Дивана юристы еще не приобрели. Да на нем им было бы тесно. Не поместилась бы нежность. Боря просто разложил на полу свой парадный пиджак. Виолетта по пути к этому ложу потеряла скользкую блузку и джинсы. Очнулись ночью, комната освещалась лишь яркой луной за открытым настежь окном. Очнулись вдвоем, понимая, что иначе теперь никак.
Иван Григорьевич
Летние рассветы стали такими свежими, благоуханными, так медленно раскалялся день, что Берта придумала чудесный способ продлить ночь рядом с Анатолием. Она просыпалась до четырех утра, тихонько собиралась и уводила собак на прогулку. Он еще спал, а во сне ждал ее. Она возвращалась в пять, а ему вставать в шесть.
Это был, наверное, самый полный рассвет в жизни Берты. Она вышла с собаками в запах сирени; солнце, рождаясь, легко касалось ее лица. Золотило собачьи блестящие спинки. Впереди волшебный час – от пяти до шести. Он такой стремительный и такой длинный. У подъезда Берта наткнулась на знак. На асфальте мелом, большими печатными буквами, детскими неумелыми пальцами было написано: «5 ЛЕТ ЭТО ПОЧТИ 6». Кто-то начал писать свою биографию. Берта осторожно обошла историческую запись, чтобы не стереть. Вечером ежедневный разговор с сыном и мамой. Вечером опять к ней вернется ее мужчина. И они исчезнут для всего мира до шести утра следующего дня.
А днем ее ждут необычные и трудные дела, в которых она совсем не имеет опыта. Но отступать не собирается. И Берта посмотрела на единственное облако над головой. Там живет Рекс. Там и в ее сердце, которое умеет мстить.
Они погуляли по собачьей лужайке. Летом лужайка не только собачья. Здесь с утра до вечера под деревьями перманентные пикники. Кто-то даже диван притащил. Но в основном отдыхающий люд довольствуется ящиками для пива и водки, сидят на траве, в которой и оставляют бутылки. Потому они быстро и ушли оттуда. Позже, когда другие собаки подберут остатки закуски, можно выбрать время и здесь погулять.
Они пошли по спящим дорожкам, под сонными домами, закупоренными, как крепости, первыми этажами: здесь решетки, жалюзи, плотные шторы и просто клеенки и тряпки. Люди боятся людей, как самых страшных врагов, а убивают собак.
Яркая детская площадка безлюдной уже не была. Берта увидела на одной из скамеек слишком тепло одетого для такой погоды седого человека. Он читал газету. Рядом с ним стояла тряпичная сумка, какие носят бомжи – несчастные перекати-поле. На скамейке рядом стояли другие, приблизительно такие же сумки. Джессика метнулась к ним, явно на какой-то интересный для нее запах. Берта вошла, чтобы взять ее на поводок.
– Не нужно ее пристегивать, – сказал человек. – Я не боюсь собак. Пусть она побегает на свободе, пока нет здесь детей.
– Я сейчас отпущу, – кивнула Берта, задумчиво глядя на его газету. Какой необычный бомж. Строгое, интеллигентное лицо, очки.
– Вы сомневаетесь в том, что я бомж? – улыбнулся человек. – Не сомневайтесь. Бомж собственной персоной. По имени Иван Григорьевич. Если посидите со мной рядом, сочту за честь.
Берта хотела сказать, что у нее мало времени до пяти часов осталось, но передумала и присела. Иван Григорьевич был опрятно одет, без этого тяжелого запаха, который часто бывает у бомжей…
Печальную историю рассказал ей тезка ее прадеда. Он в войну был сыном полка. После войны, еще несовершеннолетним, попал в лагерь по обвинению в подготовке теракта против товарища Сталина. Потом вышел, будучи уже полным сиротой, стал работать, окончил заочно институт, женился. Родилась дочь. Жена умерла. У дочери муж и двое детей. У младшего внука Юры ДЦП. Дочь с мужем не справились с трудностями кризиса, безработицей и уехали в другую страну, чтобы спасти старшего сына, дать ему образование. Малыша оставили в детском доме для инвалидов. Посылают туда уже три года по двести долларов в месяц. За это время цены на все так выросли, лекарства, еда и прочее. Иван Григорьевич отдавал практически всю свою пенсию, чтобы скрасить тягостную для ребенка жизнь среди чужих людей, среди своей беспомощности и одиночества. Покупал ему, какие мог, подарки.
И наступил день, когда ему выставили долг за квартиру – около двухсот тысяч рублей. Сначала по иску ЖКХ описывали вещи и мебель, даже кота отобрали. Чтобы наказать. Потом суд вынес решение об изъятии квартиры.
– Я не стал бороться, – вздохнул Иван Григорьевич. – И не только потому, что мне не на что нанять адвоката, не у кого занять такую сумму, я никогда не обращусь к детям за помощью. У них своя жизнь и свои расходы. Я просто ушел.
– Но… Наверное, что-то можно придумать, – сказала Берта. – Вы могли бы пожить у нас. У моего жениха квартира сейчас пустует. Потом, может, кто-то помог бы вернуть вашу квартиру.
– Нет. Мне не нужны больше никакие квартиры. Как то ли в песне, то ли в стихах: «Постелите мне степь». Не хочу я больше ничьих милостей и одолжений. Мне хорошо на свободе. Внуку по-прежнему помогаю. Хожу к нему пешком. Пенсию оставили, благодетели. А на свободе у меня так мало расходов.
– Где этот дом ребенка? – спросила Берта.
– По Дмитровской дороге. Номер семнадцать.
– У вас есть мобильный телефон?
– Конечно. Мы, бомжи, – люди продвинутые.
– Давайте я вам на него позвоню. Сохраните мой. Позвоните, если что-то нужно. Или просто так. Рассказать, как Юра. Может, вместе съездим. Я – воспитательница детского сада, дети меня любят.
– Спасибо. Воспользуюсь. Как вас зовут?
– Берта.
– Красивое имя. Сейчас вам лучше уйти. Идут мои соратники по свободе. Они не очень трезвые и изъясняются матом, а мне не хочется, чтобы у вас осталось плохое впечатление о свободных людях. Они тоже такими стали не совсем по своей вине.
Домой Берта и собаки шли медленно, в задумчивости. Душа теплела по мере приближения. Для того чтобы не хотеть свободы, нужно иметь причину. Притягательность сладкого плена. И эта причина ее ждет.
В подъезде Берта посмотрела на почтовые ящики. Странно, ее ящик просто вывернут из общего ряда. Дверца висит. Что и кто там мог искать? У нее, кроме газет и счетов, там ничего не бывает. Ящик у нее даже не закрыт.
Она вошла в квартиру и рассказала об этом Анатолию.
– Каникулы, дети хулиганят, – беспечно ответил он. – Я вчера вечером заезжал к себе, у меня подожгли газеты, сунули спичку в ящик. Соседи с первого этажа водой заливали.
У Берты мелькнула мысль, что это произошло именно у них двоих после того, как стало известно, что она истец в деле против Кидринских. Другие ящики остались целыми. Не исключено, конечно. Что взять с придурков? К тому же думать о чем-либо плохом не хотелось.
– Иди ко мне, моя радость, – позвал Анатолий.
За Анатолием
Анатолий вышел из дома, сел в машину. Выехал неторопливо, аккуратно на проезжую часть. Он думал о том, что сегодня Берта едет на запись телепередачи о ситуации с животными в Москве. Будет рассказывать историю Рекса. Назовет имена Кидринских. Вадим, участковый, сказал, что это маниакально-склочные люди, что они провоцируют и ждут обвинения в свой адрес, потом цепляются за каждое слово, подают встречные иски, занимаются организацией каких-то мерзких кампаний. Сам Вадим инициирует возбуждение уголовного дела против них и их незаконных ловцов, которые работают в службе «Автодора», то есть никаких лицензий ни на отловы, ни на хранение наркосодержащих препаратов не имеют. Нужно быть готовыми, конечно, ко всяким пакостям. Угораздило же их оказаться соседями таких мерзавцев!
Анатолий начал тормозить на переходе. Но тормоза отказали! Этого не могло быть. Машина на днях проходила техосмотр, он следит за ее состоянием.
Но его уже несло. Он сумел только вырулить на обочину, пустить машину в густой кустарник и выскочить на ходу. Автомобиль забуксовал, Анатолий не сразу смог вздохнуть из-за острой боли. Похоже, сломал ребро.
Встал, позвонил, дождался ДПС, эвакуатора, отказался от «Скорой помощи», вернулся домой на такси. Берты уже не было. Он стянул ребро жесткой повязкой, как в армии приходилось, все равно на это место гипс не кладут. Выпил водки, как болеутоляющее, позвонил на работу, рассказал, что случилось.
Глубоко задумался. Дело в том, что тормоза были вечером в полном порядке. И ничего за ночь измениться не могло. Для детских шалостей это слишком. Вспомнил свой сгоревший почтовый ящик, историю с ящиком Берты. И все параллельно. Так предупреждают вообще-то. Позвонил Вадиму.
– Предупреждают однозначно, – сказал тот. – Пока ничего не докажем. Но будем стараться. Попробую проследить, почитать тот бред, который Кидринские пишут на своих сайтах и в газетах. Я их вызвал на сегодня по поводу ловцов. Отказаться от заказа они не могут, ловцы сказали, что получают от них деньги и препараты. Попробую ненавязчиво предупредить о том, чтобы не усугубляли. Лечись. Звони. Я тоже, как только что-то найду, сообщу.
Он позвонил через час.
Он позвонил через час.
– Кидринские резвятся. На их сайте выложены записи телефонных разговоров с Бертой. Они комментируют и выворачивают каждое слово. Призывают своих читателей подписывать обращение по факту того, что в словах Берты есть элементы угрозы в их адрес. И там же статья на разворот в газете «Новости мира», где они публикуются на правах рекламы, платно, это я уже проверял. Ты не поверишь, что пишет Кидринский. Он просто описывает историю убийства Рекса. И выкладывает свою идеологию – борьбу с «фашистами», которые разводят «четвероногих убийц». Первой такой «фашисткой» у него значится Берта.
– Тянет на психушку, нет?
– Не просто тянет. Шибает прямой наводкой. Светлана Кидринская вроде бы на учете. Или на наркоучете. Или на обоих. Но это никак не мешает их общественной деятельности. Эксперты ведь, блин. При таком короле помоек, свалок и всего прочего, как миллиардер Червонский. На этом песню с откровенной шизофренией откровенных подонков можно считать законченной. Нам это не поможет.
– Вадим, у меня есть клиент – частный детектив Сергей Кольцов. Может, привлечь? Он предлагал свои услуги.
– Да можно. Только ситуация ведь такая, что непонятно, чем поможет детектив. Вот они, Кидринские, под моим носом. Они занимаются тем, чем занимались много лет. И не я первый, наверное, пытаюсь завести дело. В данном случае есть даже чистосердечное признание в газете – ни много ни мало. И ноль шансов, что это примет суд, как бы здорово я все ни доказал. В Америке, кстати, недавно такому специалисту дали двадцать восемь лет заключения. А у нас обсуждается: правы они или не правы.
– Надо пробовать. Сколько веревочке ни виться, конец будет. Если перерезанные тормоза моей машины их рук дело – разве это не покушение на убийство? Даже если они не сами резали.
– Покушение, – задумчиво проговорил Вадим. – Давай привлекать твоего детектива. У меня права – с ноготок. Но я не отступлю, не думай.
– Спасибо, – сказал Анатолий.
Спать у него не получилось. Мешала не столько боль, сколько острое беспокойство за Берту. Такие моменты – это оборотная сторона сильной привязанности. Это ее цена. Понимаешь, в какой степени жизнь была проще до этой встречи, которая все так изменила. Так усложнила. Так обременила. Так, что он не может прожить и часа, не тревожась за нее. Анатолию известен криминальный принцип подобных предупреждений. Они идут по нарастающей. До какого-то результата. А Берта еще оказалась замешанной в историю с «Приютом Инессы»; наверное, сейчас на телевидении говорит и об этом. Там она видела работницу-таджичку, которая позвонила в редакцию. Так что Кидринские могут быть всего лишь передаточным звеном чьего-то распоряжения.
Небеса послали ему поблажку. Берта открыла дверь и вошла. Увидела его с повязкой на груди, остановилась в ужасе.
– Ну, и что ты стоишь, такая красивая и такая перепуганная? – улыбнулся он. – Это не харакири, хотя я был близок к нему от тоски по тебе, и не бандитская пуля, как говорит мой клиент-сыщик. Я просто задумался и влупился в какой-то забор. Немного помял машину, ушиб ребра. Воспользовался, чтобы приехать к тебе, а тебя нет. Потом вспомнил, что ты поехала сниматься.
Вот сейчас у него по-настоящему заныло ребро. От того, что она такая. Ей на студии раздвинули челку, открыв ясный лоб, волосы стали светлее, видимо, от солнца, лицо и шея посмуглели. Подведенные глаза так невыносимо тянулись взглядом к нему. Ореховым, блестящим взглядом. Губы… В них ответ на все его вопросы. Разгадка тайны его влечения.
Весь вечер Берта суетилась вокруг, давала какие-то лекарства. А вылечила его боль ночью, проверенным средством. И это счастливая цена его тревоги, боли и страха.
За Бертой
Утром она встала, как всегда, в четыре. Прошлась с собаками по их лужайке, пробежались по дорожкам, подышали сиренью, свернули к детской площадке. Ивана Григорьевича сегодня не было. Видимо, сегодня у его свободы другая остановка. Берта позвонила ему. Он так трогательно обрадовался. Поговорили.
– Берта, – сказал он, – я очень рад нашему знакомству. Не будет ли с моей стороны наглостью, если я вам пришлю сейчас телефоны детского дома Юры и моей дочери? Просто для страховки… Мало ли что.
– Я вообще-то для того и звоню, – заверила его Берта. – Подумала ночью, что у вас могут кончиться деньги на телефоне, негде будет его зарядить, а Юра будет ждать звонка. Вы можете и своим соратникам по свободе дать мой телефон. Если вам что-то понадобится.
– Спасибо, дочка, – обрадовался он.
К дому Берта шла так же задумчиво, как вчера, но уже уверенней, как будто приблизилась к решению какой-то проблемы. Только у подъезда вдруг остро подумала: разве это не странно – такое ДТП у Анатолия? Утром, по привычному маршруту, на котором вроде нет возможности во что-то «влупиться». Он такой четкий человек, машина всегда в отличном состоянии. Но он так сказал, значит… Значит, это или так, как он сказал, или он не хочет ее тревожить. Такое «или». Допрашивать она его не будет. Но это происшествие совпало с ее выступлением по поводу «Приюта Инессы» и Рекса. Передачу еще никто не видел, конечно, но знать о ней могли. Она сказала, что является истцом по делу против Кидринских. Виолетта объяснила, что теперь даже не так важно, как долго суд не будет принимать это дело. Даже возвраты исков – это информационные поводы вновь поднимать тему. Привлекать внимание тех, кто еще не в курсе. «Это борьба сама по себе», – сказала Виолетта. А она знает, как борются.
Они с собаками вернулись. Анатолий снимал повязку в ванной. Похоже, он уже собрался на работу. Это сумасшедший человек. Берта так ужасно не хотела его сегодня отпускать, что готова броситься в ноги, если он подойдет к порогу.
Бросаться в ноги не пришлось. Хватило ее поцелуев и тихих уговоров. Его разбинтованное ребро, его кожа, он весь – у этого был запах и вкус. Вкус восторга, несмотря ни на что. У Анатолия были важные дела. Уже стало ясно, что ребро не сломано, дышать может, смог бы и доехать до своих дел. Но он остался дома. Лечиться. Она так обрадовалась, что уговорила его. Он так обрадовался, что она так подумала. Еще один день он точно будет знать, что держит ее в руках. Что с ней ничего не случится. Да и вообще… Это вообще и стало их днем.
К вечеру Анатолий, чтобы оправдать как-то свое непривычное безделье в будний день, взялся готовить всем ужин. Берта повела собак на прогулку.
Ей позвонила Виолетта:
– Завтра смотри себя в прайм-тайме. Удивишься. Роскошная ты получилась женщина. То есть ты такая и есть, и камера влюбилась, это или происходит, или нет. Так что дебют у тебя. Но будь осторожна на всякий случай. Если эти уроды будут доставать, сразу звони мне и в полицию.
«Ох, – подумала Берта. – Зря я белую кофточку на запись надела. Полнит, наверное. Смотреть не буду. Боюсь».
Как-то быстро, в тумане волнения, влетела на собачью лужайку. Было еще довольно светло. Под дубом, на месте перманентного пикника, сидели на ящиках какие-то мужчины, струился дымок и запах шашлыка. Берта позвала собак и пошла в другую сторону, в кусты. Услышав за собой шаги, она оглянулась, готовая улыбнуться и поздороваться со знакомыми. Здесь все ей знакомы. Люди без собак здесь только могут пить и закусывать на ящиках. Если идут, значит, собачники.
Берта сразу увидела, что у этих людей нет лиц. Ни повязок, ни очков, просто лиц не рассмотреть: белые пятна какие-то. Она не могла их посчитать. Потому что уже поняла, что произойдет. И шевельнуться не успеет, и телефон не достанет, и бежать некуда.
Мгновенно трава оказалась у глаз. Заскулила Туся. А Берте уже закрыли рот кляпом, завязали глаза платком. Ей держали руки и ноги. Она сначала чувствовала, как расстегивают и стаскивают джинсы. Потом ничего не чувствовала из-за сплошной боли, которая, казалось, стала воздухом и землей. Она просто понимала, что ее разрывает на части какой-то предмет, с острыми сучками… На этой лужайке много палок для собак. Ее не убивают, ее лишают возможности быть женой Анатолия, лишают счастья, любви. Лишают возможности родить Анатолию ребенка. Берта даже не сопротивлялась, она застыла и ждала только одного: пусть улетит сознание. Но сознание цеплялось за ветки и траву, его мучило присутствие рядом собак, которых Берта не сможет защитить. А мучители не торопились. Вдруг с Берты сняли повязку, вытащили кляп изо рта. Раздался голос:
– А теперь улыбайтесь, вас снимают.
Да, кто-то так сказал. И тут же перед глазами Берты мелькнуло золотое тело Джессики: она бросилась ее спасать! Дальше раздался пронзительный визг собаки, и в руки Берты вернулась жизнь. Не просто жизнь. Она сумела вывернуться, пока они ковырялись со съемкой, она впилась в чье-то белое пятно, заменяющее ему лицо. Она умело, как воспитательница детского сада, нашла глаза. Она хорошо умеет промывать детям глазки. А теперь воткнула пальцы в эти жестокие, полные слизи и мерзости глаза врага. И раздался уже немыслимый рев мужчины: «Тварь! Убейте ее!» На этот вопль и прибежали люди.