– Вот я и говорю. Нельзя торчать на одном месте, уподобляясь замшелому пню. Иначе потом будет мучительно и больно. Ну, за бесцельно прожитые годы.
– Больно будет в любом случае, – печально сказал дед.
– С каких делов?
– Вот постареешь, тогда поймешь.
– Не-а, не постарею, – весело возразил Макс, покончивший с голубцами. – Слушай, дедуля, а ты завтракал? – Он заглянул в кастрюлю. – Черт, ты меня так заболтал, что я и не заметил, как слопал все, что было.
– Ничего, – сказал дед, подмигивая внуку. – Тебе на пользу, а мне, старику…
* * *Стариковские разглагольствования Максу были до лампочки, тем более что их прервал телефонный звонок. Сорвавшись с табурета, он прошлепал босыми ногами в коридор и схватил трубку:
– Алло? – Его лицо вытянулось, когда он понял, что это вовсе не мистер Штейн вспомнил о его существовании в такую рань. – Ну? – буркнул он, услышав радостное щебетание Нели.
– Ты сегодня придешь? – спросила она.
«Надеюсь, что нет, – пронеслось в голове Макса. – Надеюсь, что у Катерины все прошло без сучка без задоринки. В этом случае свидание отменяется, поскольку прямо с сегодняшнего дня придется вплотную заняться подготовкой к отъезду… Мы едем-едем-едем в далекие края…»
– Какие края? – удивилась Неля.
Оказывается, он пропел строчку вслух. Вот что значит нервное напряжение последних дней. Так и в психушку загреметь недолго. Хорош же Макс будет, если станет распевать идиотские песенки, не контролируя себя.
Покусывая себя за палец, он строго спросил:
– Разве ты забыла, рыбка?
– О чем? – насторожилась Неля.
– О том, что было позавчера.
– А, ты об этом… – Она помолчала немного, а потом, запинаясь, призналась: – Знаешь, я долго думала и решила, что в этом нет ничего такого… То есть я не возражаю, если тебе так хочется… В общем, раз ты настаиваешь…
Макс переложил трубку в другую руку:
– Не настаиваю. Дело твое. Решай сама.
Пауза.
– Я уже решила. – Голосок Нели упал чуть ли не до шепота. – Сзади, спереди, какая разница? Главное, что мы любим друг друга, правда?
Расхохотавшись, Макс ударился запрокинутой головой об угол книжной полки, но не разозлился, а развеселился еще сильнее.
– Так ты об этом, рыбка? Ты позвонила мне с утра пораньше специально, чтобы поговорить на сексуальные темы?
– Не понимаю, что здесь смешного, – обиделась Неля. – Ты сам затронул этот вопрос.
– Я?!
– Ну да, ты. Напомнил мне про позавчерашнее.
– Да я не об этом. Я о наших планах переселиться в Америку, глупая. Дело, считай, на мази. – Макс заглянул в зеркало и постарался придать лицу выражение непреклонной решимости. – Можешь собирать чемоданы.
– Значит, ты не шутил? – обрадовалась Неля. – Вот здорово! И мы действительно возьмем с собой папу?
– Непременно. Куда же мы без твоего папы? Он по-своему хороший мужик…
«Когда спит зубами к стенке», – добавил Макс мысленно.
– Слушай, тогда нам нужно обязательно увидеться. – Тон Нели стал деловитым. – Я понятия не имею, какие документы понадобятся, что с собой брать, куда складывать наше барахло…
– Разберемся. Сиди дома и жди.
– Во сколько ты будешь?
Макс посмотрел на часы. Он понятия не имел, как сложится сегодняшний день. Разумеется, дуреха Нелька так и останется сидеть на чемоданах, поскольку за океаном безмозглых телок и без нее хватает. Но глупо не попользоваться ею, когда она начала входить во вкус. Вчера Максу было не до секса, а сегодня он был не прочь повторить пройденное. Закрепить, так сказать, урок.
– Точно не знаю, – сказал он, – но загляну обязательно.
– Тогда обязательно захвати пива, – залопотала Неля, – а то у меня деньги кончились.
Они у тебя и не начинались, дура.
– Угу, – откликнулся Макс.
– И сигарет купи, ладно?
Может, еще вазелин в придачу?
– Конечно, – пообещал Макс. – Только не вздумай уйти к подружкам. Мне не терпится. Понимаешь, на что я намекаю, рыбка?
– Чего тут непонятного, – весело откликнулась Неля. – Я и сама от счастья летать готова. Мы будем собираться за границу, с ума сойти!
– Не только, рыбка. Есть вещи поинтереснее.
– Что может быть важнее сборов в Штаты?
– Наша любимая поза, – ответил Макс. – Или я ошибаюсь?
– Нет, конечно, – сказала Неля после секундной заминки.
– Значит, тебе понравилось?
– Ну… Вообще-то, да.
– Тогда не сочти за труд поставить себе клизму, рыбка. Мы ведь с тобой теперь почти американцы, так что гигиена прежде всего. Короче, вся жизнь впереди, разденься и жди.
Оборвав разговор на этой интригующей ноте, Макс повесил трубку и, преисполнившись решимости, набрал номер «диспетчера». Ему хотелось встретиться со Штейном как можно раньше, чтобы расставить все точки над «i». А еще хотелось верить, что таких точек осталось совсем немного…
* * *– Мы едем-едем-едем… Тьфу!
Оборвав себя на полуслове, Макс умолк и круто изменил маршрут. Припаркованный на стоянке «Форд» ему сегодня без надобности. Машиной больше пользоваться нельзя. Вдруг танцовщица из «Жемчужины» запомнила номер и сообщила, куда следует. Нет, береженого бог бережет. Лучше уж прокатиться общественным транспортом, а потом прогуляться пешком.
Несмотря на пролившийся недавно дождичек, в воздухе пахло не свежестью, а какой-то химической дрянью и копотью. Первое, что услышал Макс, входя в трамвай, – это брюзжание старого хрыча по этому поводу. «Нет, меня это просто убивает, – возмущался он. – Как можно дышать этим воздухом?» – «А ты не затягивайся», – советовал ему такой же старый хрыч, но не в кепке, а в беретке с пипочкой.
Увидев свободное сиденье, Макс плюхнулся на него и прижался лбом к влажному стеклу. За окном проплывал унылый индустриальный пейзаж. Полуразвалившийся забор с приземистыми цехами за ним, груды ржавого железа, высоченные трубы, извергающие дым цветом точь-в-точь, как пена изо рта эпилептика.
– Эмма Моисеевна, – донеслось до ушей Макса, – а вам не показалось, что у фаршированной рыбы был какой-то странный вкус?
– Ох, показалось. Так что вы не сильно удивляйтесь, если я скончаюсь по дороге.
Мучаясь от ненависти к двум говорливым теткам за спиной, Макс пытался разобраться в своих тревожных мыслях. Чем все закончилось в «Третьем Риме» после его поспешного отъезда? Справилась ли Катерина с заданием в одиночку? Если нет, то разговор со Штейном предстоит весьма неприятный. И все же это лучше, чем давать показания следователям. Менты, а особенно гэбэшники церемониться с Максом не станут. Для начала отмудохают его хорошенько, а потом вколют какую-нибудь пакость, от которой развязывается язык. Доведенный до крайности, лишившийся человеческого облика, Макс сознается в причастности к взрыву в «Пассаже», в убийстве братьев Пинчуков и в других своих, более ранних подвигах. Благодарно пожимать руку никто ему не станет. Его в очередной раз отмудохают, подлечат, переоденут в чистое, побреют и повезут в суд. А там тюрьма, одиночная камера для смертников, ужасы пожизненного заключения.
Если мораторий на смертную казнь не отменят.
Унылый вид за окном очень способствовал таким тягостным размышлениям. Осеннее утро мало-помалу переходило в день, но светлее не становилось – одна промозглая серость вокруг, грязь, мерзость, запущенность. Низкие тучи напоминали лохмотья нищего, развевающиеся на ветру.
Обгоняющие трамвай автомобили были заляпаны слякотью по самые крыши, их «дворники» монотонно размазывали грязные брызги по лобовым стеклам. Проносясь на полной скорости по лужам, машины обдавали потоками воды зазевавшихся пешеходов.
Красочные афиши, расклеенные на тумбах и стенах домов, казались картинками из какой-то другой, нереальной жизни. Неправдоподобно белозубые певцы, певицы, актеришки да актрисульки глядели с фотографий, словно из окон своих воздушных замков, в которых всегда чисто, сухо и тепло. В их замках всегда звучала музыка, там изумительно пахло, там пили шампанское и меняли наряды при каждом удобном случае. Реальные люди, прозябающие в реальном мире, смотрелись в сравнении с поп-идолами жалко и ничтожно.
Они соперничали пасмурностью с погодой, эти реальные люди. Никто из пешеходов не казался таким же ярким и оживленным, как их кумиры на плакатах и телевизионных экранах. Если бы вдруг кто-то пожелал запечатлеть рядовое население города на видеокамеру, достаточно было бы черно-белой пленки. Осенняя Одесса была почти полностью обесцвечена. Только рекламная мишура придавала всей этой серости какое-то подобие праздника. Да еще дамские зонтики и набитые всякой заморской всячиной ларьки.
Выйдя из трамвая, Макс размашисто зашагал по улице, убеждая себя, что все будет хорошо. Сейчас босс пожурит его немного, а потом смилостивится и скажет, что самое время заняться приобретением авиабилета в Нью-Йорк. Интересно, сколько длится перелет через Атлантику? Часов восемь? Десять? Нужно будет чем-то занять себя в дороге.
Осененный этой мыслью, Макс остановился возле книжного лотка, прикрытого прозрачной полиэтиленовой пленкой. Несмотря на то что вся она была усеяна каплями, падающими с деревьев и крыш, под ней явственно просматривались яркие обложки боевиков с интригующими названиями: «Крутой наезд», «Кровавая разборка», «Смертельная игра». То, что надо. Погружаясь в такую книжку, человек на время становится чуточку другим. Он без устали долбит подружек и палит из пистолетов с обеих рук, по-македонски. Настоящее мужское занятие.
Книга, которую он сунул во внутренний карман куртки, называлась то ли «Забей болт, брат», то ли «Накрой всех тазом, сестра». Это была полезная покупка. А вот бутылка пива, прихваченная в соседнем киоске, – приобретение лишнее и даже вредное. Никогда не знаешь, куда тебя занесет нелегкая после бутылки пива. За ней может последовать еще одна, потом еще одна, потом что-нибудь покрепче.
Так и не решившись сорвать пробку, Макс посмотрел по сторонам, выискивая какого-нибудь доходягу, которого можно было порадовать неожиданным презентом.
На перекрестке стоял один такой – старый хрыч ветеранской наружности: морщинистый, небритый, сутулый, в стоптанных башмаках. Он пристально пялился на светофор, но дорогу на зеленый свет не переходил, перетаптываясь на месте.
– Чего дожидаешься, папаша? – обратился к нему Макс. – Особого приглашения?
– Вижу плохо, – пожаловался ветеран. – Сейчас какой свет горит?
– Красный… Теперь желтый… Зеленый. Ну, можешь идти.
– Нет. Подожду, пока кто-то еще появится. Чтобы, значит, в компании.
– Ты мне не веришь, что ли? – обиделся Макс.
– А кому сейчас можно верить? – вопросом на вопрос ответил ветеран.
Он был совершенно прав. Времена настали такие, что каждый мог рассчитывать только на себя самого. Оступишься – и некому будет протянуть тебе руку помощи. А если сам сдуру протянешь ее кому-то, то ее тебе тут же оттяпают.
Макс с удовольствием грохнул пивную бутылку об асфальт и пошел дальше.
* * *Сид Штейн перебирал пластиковые прямоугольнички кредиток с таким благостным выражением лица, словно медитировал, держа в руках молитвенные четки.
В стране, где он родился, не только время приравнивалось к деньгам. В ней буквально все было деньгами, все измерялось в сравнении с долларом, это была единственная шкала американских ценностей. Какой смысл в так называемой любви, славе, уважении, общественном положении, если они не приносят дивидендов? Какой толк в чистой совести и отзывчивом сердце, если все вокруг только и норовят слопать того, кто не умеет постоять за себя?
Русские и украинцы, зачастую руководствующиеся эмоциями, а не рассудком, вызывали у Штейна брезгливое недоумение. Славянские дикари! Как же далеко им до западной цивилизации! Народ, обреченный на вымирание. Закономерный итог. Будущее – за американцами, не упускающими свою выгоду ни при каких обстоятельствах. Даже грядущая война в Иране планировалась Соединенными Штатами с учетом возможных прибылей. Бизнес превыше всего.
Вспомнив об этом, Штейн нахмурился. Если иранцам удастся обзавестись российскими средствами противовоздушной обороны, то это будет ощутимый удар по бюджету Америки. Сбитые самолеты, вертолеты, ракеты – даже страшно подумать, в какие колоссальные убытки это выльется. Особенно страшно потому, что часть ответственности ляжет на плечи Сида Штейна, провалившего операцию.
Господи, дай силы донести свой крест до конца, и пусть он будет не слишком тяжелым! Специальный американский крест с подробной инструкцией и оплаченной страховкой.
Спрятав кредитные карточки в бумажник, Штейн прошелся по кабинету, молясь об успешном завершении своей миссии. Молитва не принесла облегчения. Почему-то Штейну казалось, что слушает его не господь бог, а совсем другой господин, весь в черном, при рогах и копытах.
Когда дверь за его спиной открылась, он развернулся на каблуках с такой поспешностью, будто где-то внутри него запустили волчок.
У Максима Кривченко, скромно остановившегося у порога, вид был весьма бледный, нездоровый. Находись перед ним соотечественник, Штейн предпочел бы не замечать этого, но какой смысл церемониться со славянским выродком, дни которого фактически сочтены?
– Дерьмово выглядишь, парень, – отметил он с удовольствием.
– Спал плохо, – начал было оправдываться Макс, но Штейн перебил его на полуслове:
– Дерьмово выглядишь, а еще дерьмовей работаешь. Я полагаю, ты раздумал эмигрировать в Штаты. Наверное, тебе хочется до самой смерти торчать в своей вонючей Одессе.
– Нет, – промямлил Макс.
– Нет? Тогда почему же ты позволяешь себе выкидывать такие фортели? – Штейн пошевелил в воздухе пальцами, имитируя игру на клавишах. – Инструкции – это тебе не фунт лиха. Инструкции даются для того, чтобы им следовали.
– Изюма, – глухо поправил Макс.
– Не понял?
– Фунт изюма, а не фунт лиха.
– Ох, не нравишься ты мне, парень, – произнес Штейн, качая головой. – Тебе сейчас не об изюме думать надо. Тебе нужно думать о том, как исправлять свою ошибку. Или ты полагаешь, что тебе все сойдет с рук?
Сердце Макса сжалось.
– Вы о вчерашнем дне? – спросил он.
– Да уж не о том четверге, который после дождичка. – Радуясь собственному остроумию, Штейн отрывисто захохотал.
– Я хочу объяснить…
– Все и так ясно, парень. Ты бросил напарницу, как трусливый кролик!
– Как заяц, – машинально поправил Макс.
– Если уж вдаваться в зоологию, то по мне ты просто скунс, вонючий скунс без стыда и совести.
– И все же позвольте объяснить…
– Кэт мне все рассказала. Сомневаюсь, что ты можешь сказать что-то в свое оправдание.
– Смогу.
– Попробуй, – буркнул Штейн. – Только очень постарайся, чтобы я тебе поверил. От этого зависит твое будущее, парень.
Сбивчивый рассказ Макса он слушал вполуха. О том, что агента опознала танцовщица из казино, он узнал еще вчера из уст Катерины. После ее звонка пришлось на ходу менять план операции, выбирая наименьшее из двух зол, как говорят русские, у которых вечно все через пень-колоду. Американцы предпочитают выбирать наибольшее из двух благ.
Вот и сейчас Штейн занимался этим. Заботился о своем благе. Ход его мыслей был прост, как мычание.
Дешевая проститутка с королевским именем Марго представляла собой угрозу, поскольку могла опознать Максима Кривченко, а тот сломался бы на первом же допросе. Вот почему Катерине пришлось потратить пулю не на Бондаря, а на опасную свидетельницу. Но Кривченко слишком труслив, чтобы полагаться на него в дальнейшем. Иметь его за спиной все равно что сидеть на пороховой бочке. Пора избавляться от него. Заодно с этим московским Бондом.
– Закончил? – спросил Штейн, поднимая взгляд на умолкшего Макса. – Что ж, звучит довольно убедительно. – Он понятия не имел, насколько убедительны были оправдания Макса, но это не имело значения. – Тем не менее промах остается промахом, парень.
– Я готов исправить свою ошибку, – быстро сказал Макс, так и не решившийся присесть без разрешения хозяина кабинета.
– Ошибку исправила твоя напарница, – проворчал Штейн. – Пристрелила твою знакомую в туалете, рискуя быть схваченной на месте преступления. Ты подверг ее неоправданному риску. Ты всех нас подверг неоправданному риску, парень.
– Я счастлив, что все обошлось.
– Обошлось? А вдруг шлюшка успела запомнить номер твоего автомобиля и шепнуть его Бондарю?
Задав этот вопрос, Штейн уставился на провинившегося агента тем взглядом, который принято называть пылающим от гнева. На самом деле он испытывал холодное спокойствие. Раз уж произошла осечка, то теперь необходимо произвести новый выстрел и убить одновременно двух медведей, то есть зайцев. Убить и поделить их шкуры. Медвежьи или заячьи?
Так и не найдя ответа на собственный вопрос, Штейн сказал:
– Ладно, поскольку ты готов искупить вину, я дам тебе этот шанс. Сразу после нашего разговора позвонишь Евгению Бондарю и скажешь, что с тебя довольно…
– С меня довольно, – эхом отозвался Макс, после чего насторожился. – В смысле?
– Ты выходишь из игры, потому что ненавидишь нас, американцев.
– Но это не так! Я отношусь к вам с огромным уважением.
Господи, до чего же тупы эти братья-славяне! Вздохнув, Штейн терпеливо пояснил:
– Это будет блеф, обман. Ты только притворишься, будто намереваешься выдать всех, кого знаешь.
– Зачем? – спросил Макс.
– Чтобы москвич клюнул на нашу приманку. И тогда он узнает, почем фунт изюма.
– Лиха.
– Я и говорю: лиха, – отмахнулся Штейн. – Что за идиотская манера перебивать?
– Я не перебиваю, – сказал Макс, – я просто…
– Вот и не перебивай, а лучше слушай меня внимательно. Итак, ты назначишь москвичу встречу, оговорив, что она должна состояться непременно в автомобиле. В его или в твоем, это не имеет значения.