– В нашем полку прибыло, – пробормотал он. – Привет, мухомор вонючий. Ближайший родственник бледной поганки. И хотя внешне ты белый, внутри ты ядовит, как цианистый калий. А еще воняешь, как стоячий носок, и выделяешь слизь. Кажется, все качества, присущие моему брату, отлично отражены в этом «красавце». Ну, прямо наглядное пособие для начинающих ботаников.
Нос хранил молчание, и егерь посветил ему в лицо фонариком. Яркий голубоватый свет блеснул в зрачках глаз мужчины. Дикий протянул руку, надвигая веки на глаза, но они снова задрались, как испорченные жалюзи.
– Я с детства боялся смотреть, как ты спишь, – тихо произнес егерь, не отрывая взгляда от брата. – Ты уже тогда был ненормальным ублюдком. Жаль, что мать не сделала аборт, когда ты зрел в ее утробе, поганец.
Неожиданно рот Носа разъехался в стороны, а глаза расширились. Не ожидая этого, Дикий отпрянул назад и, споткнувшись о лопату, упал на ягодицы. Нос визгливо рассмеялся.
– Что, насрал в фтаны, братифка? Ха-ха-ха! Думал, я сплю?! Фигуфки.
– Урод, – сплюнул Дикий.
Нос снова захихикал, с интересом оглядываясь по сторонам.
– Я так понял, ты меня на полный пансион решил устроить? И кормить, и поить будеф? И уфки фесать?
Несколько секунд егерь с ненавистью смотрел на кривляющегося брата, затем поднялся на ноги.
– Нет, ушки я тебе чесать не стану. Посиди пока здесь, – обронил он. – У нас с тобой будет долгий-долгий разговор.
– И я к нему готов, – подмигнул Нос.
Дикий скрипнул зубами.
Одно из двух. Или у его братца окончательно съехал чердак, или он действительно настолько уверен в своих силах, что вообще перестал чего-либо бояться.
Он включил прожекторы, нажал рубильник, открывающий заслонку вентиляции, и подвал заполнил мерно жужжащий гул. После этого Дикий подошел к широкому стальному ящику, располагавшемуся справа от холодильника, и долго чем-то раздраженно гремел, разбирая инструменты. Когда он вернулся, в одной руке его была электрическая дрель, в другой – удлинитель. За поясом егеря торчал широкий мачете.
Пока он подсоединял дрель к удлинителю, Нос простодушно смотрел на него, задрав голову.
«Глядит, как пес на хозяина», – почему-то подумалось Дикому.
Он нажал на кнопку, и дрель, взвизгнув, пронзительно зажужжала. Сверло поблескивало, вздрагивая в свете прожектора. Он присел на корточки, глядя Носу прямо в глаза.
Игра в гляделки продолжалась недолго. Палец Дикого мягко соскользнул с кнопки, и сверло тут же остановилось.
– Более трех тысяч оборотов в минуту. Но не сейчас, братишка, – усмехнулся егерь, разворачиваясь.
Нос вежливо кивнул, всем своим видом показывая, что всегда готов к продолжению беседы.
Дикий приблизился к мертвому «груздю». Подложив под затылок трупа пустую миску вверх дном, он упер ботинок в его почерневший подбородок. Затем включил дрель и, направив ее в голову «гриба», ловко вогнал сверло в центр черепной коробки. Тут же запахло жженой костью. Увеличивая угол сверла, Дикий расширил отверстие. Убедившись, что дыра получилась нужного размера, он выключил дрель. Вынул наружу сверло, внимательно разглядывая прилипшее к нему вязко-серое вещество.
– Знаешь, для чего это? – спросил он, не оборачиваясь.
– Догадываюсь, – кивнул Нос.
– Вот и хорошо, – почему-то повеселел Дикий. Аккуратно отложив в сторону инструмент, он вынул из-за пояса мачете. Придерживая левой рукой края «шляпки», он тремя точными ударами отсек мужчине голову.
Зажим, обомлев, смотрел на происходящее с раскрытым ртом, запоздало сообразив, что мочевой пузырь его больше не беспокоит – организм все сделал за него.
«Все. Все, нам крышка, – билась в его смертельно уставшем мозгу паника. – Вот и все».
Ноздри зэка уловили запах горелой кости, который с каждой секундой вытесняла вонь разлагающейся плоти.
Между тем егерь аккуратно срезал ножом края «шляпки», приклеенной к отсеченной голове. Закончив работу, Дикий сунул средний палец в просверленное отверстие в черепе, держа голову на весу. Плавно помахивая трофеем, он развернулся лицом к «грибам».
– Поиграем в кегли? – спросил он, сощурившись. Сделав шаг правой ногой вперед, егерь пригнулся и взмахнул рукой, словно намереваясь пустить жуткий «шар» в закопанных жертв.
Ходжа заскулил, мелко-мелко тряся головой.
Зажим устало закрыл глаза.
«Пожалуйста. Пускай, когда я открою глаза, я буду в автозаке. Или на зоне, на своей шконке. Прошу тебя, Господи!»
– Я пошутил, – холодно улыбнулся Дикий, выпрямляясь. – Мы же все по правилам делаем, так? Боулинга сегодня не будет.
С этими словами егерь шагнул вперед, опустив голову в массивную кадушку. Голова булькнула, медленно погружаясь в мутную жидкость.
– Ну что, братишка? – обратился Дикий к Носу. – Как ты себя чувствуешь в новом образе, мухомор ты мой вонючий?
Нос делано вздохнул:
– Больно слыфать, как оскорбляют единственного брата.
– Конечно, больно, – согласился егерь. – На полянке мухомор, он привлечь умеет взор[27]. Да, вонючка?
– Может, и умею, – усмехнулся Нос. – У меня много талантов.
– Только мне такой не нужен, – покачал головой Дикий, водя над головой брата мачете, лезвие которого было измазано темной киселеобразной жижей. – Ни на завтрак, ни на ужин. Я решил с пути свернуть, мухомор ногою пнуть.
– Ой-ой, – скривил губы Нос. Он вытянул губы, изображая поцелуй.
– Подбегу к нему бегом, – сказал серьезным тоном егерь. – И по шапке – сапогом.
– Как некультурно, – снова подмигнул ему Нос. – Хулиган.
Дикий неторопливо протянул мачете вперед, задержав у губ брата, потом лезвие осторожно поползло «грибу» прямо в рот. На лице Носа не дрогнул ни один мускул, он даже не попытался отвести голову. Глаза-монетки заискрились всполохами, как в неисправной проводке, а обломки зубов стиснули лезвие.
– Вкусно? – чуть слышно спросил егерь.
Нос молчал, немигающим взглядом взирая на Дикого.
– Привыкай. И могу обещать одно. С тобой я буду очень аккуратен и нежен. Я приложу все усилия, чтобы ты побил все рекорды по долгожительству в моей теплице, – закончил егерь.
Он вынул нож изо рта брата, убирая его за пояс. Затем, подумав, вытер об штаны средний палец. Тот самый, которым держал отсеченную голову.
Нос больше не улыбался.
* * *После недолгих сборов Сава направился в комнату к Олесе. Тихонько приоткрыв дверь, он заглянул в спальню и, убедившись, что она не спит, зашел внутрь.
Женщина сидела у окна, качая в руках Гену, ее губы беззвучно шевелились.
– Родная, – мягко улыбнулся Сава.
Он встал рядом, погладив ее по голове. Рассеянно отметил, что вместо повязки на лице Олеси белел свежий пластырь. Нужно отдать должное Дикому – он постоянно следил за своевременной перевязкой и всегда тщательно осматривал их раны. Впрочем, точно такой же пластырь красовался и на его лице. Рана понемногу заживала, и это обнадеживало. Возможно, когда-нибудь у него снова будет нос…
– Не… уходи, – с трудом проговорила Олеся. Она осторожно высвободила левую руку из-под свертка, в который была завернута мумия младенца, и Сава накрыл ее узкую ладонь своими руками.
«Я не могу так взять и оставить их», – с болью подумал он, нежно гладя пальцы любимой. Они были слегка шершавыми и исцарапанными, но очень теплыми.
– Не уходи, – повторила Олеся, и глаза женщины наполнились слезами. – Будет… плохо.
– Я должен, родная, – сказал Сава, в душе ненавидя себя за эти слова. – Понимаешь? Мы скоро увидимся. Ты и Гена приедете домой через неделю.
– Домой?
– Конечно.
Губы сумасшедшей тронула слабая, неуверенная улыбка.
– Хочу… домой.
– Тебе просто нужно немного подождать. Мой друг поможет тебе. Помнишь дядю Володю? С бородой такой и в кепке. Он здесь хозяин. Его иногда называют Диким. Наверное, потому что он живет в лесу, как Маугли.
Сава говорил неторопливо, нараспев, как если бы рассказывал ребенку сказку на ночь. И он видел, что это действовало – черты лица Олеси постепенно смягчались, лоб, до этого иссеченный морщинами, снова стал чистым и гладким.
– А вы с Геной поиграйте во что-нибудь. Расскажите друг другу сказки. Загадайте загадки.
В дверь настойчиво постучали.
– Женя, пора! – послышался голос Дикого.
Олеся протянула ему Гену.
– Поцелуй, – шепнула она. – Поцелуй… сыночка.
Сава с величайшей осторожностью взял на руки сверток, разглядывая сморщенное личико. Один стеклянный глаз провалился внутрь черепа, и Сава озабоченно цокнул языком. Нужно будет исправить этот недостаток. Обязательно. Но не сейчас.
«Теперь ты тоже одноглазый, сынок. Как и твой папа», – подумал он с грустью. Прислонившись губами к высохшей мертвой коже, он вдохнул запах сына.
– Все будет хорошо, Олеся, – решительно сказал он. – А ты держи нос выше. Вместо меня. Точнее, за нас двоих, у меня-то его пока нет. Договорились?
Он рассмеялся, и, глядя на него, Олеся тоже улыбнулась.
– Мне надо ехать.
Поцеловав жену, он торопливо вышел из комнаты.
– Тебя только за водкой посылать, – пробурчал Дикий.
Сава не стал оправдываться. Взяв из рук егеря небольшую сумку с провизией, он вдруг обратил внимание, что впервые за все время пребывания здесь Дикий выглядел неважно. Лицо хозяина дома осунулось, кожа на скулах натянулась, покрасневшие глаза окружены темными овалами.
– Паспорт я тебе вернул. Помни, что теперь ты Евгений Сбежнев. А Савичев Дима до сих пор шарахается где-то в лесу. Скорее всего, его не найдут. А может, его уже и в живых нет. Деньги тебе даст мой человек, на первое время хватит. Самое главное – избегай ментов. Вашими ориентировками обклеено полстраны. Если влипнешь – тебе хана. Пробьют твои «пальчики», и адью, Женя. Вернешься на нары. Да, еще. В сумке мобильник. Как приедешь, отзвонись.
– У тебя усталый вид, – сказал Сава. – Не пора бы перекур сделать, Дикий? Может, стоит сбавить обороты?
Егерь усмехнулся:
– На том свете отосплюсь.
– Береги Олесю.
– Само собой.
Они обнялись, и в это же мгновение за воротами раздался нетерпеливый звук клаксона.
– Тебя ждут, – сказал Дикий, открывая ворота.
Сава сделал шаг вперед и остолбенел.
– Ну? Чего забуксовал? – нетерпеливо сказал егерь. – Иди, садись в «бобик».
– Кто это? – вполголоса спросил Сава, исподлобья глядя на темно-зеленый «УАЗ». Из него, выставив локоть в окно, высовывался полный мужчина в темно-синей форме.
– Это Игорь. Капитан местный, я же говорил тебе, – раздраженно объяснил Дикий. – У нас с ним общий бизнес, все схвачено. Не ссы, Женя. Все будет в ажуре.
Медленно передвигая внезапно потяжелевшие ноги, Сава направился к машине.
– Добрый вечер, – без каких-либо эмоций поздоровался он, и капитан снисходительно кивнул в ответ. Убрав с переднего сиденья фуражку, он махнул рукой, предлагая Сава занять свое место.
Пока автомобиль разворачивался, беглый уголовник посмотрел на Дикого. Перехватив его взгляд, егерь сцепил в воздухе свои жесткие ладони, изображая рукопожатие. Сава выдавил улыбку, помахав ему рукой.
– Ну, двинули? – пробасил водитель.
– Двинули, – отозвался тот.
Глядя на однообразно мелькающие в сгущавшихся сумерках деревья, Сава задремал.
Вскоре дрема перешла в сон, и он был странным. Саве снилась поляна грибов, огромная поляна, самый настоящий ковер из грибов. Грибы повсюду, и живые. На него с мольбой смотрят сотни лиц с разноцветными широкополыми шляпками – плоскими, шарообразными, коническими, яйцевидными, цилиндрическими… И все эти несчастные взывают о помощи.
Сава пытается убежать, но, глянув вниз, с ужасом осознает, что не сможет сделать и шага, чтобы не наступить на чью-то кричащую голову.
«Спасите! Спасите!»
Рыдание и истошные вопли заползают в ушные раковины, прожигая мозг, и с каждой секундой и без того громкий гвалт становится все более громким и невыносимым.
«Сава».
Он поднимает голову, пытаясь понять, кто мог позвать его. И отшатывается, хрипло дыша. Прямо на него, размахивая громадной косой, идет Дикий. Идет прямо по человеческим головам еще живых людей, закопанных в землю, давя их, словно перезрелые сливы. Голый торс безумца по самую шею забрызган кровью и ошметками плоти.
«Раз грибок… Полезай в кузовок! – рычит егерь. Один короткий взмах, и в воздух, нелепо кувыркаясь, взлетают четыре головы. Из перерезанных вен и артерий бьют фонтаны крови. – Мухомор – с глаз долой!»
Он идет, срезая косой головы, словно буйную траву, и вскоре все небо было алым от кровавой пыли.
«Зэня».
Сава вздрагивает и опускает взор.
Олеся. На ней шляпка сыроежки. А это…
Боже, нет.
Рядом с его женой покачивается голова Гены. Гены-гриба. Как хрупкий, тоненький цветок, готовый надломиться даже от легкого дуновения ветерка. На нем шляпка опенка.
«Папа», – звучит в мозгу голос сына, и Сава дергается, как от удара током.
«Нет, не папа», – шипит Дикий. Егерь стоит совсем рядом, замахиваясь косой. Сава кричит, осознавая всю абсурдность и безысходность ситуации, а в следующий момент острие косы пронзает его грудь.
– Эй, очнись!
Сава разлепил веки, заворочавшись на сиденье. На лбу выступила испарина, к влажной от пота спине липла рубашка, выданная егерем.
– Ты в порядке, старик? – поинтересовался капитан.
– Да.
Сава вытер рукавом лоб, вглядываясь в окно. Затем посмотрел на часы, тускло мерцающие на массивной руке сопровождающего. Потер глаза, окончательно приходя в себя.
Что-то здесь не так.
Время.
Где-то глубоко внутри затренькал тревожный колокольчик.
«Сейчас уже восемь вечера. Даже больше, пять минут девятого… А мой поезд в восемь десять».
Он медленно повернул голову. «Бобик», подпрыгивая на кочках, неспешно катился по разбитой лесной дороге. Даже если предположить, что за деревьями сейчас мелькнет здание вокзала, он в лучшем случае запрыгнет в последний вагон уходящего поезда…
Такого не должно быть.
«Куда мы едем?!»
– Мы… не опоздаем? – несмело спросил он.
Капитан ухмыльнулся:
– Нет.
Сава судорожно стиснул пакет, который сунул ему перед отъездом Дикий. Ощущение чего-то страшного, непоправимого заползало внутрь, словно липкие щупальца неведанной твари.
Впереди сверкнула темная полоска реки.
Они проехали еще метров триста, как «уазик» внезапно затормозил. Капитан молча выключил зажигание и пристально уставился на Саву.
– Почему мы встали? – спросил тот, стараясь держать себя в руках. – Мы и так опаздываем!
Капитан качнул головой. При взгляде на него перед глазами Савы вдруг с поразительной четкостью выкристаллизовались образы Олеси и Гены. Покачивающиеся головы, на которых были небрежно нахлобучены шляпки дурацких декоративных грибов.
(Зэня!)
– Ты уже никуда не опоздаешь.
– Почему?
Сава все еще старался держаться, считая все происходящее случайным недоразумением, которое, по идее, должно разрешиться прямо сейчас. Сию минуту.
– Выходи, – вместо ответа произнес капитан.
– За… – начал было Сава, но тот не дал ему договорить, прикрикнув:
– Наружу, быстро!!
Это было похоже на продолжение недавнего кошмара.
Рука капитана поползла к служебному пистолету в кобуре, и Сава поспешно открыл дверь.
– Сумку оставь, – приказал капитан, и Сава безропотно повиновался.
Ноги едва держали его, и он оперся на капот. Он был теплым от нагревшегося двигателя.
Владелец «уазика» тоже вышел из машины, держа в руках небольшой рюкзак.
– Отойди от машины, – велел он, и Сава поднял голову.
– Я все понял, – тихо сказал он.
* * *– Эй, ребятки! Ребятки-опятки, просыпаемся!
Зажим сонно приподнял голову. Ужасно болела шея, и каждое движение, каждый поворот головы причиняли нестерпимо-ноющую боль, словно под кожу загнали толстые иглы.
– Ужин!
Вспыхнул свет, освещая поникшие «грибы». Нос был единственным, кто буквально излучал оптимизм.
В этот раз егерь первым покормил Доктора. Собственно, как таковой кормежки не было. С ничего не выражающим лицом зэк разинул рот, его челюсть отвисла, словно навесной клапан мусоропровода, и Дикий опрокинул туда половник с вермишелевым супом. Доктор закрыл рот, но жевать, и тем более глотать, не спешил.
– Что, все? Завис, боровик? – спросил егерь. Помахал половником перед глазами «гриба», глаза которого были подернуты дымчатой пленкой.
Ходжа поел, но его сразу вырвало.
– Ну да, – сказал егерь. – Это, конечно, не вареные омары. Супчик жиденький, но питательный. Будешь худенький, но внимательный!
Дикий придвинулся к Зажиму, и тот, облизнув потрескавшиеся губы, наконец ощутил, что уже давно зверски голоден.
Суп был холодным и пресным, но он с жадностью глотал все, что было в половнике.
– Зажи-им, – протянул Ходжа, когда егерь перешел к мужчине с гниющей щекой. – Зажи-им.
– Отвали, – устало отозвался зэк.
– Я… я обделался, – тусклым голосом произнес Ходжа.
Зажим подумал о том, что то же самое вскоре ждет и его.
– Что ты хочешь от меня, придурок? – сипло поинтересовался он и чихнул. – Что я должен сделать?
Лицо Ходжи плаксиво скривилось, как у ребенка, которому незаслуженно отказали в покупке понравившейся игрушки.
– Мы сгнием заживо здесь.
– Сгнием, – не стал спорить Зажим. Он еще раз провел языком по шершавым, обметанным лихорадкой губам, чувствуя вкус бульона.