Егерь растопырил пальцы, приблизив их к лицу.
– Жизнь… Вот она, жизнь, – благоговейно проговорил он, внимательно рассматривая каждый палец. – Сначала ярко-красная, горячая, бурлящая… Потом липко-теплая. Затем холодная, густеющая. И наконец… черная, растрескавшаяся… Как земля в засуху…
Опустив руки, Дикий побрел в дом.
Новость, сообщенная братом, в буквальном смысле вышибла его из седла. И хотя где-то на уровне подсознания он ожидал нечто подобное от Носа, но то, что он сам лично причастен… причастен к…
Егерь почувствовал, как его желудок выворачивается наизнанку, вместе с картошкой и салом, которым он наспех перекусил, прежде чем спуститься в «теплицу».
– Я убью тебя, гаденыш, – скрипнул он зубами, поднимаясь по ступенькам в избу. – Только я буду делать это медленно. Как в Древнем Китае. Кусочек за кусочком… И, пожалуй, я тебя вытащу. Только попозже. Таких, как ты, надо подвешивать, а не закапывать…
Продолжая вполголоса рассуждать о предстоящей участи брата, егерь направился в спальню. Туда, где находилась Олеся.
Он открыл дверь, включив свет.
Женщина сидела на кровати, держа в руках сверток с мертвым сыном.
– Пора заканчивать это шапито, – буркнул он. – Вставай. Пойдешь со мной.
– Зэня? – с надеждой спросила Олеся, приподнимаясь.
– Нет. Не Зэня, – поморщился егерь. Его взгляд упал на крошечную ручку, высунувшуюся из складок свертка, темно-коричневую и скрюченную.
«Как лапка ящерицы», – почему-то подумал Дикий.
– Твой Зэня уже далеко, – сказал он вслух. Помахал рукой. – Ту-ту! Вагончики, понимаешь? Поезд. Уехал твой Зэня, если короче.
– Домой? – спросила сумасшедшая.
– Угу, домой. Пошли.
Женщина не двинулась с места.
– Ну? Чего расселась, курица?! – начал раздражаться хозяин дома.
– Тут. Гена и я – тут, – тихо сказала Олеся.
– Ну да, разбежалась. Характер прорезался?
Дикий недобро ухмыльнулся:
– Иди-ка сюда.
Он шагнул вперед и, прежде чем женщина успела что-то предпринять, вцепился в безжизненную ручку мертвого младенца.
– Нет. Нет, – замотала головой Олеся, и Дикий рванул высохшую конечность на себя. С сухим треском рука оторвалась, из разлома посыпалась черная пыль.
– Иди сюда, или я убью тебя, – сказал егерь, отшвыривая почерневшую кисть ребенка.
Олеся с ужасом смотрела на нее, судорожно прижимая к себе сверток. И когда Дикий приблизился к ней вплотную, она истошно закричала.
* * *Стокилограммовое тело Савы с силой тарана врезалось в капитана. Из глотки оперативника вырвался вопль изумления, и они покатились по траве.
«Пистолет. Он его не выронил».
Эта мысль, невзирая на критичность ситуации, птицей вспорхнула в сознании Савы. Тяжело дыша, он по-медвежьи подмял под себя оперативника и сомкнул свои толстые пальцы на его шее.
– Не надо… было этого делать, – выдавил он.
Рот капитана открылся, лицо стало багровым, как свекла.
Одновременно с хрустом шеи прозвучал выстрел.
Сава вздрогнул, но хватки не ослабил, продолжая изо всех сил сжимать шею противника до тех пор, пока из его рта не выполз язык, а лицо не посинело. Глаза капитана закатились, и он мог видеть выпученные белки, кипенно-белые, так несуразно смотревшиеся на багровом лице.
Со вздохом он отстранился от капитана и с трудом поднялся на ноги. Только после этого он отважился посмотреть вниз. Туда, где на левом боку ширилось красное пятно и короткими очередями выстреливала боль. И эта боль нарастала с каждым стуком сердца, распространяясь на все туловище.
– Мудак, – с презрением бросил Сава.
Он лихорадочно размышлял.
Решение пришло очень быстро.
Сняв с себя мокрую от крови рубашку, он разорвал ее на ленты и из относительно чистого материала соорудил себе повязку. Затем, присев у тела трупа, начал расстегивать его форменную рубашку.
Рубашку с капитанскими погонами.
– Я переоденусь, мудак. Как ты и хотел, – сказал Сава, с кряхтеньем переворачивая мертвеца на живот. – Только не в ту рвань. Сегодня я тоже немного побуду капитаном.
Переодевание отняло последние силы, и когда все было закончено, Сава был на грани обморока. В изнеможении улегшись прямо на траву, он с завороженным видом уставился в безоблачно-звездное небо. И почему он раньше не замечал такой красотищи?!
«Пять минут. Всего пять минут отдыха», – мысленно произнес он.
Веки наливались приятной тяжестью, дыхание выравнивалось.
Пять минут.
(Это выкуп от Дикого… А тебя в морг, старик…)
Признание капитана подействовало на него, словно ведро ледяной воды, и он, застонав, сел.
Дикий хотел, чтобы его убили. И с этим придется что-то делать.
«Где четвертый? Мне нужен четвертый, Сава…» – вспомнил он слова егеря и сдвинул брови. Кажется, он начал что-то понимать…
«Нос внизу. И не задавай мне больше вопросов по этому поводу…»
Внутри что-то отчетливо щелкнуло, словно тумблер-переключатель.
– Нет, сука, – побелевшими губами проговорил он, меняясь в лице.
«Где я найду сейчас еще одного гриба?»
Он поднялся на ноги, потрясенный собственным открытием.
У Дикого в «теплице» восемь лунок. Если верить его словам, и этот ненавистный Нос тоже там, семь из них уже заполнены. Остается восьмая, последняя…
«Олеся?!»
Эта чудовищная мысль, абсурдно-нелепая и вместе с тем, исходя из предыдущих измышлений, вполне логичная, повергла Саву в состояние глубокого шока.
Заторможенно, словно находясь под воздействием наркотиков, он двинулся к раздетому трупу. Взявшись за ноги, он оттащил тело капитана в кусты и наспех забросал его лапником.
Сел в машину, бросив взгляд на сумку, которую пару часов назад ему всучил Дикий.
«Там телефон, – вспомнил он слова егеря. – Приедешь, позвони».
Сава заскрежетал зубами.
Благодетель, твою мать. Все предусмотрел, уеб…к.
Он повернул ключ зажигания. Двигатель, чихнув, послушно заурчал, всем своим видом демонстрируя, что готов к дороге.
– Я еду к тебе, Дикий, – шепнул Сава. – Сам Бог дает мне зеленый свет, чтобы я совершил правосудие. Хотя я, можно сказать, почти что простил вас всех.
Взглянув на фуражку, валявшуюся на переднем сиденье, он надел ее на голову. Посмотрел в зеркало, улыбнувшись мертвой улыбкой.
– Я еду к тебе, – повторил Сава, трогаясь с места. – И к вам, мои дружочки-грибочки, тоже.
* * *– Закрой пасть, сука!! – в бешенстве ревел Дикий. – И выбрось эту трухлявую куклу!
Он попытался вырвать трупик ребенка из рук женщины, но она внезапно умолкла и сама покорно протянула ему мертвого сына. Егерь самодовольно хрюкнул, но как только сверток оказался в его руках, Олеся кошкой метнулась к нему, вцепившись в лицо ногтями. Заорав благим матом, егерь споткнулся о табуретку, и они, сцепившись, вместе упали на пол. Сверток развернулся, и тело младенца с тихим стуком откатилось к шифоньеру.
– Убери когти, шлюха! – брызгая слюной, вопил Дикий. Ему удалось оторвать от лица одну руку сумасшедшей, ногти которой уже успели прочертить на щеке две борозды. – Убери, или я вырву тебе клешни!!!
Олеся шипела и извивалась, пытаясь всеми силами дотянуться свободной рукой до глаз, и Дикому приходилось вытягивать шею, уворачиваясь от цепких пальцев. Улучив момент, он оттолкнул от себя разъяренную женщину и нанес ей короткий удар снизу вверх в подбородок.
Олеся лязгнула зубами, ее подбросило вверх, и она обмякше-тряпичной куклой без сознания рухнула на пол.
Чертыхаясь, егерь встал на ноги.
– Гребаная сучка, – вырвалось у него, пока он ощупывал кровоточащее лицо. Он перевел взгляд на высохшую мумию ребенка и наподдал по ней ногой. Кувыркнувшись, нескладно скрюченное тельце впечаталось в стену. При ударе хрустнула едва сформировавшаяся косточка, и ножка мальчика повисла на клочке сухожилия.
– Семья уродов.
Егерь еще раз оглядел бесчувственное тело женщины. Он уже намеревался было отнести ее вниз, но при взгляде на вздымавшуюся грудь Олеси к нему неожиданно закралась одна мысль.
Конечно, ничего страшного. Это займет не больше пяти минут. Тем более у него давно не было женщины.
«Ты дрочишь, братишка. Приходишь, садишься на диван…» – вспомнил он глумливый голос Носа, и его лицо исказилось в гримасе.
Проклятый урод как в воду смотрел.
Но теперь это будет с женщиной.
По-настоящему.
Дикий присел на корточки и, матерясь вполголоса, стащил с Олеси брюки. Облизнулся, глядя на ее полные бедра, покрытые царапинами и желтеющими синяками.
– Эх, Нос, Нос, – сказал егерь, нежно поцеловав женщину в шею. – Такой товар испортил.
Он с треском рванул ветхую рубашку, в которую была облачена Олеся. Оголилась грудь – округло-крепкая и упругая, с бесстыдно торчащим соском, окаймленным кружком кофейного цвета. На втором полушарии был пластырь – Дикий сам зашивал рану, оставленную зубами брата.
Сердце учащенно забилось, а где-то в самом низу живота стало жарко. Он с наслаждением лизнул сосок, тяжело дыша. Дикий уже принялся было расстегивать ширинку, как снаружи раздался протяжный звук автомобильного клаксона.
Вероятно, если бы сейчас мумифицированный труп младенца поднялся на ноги и проковылял к нему, разевая свой беззубый рот, его потрясение было бы меньшим.
«Кто это?!»
Игорь сейчас занимается этим жирным придурком Савой.
Тогда кто?! Ведь Игорь предупредил, что поиски сбежавших зэков сейчас переместились на северо-запад. А в такое время сюда больше некому приходить!
Биииииии! БИИИИИИИ!!!
На лбу егеря выступили горячие капли пота. Он торопливо выпрямился и, выйдя из комнаты, поспешил на кухню – туда, где у него работал монитор. Затаив дыхание, Дикий вперил взор в мерцающий экран. Рядом с воротами стоял до боли знакомый темно-зеленый «бобик».
БИИИИИИИИИИИИИИИИИИИИИИИИИИИ!!!
– Игоряшка, сучий потрох, – произнес он с облегчением, наблюдая за машиной. – Это ты, жирный индюк?
Словно в подтверждение его мыслей дверь со стороны водителя открылась, и наружу вышел капитан. Фуражка оперативника была надвинута на лоб, левой рукой он держался за бок.
– Ты че, парень? Что случилось? – нахмурился Дикий и чуть ли не бегом кинулся наружу.
Успокоив резким окриком лающих собак, егерь остановился у ворот.
– Игорь, что случилось?! – с тревогой спросил он, начиная отодвигать тяжелый засов. – Какие-то пробле…
Он запнулся на полуслове, глядя на возникшую в дверном проеме фигуру. Человек в форме капитана медленно поднял голову.
– Сава? – выдохнул Дикий, не веря своим глазам. Он выдавил растерянную улыбку, отступая назад. – Что слу…
Договорить он не успел, так как в следующий миг кулак беглого зэка сбил его с ног. Оглушенный, егерь перевернулся, встав на четвереньки. Шагнув вперед, Сава ударил его ногой в лицо. Издав хрюкающий звук, Дикий распластался на траве, потеряв сознание.
Два громадных пса, покрытых репейниками, кинулись на обидчика их хозяина, захлебываясь хриплым лаем.
Реакция Савы была мгновенной. Расстояние между ним и разъяренными собаками стремительно сокращалось, и когда те уже были готовы к прыжку, раздались выстрелы. Темно-серая овчарка, взвизгнув, неуклюже свалилась вниз, жалобно скуля и суча лапами. Второго пса, алабая, выстрел сразил в прыжке, попав в грудь. Несколько секунд собака была жива, пытаясь доползти до Савы на передних лапах, но тот прикончил ее одним выстрелом.
После этого он приблизился к раненой овчарке и, направив ствол пистолета животному в голову, нажал на спусковой крючок. Голова животного вздрогнула, и лапы конвульсивно вытянулись, застыв.
Сава закрыл ворота и окинул взглядом егеря. Присев на корточки, он вытащил из его камуфляжных брюк ремень и стянул им руки Дикого. Затем тщательно ощупал голову хозяина дома, зачем-то оттягивая кожу на щеках.
– Из тебя вышла бы неплохая тсанса, – задумчиво произнес Сава, поглаживая лицо егеря. – Как думаешь, дружок? Ладно. Сейчас мне не до тебя. У нас еще будет время поговорить.
Сунув пистолет за пояс, он направился к дому.
Продырявленный пулей бок нещадно жгло, как если бы в ране ковырялись щипцами, но Сава старался не думать об этом. Главное – не вырубиться от потери крови. А в том, что ее вытекло уже предостаточно, сомневаться не приходилось – даже форменные штаны капитана были насквозь пропитаны ею.
Волоча ноги, он направился к комнате Олеси.
«Она там. Она там, и Гена там, – стучало в его голове. – Этот псих не должен был успеть… успеть сделать свое дело…»
Олеся лежала на полу в той позе, в которой ее оставил Дикий – полураздетая и без чувств. Глядя на нее, Сава не смог сдержать надрывного крика, преисполненного боли и ярости. Он упал на колени, осыпая поцелуями женщину.
– Олесенька, – испуганно бормотал он, тщетно пытаясь привести ее в чувство. – Олесенька…
Он заметил распухший подбородок любимой и заскрипел зубами.
«Я отрежу голову этой падали».
Он прижал ухо к груди Олеси, и лишь когда уловил равномерные удары сердца, у него вырвался огромный вздох облегчения.
Постанывая от напряжения, Сава поднял ее с пола и осторожно уложил на кровать. После этого он опустился перед телом сына. Из единственного глаза Савы выкатилась слеза. Подняв трупик младенца, он несколько секунд держал его в руках, нежно баюкая, как живого.
– Побудь пока с мамой, – шепнул он, кладя Гену возле Олеси. – Я за вами приду.
Выйдя из комнаты, он внимательно посмотрел на ключ, торчавший из замка.
«Надо закрыть их. Для их собственной безопасности».
Заперев дверь, Сава вышел наружу.
В усталое, воспаленное лицо ударил ночной ветер. Он вдохнул воздух полной грудью и посмотрел на Дикого. Егерь лежал в полной неподвижности, раскидав ноги. Его издохшие верные псы валялись рядом, словно мешки с мусором.
– Все будет хорошо, – глухо сказал Сава, трогая липкий от крови бок. Он пульсировал, и ему почудилось, что внутри, под кожей бьется еще одно сердце.
Фыркнув собственным мыслям, Сава заковылял к сараю.
Он был открыт. Как и та потайная дверь с бутафорскими полками дров.
Вздыхая, мужчина принялся спускаться вниз.
Часть III
* * *Зажим спал, и ему снилось, как время, будто пленка, отмоталось назад. Они все вернулись в тот знаковый день, когда с утра их компанию загрузили в автозак и повезли в суд.
Ходжа рассказывает очередную хохму, не забывая отметить, что его мать в очередной раз сменила обувь (мать моя в бутсах и прочее), Сава напряженно хихикает в углу, Нос дремлет, и все идет своим чередом.
«Скоро Горянка», – шепчет чей-то незнакомый голос, и Зажим озирается по сторонам. Странно, но никого постороннего в автомобиле нет.
«Горянка», – повторяет он про себя, чувствуя, что название горной речушки означает нечто большее, чем просто географическая извилистая полосочка на местной карте.
Пока он размышляет об этом, сопоставляя известные факты и слухи, слышится мощный удар. Автозак переворачивается, как картонная коробка, и зэки кувыркаются внутри, словно плюшевые игрушки, находящиеся в этой самой коробке.
Еще один удар, потом пронзительный крик.
«Охрану кончают», – со знающим видом говорит Ходжа.
Сава смотрит на него своими расширенными глазами, за стеклами очков казавшимися просто огромными.
«Кажется, он должен быть одноглазым», – вспоминает Зажим.
Откуда он это знает?!
«Надо уходить, Зажим, – торопливо шепчет Сава. Его круглое напряженное лицо блестит от обильного потоотделения. – Ты ведь читал маляву от Доктора… Уходить… в лес… к Сиреневому озеру…»
Зажим понимает, что рыхлый зэк прав, но что-то останавливает его. Внутри зреет беспокойство, перерастающее в тревогу.
«Это ловушка, – вкрадчиво говорит ему незнакомый голос на ухо. – Вас всех убьют, Зажим».
Сава проворно лезет к выходу, к люку на крыше, который после падения автозака теперь располагался сбоку. Перед самым выходом толстяк оборачивается.
«Ты идешь, Зажим? – спрашивает он. – Доктору не понравится, если ты ослушаешься его…»
Ходжа с готовностью идет следом, за ним, бряцая наручниками, ковыляет Нос. Его спокойное, умиротворенное лицо вызывает ассоциацию с йогом, погруженным в нирвану.
«НЕТ! – хочет закричать Зажим. – Нам нельзя никуда идти! На всех убьют!!!»
Сава исподлобья смотрит на него, и зэка осеняет догадка – а ведь этот валенок понимает, что Зажим все знает наперед. Знает, что их ждет в лесу.
«А как же «стакан»? – вдруг восклицает Ходжа. – В маяляве написано, что мы должны взять с собой того, кто в «стакане»!»
И прежде чем Зажим успевает что-то возразить, зэк подбегает к одиночной камере и, позвякивая ключами, открывает ее.
В следующее мгновение все застывают на месте. Кажется, в воздухе замерли даже едва различимые пылинки. Все в мире остановилось. Кроме того, что находилось в «стакане».
Внутри одиночной камеры на крючке висит связка высушенных голов, каждая из которых была увенчана широкополой шляпой. Несмотря на трупные изменения, Зажим с ужасом узнает в одной из них себя. Вон Ходжа. Вот Нос. А это…
«Что за хрень?!» – кричит Ходжа.
Стук-стук.
Жуткая связка легонько постукивает по стальной стенке «одиночки», будто автозак все еще находится в движении, подскакивая на колдобинах.
Стук-стук.
Он открыл глаза, со свистом выпустив воздух из легких.