне – бери, что хочешь. Я буду в кабинете, если что-то понадобится.
Позже я узнал: мама так расстроилась, что даже позволила папе уговорить себя на некоторое время от меня отстать. Это я, конечно же, одобрял и приветствовал. На самом деле то, что мама наконец-то вылезла из моей жизни, было, возможно, единственной причиной, удержавшей меня от побега пешком в Буэнос-Айрес.
Неделю я сидел в комнате и только смотрел фильмы. Сначала – только хорошие, в надежде, что от них на душе станет легче, но все они постоянно напоминали, каким дерьмовым киношником был я сам. Я стал смотреть плохие фильмы, но и они не помогали. То и дело я вставлял в дисковод диск Гейнса/Джексона и вынимал его через пять минут. Какой отстой! Ну правда. У нас не было нормального оборудования, не было актеров. Мы были просто детьми, мастерившими неуклюжие детские поделки. Я включал те, что сам считал лучшими, и они были ужасны. «Звездные перемирия», «Илиаду-2002», «Котобланку». Жуть. Мерзость. Скучно, глупо, смотреть невозможно.
И на третий день я взбесился, достал ножницы, исцарапал все диски и выбросил. Понимая, что лучше мне от этого не станет, все равно уничтожил их все – потому что на фиг.
Короче, я чувствовал себя ужасно, как никогда, пока отец не позвонил мне на мобильный однажды вечером и не сказал, что Рейчел снова в больнице.
Глава 39 Последствия-2
Когда я вошел в палату Рейчел, там уже сидела Дениз. Нам нечего было сказать друг другу, так что мы оба неловко сидели некоторое время рядом. Я чувствовал, что, возможно, мне следовало уйти, но понимал: от этого станет еще хуже. Рейчел спала. У нее, по всей видимости, началось воспаление легких.