Поезд дернулся сильнее. Мужик положил пакет под полку, метнулся к двери.
– Как ее зовут, вы сказали? – крикнул Николай.
– Галина Митрофанова!
Мужик соскочил с поезда.
За окном поплыли вагоны-цистерны. Потом пошел пригородный пейзаж.
Поезд набирал скорость. Шел, подрагивая на стыках рельс.
По коридору вагона движется усатый и пузатый пассажир со стаканом в железном подстаканнике.
– Да что же это такое? Кто-нибудь даст мне чаю? – громко возмущается пассажир.
Купе Тамары и Раи.
Они удобно расположились на полке, а напротив них сидят проводницы из соседних вагонов, и конечно же Мила – хозяйка тринадцатого вагона. У каждой в руке стакан с чаем.
Тамара предлагает им зефир в шоколаде. Девушки берут застенчиво.
Рая отвечает на интересующие вопросы.
– С утра – визит к первому секретарю обкома. Потом – встреча со студентами. Ответы на вопросы. Потом встреча с рабочими на заводе. Дальше телевидение, а вечером – концерт.
– А он умный? – спрашивает одна из проводниц.
– Кто? – не понимает Тамара.
– Первый секретарь.
– Наверное, – предполагает Тамара. – Номенклатурный чиновник. Там дураков не бывает.
– А почему про них анекдоты рассказывают?
– Завидуют. У них зарплата большая. Плюс взятки. Каждый бы так хотел.
– А я бы не хотела взятки. Это стыдно, – возразила Мила.
– Потому что тебе их не дают.
– А он женат? – спросила одна из проводниц.
– Кто? Первый секретарь?
– Да нет, Николай Озерников.
– Женат.
– А кто его жена?
– Аккомпаниатор. Они вместе в консерватории учились.
– Красивая?
– У нее такое лицо, как будто в него кто-то пернул, – говорит Рая.
– Это как? – не понимает проводница.
– Ну, противное… Зубы крупные, одинаковые, как клавиши у пианино. Декольте носит до сосков. Выкатит свои сиськи, мужиков привлекает.
– Зачем? У нее же есть.
– Мужиков много не бывает, – говорит Рая.
– Вы ее не любите? Почему?
– А за что мне ее любить? Он приехал из глухой провинции, такой чистый, незамутненный, как ангел, а она поймала его, накрыла, как сачком. Он и попался.
– Влюбился?
– Да нет. Просто они сидели рядом, она положила ему руку на пенис.
– Рая, перестань, – одернула Тамара.
– Куда? – не поняла Мила.
– Куда надо.
– А ты откуда знаешь? – спросила Тамара.
– Рассказывали.
– А дальше? – поторопила Мила.
– А дальше все закрутилось. Он застенчивый был, Коля. И занятый очень. Ему некогда было ухаживать. А тут само в руки идет. Ну и поженились.
– Молодец, – сказала Мила. – Проявила личное участие. Как жена скульптора Конёнкова. Она зацепила знаете кого? Эйнштейна.
– Альберта Эйнштейна?
– Ну да. Сама дала ему знак.
– Какой?
– Не знаю какой, но Эйнштейн ее полюбил. В этот период у него умерла родная жена, так он даже не заметил. Сказал: «Похороните» – и все дела.
– Сволочь, – заметила Рая. – Все гении сволочи.
– Вовсе нет, – вступилась Тамара. – Все гении – дети. Наш Николай – абсолютный ребенок. Доверчивый, как будто вчера родился.
– Какой он, на фиг, гений? – возразила Рая. – Просто певец, и все. Горло со свистком.
– Гений… – не согласилась Тамара. – И красавец… У него глаза как у коня. Добрые и все понимают. И пахнет он розами и дождем.
– Конь? – уточнила Мила.
– Николай.
– А чем пахнет дождь?
– Космосом. Свежестью. Вечностью. Я бы легла на него и вдыхала. И больше ничего не надо.
– Вы его любите? – догадалась Мила.
– Давно. Еще с консерватории. Я училась там на дирижерско-хоровом.
– А почему вы администратор?
– Чтобы быть рядом. Его же все обманут и кинут. Администраторы – шакалы. А он – доверчивый, как дитя.
– А почему вы не вышли за него замуж?
– Он меня не замечал.
– А вы бы положили ему руку на пенис… – сказала Мила.
– Это не мой путь…
– А как вы сейчас живете? У вас есть семья?
– Ничего у нее нет, – сказала Рая. – И не будет.
– Почему это? – спросила Мила.
– Когда долго смотришь на солнце, то потом ничего вокруг себя не видишь. Вот и я. Никого вокруг себя не вижу.
– Обидно, – сказала Мила.
– Так всегда, – заметила вторая проводница. – Все порядочные живут плохо. Хорошо живут только акулы. У них три ряда зубов.
– Всё! – объявила Мила. – Завтра приду к Сашке в общежитие и положу ему руку на пенис!
– Он протрезвеет и не вспомнит, – заметила третья проводница.
– А все-таки любить – это хорошо, – сказала вторая проводница. – Лучше, чем ничего.
– У меня знаете какая мечта? – спросила Тамара. – Постареть. Постарею, и будет все равно. Старость всех уравнивает. Все старики одинаковые. Что Эйнштейн, что дядя Вася.
– Ерунда. Все старики разные, – с уверенностью сказала Мила. – Надо уметь ждать. Энергия ожидания притянет. Вот откроется дверь, и он войдет.
Открылась дверь, и возникла рожа усатого и пузатого.
– Мать вашу за ногу! – изрек усатый пассажир.
– И вашу тоже! – отозвалась Рая.
Поезд несется в ночи.
В купе Николая Озерникова входит человек в железнодорожной форме. В его руках бутылка коньяка.
– Я начальник поезда, – представился он. – Я на минуту.
– Если можно, покороче. У меня завтра трудный день.
– Понял. Это так… чисто символически. Для знакомства.
Круг солнца туго выстреливает из-за горизонта. Край неба освещается.
Стук колес. Раннее утро.
– На чем же я остановился? – спрашивает начальник поезда.
– На том, что вы протянули руку и она упала, – устало подсказывает Николай.
– Я дернул за тормоз. Поезд остановился. Смотрю, она стоит. Не затянуло под колеса. Стоит, вся целая, даже не перепугалась. Не успела, что ли… А может, шок… А я за минуту поседел. Вот смотрите…
Николай заснул сидя.
Начальник поезда тронул его за плечо.
– Теперь нет смысла спать. Скоро приедем.
Вокзал. Поезд прибывает к платформе и останавливается.
Группа встречающих. Здесь представители города. Обязательная в таких случаях активистка среднего возраста с начесом на голове.
Из вагона вываливаются молодые музыканты с инструментами.
– Мальчики, в сторону, – тихо просит Тамара. – Не дышите на руководство. Хоть бы жвачками зажевали… – Тамара оборачивается к встречающим: – Здравствуйте, очень приятно…
Но встречающие ждут не Тамару. Они смотрят на выход, ожидая звезду.
Николай неподвижно сидит в купе, смотрит на пакет, который он переложил на столик.
Тамара решительно входит в купе.
– Коля! Ты заснул?
– Я человека жду.
– А там что, не люди?
– Должна прийти Галина Митрофанова.
– А где она?
– Не знаю. Опаздывает, наверное…
– Может, она вообще не придет. Ты так и будешь сидеть? Им надо – пусть сами тебя ищут.
Озерников смотрит на часы, берет пакет, свою сумку. Выходит из вагона.
Ему вручают каравай с солонкой наверху, протягивают цветы.
У Николая обе руки заняты.
Тамара принимает подношения. Передает каравай музыкантам. Те его мгновенно разрывают, как волчата.
Автобус едет по городу.
Висят растяжки: «Николай Озерников – 84». Восемьдесят четвертый год. Канун перестройки.
Николай сидит возле Тамары. Кемарит, привалившись к ее плечу. Тамара застыла, боится пошевелиться. Николай дышит ей в шею. Счастье.
Автобус останавливается возле внушительного здания. Это обком.
Все выходят.
Тамара нежно будит Николая. Он просыпается. Какое-то время не понимает: где он? Что происходит? Видит коробку у себя на коленях.
– А с этим что делать? – смотрит на Тамару.
– Потом, – отмахивается Тамара.
Кабинет первого секретаря.
Первый секретарь – представительный холеный человек в голубой рубашке под галстук, говорит приветственные дежурные слова, которые никому не нужны – ни артистам, ни ему самому.
Все сидят вокруг пустого стола и пережидают обязательную процедуру.
Далее первый секретарь передает слово активистке. Активистка, вскочив на коротенькие ножки, одернув пиджачок на широких бедрах, принялась бодро тараторить о положении дел в области. Голос у нее пронзительный, задорный, чувствуется, что она сама себе очень нравится. Но это и все. Больше она не нравится никому. Особенно Рае.
– Как ты думаешь, она живет с начальником? – спрашивает Рая у Николая.
Но Николай спит, уронив голову на грудь.
До его слуха доносится: «Фуражная корова, фуражная корова…»
Рая толкает его локтем в бок.
– А? – подхватился Николай.
– Ты храпишь, неудобно, – шепотом сказала Рая.
Николай проснулся. Посидел какое-то время. Потом спросил громко:
– А что такое фуражная корова?
Он хотел показать свое участие в процессе. Дескать, он не спал, а внимательно слушал.
Активистка замолчала. Оглянулась на первого секретаря. Но и первый секретарь не знал, что ответить.
– А что такое фуражная корова?
Он хотел показать свое участие в процессе. Дескать, он не спал, а внимательно слушал.
Активистка замолчала. Оглянулась на первого секретаря. Но и первый секретарь не знал, что ответить.
– Фураж – это французское слово! – выкрикнул Дима. – Означает корм.
– Сухой корм, – уточнил первый секретарь.
Честь города была спасена. Активистка затараторила дальше.
– А что с этим делать? – тихо спросил Николай у Тамары.
– Давай посмотрим…
Тамара взяла коробку. Раскрыла. Это был набор оловянных солдатиков.
– Командир и девятнадцать бойцов, – прочитала Тамара.
Командир выпал из коробки на пол.
– Осторожно! – вскрикнул Николай.
– Подумаешь, бриллианты… Командир и девятнадцать бойцов. Стоит три шестьдесят.
– А где я теперь найду эту Галину Митрофанову?.. – задумался Николай.
– Выкинь, да и все. Что ты будешь с ней таскаться?
Аншлаг. Зал переполнен.
Николай у микрофона. Он поет очень красивую песню, посылает в зал свой талант, свою мощную энергетику.
Зал внемлет и заряжается, как аккумулятор. А Николай в свою очередь заряжается от зала.
За кулисами Тамара смотрит не отрываясь.
– Попридержи глаза, – советует Рая. – А то они у тебя на кофту выпадут.
Тамара не реагирует.
Люди шутят над ее чувством. Для них – это повод повеселиться. А что бы она хотела? Чтобы все зарыдали вместе с ней?
Концерт окончился. К сцене несут цветы. Николай принимает их. Кланяется, глядя в зал. Его лицо не выражает никаких эмоций. Он выложился до дна. Устал.
Оловянные солдатики выстроились в два ряда. Начинают маршировать. Перестраиваются в марши.
Николай Озерников сидит в гостиничном номере, играет в оловянных солдатиков.
За окном сумерки. Ночь. Звонит телефон. Николай не подходит. Он занят. У него девятнадцать солдат и один командир.
Телефон звонит, надрывается. Николай не реагирует.
Солдаты смыкаются плотным строем, потом делятся на квадраты.
Как это называется? Кажется, маневры.
Солдатам не страшно. Они – винтики в военной машине. А может, и страшно, ведь они люди…
Телестудия. Голос режиссера: «Внимание! Запись!»
Телеведущая:
– Николай Петрович! Расскажите, пожалуйста, о себе. Как вы начали?
– Я начал с того, что родился. Как все, в общем.
– Ну да… Кто были ваши родители?
– Отец – военный, мама – домохозяйка.
– Они тоже пели?
– Пели, когда выпьют.
– А откуда же у вас такие способности?
– Положили.
– Кто?
– Сверху. – Николай поднял палец к потолку.
– А почему положили именно вам?
– Случайность.
– Вы в это верите?
– Во что? – не понял Николай.
– В случайность.
– Ну конечно. Я сам – случайность. Мог бы не быть. А мог быть другой. Хромосомы сложились бы по-другому, и все.
– Вам нравится ваша жизнь?
– Не всегда.
– Вы хотели бы что-то изменить?
– Нет. Я не люблю менять.
– Почему?
– Я ленивый.
– Все мужчины такие, – вздохнула телеведущая. – Вы боитесь старости?
– Я о ней не думаю.
– Почему?
– Какой смысл думать о том, что от тебя не зависит? Я же не могу остановить время. Но я подозреваю, в старости ничего не изменится. Буду петь, как Шарль Азнавур. Вот он старый, сухой как деревяшка, а поет замечательно.
– Скажите, а есть поступки, за которые вам стыдно?
– Есть.
– Какие?
– Я вам после передачи расскажу. Выпьем по чашечке кофе, и я вам расскажу…
Номер гостиницы. В номере Озерников, Тамара и Рая. Телевизор включен. Все сидят и смотрят.
«Я вам после передачи расскажу…»
– Дура, – сказала Рая.
– Вовсе не дура, – возразила Тамара. – Они все вытягивают жареные подробности. Это же интересно…
«Вы родились в Москве?» – продолжает телеведущая. «Нет. Я родился в поселке. У нас был деревянный дом из круглых бревен. Я все лето ходил босиком. У нас были куры и петух, который будил меня по утрам. Я завязывал ему клюв… А сейчас я живу в Москве, на двенадцатом этаже. У нас балкон не застеклен, на балконе собираются голуби со всего юго-запада. Там у них общественная уборная, гостиница и роддом. Вьются гнезда, вылупляются птенцы. Выйти невозможно». – «Почему?» – «Отходы жизнедеятельности». – «В каком смысле?» – «В смысле птичьего помета. Утопаешь по щиколотки». – «Об этом не надо, – останавливает телеведущая. – Скажите, пожалуйста, как вы начали петь?» – «Я не начинал петь. Я пел всегда. Я не помню, когда я не пел». – «А если бы вы не были певцом, кем бы вы были?» – «Неудачником». – «А как вы относитесь к своей славе?»
Николай поднимается с кресла, переключает телевизор.
– Зачем? – вскрикивает Тамара. – Интересно же было.
На экране возникает лицо Черненко. Он что-то говорит задыхаясь.
– С ума сойти, – реагирует Рая. – И это глава государства? Кадровик! У нас в отделе кадров такой сидел.
– Может быть, он хороший человек, – заступается Тамара.
– Может, и хороший, но его стыдно капиталистам показать. Посмотри на американцев: Кеннеди, Рейган – красавцы. Фигура, костюмчик, любо-дорого смотреть… А этому жить осталось три понедельника. Неужели молодого нельзя найти?
– Молодой – опасно, – говорит Тамара. – Не знаешь, что ждать.
Озерников выключает телевизор.
– Хотите супчику? – спросила Тамара.
– Хотим, – ответила Рая.
Тамара выходит и возвращается с кастрюлькой.
– А где ты его взяла? – удивляется Николай.
– В номере сварила. На плитке.
Разливает суп по фужерам, поскольку другой посуды нет.
– Гороховый… – отмечает Николай. – Мой любимый.
– Я знаю, – говорит Тамара.
Тамара заваривает себе кофе.
– А тебе супчик? – спрашивает Рая.
– Я не хочу.
– Перестань. Тут еще на два фужера.
– Коле больше останется, – великодушно отказывается Тамара.
– Ты ангел, – вздыхает Николай.
Едят молча.
Рая смотрит на часы:
– Автобус ждет внизу. Экскурсия по городу. Говорят, здесь потрясающий монастырь…
Автобус движется по городу. Город – старый, низкий, уютный. Как будто проваливаешься в глубокое прошлое. Экскурсовод рассказывает о достопримечательностях.
Рая и Тамара сидят рядом.
– Ты слышала? Он сказал, что я ангел, – шепотом поделилась Тамара.
– Ничего хорошего, – прокомментировала Рая.
– Почему это?
– Потому что ангелов не трахают. Трахают простых баб.
– Злая ты, Райка.
– Я не злая. Я реальная. На земле стою. А ты в облаках витаешь. Замуж тебе надо. Родить успеть. А ты время пропустишь и останешься как яловая корова.
– А яловая – это как?
– Без теленочка. Без смысла.
– Для меня смысл – любовь.
– Когда у бабы после сорока нет детей, в доме появляются привидения.
– Выйду замуж за привидение, – говорит Тамара. – Ты ведь живешь с привидением.
– У меня от него сын. От сына будут внуки. А это уже вполне реальные люди. Живые и теплые. Их можно пощупать.
Рая смотрит в окно. На ее лицо наплывают тучи.
– Вредная ты, Томка! Любишь совать палец в раскаленную рану.
Рая встает и пересаживается на заднее сиденье, где расположился рыжий музыкант Дима. Рая опускает свою руку вниз, находит руку Димы, перебирает его пальцы. Поступок смелый, но бывают еще более смелые поступки, как мы знаем.
Дима не смущен. Скорее обрадован. Он смотрит на Раю, на ее огненные кудри, спелые губы – как это может не нравиться? Рая старше на десять лет. Диме двадцать пять, ей – тридцать пять, но в обоих случаях это возраст любви и пора цветения.
– Я вообще-то жене не изменяю, – предупреждает Дима.
– А ты не изменяй…
Познать прелесть молодых тел – разве это измена? Вовсе нет. Это просто оргазм, к которому стремится все живое.
Диму долго уговаривать не надо. В конце концов, такая точка зрения тоже имеет место. Надо уважать чужое мнение.
Центр города. Солнечный день. Красная растяжка с именем Озерникова.
Под растяжкой – киоск горсправки. Внутри киоска – интеллигентная женщина средних лет. Около киоска – Николай с коробкой в руках.
– А отчество? – спрашивает работница горсправки.
– Отчество я не знаю.
– А год рождения?
– Тоже не знаю.
– Ну хотя бы приблизительно…
– Не представляю. Я ее не видел никогда.
Пауза.
– Ну вообще-то мы в таких случаях справок не даем.
Озерников молчит.
– Но для вас я попробую…
– Спасибо.
Работница киоска ищет. Николай ждет.
– Вот здесь три Галины Митрофановы. Которая ваша – найдете сами.
– Да я не знаю, которая моя.
– Мой вам совет: на молодость и красоту не льститесь. Красота быстро проходит. Смотрите, чтобы добрая была. Доброта – это вечно.
– Да не надо мне ничего. У меня уже все есть.
– Значит, вы счастливый…
Гостиница. Номер Тамары и Раи.
Тамара варит новый суп. Рая беспокойно смотрит на часы.