– Нет.
– Тогда свяжи их впереди.
– Нет. Лежи тихо.
Он свирепо посмотрел на нее, и девушка перестала извиваться.
– Что, черт побери…
Еще одна сильная пощечина.
– Нам нужно сохранять имидж. Поняла? Никогда больше не чертыхайся и не говори таким тоном! – Билли схватил ее за волосы и затряс, как лисица добычу. – Отныне твоя роль – быть моей женщиной. Наши люди будут видеть тебя рядом со мной – верную жену. – Он продолжил наносить татуировку.
Пам хотелось закричать, но она была уверена, что тогда он точно изобьет ее до полусмерти. К тому же в здании никого не было. Одна квартира пустовала, другие жильцы отправились в круиз.
Билли рассеянно говорил ей:
– Нам потребуется на время уйти в глубокое подполье. Тетя с дядей меня не выдадут. Но кузен Джошуа? Его хитростью заставят сказать все, что он знает. Про меня в том числе. Это просто вопрос времени. Нам нельзя возвращаться в южный Иллинойс. Твой друг Линкольн заставит ФБР арестовать всю верхушку ПСАС. И снова заподозрит «ополченцев» из Ларчвуда, так что Миссури тоже исключается. Придется отправиться куда-то еще. Может, в «Ассамблею патриотов» на севере штата Нью-Йорк. Их сейчас не беспокоят. – Он повернулся к ней. – Или в Техас. Там есть люди, которые помнят моих родителей как мучеников борьбы за свободу. Мы сможем пожить у них.
– Но, Сет…
– Мы заляжем на дно на несколько лет. Назовешь меня еще раз Сетом – я тебя изобью. Я смогу зарабатывать деньги татуировкой. Ты будешь преподавать в воскресной школе. Мало-помалу мы поднимемся на поверхность. С новыми именами. С ПСАС теперь покончено, но, может, оно и к лучшему. Мы пойдем дальше, организуем новое движение. И сделаем куда лучшую работу. Так, как нужно. Определим наших женщин в школы – я имею в виду не церковные, а общественные и частные. Пусть рожают детей в юные годы. Приобщают их к делу. Мы, мужчины, будем выставлять свои кандидатуры на должности, пусть поначалу незначительные, в городах и округах. Потом станем подниматься выше. О, это будет совершенно новый мир. Ты сейчас так не думаешь, но со временем станешь гордиться тем, что ты его часть.
Билли отвел машинку от ее ноги, осмотрел работу и продолжил:
– Мой дядя отсталый во многих отношениях. Но и у него был свой звездный час. Он придумал Принцип кожи. Читал лекции о нем по всей стране – в других группах, на церковных службах, в охотничьих лагерях. – Глаза Билли засверкали. – Принцип кожи… Это блестяще. Только подумай: кожа говорит нам о нашем физическом здоровье, так? Она румяная или бледная. Яркая или тусклая. Сухая или эластичная. Покрытая сыпью или чистая… Она говорит и о нашем духовном развитии. Интеллектуальном. Эмоциональном. Белая – хорошая, благородная. Черная, коричневая и желтая – губительна и опасна.
– Неужели ты это всерьез?
Он сжал кулак, Пам съежилась и замолчала.
– Ты хочешь доказательств? Вчера я был в Бронксе, и один тип остановил меня. Молодой человек примерно твоих лет. У него на лице были келоидные рубцы – шрамы, похожие на татуировки. Красивые. Их сделал настоящий художник. – Билли отвел взгляд в сторону. – И знаешь, почему он остановил меня? Чтобы продать наркотики. Вот правда о таких людях. Принцип кожи. Его не обманешь.
Пам с горечью засмеялась.
– Чернокожий парень хотел продать тебе наркотики в Бронксе? Знаешь что? Поезжай в Западную Виргинию, там их продать тебе попытается какой-нибудь белый парень.
Билли не слушал.
– О Гитлере велся спор: действительно ли он ненавидел евреев, педиков, цыган и хотел, уничтожив их, сделать мир лучше? Или же они были ему безразличны, но он считал, что немцы их ненавидят, и воспользовался этой ненавистью и страхом, чтобы захватить власть?
– Ты видишь в Гитлере образец для подражания?
– Есть и худшие образцы.
– Вот как? Билли, что тебе нужно? Ты действительно веришь в Принцип кожи или используешь его для власти, для себя, для самолюбия?
– Разве не ясно? – Он хохотнул. – Ты достаточно умна, Пам.
Она промолчала, и Билли стер с ее щек слезы боли. И Пам поняла ответ. С ней что-то произошло, ударило, как его кулак. Она вспомнила о блоге, который они вели вместе с Сетом, и прошептала:
– А как же наш блог? Он противоположность всему, что ты говоришь. Зачем… зачем ты создал этот блог?
– Как ты думаешь? Каждый, кто отправляет благоприятный отзыв, попадает в наш список. Сторонники абортов, сторонники талонов на питание, сторонники иммиграционной реформы. Их судный день близится.
Что-то отправили на этот сайт около пятнадцати тысяч человек. Что их ждет? Он будет выслеживать их и убивать? Поджигать их дома или квартиры?
Билли отложил тату-пистолет и смазал вазелином наколку на ее бедрах. Потом улыбнулся и произнес:
– Посмотри. Что скажешь?
Читая сверху вниз, Пам увидела у себя на бедрах два слова.
ПАМ
УИ
Черт взьми, что он сделал? Что имел в виду?
Билли спустил свои джинсы, и она увидела наколки на его бедрах, сделанные тем же шрифтом.
ЕЛА
ЛЬЯМ
Вместе они читались:
ПАМ ЕЛА
УИ ЛЬЯМ
– Мы называем их разделителями. Любовники выкалывают на теле друг друга части своих имен. Их можно прочесть, только когда она вместе. Это мы, понимаешь? Порознь нам чего-то не хватает. Вместе мы одно целое. – На его землистом лице промелькнуло подобие улыбки.
– Любовники? – прошептала Пам и посмотрела на его наколки – они были сделаны несколько лет назад.
Он внимательно посмотрел на ее смущенное лицо. Натянул свои, потом ее джинсы, застегнул молнии и пуговицы.
– Я знал, что когда-нибудь верну тебя. – Билли указал на места наколок. – «Памела». «Уильям». Хорошая деталь, тебе не кажется? Наши имена будут полными, когда мы ляжем вместе, чтобы зачать наших детей. – Он заметил на ее лице испуг.
– Почему у тебя такой вид? – Билли словно обращался к дочери, расстроенной неудачным днем в школе.
– Я любила тебя! – выкрикнула она.
– Нет, ты любила кого-то, представлявшего собой часть раковой опухоли этой страны. – Взгляд его смягчился, и он зашептал: – А как же я, Пам? Женщина, которую я любил всю жизнь, оказалась врагом. Они отвратили от меня твой разум, твое сердце.
– Никто меня не менял. Я никогда не разделяла веры моей матери. Твоей веры.
Билли погладил ее по голове, улыбнулся и негромко заговорил:
– Тебе устроили промывание мозгов. Понимаю. Я исправлю тебя, милая. Верну в лоно церкви. А теперь давай собираться.
– Хорошо, хорошо.
Он поднял ее на ноги. Пам повернулась и посмотрела ему в глаза.
– Знаешь, Билли… – мягко начала она.
– Что? – Он как будто с удовольствием увидел ее улыбку.
– Тебе следовало проверить мои карманы. – Пам выбросила правую руку к его лицу, крепко, как только могла, держа выдвижной нож, которым разрезала клейкую ленту. Этот нож она постоянно носила в набедренном кармане после тех ужасных дней в Ларчвуде.
Лезвие прошлось по щеке и губам Билли. Но не с чавкающим звуком, как в кино. Это было беззвучное рассечение плоти.
Когда он взвыл и, схватившись за лицо, отвернулся, Пам перепрыгнула через журнальный столик и бросилась к входной двери с криком:
– Это модификация тебе, идиот.
Глава 72
Руки Пам были сколькими от крови Билли, но она распахнула дверь и, спотыкаясь, выскочила в коридор. Она выбежит на улицу и начнет кричать изо всех сил. Пусть в доме некому услышать ее просьбы о помощи, но ведь вокруг много соседей.
Десять футов, пять футов… Есть! Она сейчас…
Но тут его пальцы схватили ее за щиколотки, и она с криком упала на пол вестибюля. Голова ее ударилась о доски, нож вылетел из руки. Пам изогнулась, повернулась лицом к Билли и принялась яростно пинаться, метя ему в пах.
Его лицо было изуродовано – ее это и радовало, и пугало. Разрез начинался под глазом и шел до середины щеки. Пам надеялась ослепить его, но он, похоже, хорошо видел. Кровь все еще лилась из щеки и пузырилась на губах. Девушка понимала, что прорезала щеку насквозь. Она не могла разобрать, что он говорил. Угрожал, само собой. Он был в ярости.
Кровь залила ее куртку, руку, ладонь. Все лицо было в мелких кровавых брызгах. Билли, судя по ужасающему выражению лица, испытывал невыносимую боль.
Отлично!
Пам перестала отбиваться. Он слабел, но был все еще гораздо сильнее ее. «Беги, – мысленно сказала она себе. – Черт возьми, вырвись на улицу!»
Упираясь руками в пол, она смогла отодвинуться примерно на фут от него, ближе к двери. Но он остановил ее, перевернул на спину, нанес удар в солнечное сплетение, снова заставив выдохнуть из легких весь воздух и согнуться. Она тут же вырвалась – окровавленные руки у него стали скользкими – и поднялась на колени. Но ярость придала ему силы. Билли уперся ногой о стену, прыгнул вперед и ухватил ее руками за горло. Пам вновь оказалась на спине, ловя ртом воздух. Она опять ударила ногой и угодила коленом ему в пах. Билли ахнул, с силой вдохнул и начал выкашливать кровь. Снова сел на нее. Хватка его ослабла, он откинулся назад, стал бить ее по щеке и челюсти, гневно изрыгал слова, которые она не могла разобрать, и продолжал пачкать ее кровью.
Пам пыталась снова пнуть его, ударить рукой, но не могла использовать собственный вес. И все время ловила ртом воздух, стараясь вдохнуть и позвать на помощь. Но ничего не получалось.
Рана на его лице была жуткой, но поток крови замедлялся, она запекалась вокруг раны, словно темно-бордовый лед. Теперь Пам сумела разобрать: «Как ты могла это сделать?» Билли произнес еще какие-то слова, но они были отрывистыми, шипящими и неразборчивыми. Он выплюнул кровь.
– Какая ты дура, Пам! Тебя уже невозможно спасти. Я должен был это понять. – Он наклонился, схватил ее за горло и стал сжимать пальцы.
Стук у нее в голове усилился, боль нарастала, никак не удавалось вдохнуть. В висках и лице пульсировала кровь. В коридоре начало темнеть.
Ну и ладно, сказала она себе. Лучше умереть, чем возвращаться в «ополчение» и жить так, как того потребует Билли. Это лучше, чем быть «его женщиной».
Ей вспомнилось, как мать, Шарлотта, разговаривала с ней, четырехлетней:
– Мы едем в Нью-Йорк по важному делу, милая. Оно будет вроде игры. Я буду Кэрол. Если услышишь, что меня так назвали, и скажешь, что меня зовут по-другому, я запорю тебя до полусмерти. Понимаешь, милочка? Я возьму хлыст. Сперва тебе будет хлыст, потом чулан.
– Да, мама. Я буду хорошей.
И Пам поняла, что умирает, потому что все вокруг нее стало светлым, блестяще-светлым, красновато-светлым, слепящее-светлым. И она едва не засмеялась, подумав: «Может быть, я ничего не знала про Бога? Я вижу небесный свет». Или адский, или какой-то еще.
Потом она ощутила легкость, и ее душа начала подниматься. Но нет, нет, нет… Просто Билли слез с нее, встал, схватил и поднял выдвижной нож. Он хочет перерезать ей горло.
Губы его зашевелились – он что-то сказал. Пам не расслышала. Но зато явственно услышала два громких хлопка, затем третий – от парадной двери многоквартирного здания. Увидела, что источником света было солнце: солнечный свет лился на обращенный к западу фасад. Разглядела силуэты двух мужчин с пистолетами в руках. Обратив потом взгляд на Билли, Пам заметила, как он пятится, шатаясь и держась за грудь. Его рассеченный рот широко раскрылся.
Билли посмотрел на нее, выронил нож, неуклюже сел, потом повалился на бок. Захлопал глазами, казалось, удивленно. Что-то прошептал. Руки его дернулись.
Потом полицейские вошли в коридор, подхватили, подняли на ноги и повели к парадной двери. Пам, однако, вырвалась, должно быть, удивив их своей силой. «Нет», – прошептала она, повернулась и посмотрела в глаза Билли. Пам смотрела, пока его взгляд не стал рассеянным, а зрачки не потускнели. Глубоко вдохнув, она немного подождала, потом отвернулась, а полицейские подошли к телу Билли, держа наготове пистолеты. Официальная процедура, догадалась Пам, ведь было ясно, совершенно ясно, что он больше не представляет собой угрозы.
Глава 73
Медики оказали помощь Пам Уиллоуби, и она вышла из дома на холодную, светлую улицу. Сидя в кресле-каталке на тротуаре, Линкольн Райм видел, как Амелия Сакс сделала шаг вперед, чтобы обнять ее, но потом остановилась. Отступила назад и опустила руки, когда Пам лишь холодно кивнула ей в знак приветствия.
– Как ты себя чувствуешь? – спросил Райм.
– Прихожу в себя, – мрачно ответила молодая женщина.
Райм больше не мог думать о ней как о девочке. Ему рассказали, как она сражалась с Иксом, и он гордился ею.
Почему-то Пам все время потирала кулаками переднюю сторону бедер. Это напомнило ему, как Амелия Сакс иногда машинально трогала собственное тело. Заметив его взгляд, Пам объяснила:
– Он сделал мне татуировку. Но не ядом. Это обычная татуировка. Раньше он выколол у себя на ногах части своего и моего имени, а теперь остальные части у меня.
Райм вспомнил, что Т.Т. Гордон назвал их «разделителями», которые любовники выкалывают друг другу.
– Я… – Она сглотнула. – Я испытываю гадливость.
– Я знаю человека, который может их удалить. У меня есть его телефон.
Если Т.Т. Гордон умел делать наколки, то наверняка умел и удалять их.
Пам кивнула и снова машинально принялась тереть бедра.
– Он говорил ужасные вещи. Похоже, планировал стать новым Гитлером. Собирался убить дядю с тетей и создать свое собственное движение. Знаешь, моя мать была далеко не так умна. Она болтала, болтала, и ее слова не воспринимались всерьез. Но Билли был на голову выше. Он учился в колледже. Хотел организовать школы и внушать детям свои взгляды. Говорил о Принципе кожи. Я видела, что он помешан на нем. Настоящий расизм.
– Принцип кожи, – задумчиво произнес Райм.
Это совпадало с манифестом, который террористы хотели оставить на месте отравления воды. Ему вспомнились слова Терри Добинса:
«Если сможете выяснить, почему он так увлечен кожей, это будет ключом к пониманию всего дела…»
Пам продолжала:
– И он был одержим мыслями обо мне все эти годы. – Она рассказала о помолвке, о том, что Билли приехал в Нью-Йорк год назад, планируя нанести удар по городу и соблазнить ее. Ее затрясло.
– Хочешь сесть в машину? – спросил Райм, указав подбородком на автомобиль, который подогнал Том. Квартира Пам была опечатана для осмотра места преступления, а она явно замерзла: ее нос и глаза покраснели, кончики пальцев тоже.
– Нет, – ответила Пам, не задумываясь. Ей казалось спокойнее на солнечном свете, несмотря на холод. – Вы схватили их всех?
– Похоже, всех, кто был здесь, в Нью-Йорке, – ответил Райм. – Мэттью и Гарриет Стэнтонов, их сына Джошуа.
Поисковая группа нашла на теле Икса его подлинные документы. Уильям Хейвен, двадцати пяти лет. Тату-мастер, живший в городе Саут-Лейкс, штат Иллинойс.
Райм продолжал:
– Сейчас ведется работа со всеми их документами, записями, телефонами, компьютерами. Мы арестовали нескольких заговорщиков в южном Иллинойсе, но будут и еще аресты. Взрывные устройства, хоть и не были приведены в готовность, оказались настоящими: порох, детонаторы и пусковые схемы, включаемые по сотовому телефону. Тот, кто их изготовил, знал свое дело.
– Если это такая же подпольная группа, как та, в которой состояла моя мать, «Патриоты границы», к этому могут оказаться причастны десятки людей. Они всегда встречались поздно ночью, сидели на кухнях, пили кофе и строили свои гнусные, мелкие планы… Линкольн, – позвала Пам.
Он приподнял бровь.
– Как ты узнал? О Сете… чтобы отправить сюда полицию…
– Я не знал. Но заподозрил, когда мне пришло в голову: как Икс узнал о Тэ-Тэ Гордоне?
– О ком?
– О тату-мастере, которого вы с Сетом встретили у меня в лаборатории.
– А, о том человеке со странной бородой и пирсингами.
– Да. Билли ворвался в мастерскую, убил его сотрудника. Думаю, хотел убить Тэ-Тэ, но его там не оказалось. Возможно, он разузнал о Гордоне каким-то другим путем, но это объяснение было самым простым – он увидел Тэ-Тэ в моем таунхаусе.
Поскольку мы узнали, что целью этой группы являлся внутренний терроризм и что существовала давняя связь с тобой и с твоей матерью – через Собирателя Костей, – я подумал: не слишком ли много случайностей привело к появлению Сета в твоей жизни?
Конечно, у Икса была наколка в виде многоножки. У Сета как будто не было никаких: я видел его в майке с короткими рукавами. Как это объяснить? А потом я вспомнил о водостойких чернилах – красных – в одном из пакетов с уликами. Тэ-Тэ сказал нам, что некоторые татуировщики используют для нанесения контуров перья и смываемую краску. Может быть, Икс делал именно это – временную татуировку, чтобы ввести нас в заблуждение.
Пам кивнула.
– Да, совершенно верно. Он объяснил мне, что рисовал на руке многоножку, чтобы люди принимали его за кого-то другого. Потом смывал ее, когда играл роль Сета. Он сделал одному бездомному наколку многоножки и заплатил ему, чтобы он просверлил трубу. Сказал, что не поверил, будто в трубе перекрыли давление. Осторожничал.
– А, значит, вот кто это был. – И Райм продолжил: – Потом он влез в мой таунхаус и попытался отравить меня. Мы подумали, что он мастер отпирать замки – следов отмычки на замке не оказалось. Но, конечно…
– Он снял ключ от твоего таунхауса с моей цепочки, – с гримасой договорила Пам. – И сделал дубликат.
– Да, я так и подумал. Был ли это Икс? Разумеется, с уверенностью сказать я не мог, но рисковать не хотел. Позвонил в полицию, и сюда срочно отправили нескольких патрульных.
– И это нападение, – вмешалась Сакс. – Он разыграл его. Ввел себе немного пропофола, потом надел наручники. Положил на пол бутылочку с ядом, шприц и лег подремать до появления полицейских.
– Зачем? – спросила Пам.
– Хотел снять с себя подозрения, – ответила Сакс. – Лучший способ для этого – представить себя жертвой.
– И должен признаться, – заговорил Райм, – нам помогли наши психологи. Они провели кое-какие исследования и пришли к выводу, что многоножка в литературе и искусстве представляет собой символ вторжения в уютное, безопасное место. Невидимые, они лежат и ждут. Таков был и Сет. Ладно, Билли.