Он допил чай, поблагодарил радушную хозяйку за угощение и рассказ, вышел в прихожую, глянул на себя в зеркало, недавно вытертое хозяйкиным рукавом.
Он ничего еще был, симпатяга. Высокий, поджарый, русоволосый. Глаза серые, хороший рот, правильной формы нос и скулы. Все в лице его и внешности было правильным. Кроме личной жизни, которая ни в какую не желала складываться. Не получилось у него уютной картинки милого дома с плюшками к чаю, с гуляшом к макаронам, с милой улыбкой на пороге.
– Если вас не затруднит, Настя, может, вы приедете как-нибудь в отдел для составления фоторобота возможного поджигателя? – спросил Макаров, прощаясь.
– Что, заново станете копать про поджог? – Ее взгляд обеспокоенно скользнул по новеньким обоям в полосочку, приготовленным для детской. Только вчера куплены и поставлены в углу прихожей в бумажном мешке. – А дом-то наш не отберут?
– Нет, про поджог не станет никто копать, – пообещал Макаров. – Просто… Кое-что происходит сейчас с вашими бывшими соседями. И мы должны понять, не был ли поджог началом этой странной истории.
– С соседями? – Она наморщила лоб. – Так мы со всеми созваниваемся, все вроде у всех нормально. А кто же? У кого что не так?
Настин взгляд загорелся любопытством.
– Может, эта девушка не жила в вашем общежитии? Может, она жила в соседнем, потому вы и не знаете? – предположил Макаров. – Ольга… Ольга Николаева.
– А-а-а, Олька Колькина! Как же, как же, знаем эту деваху! Да, она из соседней общаги.
Она с облегчением выдохнула, новости, значит, не обошли ее стороной. У ее бывших соседей все в порядке, и от нее никто ничего не скрыл.
– Почему Колькина? – не понял Макаров.
– Так фамилия Николаева! Николай – значит Коля. Николаева – значит Колькина. Там, в общагах-то, у нас у всех прозвища были. Не обидные такие, милые. Меня знаете как звали?
– Как?
– Настя-здрасте! – она рассмеялась. – Я потому что могу за день раз сто поздороваться. Вот так и прозвали.
– Понятно… А что вы можете сказать про Ольгу? Она с кем-нибудь дружила? Встречалась? Жила? Родственники? Может, кто-то ее навещал? Хотя вы, наверное, не знаете, она ведь не в вашем общежитии жила.
– Чего это? – с обидой воскликнула Настя. – Мы там все на виду! И Ольку Колькину мы с бабами прекрасно знаем.
– И что же вы знаете про Ольгу с бабами? – заулыбался ее простоте Макаров.
– Сирота, ни с кем не жила и не встречалась. Никто никогда ее не проводил и не встретил. Всегда одна. Работает где-то. Бабы говорят, чуть ли не начальником! – начала перечислять радушная хозяйка. – Жила скромно. Аккуратная. Бабы говорят, все за собой помоет, вычистит. Нет, хорошая девка, лишнего сказать не могу. А чего натворила-то?
– Пока не могу сказать. Не уверен, – признался Виталий. – Так что с фотороботом, Настя? Приедете?
– Ой, не знаю! – Она закусила нижнюю губу. Глянула на него виновато: – Неохота-то как! Серега узнает, что языком болтала, пришибет. Может, я с бабами поговорю, а? Может, они? Не я одна этого гада лысого видела. Так я поговорю?..
Поговорила. И уже ближе к вечеру, когда Макаров только-только вытянул ноги на своем диване и прикрыл глаза, намереваясь вздремнуть, позвонила по номеру, который он ей оставил.
– Виталий Сергеевич, я так и знала! – зловещим шепотом произнесла Настя. – Все дело в ней!
– В ком? – не сразу понял он, стараясь разогнать дремоту.
– В Ольке Колькиной! В ней загвоздка! Я тут с бабами поговорила, и знаете, что открылось-то?!
– Нет.
– Оказывается, этот лысый следил за ней!
– За Ольгой?! – Сон как рукой смело, Макаров резко сел, свешивая ноги на пол.
– Да! Там у нас Галка одна жила… Ну, хорошая моя знакомая. Она говорит, что несколько раз видела, как этот лысый шел за Олькой к остановке автобусной утром, перед работой ее. А вечером опять же вел ее обратно.
– Как вел?
– Ну не за руку же, Виталий Сергеевич! – рассмеялась Настя. – Что вы как маленький! Она впереди, а лысый сзади. Пас он ее, как Серега мой говорит.
– Утром и вечером, как она на работу и с работы?
– Ну да.
– А еще? Ну, помимо этого, он куда-нибудь ее сопровождал?
– Нет.
– Интересно… – произнес Макаров.
И тут же подумал, что, если Ольга была назначена начальником, это мог быть кто-то из обиженных сотрудников и…
– Ничего интересного, – перебила его мысль Настя. – Куда он еще станет за ней ходить, если она больше никуда не ходила. Только на работу и с работы, как заведенная.
– А в выходные?
– В комнате сидела. На кухню и в комнату, в уборную и в комнату, в душ и в комнату. А че натворила-то, Виталий Сергеевич?
– Пока не знаю, – признался он. – Так что с фотороботом, Настя, поможете?
– Да, – твердо пообещала она. И тут же «порадовала»: – Все придем. Кто чего запомнил. Сообща составим портрет этого упыря…
Полковник, узнав о его инициативе, отреагировал как-то вяло, без энтузиазма:
– Зачем тебе это, Макаров? Доктор сказал, что через пару дней позволит вести допрос, и… Смысла не вижу в фотороботе предполагаемого поджигателя. Что это даст, Макаров?
– Пока не знаю, товарищ полковник. Пока не знаю, но чувствую, что связь какая-то существует. Что-то как-то вяжется одно с другим. Кстати, не пришел ответ на запрос из ее родного города? Мне толком ничего не сказали, когда я связывался.
– Не знаю, – отозвался полковник с раздражением. – Хочешь – позвони Воронину.
– Так я негласно вроде бы, – растерялся Макаров.
– Да где уж теперь негласно, если ты бабий батальон пригласил на составление фоторобота! – упрекнул полковник и прервал связь.
Воронину позвонил, но лучше бы этого не делал. По загадочным ухмылкам и продолжительным паузам понял, что у того есть какая-то информация. И она настолько неприятная, что такой тип, как Воронин, из кожи вон вылезет, но преподнесет ее в еще более невыгодном свете. Только вот для кого?
Ответ Макарову дал с утра полковник, отправив электронное сообщение с просьбой прекратить всяческую инициативу и предупредить желающих составить фоторобот о том, что делать этого не следует.
– Почему, Семен Константинович? – спросил Виталий, не выдержав и позвонив полковнику. – Что-то случилось?
– Случилось, случилось, Макаров, – отозвался не без раздражения полковник.
– Стесняюсь спросить, что именно, – обнаглел он от злости.
– Ответ пришел на запрос по Николаевой. Он многое ставит на свои места. Н-да… Если хочешь подробностей, приезжай в отдел, – смилостивился полковник. – Воронин тебе все объяснит.
Макаров был готов через двадцать минут. Он не стал бриться, он в отпуске. Имеет полное право заявиться в отдел с двухдневной щетиной. Почистил подсохшую грязь на джинсах, натянул толстый свитер с курткой, которая на лопатках так и не просохла с вечера от дождя. И в рекордное время доехал до отдела.
Воронин его ждал. Или просто сделал вид, что не удивился его визиту.
– Кофе будешь? – вместо приветствия спросил он, как только Виталий переступил порог кабинета.
– Буду. А с чем?
– Сухари. – Воронин взял в руки упаковку, близоруко прищурился, читая этикетку. – Горчичные, высший сорт. Устроит?
– Пойдет.
Он сейчас готов был упаковку от сухарей сжевать, лишь бы избавиться от горечи, полосующей желудок. Это он снова натощак выкурил сигарету, идиот! Когда бросит окончательно, интересно? Сколько можно самому себе обещаний давать?
А вот сделает доброе дело для этой нелепой рыжей Ольки Колькиной и тогда бросит курить. Это мелькнуло у него в голове так неожиданно, что он замер посреди кабинета и снова прогнал эту мысль через сознание туда-сюда.
Чего-чего?! Доброе дело? Для кого, для кого?! А что он о ней знает? Воронин вон, того гляди, лопнет от самодовольства, наверняка в рукавах кителя по козырю. Неспроста ни единого вопроса не задал, а сразу угощать принялся. Не по козырю, решил Виталя, присаживаясь за свой стол, – по два!
Воронин сам навел ему кофе, насыпал из пакета сухарей в блюдце. Подал! Небывалые чудеса!
– Чего не спится-то, коллега? – спросил Воронин, усаживаясь с кофе и сухарями за свой стол. Тут же прикрыл рот ладошкой, глянул с фальшивым испугом: – Ой, стой! Попробую угадать!
– Попробуй. – Его кривляния на Макарова никакого впечатления не произвели, он привык к его ужимкам.
– Кто-то донес нашему коллеге, что на мое имя пришел ответ на запрос по нашей рыжей девице. Я угадал, коллега? – При широко улыбающемся рте Воронин веселым не выглядел, глаза его оставались злыми и холодными. – И ты примчался, чтобы полюбопытствовать? И заодно в своем собственном расследовании заполнить бреши, так ведь, коллега?
– Нет никакого расследования, Стас, – сказал ему почти правду Макаров. – Полковник попросил негласно прощупать народец, я выполнил просьбу. Сегодня он дал отбой, за разъяснениями велел обратиться к тебе. Я приехал. Так что…
– Так что?! – вскинулся Воронин с обидой.
– Так что?! – вскинулся Воронин с обидой.
– Нет никакого расследования, Стас. За твоей спиной, – добавил он, подумав, что тому это будет приятно.
Воронин еще несколько минут недоверчиво его рассматривал, но потом жажда славы все же победила, и он, приподняв сначала папку с делом, а потом ее швырнув о стол и придавив двумя ладонями, проговорил:
– Все, Макаров, дело раскрыто! Убийца – Николаева.
– Сто процентов?
Виталя вяло жевал горчичный сухарь и старался не щупать свою душу на предмет чувств. Мутно там все было, очень мутно.
– Двести процентов, коллега, – высокопарно заявил Воронин и едва не всверлил оба указательных пальца в папку с делом. – Пришел ответ на запрос, а там такое!..
– Что там такое? – послушно спросил Виталя, прекрасно зная, что именно этого от него ждут.
– Оказывается, наша подозреваемая уже не впервые является фигуранткой злостного убийства! – продолжил ликовать Воронин.
– Точнее?
– Двадцать лет назад, проживая с матерью и отчимом в далеком сибирском городишке, наша Ольга Николаева имела репутацию школьной оторвилы и хулиганки. Силой обладала для своих лет невероятной. Побеждала во всех спортивных соревнованиях, выводя школу на первые места.
– Вот она – педагогическая поэма, – скептически сморщился Макаров. – Школе призы доставались, а Николаевой – дурная репутация! Наверняка какая-то старая грымза на нее клевещет. Если девочка была спортсменкой, она не могла…
– Слушай дальше! – с неудовольствием перебил его Стас. – В семье все было тихо, мирно, пока однажды… Пока однажды ее отчима не нашли заколотым вилами в собственном сарае.
– Опа! И кто же? Приемная дочь его на вилы насадила? В десять лет? – Виталя недоверчиво покрутил головой: – Как-то не верится.
– А почему нет? С такой-то силой? Девка ядра металлические метала, как орешки, а уж острые вилы воткнуть в мужика, который вознамерился тебя изнасиловать… – Воронин заткнулся, будто язык прикусил.
– Все так, Стасик? Все так и было? – вкрадчиво поинтересовался Макаров, сильно сомневаясь. Воронин любил импровизировать.
– Ну, про изнасилование это, может, я загнул. В деле ничего такого не было. Но факт остается фактом. Девка с десяти лет творит такое!..
Он закатил глаза так глубоко и так страшно, что Макаров перепугался, вдруг назад вернуть не получится.
– И что дальше? Она была единственной подозреваемой?
– Ну, нет, конечно же… Она в деле фигурирует как свидетель. Но явно это уступка ее возрасту и горю ее матери. Дело не в этом, Макаров. Совсем не в этом дело-то, понимаешь?
– А в чем?
– А в том, что она уже тогда была запачкана! Уже тогда, понимаешь?! – Воронин перегнулся через стол в его сторону, укрывая папку с делом своим животом. – Представляешь, открывают сарай, а там сидит, забившись в угол, десятилетняя девчонка. А напротив нее ее отчим с вилами в животе и… – глаза Воронина сузились, как у рыси, – и с ведром на голове.
– Что-о-о?
Руки у Макарова затряслись. Воронин знал, конечно, свое поганое дело. Вот он – его главный козырь. Только вот последний ли?
Нет, не последний. Последним он его добил, заявив:
– И ведро ему на голову надела девчонка. Она это подтвердила и попутно эксперты. А зачем, так и не выяснили. А теперь вспомним, коллега, что предшествовало убийству нашего уважаемого господина Агапова? Обезображенный труп собаки с ведром на голове! Вывод?
– И какой?
– Психологическая травма, полученная в детстве, дала о себе знать. У рыжей сорвало крышу. Она сначала воссоздает картину прошлых лет, тренируясь с животным, а потом идет и убивает профессора, который вдруг воспылал к ней внезапным интересом. Она, Виталик, сумасшедшая! И я закрою ее, все равно куда, в тюрьму или в психушку. Она убийца! И попробуй доказать обратное…
Никому ничего доказывать не пришлось. Через час их всех вызвали на место происшествия в тот же самый злополучный дом. Что там стряслось, сказать толком никто не мог.
– Позвонили с телефона-автомата, – бубнил дежурный. – Сказали, в Проклятом доме снова труп. На первом этаже.
– Кто звонил? Мужчина? Женщина? – пытался добиться Воронин.
Он сильно переживал, кусал губы, лоб его покрывался испариной. Ему все чудился в этом звонке какой-то подвох. И он даже на Макарова поглядывал с подозрением. Будто тот был виновен в этом вызове, будто он путал следы, чтобы обелить подозреваемую Николаеву.
Макаров решил съездить с опергруппой. А чего ему? Он в отпуске. Волен поступать как хочет. Тем более что погнать его с места преступления никто не может, он свой!
– Не сидится тебе дома! – злобно прошипел ему в спину Воронин, когда они расселись в дежурной машине. – Сто процентов баба та пьющая окочурилась с первого этажа. А кто еще? Больше там некому подыхать.
– Чего это? – обернулся на него Макаров и чуть не сболтнул, что при встрече с ним дама выглядела вполне еще ничего и окочуриваться совершенно не собиралась. Но пощадил нервы Воронина, он и так всю дорогу на сиденье подпрыгивал, будто жалила его обивка из искусственной кожи.
У дома их уже ждали. Семейная пара, закутанная по самые брови в теплые куртки и шарфы, будто на улице морозило, подпирала входную дверь, внимательно отслеживая каждую въезжающую во двор машину. Они чуть не оказались под колесами дежурки, бросившись по ступенькам им навстречу.
– Ну что вы, в самом деле, товарищи! – возмутился водитель, высунувшись из окна и погрозив им кулаком. – Так ведь и погибнуть можно.
– Погибнуть можно от вони, которая в нос лезет второй день! – огрызнулась женщина, чуть высвободив лицо из шарфа. – С души уже воротит!
– Это вы звонили в дежурную часть? – уточнил Воронин, выбираясь на улицу под осенний дождь, ледяной паутиной тут же облепивший лицо.
– Мы, – кивнули они одновременно.
Потом мужчина вышел вперед:
– Точнее, я. Вонь жуть какая второй день. Сначала-то, вчера с утра, думали, может, крыса где какая сдохла или кошка под пол залезла и сдохла там. А вчера с вечера отопление пустили в доме, вообще дышать стало нечем. Мы с женой прошли по комнатам, постучали, понюхали у замочных скважин. С первого этажа несет, точно. Зинка, наверное, окочурилась.
– Да, а кому еще? – покивала женщина. – Больше-то в доме никого не осталось. Тот, что с нами на этаже… Он будто живет, а будто и нет. Мы его ни разу не видали. Свет вроде иногда горит в окнах. А видеть не видели ни разу. Кто он – не знаем.
– А с соседкой с первого этажа хорошо знакомы были? – спросил Макаров, пока группа нехотя выбиралась под дождь.
– Ой, да что за знакомство-то! – негодующе фыркнула женщина. – Здрасьте да до свидания. Она, когда трезвая, еще ответит. А если на кочерге, то глянет мутно и мимо топает. Ну, пойдемте уже, пойдемте. Вонища, дышать нечем…
… – Убитая – женщина лет пятидесяти—пятидесяти пяти, – монотонно надиктовывал тридцатью минутами позже их эксперт. – Смерть наступила предположительно трое суток назад в результате ножевого ранения в область груди. Остальные раны в область живота, ног и рук свидетельствуют о том, что жертва отчаянно сопротивлялась. Возможно, под ногтями мы обнаружим следы эпителия убийцы.
– Что скажешь про орудие убийства? – склонился над ним Макаров.
– Нож. Кухонный нож. Вон он валяется в углу, – ткнул авторучкой в угол эксперт. – Весь в крови и, скорее всего, без отпечатков.
– Почему так думаешь?
– Потому что, Виталя… – Он задумчиво шевельнул бровями, снова внимательно осмотрел жертву, которую уже начали паковать в пластиковый черный мешок. – Что-то подсказывает мне… Ну и, конечно, это результат предварительного осмотра, что ранения, полученные этой женщиной, идентичны тем, что были получены гражданином со второго этажа. Но это мое предварительное, повторюсь, заключение. Нужна тщательная экспертиза. Но… но ты мое чутье знаешь.
Виталий знал, поэтому практически не усомнился. Вторая жертва убита кухонным ножом. Смертельное ранение то же самое. Это что? Это уже почерк, господа присяжные заседатели. Кто-то вырезает потихоньку жителей Проклятого дома. Кто? И зачем?
С Агаповым все более или менее понятно. Профессор нащупал золотую жилу, и его убрали экстренным порядком. Исчезло что-то из его комнаты, что, возможно, могло навести на след сокровищ, если они, конечно же, существовали.
За что убили Зинаиду Васильевну? Она что-то знала? Или узнала? Или увидела, что могло навести ее на размышления?
– Скорее всего, погибшая явилась свидетелем чего-то, что могло повлиять на ход расследования смерти Агапова, – проговорил Макаров, уставившись на меловой контур человеческого тела. – Характер полученных ранений идентичен, так что…
– Так что?! – оскалился Воронин.
На него было больно смотреть, так его подкосило известие о сходном почерке. Он-то уже в мечтах до внеочередного звания долетел, до благодарственных писем и торжественного вручения премии за быстрое раскрытие убийства такой знаменитости, как Агапов. А тут это…