– По-моему, нам пора навестить тетю Олю, – прошипел Белкин.
Глава 8
Серый обшарпанный «Жигуль» Арсения петлял по улицам, поминутно сворачивая, и ЭРику начинало казаться, что они кружат на одном месте. Давно уже рассвело. День наступал мутноватый, с облаками. ЭРик то и дело тер шею, пытаясь освоиться в своем старо-новом теле. Прошлое он помнил, но смутно. Какие-то неясные картинки, будто из чужой жизни. Два раза за три дня переменить сущность – это слишком. Нет, судьба не обманула его, пообещав иную жизнь. Но все получилось не так просто: проехал на трамвае пару остановок, и пожалуйста – ты все начинаешь с чистого листа. Новая жизнь – новый человек, и новое предназначение, которое выжжено, как тавро, и которое уже не свести. ЭРик провел ладонями по лицу, шее, груди. Там, внутри, копилась сила, пока самому возвращенному неведомая. И сила эта была нечеловеческая.
– Куда мы едем? – спросил, наконец, ЭРик. Ему казалось, что машина совершает уже третий круг по городу.
– К Суканису, в «Таверну №5», – отозвался Арсений, и в этот момент они остановились у входа в расположенный на первом этаже старинного особняка кабачок.
Новенькие темные рамы в окнах и свежая цыплячье-желтая окраска фасада говорили о том, что заведение процветает, могучий охранник в дверях – что здесь бывают люди солидные. Они вошли. Красно-коричневые стены с узором старинной кладки, темные панели на потолке, черные массивные столы и стулья – веяло мрачным, эклектичным и жутковатым спектаклем.
«Таверна №5» только что открылась. Столики были чисты, официанты неторопливы.
– Мне здесь не нравится. – ЭРик огляделся.
Официант, шустрые человечек со светлыми глазами навыкате, принес две высокие кружки, наполненные темным пивом с шапками неоседающей пены.
– Что будем заказывать? Свининку? Рыбку? Шалычок-с? – Официант протянул глянцевую книжку меню.
– Мясо, – отвечал Арсений, – кусок мяса размером с этот стол.
И без того выпуклые глаза официанты буквально вылезли из орбит.
– Размером со стол?.. Позвольте, штука, наверное? – Он осклабился, обнажая крупные желтые зубы.
– Нет, вполне серьезно. Суканис знает. Так и скажи ему: кусок мяса размером с этот стол.
– Денег-то хватит? – Официант подозрительно покосился на гостей.
– Мы не можем ждать, – нахмурился Арсений.
– Ну ладно, ладно, я все передам. – Официант миролюбиво усмехнулся.
Арсений протянул ЭРику измятый, склеенный из двух частей (второй обрывок удалось все-таки отбить у проклятых уродцев) листок из дневника штабс-капитана Крутицкого.
– Прочти, пока они там разбираются с нашей платежеспособностью.
ЭРик пробежал глазами страницу.
– Я нашел похожие обрывки в буфете у мамы Оли.
– Я тоже их видел. Но ты-то, истинный наследник, ты наверняка знаешь больше о своей семье.
– Они прятали свое прошлое.
– Послушай, враль…
– И ты послушай, братец. Почему ты меня ненавидишь? Ведь я спас тебе жизнь.
– Опять за сочинительство свое дурацкое взялся?
– «Славка Веденеев» – это имя тебе что-нибудь говорит?
У Арсения екнуло сердце, но он все же выдавил:
– Ничего.
– Странно. Этот человек тебя заказал.
– В параллельном мире?
– Нет, в здешнем.
– Надо же, как быстро тебя зачислили в киллеры, – усмехнулся Арсений.
– Может, ты продал что-то некачественное, срубил лишние бабки?
– Ну уж, знаешь, за то, что я им дал…
– Ты им отдал камни из бабушкиного буфета.
Арсений хотел ответить, но лишь открыл рот и не смог выдавить ни звука. ЭРик понял, что попал в точку.
– В моем мире камни были спрятаны в стойках буфета, поддерживающих верхушку. А когда я разобрал буфет в этом мире, то ничего не обнаружил в тайниках, кроме нескольких записок деда.
Арсений молчал.
– Вся эта история с украденными в трамвае камнях выдумка от начала до конца, не так ли? – улыбнулся ЭРик.
– Да, – выдохнул Арсений. – Эмма Ивановна так старательно всем рассказывала о пропаже, что и сама поверила. Она была готова отдать последнее, и отдала Ольге Михайловне, все, что могла. А про те бриллианты забыла. Камешки я нашел уже после ее смерти, когда переставлял буфет. Кому мне было отдать находку? Тете Оле? Зачем ей бриллианты? Ирине Белкиной? Да лучше их в Неву бросить. А мне они очень пригодились – выкупил третью комнату в коммуналке, где я был вместе с покойной мамашей был прописан, и наконец зажил в отдельной квартире. Разве не на доброе дело пошло наследство, а? Скажи!
– Значит, ты вор, братец, – без тени осуждения в голосе, просто констатируя, произнес ЭРик.
– А ты бы поступил иначе, да? Или вообразил, что эти камешки твои, наследничек хренов?
– Я еще не знаю, что в этом мире мое. Но уж камни точно были не твои.
Ответить Арс не успел: возле их столика возник Суканис, огромный, как глыба, с выпирающим из-под куртки животом и мощными, как кувалды, руками. А в руках – огромный черный поднос, на котором возлежал, как седьмое чудо света, пласт жаркого с коричневой корочкой, обсыпанный колечками лука, источающий густой сок и умопомрачительный аромат. Рот ЭРика тут же наполнился горькой слюной.
– Анастасиюшка, благодетельница, велела кланяться. – Суканис водрузил поднос на стол. – Трижды три раза спасала мне жизнь ее защита, а не то лежал бы на Серафимовском в дубовом гробике. Мяско получилось замечательное. Мяско цельное, ни один кусочек не пропал. Я ведь знаю, какое кому и когда мяско подавать.
– Ты будешь? – спросил ЭРик «брата».
– Это только тебе, так сказала Анастасия.
Нож и вилка мелькнули в воздухе и впились в восхитительный ломоть. Через полчаса поднос опустел, а в желудке ЭРика появилась приятная тяжесть, во рту вместо горечи – восхитительный вкус жаркого. ЭРик аккуратно подобрал вилкой оставшиеся колечки лука и вытер ломтем хлеба скопившийся по углам подноса соус. Как он сумел поглотить столько – и сам ответить не мог.
– Отлично, – выдохнул ЭРик, – хотя бы ради этого стоило воскреснуть.
– Считаешь, что воскрес для жратвы? – тут же осадил его Гребнев.
– Неужели тебе известно мое предназначение?
– Ты будешь делать то, что скажет Анастасия.
ЭРик улыбнулся в ответ с добродушием матерого волка.
«Арсений служит не личности, не идее, а необходимости» – ЭРику показалось, что он прочел очередное досье из картотеки Сержа. Жаль, что ему во время «досмотра» не попалась карточка с фамилией «Гребнев».
ЭРик поднялся.
– А ты уверен, что я ЗАХОЧУ делать, что прикажет Анастасия? Или ты? Или кто-то еще? Хватит ли у тебя силы остановить меня, если я захочу уйти?
Арсений попытался удержать ЭРика за рукав, но тот перехватил руку, вывернул и придавил к столу так, что хрустнули кости.
– Запомни, братец, я не повинуюсь никому и никогда. Я сам переменил свою душу еще до того, как вы занялись моим телом. Я повинуюсь только себе, а вы, высунув языки, бежите за мной. Я всегда буду опережать вас на шаг. Надеюсь, ты уяснил наконец, что я за человек.
В обычно невыразительных глазах Арсения вспыхнули злобные огоньки.
– Да, приятель, понял. Ты из тех подонков, которые признают лишь опиумное слово «хочу» и забывают, что все благородное в мире строится на слове «надо».
ЭРик рассмеялся коротким смешком.
– Еще на этом слове строится жестокость, подлость, насилие. Но есть другое слово, гораздо сильнее двух предыдущих, но мы с тобой его произносить не будем, не так ли? Потому что это не то место, где швыряются подобными словами, а мы с тобой не те люди, которые до конца понимают смысл этого слова.
– Это слово – Фарн? – спросил Арсений с издевкой.
– Жаль, что мы не были с тобой знакомы раньше, – процедил сквозь зубы ЭРик. – Тогда бы я не задумываясь согласился пришить тебя за три тонны.
ЭРик вышел, и никто не пытался ему помешать. Отойдя полквартала от таверны, он завернул во двор и здесь, возле мусорных бачков, выблевал все, что скормил ему Суканис. Потом, шатаясь, забрел в грязный и вонючий подъезд, наугад толкнул ближайшую дверь, разлетелся хлипкий замок, поддавшись нечеловеческой силе. Какая-то тетка в ситцевом халате и с нечесаными волосами попалась ЭРику в коридоре. В руках ее скворчала горячим салом сковородка с яичницей. Увидев ЭРика, тетка замерла с раскрытым ртом.
– Где ванная? – спросил незваный гость.
Тетка отрешенно махнула рукой в конец коридора. Ванны как таковой в квартире не было: обнаружилась только раковина, и возле нее – ржавое корыто на подпорках из кирпичей. ЭРик поплескал себе в лицо холодной водой, вытерся чьим-то грязным полотенцем и, повернув назад, увидел, что тетка по-прежнему стоит посреди коридора, беззвучно кривя губы, не в силах крикнуть.
ЭРик, вынул из ее рук сковородку, вытряхнул яичницу себе в рот, проглотил не жуя и вернул пустую сковородку хозяйке. Та попыталась конвульсивно сжать онемевшими пальцами ручку, но ничего у нее не вышло – чугунная сковородка грохнулась об пол.
ЭРик, вынул из ее рук сковородку, вытряхнул яичницу себе в рот, проглотил не жуя и вернул пустую сковородку хозяйке. Та попыталась конвульсивно сжать онемевшими пальцами ручку, но ничего у нее не вышло – чугунная сковородка грохнулась об пол.
– Сударыня, вы спасли мне жизнь, – сказал ЭРик, поклонившись, и вышел.
Возле мусорных бачков, на месте красной блевотной лужи, теперь сидел огромный черный пес и умильно смотрел на ЭРика умными желтыми глазами.
– Премного благодарен вам, хозяин, что вы отказались переварить мою плоть. Теперь можете помыкать мной как минимум лет сто. – Пес протянул ЭРику огромную черную лапу, видимо, для рукопожатия. – Плевок, – представился еще один возвращенный. – Имя, может быть, не слишком благозвучное, но зато мое, кровное. Впрочем, собаки, как и люди, имен не выбирают.
– Оказывается, ты философ, – засмеялся ЭРик. – Ну, тогда пошли.
– Куда?
– К другому философу.
ЭРик покинул двор. Пес шествовал следом. У входа в «Таверну №5» их поджидал Суканис. Ни слова не говоря, он протянул ЭРику черный закопченный шампур, и ЭРик взял его, как берут меч или шпагу.
Глава 9
Эти трое сели в трамвай на следующей остановке. Мать, то есть его прежняя мать, в старой задрипанной куртке, кое-как залатанной скотчем, с огромным, рыжим от старости, брезентовым рюкзаком, из которого наружу выпирали куски картонных коробок, вошла первой. В каждой руке у нее было еще по два пакета. Клавдюнька, пыхтя, втащила следом раздолбанную тележку с разнокалиберными колесами, доверху нагруженную картоном. Орестик заскочил в трамвай последним, и тоже не с пустыми руками: в драной авоське звякали пустые бутылки. Все трое посмотрели на ЭРика и отвернулись – не из презрения или ненависти, а просто потому, что не узнали. Орестик постоянно отирал нос подолом драной футболки. У него круглый год текли сопли – и в холод, и в жару. В школе (когда Орестик ходил в школу) его постоянно дразнили. В ответ он разбивал чужие носы.
Сегодня троица выглядела почти счастливой: они везли с собой целое состояние.
– Макулатуру сейчас почем принимают? Я спрашиваю, почем картон принимают? – спрашивала мать, постоянно пересчитывая тюки и авоськи – не потерялось ли что при посадке.
– Валька больше всех дает, – деловито отвечал Орестик, шмыгая носом.
Причудливые имена в их семье пошли от бабки-чухонки, которую Эрик никогда не видел: в сороковом году угодила она в ссылку на Дальний Восток. Шесть лет ловила рыбу, стоя по пояс в ледяной воде, в Питер вернулась скрюченная ревматизмом, чтобы помереть на руках у незадачливого выпивохи-сына.
– Покорми ребят до того, как отец придет, – не удержался, посоветовал ЭРик.
Женщина обернулась. В этот миг показалась она ЭРику старухой: запавший редкозубый рот, ввалившиеся глаза, космы грязных седых волос. Сколько же ей лет? Кажется, чуть больше сорока.
– Тебе-то какое дело? – огрызнулась она, с ненавистью глянув на странного парня с длинными светлыми волосами, стянутыми сзади в хвост.
Одет он был небогато, рубаха явно не по росту, а вот держался, будто заезжий принц. Впрочем, сравнение это было весьма спорным: принцев Круглова выдела только в советских фильмах, а наши актеры не умели изображать принцев: чувство собственного достоинства сыграть невозможно.
Принцу, не принц, но блудного сына она так и не узнала.
– Так ведь сам все сожрет и еще на водку потребует, – смущаясь, как если бы в самом деле был чужим, отвечал ЭРик.
– Советчиков развелось – куда ни плюнь. А мне-то что делать?
«Почему у нее все ситуации в жизни были безвыходные?» – подумал ЭРик с тоской.
Орестик с Клавкою тем временем подбирались к Плевку. Орестик, хищно скривив рот, изготовился пырнуть собаку в большой желтый глаз. Но Плевок вовремя вскочил и угрожающе зарычал. Малолетки спешно ретировались. Орестик спрятал руку с ножиком за спину, а Клавдюнька истошно заорала.
– Намордник на собаку надень, кретин! – завопила мать и, растопырив руки, попыталась прикрыть собою младшеньких.
Не получился, как всегда, разговор. Она – по одну сторону жизни, он – по другую. И теперь уже навсегда.
– Да уйди же ты наконец от него! – крикнул ЭРик, будто в самом деле между ними была пропасть, но он все еще надеялся докричаться.
– Ах, сволочи, что со страною-то сделали! – закричала мать (его не настоящая, а только биологическая мать, казавшаяся ему теперь старухой). – Не стало людям никакой жизни. Раньше мне хоть на работе зарплату платили. А теперь ни завода, ни работы. Разворовали страну! – Она принялась сгружать с подножки связки картона и сумки, потом выскочили Орестик с Клавкою, и, наконец, ЭРик подал ей тележку.
– Небось ты сам из эти новых, шустрых, – проговорила «старуха», стоя уже на мостовой и снизу вверх взирая на странного человека в трамвае, – и пес у тебя дорогой, породистый. Дай на деток хотя бы десятку.
ЭРик сунул руку в карман и – о черт! – обнаружил, что карман абсолютно пуст – не было даже ключа от квартиры мамы Оли.
– Я бы дал, – смущенно пробормотал ЭРик. – Но денег не взял с собой.
– Жмот, как и все нынешние, – резюмировала «старуха» и, взвалив на спину рюкзак и, схватив в каждую руку по пакету, поволокла добытое добро.
Орестик обернулся и сморкнулся в сторону «приставалы», сопля, правда, далеко не улетела, прилепилась мальчишке на футболку.
– Тебе их жаль? – спросил Плевок, когда трамвайные двери закрылись.
– Мне больно, – отвечал ЭРик.
– Бродячих собак усыпляют, – сказал Плевок, – а люди должны жить, несмотря ни на что.
– Я боюсь желать им смерти, – сказал ЭРик. – Я бы пожелал им собраться с силами. Но у них нет сил – только инстинкт выживания.
– А ты их не любишь.
– Моей любви не за что зацепиться.
– Поэтому я предпочитаю ненависть – у нее всегда найдется горючий материал, – почти всегда в любом разговоре последнее слово оставалось за Плевком.
Трамвай, скрежеща, подполз к следующей остановке. Красно-коричневый дом с желтой лепкой по фасаду, в котором проживали Танчо и Серж – каждый на своем этаже и в своем мире – возник за мутным стеклом.
– Насколько я понимаю, мы прибыли, – сообщил Плевок.
Серж отворил им и застыл на пороге. Он даже не попытался захлопнуть дверь – страх его буквально парализовал.
– Рик, ты, дружище… – выдавил Серж, щелкая зубами. – А я уж думал…
– Похоронил друга, а? – усмехнулся ЭРик.
– Нет, что ты, я…
– Светка у тебя?
– Нету, – поспешно сообщил Серж. – Нету, и сегодня не видел.
– Да ты не бойся, – ЭРик похлопал его по плечу. – Я убивать тебя не стану.
– А я не боюсь. – Серж скорчил немыслимую гримасу и покосился на Плевка, восседавшего бронзовым черным монументам за спиной ЭРика.
– Пойдем-ка к тебе в комнату, потолкуем.
– Ну да, конечно, пойдем, – пробормотал Серж, отступив в глубь квартиры.
Узкая, как рукав, комната, нисколько не изменилась со времени ночного бегства. Сколько с той ночи прошло? Сто лет? Тысячелетие?
– У меня тут пузырь есть, может, тяпнем? – Серж заискивающе улыбнулся.
– Не за тем пришел. Короче, рассказывай, кто велел меня пасти, а потом нашинковать.
– Не знаю! – взвизгнул Серж. – Я его видел-то один разок, клянусь! Невзрачный такой чувак без особых примет.
– А в результате выплывает Хорецкая морда господина Милослава и ненавязчивый бизнес агентства «Милос».
– Нет, нет!
– То есть да, да! И много он тебе заплатил?
– Ничего! То есть обещал, конечно, но ничего не дал, кинул, короче.
– Правильно, что не заплатил. Как видишь, работа выполнена некачественно.
Серж скорчил гримасу, будто подавился.
– Не расстраивайся, Серж, я тебя убивать не стану. Мне другое надобно. – ЭРик указал пальцем на макушку шкафа, где под пыльными газетами пряталась старая обувная коробка.
– Что?.. – У Сержа дрогнули губы. – Да там… Там нету ничего.
– Нету? – переспросил ЭРик. – Ну, тогда тем более давай ее сюда.
Серж хотел метнуться наперерез, но Плевок, угрожающе гавкнув, предупредил:
– Очень не хотелось бы, сударь, брать вас за штаны, но, как видно, придется.
Серж медленно осел на пол, не отводя помертвевшего взгляда от говорливой собаки.
ЭРик тем временем вскочил на стул и сдернул со шкафа набитую карточками коробку.
– Короче, рассказывай, друг мой верный, на кого работаешь? На ментов? Или на мафиози? Или на тех и других одновременно?
– Нет, ты не въехал, это чисто для души.
– Так ведь все для души такими делами занимаются, даже если им за это платят. Итак, посмотрим, что у тебя для души хранится на букву «Х»? Ага, вот! «Милослав Хорец, хозяин фирмы «Милос», смотри «Милос». За ним два мокрых дела, оба не раскрыты. Заключает договора с пенсами, а в подходящий момент их ликвидирует. Сначала продает вещи, потом спихивает хаты. Вещи, добытые при квартире антиквара…» Разве так выражаются, Серж, – «при квартире»?