Вот это любовь! Вот это африканские страсти!
Трогательно, конечно, однако есть тут какая-то психологическая натяжка.
Ладно, натяжка так натяжка. Слишком многое в романе осталось, как говорят киношники, за кадром, о сути отношений Гнатюка и Алины писательнице Дмитриевой вовек не узнать. Будем исходить из того, что есть.
Итак, если исходить из того, что есть, роман этот – всего лишь повод... для чего? Роман, его публикация именно в Хабаровске – повод дать знать Ивану Антоновичу Саблину, что его бывшие друзья, они же нынешние враги, помнят о нем и не оставили планов мести.
Ну что ж, как версия это имеет право на существование. Только не вполне понятно, зачем оповещать жертву о своих планах. Ну, отыскали Саблина. Ну, отомстили... Нет же, пошли водевильным путем: купили какое-то пошлое «Зеленое яблоко» (можно спорить, что именно Гнатюк или Алина – загадочный владелец этой популярной газеты, а украинский националист Славко Медвидь – фигура совершенно подставная) и опубликовали вызов: «Иду на вы!»
Причем опубликовали они сей вызов под фамилией некоей писательницы Дмитриевой...
А если предположить, что Гнатюк и Алина просто не смогли отыскать Саблина? Если они всего лишь предполагали, что он может скрываться на Дальнем Востоке, но не знали, где именно? И вот решили бросить приманку в виде этой публикации, где все герои названы своими подлинными именами, где все факты изложены без прикрас, где повествование ведется от лица Саблина и где он сам называет себя негодяем, убийцей, предателем... Ну а подлинный Саблин, конечно, считает пострадавшей стороной себя, он убежден, что сам в свое время осуществил вполне справедливую месть. И вот он оскорблен до глубины души, он дает о себе знать, выдает свое местонахождение, преподносит себя врагам, можно сказать, на блюдечке...
Нет, что-то не то. Не видно логики. Вернее, в поведении Гнатюка и Алины логики сколько угодно, а вот в поведении их противника ее и в самом деле нет.
Если Алина все-таки оставалась жива, если она и в самом деле имеет такое жуткое боевое прошлое (неуловимая и беспощадная киллерша!), как написано в романе, если Саблин знает, что стал объектом ее ненависти и мести... о, тогда ему следовало бы забиться в хабаровскую глубинку еще надежней! Завербоваться на работу в какой-нибудь дальний гидрометеопункт, куда вертолет прилетает всего лишь раз в месяц, или забуриться в тайгу с геологами, или под чужим именем осесть в забытом богом леспромхозе, устроиться на рыболовецкую базу и уйти на полгода в море... На самый худой конец, ассимилироваться в стойбище нивхов или нанайцев, эвенов или эвенков, ульчей или удэге... да мало ли на Дальнем Востоке загадочных мест, где может бесследно затеряться человек!
Да, вот в чем странность. Заказной роман скорее напоминает предупреждение об опасности. Однако Саблин предупреждению не внял и принял вызов своих смертельных врагов.
Почему? По какой причине? От избытка куража, который в данном случае – синоним обыкновенной дурости? Или в этой публикации оказалось нечто, что заставило Саблина забыть об осторожности, и возмутиться, и выйти из подполья, и позвонить по единственному телефону, который оказался ему доступен и который ему в редакции «Зеленого яблока» преподнесли с огромной охотой (наверняка там были предупреждены владельцами газеты), – по телефону автора романа, Алены Дмитриевой?
Вопрос первый – почему он назвал ее гномом? Вопрос второй – какую же роль устроители всей этой интриги с самого начала отводили вышеназванной писательнице?
В том же самом городе Хабаровске знакомые журналисты рассказывали Алене о том, как дальневосточники охотятся на тигра. Выстраивают длинную и узкую ловушку, куда завлекают какой-нибудь сахарной косточкой собаку. А тигры весьма охочи до собачьего мяса, это их любимое лакомство. На лай приманки приходит из тайги тигр. Он легко сшибает запор с дверцы и входит в ловушку. И тут опускается вторая дверца с крепкой задвижкой. Она находится за спиной тигра. Так что сбить ее он не может. И развернуться в длинной и узкой, как кишка, ловушке не может тоже. Беснуется, рычит... однако для него уже все кончено. Приходят охотники, стреляют в него боевыми патронами – если тигр предназначен на убой, или ампулами со снотворным – если его нужно отловить для зоопарка или цирка. Как правило, к моменту прихода охотников от собачки, сыгравшей роль приманки, остаются рожки да ножки... и недогрызенная сахарная косточка. А впрочем, ее судьба никого уже не заботит. Собачка списана по статье «Необходимые расходы».
Не по той же ли самой статье списали Гнатюк и Алина те семь тысяч евро, с помощью которых они заманили в ловушку для тигра-Саблина глупенькую собачку по кличке Алена Дмитриева? Конечно, косточка для нее была приготовлена очень, ну о-очень сахарная, но, как говорится, цель оправдывает средства!
* * *– Левка! – заорал Дима. – Нет, не надо! Остановись!
Но было поздно.
В лице Левы не оставалось, как принято выражаться, ничего человеческого, да и то, что торчало из его расстегнутых штанов, очень мало напоминало часть нормального мужского тела. Это была как бы дубинка... Ну да, дубинка, которой запросто можно прикончить человека, если стукнуть его этой штуковиной по голове.
– Что это?! – тоненьким голоском вдруг вскричал отец, изумленно уставясь на Леву. – Что это такое?! А ну, застегни штаны, дурак!
Его крик произвел на Леву впечатление не большее, чем комариный писк – на боевую машину пехоты. Одним прыжком парень перемахнул комнату и схватил Раечку в объятия. Мгновение смотрел на нее совершенно бешеными глазами, а потом оторвал ее от земли (она ведь была маленькая, а он высоченный) и вцепился в ее рот губами и зубами.
«Он целуется по-другому, не как Димка...» – вяло, обморочно проплелась в голове Раечки первая и последняя связная мысль, а потом ей стало понятно, что чувствует, условно говоря, сарделька, когда ее жуют. Да еще с таким аппетитом!
Что характерно, Лева сардельку, то есть Раечку, не только жевал, но и мял ее так, словно она была куском пластилина, из которого Лева желает сделать какую-нибудь затейливую фигурку. Причем на Раечкином теле уже в минуту не осталось ни одного места, которое не было бы потискано грубыми Левиными руками. При этом, хватая Раечку, лапая, терзая и жуя, он издавал совершенно невообразимые стоны, перемежавшиеся рычанием, которое могло бы распугать целую толпу самых настоящих львов, вышедших на ночную охоту... вернее, львиц, ибо, как известно, в львиной стае охотятся именно царицы зверей, ну а царь лежит в уютном уголке, наслаждается красотами природы и спокойно ждет, когда влюбленные подруги принесут ему его львиную долю.
Впрочем, бог с ними, со львами и львицами!..
В низ Раечкиного живота тыкалось что-то ужасно твердое. Оно так и норовило пролезть между ее ног, которым вдруг стало странно холодно. Краешком затуманенного сознания Раечка удивилась, почему замерзли ноги, хотя на ней толстые «зимние» джинсы, а под них еще колготки поддеты.
Вдруг ее слуха, который был совершенно оглушен Левиными стонами и рыком, достигли какие-то странные, очень высокие звуки. Пришлось здорово поднапрячься, чтобы понять, что это крики. Какие-то люди кричали на разные голоса... вроде бы два голоса были мужские, а один – женский. Но слов Раечка разобрать все же не могла.
И внезапно что-то странное произошло. Она оказалась выхвачена из Левиных объятий и куда-то повлечена. Муть перед глазами слегка рассеялась, и Раечка обнаружила, что теперь ее сжимает в своих объятиях Димка, который, впрочем, не мнет ее, не тискает и не целует (к сожалению!), а тащит вон из комнаты.
Раечка повела глазами и увидела отца, который шел на Леву, держа в руке... о господи! Откуда у отца пистолет?!
Лева под этим натиском пятился к стене, но все еще провожал Раечку безумным взглядом, и вид у него был такой, словно он вот-вот наплюет на пистолет и кинется на хозяина дома.
Борис в это время продолжал с закрытыми глазами биться в кресле: то завязывался уже привычным узлом, то выгибался крутой дугой, пытаясь тоже расстегнуть «молнию» на джинсах, но в «молнии», такое впечатление, что-то заело, поэтому парень все еще выглядел вполне прилично, хотя вел себя, конечно, чудно.
– Светлана Павловна! – завопил Димка. – Скорее! Бегите с Раечкой в ванную! Закройтесь на задвижку! Вот, возьмите нашатырь! Намажьте ей ту руку, на которой духи! Нашатырь – единственный нейтрализатор феромонов! А потом помойте ей руку с мылом! Скорей! Нам его долго не удержать! Он сошел с ума! Не убивать же его, на самом-то деле!
С этими словами он одной рукой вырвал из кресла Свету, которая сидела там, неподвижная и безгласная, глядя на жуткие телодвижения Левы с тем же покорно-зачарованным выражением, с каким глупые бандерлоги смотрели на магическую пляску удава Каа, а другой толкнул на нее Раечку. И обеих женщин затолкал в дверь ванной комнаты, сунув Свете маленький флакончик.
– Закройтесь изнутри! – крикнул он. – Скорее, Света! Иначе мы все пропали! Иначе Альфреду Ахатовичу придется стрелять! И тогда его посадят, имущество конфискуют...
Упоминание о конфискованном имуществе подействовало на зачарованную Свету, как ледяной душ. Она взвизгнула, резко надавила на кнопку, фиксирующую замок двери, потом одним махом отвернула притертую пробку флакона – и по ванной поплыл совершенно омерзительный аммиачный запах.
Раечка немедленно расчихалась и раскашлялась до удушья, но ей стало еще хуже, когда Света вылила ей на руку почти полфлакона нашатыря, а потом на полную катушку открыла горячий кран и засунула Раечкину руку чуть ни под крутой кипяток.
Раечка забилась, запищала, пытаясь вырваться, но Света, чудилось, осатанела. Держала ее крепко, терла руку мочалкой что было сил, а сама тупо приговаривала:
– Боже мой! Это они из-за тебя! Да если бы меня намазать! Да их бы противоракетная батарея не смогла остановить! Боже мой! Да если бы меня намазать!..
Раечка от страха, ошеломления, боли не в силах была ни говорить, ни думать – да и рука горела, как будто ее жгли угольями.
Наконец раздался стук в дверь.
– Светка, Райка, вы как? – послышался какой-то не свой, переполошенный, севший голос отца. – Выходите, все в порядке!
Раечка вывернулась из рук Светы, которая на миг ослабила бдительность, и ринулась к двери, но почему-то чуть не упала. Что-то путалось между ногами и мешало бежать.
– Погоди! – закричала Света, хватая ее за руку. – Надень штаны, с ума сошла, что ли?
И только тут Раечка поняла, почему у нее мерзли ноги и что мешало бежать. Да ведь Лева практически стащил с нее и джинсы, и колготки! Остались только розовенькие трусики в белый горошек, а все прочее болтается где-то на щиколотках.
Ужас! И губы как болят!
Натянув джинсы, она вернулась к раковине, зачерпнула холодной воды и окунула в нее губы.
Стало немного легче. И в голове прояснилось.
– Девчонки! – снова заколотил в дверь отец. – Выходите, говорю вам, все нормально.
Наконец-то Света отворила дверь и вытолкнула Раечку в коридор.
– Мать твою... – простонал отец, уставившись на губы дочери.
Раечка взвизгнула и закрылась руками – нет, не от стыда, а потому, что в руках отец держал пистолет и направлял ствол прямо ей в голову.
– Не волнуйтесь, Альфред Ахатович, – проговорил Димка – красный, потный, в свитере с засученными рукавами, с царапиной на щеке. – Бросайте пистолет сюда.
И он подставил отцу свою сумку.
Отец, не глядя, кинул туда пистолет и потер нос:
– Ну и вонищу вы развели с этим нашатырем!
Он был уже без респиратора, как и Дима.
– Иначе нельзя, – авторитетно сказал Дима. – Я же говорю: единственный нейтрализатор! Если бы мгновенно не начал действовать аммиак, мы бы с вами не справились с этими двумя придурками. Ладно, Борька – он слабак, а вот бугая Леву мы бы не скрутили, пришлось бы его убивать.
– Так ведь пистолет не заряжен, – недовольно проворчала Света, опускаясь на колени и пытаясь разгладить взъерошенный, встопорщенный, изморщиненный ковер. – Какой кошмар! Что вы тут делали!
– Дрались, что-что, – воинственно ответил отец. – А что пистолет не заряжен, так ведь, говорят, даже палка иногда стреляет! Но честно говорю: был бы он заряжен – тут уже валялся бы труп этого сукина сына.
– Он не виноват, – спокойно и очень серьезно сказал Дима. – Он потерял человеческий облик из-за Раечки, вернее, из-за феромонов. Теперь вы видите, какая это сила? Извините, я сам виноват – просто не рассчитал дозу – это раз, а главное, думал, что Лева более цивилизованный человек, умеет себя в руках держать. Хотя, с другой стороны, его трудно винить: феромоны совершенно высвобождают подсознание. Как хорошо, что мы надели респираторы, да, Альфред Ахатович? Представляете, что бы могло произойти? Света бы с нами ни за что одна не справилась.
Света с надутым видом плюхнулась в кресло, не глядя по сторонам.
– Что-то мне не верится, – с вызовом сказала она. – Вы на Райку вылили всего каплю какую-то, а можно было подумать, эти парни по литру шампанского с мартини выдули, да еще по бутылке коньяка с примесью шпанских мушек – так крыша у них поехала! Разве это возможно?
– Вы что ж, думаете, тут для вас представление было устроено? – дрожащим от обиды голосом проговорил Дима, прижимая к себе сумку, словно щит. – Да вы не видели, как мы... как Альфред Ахатович... да он дрался за Раечку и за вас, как лев... Как тигр! – торопливо поправился Димка, видимо, сочтя, что царь зверей слишком скомпрометирован сегодня, чтобы поминать его всуе.
– Дура ты, Светка! – привычно рявкнул отец. – Мы их с трудом выкинули вон, они так без обуви и убежали, Дима потом вслед им их башмаки выбрасывал.
– Да, – грустно проронил Димка. – Друзей у меня больше нет, конечно... Все, они мне этого в жизни не простят. Слышали, как они меня материли, уходя? Теперь про наш эксперимент по всему институту раззвонят...
– Нет, нет, как это – раззвонят?! – забеспокоился Раечкин отец. – Ты что? Их надо остановить! Это же наш бизнес-секрет! Никто ничего не должен знать, даже подозревать не должен.
– То есть вы... – робко заикнулся Дима. – То есть вы как бы... как бы это... как бы согласны участвовать в моем проекте?
От волнения он даже заикаться начал.
– В нашем проекте! – энергично поправил отец. – Почему – в твоем? В нашем, понятно? Конечно, я согласен. Только объясни все же, почему эту штуку никто до сих пор не расчухал, феромоны эти, если это такая убойная сила?
– Ну как? – удивился Дима. – Расчухали, и давно. В секс-шопах эти духи продаются, я Раечке рассказывал, – но это жалкая польская подделка. Французские лучше качеством, но несравнимо дороже. Кроме того, количество феромонов там чисто символическое. А вообще-то, препараты на основе человеческих половых феромонов запрещены на территории Европы и России. Но это совсем не значит, что кого-то будут преследовать в судебном порядке за их использование и распространение. Это не наркотики все же. История получается вроде как с допингом, который запрещен к применению в спорте. Но при этом его можно купить практически в любой аптеке. Запрещено – это значит, что если вы произведете препарат на основе феромонов на территории России, то вы не получите никаких разрешительных документов типа гигиенического сертификата, сертификата соответствия и всего такого, что нужно для легального продвижения этого продукта на рынке. Кстати, так же дело обстоит и с препаратами, которые делают на основе плаценты, хотя они тоже широко рекламируются: даже шампунь такой есть, я сам видел. Соль состоит в том, что эти препараты с феромонами навязывают человеку чужую волю. Ну а кому охота, чтобы им управляли? И кто даст на это официальное разрешение?
– Погоди, – нахмурился Альфред Ахатович. – Но если феромоны запрещены, как мы будем их продавать?
– Ну а как эти духи в секс-шопах продаются? Так и мы будем продавать. А лучше пользоваться ими в косметическом салоне вашей жены, к примеру.
Надо же, какая память у Димки! Раечка когда-то вскользь упомянула, что у отцовой жены косметический салон (кстати, и у Раечкиной матери – тоже, отец и старой, и новой жене по салону купил – в разных районах, конечно! – чтобы никому обидно не было), а он запомнил!
– Предлагать в малых дозах клиенткам этого салона, – продолжал Дима. – Целый курс терапии проводить на основе использования парфюмов или там, не знаю, кремов с феромонами. Когда женщины поймут, что после этих процедур они становятся особенно привлекательны для мужчин, они этот салон будут штурмом брать, вы же понимаете? То есть одного салона мало будет, сеть надо будет создавать, целую сеть. К тому же для женщины ее привлекательность пожизненно важна, это для нее как... как горючее для автомобиля, – употребил он максимально понятную для мужского ума категорию, и отец Раечки задумчиво кивнул.
– Ладно, – проговорил он. – Все надо хорошенько обдумать, и мы обдумаем. Дело теперь за исходным материалом, я так понимаю? Что у тебя есть?
– У меня – ничего, – грустно улыбнулся Димка, наклоняясь и выковыривая из ворса ковра втоптанную туда пустую пробирочку. Сунул ее в карман. – Вот все, что имелось... Но я знаю человека, который раньше был в одной... компании, скажем так...
Он покосился на Раечку, запнулся и сделал странное движение бровями. Отец при этом хмыкнул, и Раечка поняла, что Димка хотел употребить совсем другое слово, да просто ее пожалел.
– Ну, короче, он в одной компании... работал, они как раз закупили партию феромонов для перепродажи в фармацевтическую фирму, чтобы контрабандой духи выпускать для секс-шопов, но у них начались проблемы, разборки, там были очень крутые дела, склад товаров сгорел, все думали, что и феромоны сгорели, но этот человек умудрился с феромонами скрыться. Никто даже не подозревает, что товар у него остался, да и вообще, его бывшие подельники все сидят по разным... – Димка опять запнулся, а отец опять хмыкнул, – ...сидят по разным углам и отсиживают... отсиживаются. Но один этот человек ничего не может сделать и сидит на тех феромонах, как собака на сене. И он готов продать товар, только просит тридцать тысяч евро, и вы же понимаете, что сумма за такой сногсшибательный товар не настолько велика, чтобы...