Все это Стас уловил быстро. Вот только до кабинетов, в которых сидели чиновники, получавшие благодарность в твердой валюте, лично ему было как до Луны. И чтобы добраться до «тех» уровней, требовалось очень, очень много времени. Может быть, примерно жизнь.
Появились, однако, другие… перспективы. Оказалось, результаты научных исследований можно – кто бы подумал – продавать. А уж в фармакологии, которая по определению есть наука не чистая, а прикладная, того, что можно продать, просто навалом. Тем более что это самое «навалом» никому из официальных «кураторов науки» особенно не нужно. Да и продают не только реальные результаты, торговать можно и воздухом – перспективами, обещаниями исследовательского прорыва и прочими сногсшибательными возможностями.
Правда, для того чтобы продавать воздух, нужен статус. Младший научный сотрудник одной из лабораторий, пусть даже подчиненной непосредственно Минздраву – недостаточно внушительная фигура для торговли перспективами. К счастью, руководитель лаборатории профессор Костромской как раз собрался уходить «на повышение». Подразделение Минздрава, которое ему предстояло возглавить, было мелким, но, усмехался профессор, «хватит с меня лабораторной возни, пора посидеть в теплом кабинете, а науку пусть молодежь двигает». Старый профессор чуть не раньше всех окружающих понял, что никакой науки теперь долго не будет, а кресло в министерстве – это тепло и надежно.
Примерно в это время у Стаса совершенно неожиданно решился жилищный вопрос. Один из жильцов их коммуналки затеял какой-то мутный бизнес – не то сигаретный, не то мебельный – и ему вдруг поперло. После приобретения непременного черного «мерина» и дюжины малиновых пиджаков парень решил, что пора заводить приличный офис с красоткой секретаршей и блестящей оргтехникой – чтоб все «как у больших», а то неприлично как-то, приходится с солидными западными «партнерами» по ресторанам да по гостиницам деловые вопросы решать. А поскольку родная коммуналка располагалась на первом этаже, в голове успешного бизнесмена зародилась незамысловатая идея. Чего далеко ходить? Расселить всех, сунуть на лапу кому надо, чтоб из жилого фонда вывели, забабахать евроремонт с навесными потолками и встроенными светильниками, шикарная контора получится. Опять же родные стены…
Чересчур зарвавшегося «бизнесмена» убили года через три, но в мечтах о «европейском» офисе он успел быстренько осчастливить всех своих бывших соседей. Одного, правда, пришлось немного поучить уму-разуму – никак не желал никуда из родной комнатенки переезжать, мол, здесь родился, здесь и помру. Остальные возражать и не думали – расчищал пространство парень, не скупясь. Стас, к примеру, стал счастливым владельцем однокомнатной квартирки – крошечной и на окраине, зато с телефоном! А самое главное – это был первый в жизни Стаса собственный угол! Совсем собственный! Ни родителям, ни братьям сюда ходу нету – накося выкуси! Получив ключи и документы, он почувствовал себя богатым, как Крез, и удачливым, как… в общем, удачливым. Не каждому, ох, не каждому так фартит.
И тут Стас понял – началась полоса везения. Он ведь вон сколько старался, чтобы чего-то добиться, – один институт чего стоил – и вот теперь небеса, судьба или кто там еще сверху следит решили: пора быть к старательному пареньку пощедрее. Вот жильем обеспечили. А дальше, наверное, карьера пойдет.
Хотя что там наверное – наверняка. Уж точно на место профессора Костромского должны его, Стаса, поставить. Ну то есть, как это обычно делается, сперва исполняющим обязанности, а спустя некоторое время приставка «ио» как будто сама собой испаряется. Конечно, это была его должность – сколько лет он в этой лаборатории честно горбатился? Ну да, Громов горбатился не меньше (а честно сказать, так и гораздо больше), но ведь главное – не факт, а впечатление от него. А уж впечатление Стас создать умел. Нет, напрямую он никогда ни собственным усердием не хвастался, ни громовской работы не принижал. Нет, нет и нет. Стас лишь намекал – вовремя ввернутой шуточкой, интонацией, усмешкой. Тем более что характер у Громова был не самый уживчивый, так что семена падали на благодатную почву. В итоге все вокруг оказались убеждены, что Стас – незаменимый сотрудник, инициативный, перспективный и вообще будущее светило, а Громов – так, мышь лабораторная. Вдобавок склочник и индивидуалист, ни с кем ничем не делится, не обсуждает, все время занят, видите ли, только непонятно, чем именно, да и занят ли, неизвестно.
Но профессор Костромской тоже не вчера родился, в аппаратных играх понимал как минимум не хуже Стаса и цену каждому из своих сотрудников видел так ясно, словно на каждом красовался ярлык с крупными яркими цифрами. А поскольку профессорское слово было наиболее весомым, исполняющим обязанности начальника лаборатории после ухода Костромского назначили Громова.
Стаса это искренне взбесило. А как же полоса везения? Может, то, что его не сделали начлабом, – ее часть? Может, это фортуна ему подсказывает – мол, ну ее к лешему, эту государственную лавочку, и без того вокруг возможностей образовалось – только примечай да подхватывай. Он действительно начал размышлять – не уволиться ли, – но решил пока погодить. Может, еще и из этого места удастся какую-то пользу извлечь. Зря, что ли, Громов все уши ему прожужжал перспективами своих экспериментов (Стас не вслушивался, поэтому не очень понимал, какими именно, да ему и ни к чему было).
Вот только Громов, который и раньше-то был изрядно упертым, теперь и вовсе превратился в маньяка. Точно, думал Стас, маньяк и есть. Намекаешь ему на потенциального спонсора исследований, другой бы до потолка от радости прыгал, а этот морщится недовольно:
– Ничего же не завершено еще. Тех результатов, которые ему нужны, у нас пока нет.
– Ну так и контракта пока нет, – хмыкнул в ответ Стас. – Стал бы этот тип меня слушать, если бы я ему обрисовывал только то, что есть.
– Стас, ты с ума сошел? – Громов аж со стула вскочил.
Стул, загрохотав, опрокинулся, со стола посыпались какие-то бесконечные бумаги.
– Это ты с ума сошел! – рыкнул Стас. – Все исследователи на том стоят – на деньгах за перспективу результатов. А перспективы-то есть, ты сам сколько раз говорил.
– Перспективы есть, – согласился Громов уже довольно спокойно. – Но их еще проверять и перепроверять сто раз.
– Ешкин кот! – тут взъярился уже сам Стас. – Да никто же ни копейки не вложит, никто и не подумает спонсировать исследования, если выдавать только «сто раз проверенные», – передразнил он, – результаты.
– Ты что, врать предлагаешь? – Громов не возмутился, скорее удивился. – Все равно потом вскроется, прощай, репутация, вот тогда уж точно никто ни копейки не даст.
– Да ничего подобного! Репутация его беспокоит. Никто же чистой правды не говорит, и все это понимают. Все привирают, чтоб покрасивее себя подать. Ну… Вот скажи, зачем павлину такой хвост? В жизни он только мешает, но если хвоста не будет или он недостаточно пышный, ни одна самка с таким павлином гнездо строить не пойдет. Это ли не пример? Ну или фантики для конфет. Вкус конфеты не зависит от красоты фантика. Но почему-то никто конфеты в серые бумажки не заворачивает. Любому товару – а исследования теперь такой же товар, как и все другие, – нужна яркая обертка, иначе не заметят. И никакое это не вранье.
– Вранье, – сухо отрезал Громов и зарылся в свои графики, как бы давая понять, что разговор окончен.
Вот как с таким работать?
Стас опять начал подумывать об увольнении. Но, с другой стороны, уволишься – и что дальше? Кому ты, свежеиспеченный «специалист», на дипломе которого еще не совсем просохла типографская краска, кому ты такой красавец нужен? Нет уж, если уходить, то не с пустыми руками. Наверняка в громовских бумажных «гималаях» найдется что-нибудь достаточно ценное.
В конце концов, почему бы и нет? Громов все равно из-за лабораторного стола не вылезает, он себе еще наработает. А эти «наработки» так и будут тут в конторских шкафах пылиться, пока не сгниют. Стас их хотя бы в дело пристроит.
Вот только – как? Самому подставляться нельзя ни на волосок – это ясно. Если просто повытаскать из громовских завалов протоколы исследований и уволиться – даже такой лох, как Громов, догадается, кто тут руку приложил. Если повытаскать и не увольняться – практически то же самое, еще и на неудобные вопросы придется ежедневно отвечать, Громов ведь как прицепится, уже не отлипнет. А вот если бы полезные бумаги оказались у Стаса как бы сами собой…
В конце октября в соседнем подразделении случилось ЧП – офис ограбили буквально средь бела дня. Пока сотрудники, пользуясь внезапно наступившими теплыми деньками, разошлись в обеденный перерыв по личным делам, кто-то изрядно «почистил» помещение, мастерски отыскав все «заначки», а заодно прихватив все мало-мальски ценное: селектор со стола начлаба, забытый одним из лаборантов новенький плеер, чей-то модный пиджак – даже блоком сигарет из замовского стола не погнушались. Прибывшая милиция записала показания, попеняла на хлипкую охрану и отбыла, не определив даже, явился ли вор (или воры) через вертушку на главном входе или залез в приоткрытое по теплой погоде окно. Отдел располагался на втором этаже, но рядом проходила какая-то труба, а внизу вот уже третий год лежала куча битого кирпича, так что залезть в заманчиво приоткрытое окно сумел бы даже инвалид. На главном же входе, «охраняемом» одинаково подслеповатыми и равнодушными бабками-вахтершами, наблюдался, по выражению одного из милиционеров, «полный проходной двор»: курьеры, разносчики, продавцы гербалайфа и магнитных браслетов, родственники и знакомые сотрудников и так далее, и тому подобное – пропуска никто никогда ни у кого не спрашивал. Вдобавок к главному входу имелось и несколько служебных, замки на которых можно было открыть шпилькой, а днем некоторые и вовсе не запирались – из-за облюбовавших их курильщиков.
Стас тогда подумал, что такое вот ограбление могло бы стать отличным решением: обчистить лабораторию, прихватив заодно и нужные бумаги, – и никто ни о чем не догадается. Да и искать-то не станут – милиция, похоже, сразу записывает подобные дела в «глухари». Если вообще их заводит…
Правда, сразу было ясно, что провернуть дело средь бела дня, как у соседей, не удастся – Громов торчал в лаборатории с темна и до темна, выходя лишь по естественным надобностям. И то не по всем: обедал он прямо на рабочем месте, запивая кусок хлеба кефиром. Это когда вообще вспоминал про еду. Чаще – забывал.
Ночью?
Стас легко сделал дубликаты ключей от «служебок», вытащил с антресолей старое пальтецо и лыжную шапочку – и то, и другое черное, чтоб незаметно. Однажды поздним вечером он предпринял пробную попытку. Сперва – на всякий случай – позвонил, послушал длинные гудки: похоже, Громова на месте уже не было. И то – не ночует же он в лаборатории.
Такси Стас брать не стал – тоже на всякий случай, чтобы «следов» не оставлять. Во всех детективах злоумышленник непременно оставляет такие вот… следы. Но Стас умный, он все предусмотрел.
Вокруг огибающего территорию забора прохожих и днем-то было немного, а уж ночью-то тут и вовсе никто не ходил. Если и ходил, то в чернильной ноябрьской тьме никого не было видно. А раз он не видит, значит, и его никто не видит, правильно? Тем более что он весь в черном.
Забор служил скорее для обозначения факта своего присутствия, нежели для реальной защиты. Дырок в ограде хватало, и на территории Стас оказался в мгновение ока. Подобрался к зданию – окна лаборатории были темны, значит, Громов действительно ушел.
Стас тенью скользнул к ближайшему служебному входу, нашарил скважину и повернул ключ…
Скрежет его оглушил. Спина сразу покрылась липким холодным потом. Господи, он не думал, что выйдет так громко. Наверное, нужно было смазать замок – в детективах в замки, чтобы открывались беззвучно, всегда наливают какое-то масло. Интересно, какое? И как его туда налить? И… пятна же останутся, а это – те самые «следы». Да ладно, кто тут может услышать шум?
Второй поворот ключа показался уже раскатом грома. Черт! Наверное, это просто кажется. От волнения.
Еще громче был стук собственного сердца… А в пустом здании? Да его будет слышно на всех этажах!
Стас оглянулся – никого, – осторожно вытащил ключ и, вздохнув, поплелся домой.
Оказывается, он предусмотрел не все.
Умом-то Стас понимал, что ни поворот ключа, ни тем более стук сердца совсем не грохочут, на самом деле их в полушаге не слышно. Но что толку понимать все это, если руки дрожат, в глазах мелькают белые мушки, а в голове гудит предобморочный звон?
Нет. Он ни за что не вернется туда, к служебной двери, в эту чернильную тьму, которая, кто бы мог подумать, превращает самые обыкновенные звуки в громовые раскаты. А уж о том, чтобы зайти внутрь, и вовсе речи быть не может.
В конце концов, он, Стас, не какой-нибудь тупой грабитель – он интеллектуал, нервная организация у него тонкая, воображение богатое. Глупо же запрягать в дровяную телегу арабского скакуна. Вот он, Стас, и есть арабский скакун – существо сложное и потому нервное. А тут нужна ломовая лошадь. Тупой орловский тяжеловоз. Или даже ишак. Ишаку все равно, он ничего себе эдакого не воображает.
Значит, нужно найти «ишака». Ну а что? Унитаз чинить сантехника вызывают. Ну так неужели не существует каких-нибудь… нет, наемный убийца ему, к счастью, не нужен, но вот наемные грабители… почему бы и нет?
По старой привычке искать идеи «в телевизоре» Стас пощелкал, переключая каналы, и наконец наткнулся на какой-то невнятный фильм, один из персонажей которого как раз произносил ласковым голосом, но с угрожающей ухмылкой: «А если найду?»
Тут же вспомнилась другая фраза: «Мелочь есть? А если найду?» Сам Стас такой фразы никогда не слышал, но именно ее приписывали обирающим прохожих гопникам. И некоторых представителей этого неприятного племени Стас как раз знал…
Как-то раз, возвращаясь с Игорем с вечеринки, они напоролись на гопников. Парней было всего двое, и Стас уже прикидывал, имеет ли смысл «помахаться» или проще дать себя обыскать – денег у него не осталось, часы стоили, что называется, три копейки, да и у Гарика, скорее всего, особых ценностей при себе не имелось.
Но едва успела прозвучать классическая вступительная фраза – правда, не про мелочь, а про закурить – как Игорь всплеснул руками и с нескрываемым изумлением воскликнул:
– Косой?! Тебя ли я вижу, старый мой друг? Не обманывают ли меня глаза? Нет, не обманывают. Кто бы мог ожидать! И Серый тут же, разумеется. Ну да, не разлей вода, как в былые времена. Надо же, какая встреча! Вот не думал – не гадал.
Он, похоже, совсем не боялся. Более того, тон у Игоря был откровенно издевательский.
– Да ладно, Гарик, чего ты? – заныл тот, кого Игорь назвал Косым. – Мы ж ниче такого, просто закурить попросили, а ты сразу…
– А чего я? – самым искренним голосом поинтересовался Игорь. – Я выражаю бурную радость от встречи со старыми друзьями. С дорогими, – он выделил это слово, – старыми друзьями. А я так горевал, когда вы пропали из виду… Так горевал, так горевал… Поверишь ли, ночей не спал… Все думал: куда же друганы мои девались, не случилось ли чего? Не попросить ли помощи у нашей доблестной милиции… Как думаешь, помогли бы они мне отыскать потерявшихся друзей? Может, зря я тогда к ним не обратился?
– Ну чего сразу про ментов? Мы у хаты твоей и близко не были, – продолжал канючить Косой.
Тот, кого Игорь назвал Серым, помалкивал.
Сам же Игорь вдруг обрадовался:
– Как интересно… Я вроде ни слова ни про какую хату не говорил… И за язык тебя не тянул, чего ж ты вдруг? А, Косой? Значит, к квартире нашей вы и близко не подходили? А чего ж ты сейчас-то про нее вспомнил? И как красноречиво вспомнил-то… Я тогда молодой был, глупый, не сразу расчухал, что к чему. Но лет-то не так уж много прошло, а? Дело-то небось в долгий ящик положено, а закрыть-то его вряд ли закрыли, рановато. То-то ментам счастье – раскрытие старого безнадежного «квартирника» на блюдечке. А на таких охламонов и другие «глухари» списать можно, вдобавок к нашей истории…
– Ты че, грозишься, что ли? – набычился Косой. – Были друзья, а теперь ментами пугаешь?
– Слышь, Косой, – подал наконец голос Серый. – Ты бы базар-то фильтровал? Вечно ляпнешь с Дону, с моря… А Гарик – молоток, не сдал друганов. Ты не хипеши, сейчас он так просто подкалывает… Ну так ты сам напросился. Он-то пацан правильный, сразу ясно.
За встречу сообразили по пивку, посидели в скверике, поболтали о том о сем – хотя небогатый словарный запас «старых друзей» был не слишком приспособлен к беседам – и на прощанье новые знакомые пообещали Стасу «режим наибольшего благоприятствования». Мы, мол, в этом районе не последние сошки, нас каждый знает, так что, если кто привяжется или еще какая надобность возникнет, дай знать, подмогнем.
Стас потом встречался с этими ребятами два-три раза в год – не ради «надобности», а лишь для поддержания знакомства. Вот и пригодилось.
Он показал Серому с Косым территорию – осторожно, издали, чтоб никто его в столь неподходящей компании не заметил, – вручил дубликаты ключей, нарисовал внутренние планы, объяснив, где что лежит и что ему нужно.
Единственной помехой оставался Громов. Можно было, разумеется, устроить налет совсем уж глубокой ночью, но вдруг этот придурок ночевать в лаборатории останется? Снаружи смотришь – окна темные, вроде нет никого, а вдруг он там на диванчике дрыхнет. Проверить телефонным звонком? Телефон можно не услышать или просто отключить, так что бесконечные длинные гудки – отнюдь не гарантия того, что дорога свободна. Проследить и дождаться, пока Громов домой отправится? Но кто ж его знает, с какого из трех выходов он будет здание покидать. К тому же Стас твердо намеревался в день (точнее, в ночь) «операции» торчать на виду у как можно большего количества людей. Если что, то – ничего не знаю, с друзьями гулял, а что там в лаборатории происходило, мне неведомо. Вроде как алиби.
Но и специально утащить с собой Громова тоже не годилось. Догадается.
Полоса везения, однако, продолжалась. В самом начале зимы неожиданно позвонила Алка Цызина: привет-привет, Стасик, мы тут вечер встречи организуем, давай, прими посильное участие. Это был отличный шанс. Уж тут-то, как ни вглядывайся, случайное совпадение и ничего больше.
Стас предупредил Серого с Косым и принялся обрабатывать Матвея. Сперва осторожно, намеками, потом более настойчиво. А тут как по заказу прямо в лабораторию дозвонилась сама Цызина, ну а от ее напора вообще никто не мог отвертеться. Впрочем, Громов, к удивлению Стаса, особенно и не возражал. Вечер встречи, значит, вечер встречи, почему бы и не сходить.
Правда, уже, собственно, в тот самый вечер Стасу пришлось выволакивать Громова из лаборатории чуть не силой: фанатик науки все порывался вернуться – то ли поведение подопытных мышек его смущало, то ли содержимое одной из чашек Петри внушало какие-то неясные опасения. Но – слава богу, дверь, наконец, была закрыта и в скором времени Стаса и Матвея уже встречали радостные возгласы бывших одногруппников.